Текст книги "Но-о, Леокадия !"
Автор книги: Иоанна Кульмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
ЛЕОКАДИЯ И ПРИМЕР
– Так, может, все-таки сбреем крылышки? – спросил Парикмахер.
Но все же ему было немного жаль чудесных крыльев Леокадии.
– А что, если мы их немного ЗАМАСКИРУЕМ? Ты будешь – эдакий нелетающий Неконь. С украшениями по бокам.
– Отлично! – обрадовалась Леокадия. – Пусть они выглядят совсем как искусственные.
– А еще мы их возьмем да и покрасим... Знаешь, многие женщины, когда хотят устроиться на работу, красят волосы.
– В лиловый цвет, – подхватила Леокадия. – Я буду похожа на рождественского ангелочка.
И когда она, наконец, вышла от парикмахера с лиловыми крыльями и в лиловом фартуке, был уже вечер, а вечер и сам по себе лиловый.
– Ты прямо светишься, Леокадия, – восхитился Алоиз. – А, может, тебя лучше использовать вместо неона? Для рекламы?
Но днем оказалось, что Леокадия выглядит очень серо и невзрачно, так невзрачно, что ее с трудом удавалось различить у кустов сирени, тем более, что и сирень была лиловая.
– Соловей днем тоже серый, а ночью он поет, – утешала себя Леокадия. – Похожа я на соловья, Алоиз?
– Чуть-чуть в профиль, – отвечал Алоиз. – Но только когда не поешь.
– А я никогда не пою с набитым ртом, – отвечала Леокадия, потянувшись за еще одним пучком салата. – С набитым ртом я думаю. И знаешь, что я придумала, Алоиз? Я дам объявление в газету.
На другой день в "Городской газете" появилось объявление:
Я НЕ ЛЕТАЮ. Я НЕ КОНЬ.
ИЩУ РАБОТУ. ШЕСТИКОННЫЙ СКВЕР
Бурный майский ливень ни для кого не был помехой. После обеда в Шестиконном сквере выстроилась огромная очередь из женщин с зонтиками. Все они искали помощницу по хозяйству, и мечтали, чтобы ею стала Леокадия.
– Я могла бы обслужить сразу всех, – рассудила Леокадия. – Я ведь умею ле...
– Тихо, – оборвал ее Алоиз, – никто не хочет, чтобы его помощница умела делать то, чего не умеет он сам.
Тогда Леокадия решила выбрать сама какую-нибудь из женщин под зонтиком.
Она подошла к первой попавшейся и спросила:
– Вы любите клевер?
– Терпеть не могу! – ответила та.
– Прощайте! – кивнула Леокадия и подошла к другой.
– А вы любите ливер?
– Обожаю! – воскликнула та, испугавшись" что Леокадия и с ней распрощается.
– Всего хорошего! – ответила Леокадия.
Остальные женщины с зонтиками разошлись сами и остался только один-единственный Господин под зонтиком.
– Кого вы ждете? – спросила Леокадия.
– Помощницу по хозяйству, – сообщил Господин под зонтиком. – Мы питаемся исключительно овсянкой на молоке, больше ни на что у нас не хватает денег, все уходит на помощниц по хозяйству.
– Овсянка! – обрадовалась Леокадия. – Есть ли на свете что-нибудь вкуснее овса? Золотые колосья под золотым от солнца небом... Все васильки, васильки, васильки... Сколько мелькало их в поле...
– Ромашки высохли, завяли лютики... – пропел Господин под зонтиком. – Я вижу – вы поэтесса. Нет лучших помощниц по хозяйству, чем поэтессы. Конечно, если кто-то вместо них следит, чтобы овсянка не подгорела.
– А у меня есть помощник – Алоиз Подтяжка, – сказала Леокадия. Он может сидеть на кухне на табуретке и чистить вам обувь.
– И моей жене, – быстро добавил Господин под зонтиком.
Жизненный путь Леокадии был усыпан теперь овсяными хлопьями. С утра до вечера Леокадия варила из овсяных хлопьев овсянку на воде для хозяина и хозяйки и овсянку на молоке для Баси и Каси. Она никогда не разговаривала ни с хозяином, ни с хозяйкой, на это не оставалось времени. С Басей и Касей она тоже не разговаривала, потому что им было по полгода и говорить с ними было просто бессмысленно. Все здесь казалось ей бессмысленным – бессмысленное утро, бессмысленный день, бессмысленный вечер.
– Что там теперь, на Шестиконном сквере, Алоиз? – каждое утро спрашивала Леокадия. – Соловьи хоть дают тебе выспаться?
Дело в том, что Леокадии не давали спать близнецы. Они, вместо соловьев, всю ночь распевали свои песни. По утрам у Леокадии болела голова и наверно поэтому она била тарелки. А, может, и хорошо, что била – каша все равно была подгорелая.
– Как славно, что наши двойняшки устраивают теперь концерт специально для Леокадии. Раньше они устраивали его ДЛЯ НАС, радовались родители.
Леокадия все утро носилась по квартире и это называлось уборкой. Алоиз тихонько сидел в уголке и чистил хозяйскую обувь. Хозяину и хозяйке все время приходилось покупать новые ботинки и туфли – старые были начищены не только до блеска, но и до дыр. А тем временем овсянка в кастрюле закипала, Бася и Кася вопили, а Леокадия набивала все новые и новые шишки. Квартира была ей явно тесна.
– Я и так сплю, свесив крылья за окно, – жаловалась Леокадия Алоизу. – И ужасно боюсь, что дождь смоет однажды краску и все увидят, что крылья у меня настоящие. А кому охота, чтобы у помощницы было что-то, чего нет у него самого? Но я и вправду никак не умещаюсь в квартире.
– Оставь крылья в покое, а остальное выставляй наружу, посоветовал Алоиз. – За окном хорошо и Каси с Басей совсем не слышно.
Но потом, ночью, он вдруг вспомнил, что Леокадия живет на четвертом этаже и испугался, что вдруг она слишком сильно высунется, потеряет равновесие, и во сне не успеет раскрыть крылья. При одной этой мысли Алоиз сорвался со скамейки на Шестиконном сквере и хотел помчаться на Грачиную улицу, но едва он вскочил, как что-то огромное, темное огрело его по уху и повалило обратно.
– Добрый вечер, – засмеялась Леокадия. – Прошу прощения! О, до чего же приятно вновь очутиться на родном зеленом сквере!
– Откуда ты знаешь, что сквер зеленый? Ты так давно здесь не была, цвет мог измениться, ночью вообще все меняет цвет. У тебя же сейчас не сыпятся зеленые искры из глаз, как у меня!
– Пахнет зеленью, – отвечала Леокадия. – Ах, соловушки, пойте, не стесняйтесь, ведь мне не придется менять вам пеленки.
– Может, ты хочешь есть, Леокадия? У меня осталось немного овса...
– Пожалуйста, Алоиз, не говори слов на букву "О". Я хочу сегодня поспать спокойно. Я буду прилетать сюда каждый вечер и улетать на рассвете. Дорогой мой, любимый ДОМ! Наконец-то без крыши над головой!
И впервые после многих бессонных ночей Леокадия спокойно заснула, но зато на рассвете встревожилась не на шутку: окно на четвертом этаже было закрыто. И чтобы НЕЗАМЕТНО попасть в дом ей пришлось вышибить раму. Бася и Кася не знали, что эту ночь Леокадия провела с соловьями, но тут же задали такой концерт, словно хотели доказать, что они ничем не хуже соловьев.
– Вставайте и смените себе пеленки, – велела им Леокадия. – Раз уж вы сумели закрыть за мной окно, значит, и с этим справитесь.
Но близнецы и не думали вставать и менять себе пеленки, а кричали все громче и громче, пока, наконец, в комнату не вбежал хозяин.
– Интересно, откуда вы взялись, Леокадия? – спросил он. – И хотелось бы знать, где вы провели эту ночь? Мне пришлось по пятнадцать раз менять пеленки Басе и Касе.
– Ну, это немного, – начала Леокадия. – Бася иногда...
– Что же вы, Леокадия, не отвечаете на вопросы? – возмутился хозяин. – И почему не закрываете на ночь окно? Мне пришлось сделать это самому. Был страшный сквозняк и ветер мог унести Касю и Басю.
– Не верю, чтобы кто-то захотел их унести, – вздохнула Леокадия. И вообще, как же я могла закрыть ЗА СОБОЙ окно?
– То есть как это ЗА СОБОЙ? Значит вы, Леокадия, входите и выходите через окно? Может, вы съезжаете вниз по водосточной трубе?
– Ну, я еще не сошла с ума, – отвечала Леокадия. – Просто я влетаю и вылетаю.
– Ну уж нет, Леокадия, – в это я никогда не поверю!
– Посмотрим! – сказала Леокадия и вылетела в окно.
А хозяин крикнул вслед:
– Можете вообще не возвращаться! Такая воспитательница Касе и Басе не нужна! ПОЛЕТЫ! Хороший пример для детей!
– Примеры всегда подаются сверху! – воскликнула Леокадия и взмыла под облака.
ЛЕОКАДИЯ И КУРСЫ
– Сдается мне, – огорчалась Леокадия, – что я не могу быть для детей хорошим примером.
– А я бы написал о тебе для детей книжку. Я хотел бы, чтобы у детей были крылья.
– Это все оттого, что у тебя нет детей, Алоиз, – вздохнула Леокадия и принялась щипать траву на давно нестриженном газоне.
– Если бы у меня были дети, – продолжала она, – я непременно отправила бы их в школу, чтобы они ОТУЧИЛИСЬ летать. Я теперь согласилась бы походить в школу, чтобы от всего ОТУЧИТЬСЯ.
– Слишком поздно, для таких старых лошадей школ нет.
Леокадия оскалила зубы.
– По-твоему так выглядят зубы старой лошади?
– Я думаю, ты могла бы учиться в школе для взрослых, – уступил Алоиз, чтобы не ссориться. – Прошла бы какой-нибудь ускоренный курс.
– КУРС! – обрадовалась Леокадия. – Правильно! Помнишь, когда у нас с тобой была пролетка, мы всегда КУРСИРОВАЛИ!
Истратив последние деньги, она записалась на курсы вагоновожатых. И правильно поступила – дело у нее пошло хорошо, и уже через неделю она совершенно самостоятельно водила трамвай номер тринадцать с Мельничной площади до Горелого лесочка.
Больше всего Леокадия любила дергать за звонок и уплетать на конечной остановке бутерброды с зеленью.
– Совсем как прежде, – говорила она. – Зимние веселые бубенчики, торба с овсом после каждого круга... Трамвай похож на свадебный поезд... Сани за санями, звенят звоночки...
Только теперь, кажется, она была по-настоящему счастлива. Ее не огорчало даже то, что на билеты для Алоиза уходило ужасно много мелочи. А ему очень нравилось новое занятие Леокадии и он не пропускал ни одного рейса. Иногда Алоиз приносил с собой любимый старый кнут, и, когда никто не видел, щелкал им над головой у Вожатого, то есть у Леокадии.
– Но-о, Леокадия! – говорил он тихонько, и Леокадии казалось, будто и в самом деле вернулись старые добрые времена, и она снова стала честной трудовой кобылой, в поте лица добывающей ежедневную порцию овса.
Днем улицы пролетали мимо нее как на крыльях и по ночам ей снова снились полеты. А как только сны вернулись, лопатки у Леокадии стали чесаться и ночью и днем, и она часто просила Алоиза:
– Почеши мне лопатки, Алоиз!
– Это не дело, Леокадия, – вздыхал он. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но Вожатый не может летать.
– Почему? – удивлялась Леокадия.
И когда трамвай был пуст, она вылетала через переднюю площадку, и минутку летела над первым вагоном, а вагон ехал без Вожатого. Алоиз все пытался объяснить Леокадии, что она поступает не слишком благоразумно, но она отвечала:
– А с какой стати я должна быть слишком благоразумной? – и добавляла: – Хватит того, что я хоть чуточку благоразумна.
– Но Кондуктор о чем-то догадывается. Он так странно на тебя смотрит.
– Ах, он наверно думает, что у меня нет билета! И вообще – не могу же я вдруг перестать летать!
Как крылаты рассветы весною!
Облака плывут надо мною.
Скверы, улочки вслед переулку
Так и рвутся скорей на прогулку.
Рядом с ними молочная пляшет,
Белым тентом как крыльями машет.
Днем я вижу все это воочью,
Не летать же мне по небу ночью!
– Зато кроме меня да двух-трех соловьев никто тебя не увидит, заметил Алоиз.
– Взлететь к луне и звездам? Ну нет, я не настолько ПОЭТИЧНА. Предпочитаю летать нормально, по-человечески, днем!
И все чаще она вылетала через переднюю площадку на маленькие прогулки.
– Леокадия! – увещевал ее Алоиз. – Ты дождешься! Будет авария!
В ответ на это Леокадия показывала ему надпись:
ВСТУПАТЬ В РАЗГОВОРЫ
С ВАГОНОВОЖАТЫМ ЗАПРЕЩАЕТСЯ
Тогда Алоиз сделал ей другую надпись:
ВАГОНОВОЖАТОМУ ВЫЛЕТАТЬ
ИЗ ВАГОНА СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ
– Этот запрет не в счет, – возразила Леокадия. – Отцы Города о нем ничего не знают.
А поскольку Кондуктор мирно подремывал в пустом вагоне, Леокадия воскликнула:
– Но-о, Леокадия!
И вылетела из вагона через переднюю площадку. Но она летела не над трамваем, а чуточку впереди, чтобы в случае опасности вернуться в головной вагон и притормозить. Дул резкий ветер и, быть может, поэтому она не заметила, что на перекрестке Старомодной и Неизменной улиц красный свет, а это означало – проезд закрыт.
– Эй, там, наверху! – воскликнул Сержант полиции, стоявший на углу Старомодной и Неизменной. – Что вы лезете прямо на красный свет?!
Он подпрыгнул и схватил Леокадию за правое копыто.
– Отпустите меня! Может быть несчастный случай!
– Конечно, может! Ведь у вас, небось, и водительских прав нет.
– Ну, уж в трамвае-то я имею право ездить! – заявила Леокадия.
– Такие права есть у каждого. А у некоторых имеются даже проезд...
Он, наверное, хотел сказать – "проездные билеты", но не успел мимо него промчался на полном ходу разогнавшийся Тринадцатый.
– Стоп! Стоп! – крикнул Сержант, вынул свисток и даже сплюнул от волнения.
– Ну и что толку? – рассердилась Леокадия. – Трамвай тоже плевать на вас хотел!
Взмахнув крыльями она полетела вдогонку за Тринадцатым, потому что Алоиз никак не мог его остановить. Трамвай чуть было не налетел на какую-то машину и Леокадия предотвратила аварию в самый последний момент.
– Я выхожу, Леокадия, – сказал Алоиз.
– Нельзя, – ответила Леокадия, – это еще не остановка.
– Я выхожу из игры. И тебе советую больше не играть в эти игры.
Впрочем, на этот раз совет был совсем не обязателен. Сержант наконец догнал Тринадцатый и вежливо посоветовал Леокадии подыскать себе другую работу.
– Вам легко говорить. А какую?
– Какую-нибудь полегче. А то здесь вы можете СЫГРАТЬ В ЯЩИК.
– Какой еще ЯЩИК? – спросила потом Леокадия Алоиза. – В каком ящике я могу уместиться? Ведь из любого торчали бы мои крылья.
– Ящик тебе не подходит. Тебе нужен простор, Леокадия.
ЛЕОКАДИЯ И ЗАВЕТНЫЙ ТАЙНИЧОК
Алоиз принял таблетку от головной боли и растянулся на скамейке.
– Плохо бедняге, – вздохнула Леокадия. – Ну прямо высох... И сирень засохла.
Она быстренько съела все засохшие листья сирени.
– Я знаю, что моя работа тебе не впрок. А, может, и сирени тоже? Поленюсь немного и все пойдет на лад.
Правда, не так уж часто она ленилась. Ей приходилось помогать соседям со Старой площади и играть с их детьми, но НАСТОЯЩЕЙ работы у нее по-прежнему не было. И поэтому она скучала.
– Как это хорошо, что никогда не бывает только плохо, – размышляла Леокадия, жуя кусочек черствого хлеба. – Когда в голове много лишних мыслей, мне хорошо, потому что в животе много еды. А когда в животе пусто, мне все равно хорошо, потому что голова свободна от всяких мыслей. А еще хорошо, что у меня есть своя маленькая тайна.
Ни слова лишнего, молчу!
Боюсь я проболтаться,
Про свой заветный тайничок,
Где радости хранятся.
Мысли свои и удачи,
Я в тайничке этом прячу.
А если мне будет скверно
Сама туда спрячусь наверно.
Но в начале июня произошла очень большая неприятность, такая большая, что Леокадии трудно было найти в ней хоть что-нибудь для своего заветного тайничка. Дело в том, что на Шестиконный сквер явилась Вдова, глянула на Алоиза, который, растянувшись на скамейке, грелся в лучах весеннего солнышка, и разрыдалась.
– Ты так сильно обо мне скучаешь? – спросил Алоиз с испугом.
– Ой, Алоиз, – простонала Вдова, – носки-то у тебя дырявые, аж светятся! Почему ты не пересыпал их нафталином?
– Мне очень жаль, что я довел тебя до слез, – огорчился Алоиз. Забери носки и спрячь в сундук с нафталином. Я могу ходить и без носков.
– Что? – воскликнула Вдова. – Ты меня бросил, а я за это должна еще заботиться о твоих носках?
– За ЭТО нет, – согласился Алоиз, – но за ТО, что я не вернулся. Ты ведь не выносишь ни канареек, ни котов, ни собак, ни Леокадии.
– Отдай Леокадию в богадельню для одиноких Лошадей. Я по воскресеньям буду ее навещать.
– Спасибо, – вмешалась в разговор Леокадия, – но я терпеть не могу, когда кто-нибудь приходит и портит мне воскресенье. И было бы невежливо не предупредить вас об этом заранее. А главное – вам придется навещать Алоиза. Его-то примут наверняка, а меня могут еще и не взять из-за крыльев.
– Хорошенькое дело! – воскликнула Вдова. – Ничего не скажешь! Сначала лошадь живет на твою пенсию, а потом сдает тебя в приют для одиноких Лошадей. Если бы ты был со мной, мы бы не расстались. Я бы всю жизнь тащила тебя на своем горбу...
– Но я тоже могу таскать тяжести, – прервала ее Леокадия. – И начну с вас!
И хотя Вдова отбивалась руками и ногами, Леокадия взвалила ее на спину и доставила на седьмой этаж дома на Можжевеловой улице.
ЛЕОКАДИЯ И ТЯЖЕСТИ
И она стала таскать тяжести. Обычно это были шкафы или кушетки, или фортепиано, которые надо было вытащить из грузовика и внести на какой-то там этаж какого-то там дома, а мебели было страшно много, и домов страшно много, и этажей тоже. И опять, как в те времена, когда Леокадия была посыльным в редакции "Вчерашней газеты", не было больше ни бесед с Алоизом, ни милых снов о полетах. Зато Алоизу теперь часто снилось, что они с Леокадией летят над бело-розовым от клевера лугом, но об этих снах он Леокадии даже не рассказывал. Во-первых, ему было некогда, а во-вторых, он вовсе не хотел напоминать ей о крыльях, раз уж она сама о них забыла.
– Ах рвань хомутная! – сердилась она. – Какая у меня неудобная спина! До того неровная, все шкафы с нее съезжают! Просто сил нет, а еще говорят – здоровая как лошадь. Оглобля им в лоб!
– Леокадия, ты ругаешься, как ломовой извозчик! – кричал испуганный Алоиз. – Где только ты набралась такого!
А по вечерам он частенько встречал Леокадию у закусочной, потому что люди часто давали ей чаевые и чтобы ЧЕСТНО потратить деньги ей приходилось пить чай. А заодно и пиво. Тогда Алоиз тоже пил чай или пиво и слушал, как Леокадия разговаривает с грузчиками.
– Тот, кто хочет работать, должен твердо стоять на земле! Если он еле держится на ногах, как он сможет таскать вещи?!
Однажды, когда они остались одни, Алоиз не выдержал и спросил Леокадию:
– Леокадия, а тебе неохота немного полетать?
– Полетать? – переспросила Леокадия.
А потом опустила голову и тихонько вздохнула.
– Посмотри на мои бедные крылья, Алоиз. Разве на чем-то таком можно летать?
И отвернулась, чтобы Алоиз не мог заглянуть ей в глаза.
ЛЕОКАДИЯ И СВОЙ В ДОСКУ
Им было снова очень хорошо, потому что они опять работали вместе. Только Леокадия зарабатывала на хлеб насущный, а Алоиз – на ночные полеты. Каждый вечер, вернувшись из закусочной, он тер щеткой, расчесывал и разглаживал крылья Леокадии. Но через два дня они опять выглядели как прежде, а фиолетовая краска слезала с них все больше и больше. Грузчики же заподозрили Леокадию в том, что крылья у нее НАСТОЯЩИЕ.
– Вроде бы ходит по земле, а сапожки как новенькие, – говорил Рыжий грузчик Рябому. – Вот те крест, сам видел, вчера она била своими крашеными махалками. И вообще – я так скажу, коли умеешь летать, зачем браться за работу? Пусть бы себе порхала как пташка.
– Зачем браться за НАШУ работу? – поддержал его Рябой. – А что будет, если она начнет таскать диваны по небу? Люди потом скажут желаем чтобы все грузчики летали, и баста! – И они стали донимать Леокадию разными вопросами:
– Эй, Леокадия, а мозоли у тебя есть?
Или:
– Эй, Леокадия, как здоровье твоей тетки гусыни?
Или:
– Когда полетишь домой, Леокадия?
Но так ничего и не добились. У Леокадии от тяжелых шкафов и диванов мозоли, разумеется, были, домой она не летела, а возвращалась пешком, и в самом деле ничего не знала о здоровье тети гусыни – она вообще была незнакома со своей семьей. А летала она только по вечерам и только над Старой площадью, где все хорошо знали ее и радовались, что Леокадия опять летает, хотя и малость тяжеловато.
– Чем был бы Шестиконный сквер без летающей Леокадии? – рассуждали соседи со Старой площади. – Глубокой провинцией!
А в субботу Леокадия вернулась домой чуть раньше.
– Давай попутешествуем, – попросила она. – Посмотрим, есть ли уже сладкие зеленые всходы, много ли в поле вкусных синих васильков.
Рыжий грузчик с Рябым грузчиком не больно-то спешили домой – их ведь не ждали полеты в компании Алоиза. Они стояли на углу Миндальной аллеи, возле пивного ларька и не спеша пили светлое пиво. И тут вдруг Рыжему в кружку с белой пеной упало белое, как эта пена, перо.
– Не иначе гуси летят, – удивился Рыжий. А потом глянул на небо и крикнул:
– Эй, Рябой, вот те крест, клянусь здоровьем мамы! Леокадия тащит по небу шкаф!
– Да ну, в субботу! – возмутился Рябой.
– Бандитка! – крикнул Рыжий. – Воровка! А потом стал показывать прохожим на летящую Леокадию с Алоизом на спине.
– Она нас обокрала! Перехватила заказ! – снова закричал он.
– Шкаф, – добавил Рябой.
– Шкаф? – переспросил продавец из пивного ларька. – Да ведь это диван.
– Диван? – удивился продавец воздушных шаров. – Это же рояль.
– Рояль, не рояль, – возразил Рыжий, – давай-ка сюда свои шары!
Схватил шары и отпустил целую связку в небо.
– Ой, как красиво, Алоиз! – воскликнула Леокадия, полетела навстречу шарам и угодила в самую середину связки.
При этом она запуталась так, что не могла двинуть ни одним, ни другим крылом и стала медленно опускаться на Старомельничную площадь.
– О, какой мир зеленый! – изумлялась она. – О, какой мир желтый! А теперь я все вижу в розовом свете! Отчего ты злишься, Алоиз? Ведь это так здорово!
– Ты все видишь в розовом свете, – отвечал Алоиз, – а у меня в глазах темно от страха. Того и гляди разобьемся.
– Ну, не надо преувеличивать, – успокоила его Леокадия. – Это ведь парашют.
Она схватила зубами связку шаров и мягко опустилась на Старомельничную площадь.
– Глядите! – кричали прохожие. – Новая реклама воздушных шаров!
А дети со Старомельничной площади спрашивали Леокадию:
– Сколько стоят шарики?
– Нисколько, – отвечала Леокадия. – Их раздают даром. И запела:
Сколько стоит синева,
Добрый смех и чье-то пенье?
И зеленая трава
И суббота с воскресеньем?
Светлых капель перезвон,
Облака над головою
И счастливый сладкий сон
На скамейке, под листвою?
Разве это продается?..
Нет, радость, всем на радость
Бесплатно раздается!
Эй, берите шары!
– Сейчас, сейчас! – закричал Продавец шаров.
Он бежал сюда с улицы Приключений, а за ним, запыхавшись, мчались Грузчики и вспотевший продавец из пивного ларька.
– Отдай шары! – вопили Грузчики.
– И шкаф!
– И диван!
– Все, что ты тащила на спине!
– Не отдам! – отвечала Леокадия. – Шарики взяли дети со Старомельничной площади, а ВСЕ – это Алоиз, но он – ВСЕ только для меня, хотя я и не представляла, что он один может заменить столько мебели. И что я могу им одним обставить Шестиконный сквер.
– И Одноконный не обставишь! – разозлился Рыжий. – А сядешь в тюрьму, чтобы больше нас не обманывала!
– Да, ты нас обманывала! – подхватил Рябой. – Таскала тяжести так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
– Пила с нами пиво так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
– И мимо моих шаров проходила так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
– Ну так и в тюрьму сажайте не меня, а СВОЕГО В ДОСКУ! посоветовала Леокадия. – Ведь я не СВОЙ В ДОСКУ, я – это я, а меня вы совсем не знаете!
ЛЕОКАДИЯ И ПРАВДА
Алоиз всячески утешал Леокадию.
– Может, пойдем выпьем? – говорил он. – Пивка? Или хотя бы чаю?
– Не будет больше пива, – отвечала Леокадия, – и чаю не будет... Не будет чаевых...
– Давай сходим к Парикмахеру?
– И Парикмахера не будет. Я больше не стану красить крылья... Я ведь не СВОЯ В ДОСКУ и вряд ли найду еще какую-нибудь работу.
Они вышли из города и спустились к реке. Леокадия вошла в воду. Вошла только для того, чтобы увидеть свое отражение.
– Хочешь верь, хочешь нет, – обрадовалась Леокадия, – но все же НЕЧТО в виде меня существует на самом деле, раз это НЕЧТО отражается в воде.
И запела:
Ах, река, моя река,
Ты чиста и глубока,
Ни обид, ни бед не знаешь,
Грязь и ложь с меня смываешь.
– Во всяком случае, краску смыла, – заметил Алоиз. – Сними еще этот дурацкий фартук, Леокадия.
– Знаешь, я немножко боюсь, – прошептала Леокадия. – А вдруг я без него все равно больше НЕ КОНЬ?
Но как только Алоиз помог Леокадии снять фартук, ее со всех сторон стали осаждать мухи, и ей пришлось отгонять их хвостом, и она поверила, что в глубине души осталась все той же Леокадией Крылатым Конем. И заплясала и запела от радости:
Это конечно явь, а не сон,
Что Леокадия вовсе не слон.
И не жирафа, не крокодил, а
Просто крылатая кобыла.
– Ну, что ты на меня уставился, Алоиз?
– Так ты еще красивее.
– Потому что я радуюсь? Пою, танцую, бью крыльями и машу хвостом?
– Потому что ты опять стала САМОЙ СОБОЙ, Леокадия.
Леокадия взглянула на Алоиза.
– Но ведь ты всегда остаешься САМИМ СОБОЙ, Алоиз. И хотя ты и вовсе некрасивый, я все равно тебя люблю.
И они зашагали по Прибрежному бульвару, а из глубины вечерних сумерек им весело подмигивали фонари.
– Почему ты молчишь, Алоиз? – спросила Леокадия.
А потом быстро добавила:
– Я забыла тебе сказать, Алоиз – у тебя очень красивая борода. И этого вполне достаточно. А на остальное нечего обращать внимание.
ЛЕОКАДИЯ И ВЗАИМОПОНИМАНИЕ
На другой день было так жарко, словно июнь непременно хотел стать июлем. К счастью, днем по Старой площади проехала поливальная машина и по пути обдала водой Алоиза и Леокадию.
– Ну, теперь остается только съесть мороженое, – сказала Леокадия.
И они полетели в золотисто-коричневое кафе, где не были очень-очень давно. И заказали по порции шоколадного мороженого со взбитыми сливками.
– Хорошенькое воскресеньице! Ничего не скажешь! – прошипела Официантка.
– Очень хорошее. Нам оно вполне по вкусу, – согласилась Леокадия.
– Я с лошадьми не разговариваю, – буркнула Официантка и удалилась.
– Ты дал ей на чай? – спросила Леокадия. – Она, наверное, предпочла бы поговорить с грузчиками. За что она меня не любит?
– Она никого не любит, – отвечал Алоиз.
– Но ведь я не никто! Меня надо любить!
Сказав это, Леокадия тщательно вылизала вазочку из-под мороженого и одним прыжком перемахнула через низенькую загородку, потом галопом помчалась к фонтану, украшавшему газон перед Ратушей, раскинула крылья и, влетев в самую середину водяной струи, стала плескаться и прыгать, радуясь сверкающим на солнце каплям. И тут Алоиз увидел какого-то Господина, который бежал по газону прямо к маленькому бассейну под фонтаном, словно бы хотел оттуда напиться.
– Не пейте отсюда! – закричала Леокадия. – Я в этой воде купалась.
Тогда Господин быстро отступил, посмотрел вверх, на Леокадию и издал громкий вопль.
– Зачем же устраивать скандал? – удивилась Леокадия. – Я не такая уж грязная.
– Да, ты такая, такая... – прошептал незнакомец.
– Ничего подобного, – возмутилась Леокадия. – Я моюсь каждый день. Алоиз чистит меня скребницей.
– Тебя – скребницей? – поразился Господин. – Чистит скребницей Пегаса?
– И вовсе не скребницей Пегаса, а МОЕЙ собственной. А вы говорите, что я грязная.
– Я не говорил, что ты грязная. Я хотел сказать, что ты такая... НАСТОЯЩАЯ. Наконец-то я тебя нашел.
– А вы ее не теряли! – вмешался Алоиз. – Леокадия МОЯ.
– Извини, Алоиз! Но это ты МОЙ! – вскричала Леокадия.
– Ради Бога, Леокадия, не говори со мной свысока! – обиделся Алоиз. – Это невежливо.
– Только не вздумай снижаться! – воскликнул Господин. – Покажи ему, что ты знаменитый Пегас, конь, возносящий поэтов на вершину вдохновения.
– Пегас? Очень может быть, я иногда и сама так думаю.
– Что-то я никак не пойму, Леокадия! Какого лешего ты разговариваешь с незнакомым? – встревожился Алоиз.
– Ты никогда меня не понимал, Алоиз! Не понимал, что я – Пегас!
– Может, и так, – пожал плечами Алоиз. – До свидания.
– Алоиз! – воскликнула Леокадия и, взмахнув крыльями, опустилась на землю.
– Останься со мной, – попросил Господин, – а то я утоплюсь в этом пруду. Я как раз собирался это сделать, потому что я Поэт без Пегаса.
– А я Пегас без Поэта. Скажи, Пегас помогает всем поэтам писать стихи?
– Ну нет, ты должна помогать только мне. Быть моим собственным Пегасом. Потому что мы понимаем друг друга. И тогда я не стану топиться.
– Я очень тронута, – улыбнулась Леокадия. – Меня зовут Леокадия.
– Это не самое лучшее имя для Пегаса. Но ничего, я буду называть тебя МУЗОЙ.
– Музой? Ну что же, я работала в Музее. Там было много булочек с салатом.
Но у Поэта не было денег ни на булочки с салатом, ни на морковку. Деньги он тратил на вина разных цветов и оттенков, которые имелись в избытке в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой улице.
– Я вовсе не люблю вино! – уверял он. – Но мне нравится глядеть сквозь бокал на красного Пегаса, золотистого Пегаса, белого Пегаса, который сидит напротив и отныне будет только моим. Давай взлетим высоко под облака и там я сочиню настоящее стихотворение, о моя Муза, Леокадия! Но вскоре у Поэта разболелась голова и он больше не думал ни про стихи, ни про полеты. Они тихонько побрели по Можжевеловой улице, и Леокадия тоже не думала ни про стихи, ни про полеты, а все искала глазами в одном из домов окошко на седьмом этаже.
– Интересно знать, где сейчас Алоиз? И не посыпает ли ему Вдова носки нафталином?
– Ты что-то сказала, Леокадия? – спросил Поэт.
– Да, сказала. Я охотно съела бы сейчас морковку.
– Ты слишком требовательный Пегас. Сделай так, чтобы на меня снизошло вдохновение, я напишу стихи, продам в "Стихотворную газету" и куплю тебе мешок морковки.
– ЧТО снизошло?
– Вдохновение. Это такое состояние, когда хочется писать стихи. Ну, словом, хорошее настроение.
– Хорошее настроение я могу выдавать тебе целыми охапками. В моем заветном тайнике его великое множество. Но разве у тебя самого не бывает хорошего настроения?
– Нет, никогда, потому что мир устроен очень скверно, жизнь скверная, а люди меня не понимают... Они-то как раз хуже всего.
– Подумать только! – воскликнула Леокадия. – А сам ты – разве не человек?
ЛЕОКАДИЯ И ДУШЕИЗЛИЯНИЯ
Леокадии очень хотелось повидать Алоиза.
Алоизу очень хотелось повидать Леокадию.
Но Поэт об этом не догадывался, он не думал ни о ком и ни о чем только о себе. И потому был уверен, что Пегас навсегда останется его личным Пегасом, то есть Леокадия всю жизнь будет только его Леокадией. Он шагал и шагал по улицам Столицы, и все говорил и говорил о стихах, которых не написал, и о Поэте, то есть о себе.
"Я предпочла бы почаще менять Поэтов, – думала Леокадия, например, каждый час".
Но она не могла об этом долго думать, потому что никакой еды у нее не было, и ночь казалась страшно длинной, хотя это была одна из самых коротких ночей в году.
– Как ужасно, что я появился на свет в этом ужасном мире! говорил Поэт.
– Ужасно, что ты появился, – поддакивала Леокадия.
– Кому в этом недобром мире нужны Поэты? – вздыхал Поэт.
– Кому они нужны?! – соглашалась Леокадия.
– Никому меня не жалко, – продолжал Поэт.
– Никому, – соглашалась Леокадия.
А Поэт радовался, что Леокадия ему поддакивает.
– Знаешь, давай поговорим немного о Лошадях, – предложила Леокадия, лишь бы только сменить тему.
– Прекрасно! – воскликнул Поэт. – Давай поговорим о тебе. Я тебе нравлюсь?
– У тебя нет бороды, – отвечала Леокадия. – И лошадь ты тоже не сумеешь запрячь. А я ведь Пегас из тринадцатой пролетки. Меня запрягал извозчик.
