Текст книги "Убойная марка [Роковые марки]"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Эта Ханя твёрдо стоит на своём – её насиловал Веслав Копеч, – с порога стал докладывать сержант. – Ни слова правды. Девки за ним толпами бегают, сами на шею вешаются, никаким насилием и не пахнет. А Рудковна упёрлась – пусть женится на ней. Вот она и хочет его заставить – с нашей помощью. Парень и не думает жениться.

– На редкость глупая девка, только себя позорит, – заметил начальник.

– Точно, пан старший комиссар! И сама по себе глупая, да ещё Завадская подлила масла в огонь, чтобы отомстить Веславу, напустив на него эту дурёху. Никаких следов насилия нет, уже сошли, по словам Рудек, а тогда, по горячим следам, она не пошла за справкой в поликлинику, думала, по-хорошему все уладится.

– А когда это было?

– Почти полторы недели назад, одиннадцатого.

– Когда?!

– Одиннадцатого.

– Точнее! Она говорила, во сколько именно? Утром, вечером?

– Говорила. Уже смеркалось, когда они пошли в их новый дом, где-то около шести, а вышли около одиннадцати.

– Долго же он её насиловал, – вырвалось у меня.

– Крепкий парень, – подтвердил комиссар. – Главное же… значит, убить Фялковскую он не мог. А она не соврала, твоя глупая Ханя?

– Никак нет, соврать – это не для её ума дело, – презрительно фыркнул сержант. – Злость её так и распирает, шипит, как разъярённая кошка. А если бы знала, что предоставляет парню алиби, ни в жизнь бы не призналась! Очень уж она зла на него. Мы бы тогда ни о каком насилии и не слышали.

– Вот и получается, что парню её злость оказалась во благо, – философски заметил старший комиссар. Вспомнив, что в кабинете присутствует посторонняя особа, он обратился к этой особе:

– Вот видите, только возникнет новая версия – и сразу рассыпается в пух и прах. Однако все же допросить Копеча придётся. А ты, Тадик, возьми вот эти штучки, пусть Метек отпечатки немедленно проверит. Да, проше пани, работки вы нам подбросили, но я рад. Так, между нами, я лично на Бирчицкую не ставлю, это прокурор в неё вцепился, а не я. Хорошо, мы её отпустим под вашу ответственность. Только пусть из страны пока не выезжает.

Я заверила, что охотно беру на себя такую ответственность, это в моих интересах, Гражинка нужна мне в Варшаве, а не где-нибудь на антиподах.

– Ага, вот ещё что, чуть не забыла, – скороговоркой добавила я. – Ведь в деле об убийстве некоторым образом замешаны и мои интересы. Я давно хотела купить у Фялковского его филателистическую коллекцию, к тому же именно по моей просьбе пани Вероника дала возможность моей сотруднице ознакомиться с данной коллекцией. Теперь же, после смерти пани Вероники, коллекция, по всей вероятности, перейдёт к очередному наследнику. Могу я у вас узнать, кто он и как с ним связаться? Пока он не разбазарил коллекцию. Там есть одна марка, которую я давно ищу. Если не трудно, его фамилию.

Старший комиссар не сразу назвал мне желанную фамилию, сначала хорошенько подумал, не нанесёт ли это какого-либо ущерба следствию. Решив, что не нанесёт, заглянул в папку – Каминский, из Варшавы. Патрик Каминский.

– Как?!

– Патрик Каминский. К счастью, имя довольно у нас редкое, ибо Каминскими пруд пруди. Адрес нужен?

Ещё бы, конечно нужен, но я от неожиданности лишилась голоса. Езус-Мария! Гражинкин Патрик! Комиссар не стал дожидаться ответа и сам назвал адрес:

– Доротовская, два, квартира восемнадцать. Телефон: 822-48-16. И если пани ещё что-нибудь придёт в голову, пожалуйста, свяжитесь с нами. Вот наши телефоны…

Я взяла клочок бумаги с телефонами и вышла, хотя голова просто лопалась от множества новых идей. Хватило выдержки и ума сообразить – пока не время их обнародовать.

Точнее, я только собиралась выйти молча, однако мне не суждено было довести до конца сей процесс. Помешала жертва насильника Веслава. Предоставленная самой себе, жертва не усидела в камере для задержанных и выскочила в коридор с протестующим криком:

– Это что ж такое, пан взял да так просто и ушёл? А я тут должна сидеть! – И вдруг обратилась прямо ко мне:

– И пани тоже хороша, по виду вроде бы приличная женщина, а за меня не вступилась. Слышали же, какой он негодяй, и не. жаль вам бедной девушки? Ведь он такая мразь, такая мразь, размазня ничтожная. Ему, видите ли, девицы захотелось. Невинной! А чем я хуже? Пусть пани сама скажет: или он женится, или за решётку его!

Не очень было понятно, кому я должна это сказать и на каком основании, да и не было у меня возможности говорить. На крик оскорблённой девушки в коридор ринулся сержант, задержавшийся в кабинете начальства, и с такой силой толкнул меня в спину, что я, чтобы не упасть, вынуждена была ухватиться за случайно проходившего мимо мужчину в штатском непонятно какого звания. Тот пошатнулся, и неизвестно, чем бы это все закончилось, не иначе как на полу в полицейском коридоре образовалась бы куча мала. Однако сержант оказался ловким малым, успел нас со штатским схватить в объятия, благодаря чему все удержались на ногах.

– Господи боже мой! – каким-то странным голосом произнёс выскочивший вслед за сержантом старший комиссар.

Девица почему-то с большим удовлетворением откомментировала происходящее:

– А что я говорила!

Если во мне оставались ещё какие-то сомнения, теперь они окончательно развеялись. С этого момента я решительно была на стороне насильника, у меня даже мелькнула мысль платить за него алименты этой выдре, хотя даже мне стало ясно: случившееся никак в разряд насилия не занесёшь. Не контролируя себя, я громко заявила:

– Законом предусмотрено до пяти лет тюремного заключения за дачу ложных показаний.

Взгляды всех присутствующих обратились на меня.

– Какие ложные, какие ложные? – не помня себя от злости, заверещала девица. – Если я говорю, так оно и есть!

– И очень глупо говорите, – не выдержал комиссар. – Когда совершается насилие, жертва сопротивляется, в данном же случае отсутствует факт необходимой обороны. Не оборонялась пани, не защищалась! И какая холера заставила вас уединяться с ним в доме? Силой он вас заставил? В спину подталкивал?

Девица моментально переменила тактику, отказавшись от дачи фактических показаний и перейдя к горьким рыданиям.

Под аккомпанемент рыданий и сопливых всхлипываний на сцену ворвалось ещё одно действующее лицо. Это была особа женского пола с целой копной нечёсаных волос на голове. А мне подумалось – неплохо для спектакля, действие развивается в хорошем темпе, у каждого актёра продуманные реплики, а все, вместе взятое, – впечатляет.

Новый персонаж вполне вписался в спектакль со своей репликой. Женщина уже от входной двери яростно выкрикивала:

– Лжёт эта лахудра, лжёт и не поморщится! Да вы на рожу её взгляните! Разве порядочный парень позарится на такую? Эта пиявка присосалась к Весеку и не отпускает его ни на шаг, ему же на неё наплевать, в гробу он её видел, гангрену голозадую. Весек – мой жених, со мной уже два года гуляет, а этой насилия захотелось. Да кто на такую польстится? Он парень культурный, деликатный, это я точно знаю. Насильничать ни в жизнь не станет, только с моим братом водку распивали… то есть пиво, я хотела сказать.

Сержант рявкнул на вновь прибывшую:

– Марлена, заткнись!

– По какому такому праву? – вскинулась растрёпанная особа. – Уже и слова правды у нас сказать нельзя! Демократия, называется. Вон ей можно напраслину на парня возводить, а мне и рта раскрыть не дают.

– Это кто? – вполголоса поинтересовался у сержанта начальник.

– Габрысь Марлена, – так же тихо информировал подчинённый. – Отбила парня у Завадской.

Двух слов достаточно мне было, чтобы разобраться в этой любовной драме. Марлена Габрысь отбила первого парня на деревне у Завадской, которая, естественно, возненавидела соперницу и тут же подружилась с изнасилованной Ханей, которая в свою очередь пыталась отбить Веслава у Марлены. Ханя, будучи орудием мести, сделала все от неё зависящее, чтобы вызвать естественную ненависть всклокоченной невесты. До этого момента все было ясно и понятно, далее же начинались сомнения. Которая из них лгала? Сам факт насилия являлся серьёзным элементом в деле расследования убийства Фялковской. Веся – как мы теперь установили, сборщик металлолома – оказался важной фигурой. Чем он занимался в критический момент? Насильничал над Ханей или кинулся с топором на Веронику?

Было очевидным, что показания взволнованных дам оказались полной неожиданностью для следственных властей. Обменявшись взглядами, комиссар и сержант разом посмотрели на меня. Я им была уже не нужна, сейчас им следовало разделить доносительниц и каждую из них допросить отдельно. Короче, заняться работой.

Неизвестный деликатно взял меня под руку.

Я наконец вышла из комендатуры. За мной последовал неизвестный в штатском. На улице он представился: это оказался полицейский врач и одновременно патологоанатом.

– Я бы и сама вышла, – заверила я врача, – даже если бы пан столь тактично не вывел меня из комендатуры. Хотя, сознаюсь, хотелось ещё немного там поприсутствовать, уж очень интересный спектакль нам показали, вы не находите? Наверняка вы знаете обо всем лучше меня.

– Да, я знаком с делом, но вот теперь появляются новые обстоятельства, надеюсь, следствие сдвинется с мёртвой точки. Если не ошибаюсь, именно вы, шановная пани, обратили внимание на упущения в ходе следствия и сами восполнили их. Каким чудом?

– Никаких чудес – просто дело случая. Ну и, – сами видите, эти женщины. Баба всегда учует бабу. Сначала мамуля этого парня, местного Казановы, а теперь вот эти три претендентки на должность его невесты. Я же заинтересовалась делом лишь из-за Гражины Бирчицкой. Минутку, а откуда вы, пан доктор, знаете, что я восполнила упущения следствия?

– Мой кабинет рядом, я слышал весь ваш разговор с комиссаром. Между нами говоря, расследование ни к черту, а все из-за того, что полиция целиком положилась на показания свидетелей. Открою вам секрет, надеюсь, уже без ущерба для расследования: самую главную роль сыграли показания соседа пани Фялковской… хотя и не уверен, что стоит говорить пани об этом. Ну да, раз сказал «а»… В конце концов, это не врачебная тайна, а он не мой пациент. Видите ли, этот сосед увлёкся пани Бирчицкой, которая оставила без внимания его чувства, и ничего удивительного, хмырь потасканный, я даже удивился, как он смел надеяться на взаимность столь очаровательной особы. Ну так вот, он дал самые существенные и, по мнению следствия, достоверные показания против пани Бирчицкой.

Вот, пожалуйста! А Гражинка мне ни словечка не сказала об этом хмыре потасканном!

– Выходит, из-за него они проигнорировали остальные факты…

– Именно! А зачем они расследованию? Подозреваемая подана им как на блюдечке, а вы, шановная пани, рано или поздно уедете отсюда со своими эмоциями и недовольством. Я бы мог ещё упомянуть, что ваша приятельница и прокурору здешнему приглянулась, да уж, боюсь, слишком сам уподоблюсь здешним сплетникам, так что помолчу.

– И все же, именно прокурор надавил на комиссара, так ведь?

– Да вы и сами знаете, уважаемая, что у нас всюду полиция подчинена прокуратуре, а тут полиции и на руку – больше копать не надо, заканчивай расследование и передавай в суд. Кому нравится рыться в этом деле?

Я бы могла ответить: иногда мне, да промолчала. Мы уже подходили к моему автомобилю.

– А что вы скажете, доктор, о новых действующих лицах этой любовной драмы?

– Люди молодые, темпераментные. Мне иногда приходилось иметь с ними дело, когда после пьяной драки требовалась помощь врача. Копеч вообще склонен к рукоприкладству, его бесчисленные невесты, как правило, тоже себя в обиду не дадут. Ну, мне пора. Рад был с пани познакомиться.

– Взаимно.

Глядя вслед удаляющемуся доктору, я уже раздумывала, как бы ещё раз с ним встретиться, чтобы порасспросить обо всех действующих лицах драмы подробнее, да вспомнила, что у меня есть дело поважнее. Наследник Патрик Каминский… Вряд ли совпадение имён случайно.

И как при сложившихся обстоятельствах проявить тактичность по отношению к Гражинке?

– Во всех американских детективах, особенно довоенных, но и в послевоенных тоже, все они цистернами лакают виски, – угрюмо проворчала я. – Чандлер, Чейни, Чейз… Как они вообще могут что-то делать, будучи вечно пьяными? Тебе приходилось когда-нибудь пить бурбон?

Гражина всерьёз задумалась.

– Американский бурбон?

– А какой же ещё?

– Ну, не знаю. Наверное, нет.

– Мне тоже нет. В том-то и дело. Может, он по градусам слабее нашего пива?

Гражина отрицательно покачала головой, по-прежнему на полном серьёзе.

– Вряд ли. А зачем тебе, собственно, американский бурбон?

– Да лично мне он совсем ни к чему. Но когда появляется такая заковырка, что без бутылки не разберёшься, невольно думаешь о чем-то крепком. И как быть, если я вечно за рулём?

– Какая заковырка? – сразу же заинтересовалась Гражинка.

Вот и добралась я до мучившей меня темы, хотя и не совсем прямым путём. Оказывается, алкоголь может и пригодиться в нужную минуту, хотя для столь деликатного разговора с девушкой совсем нежелательно прибегать к таким радикальным средствам, виновным в погибели рода человеческого. Очень боялась я реакции Гражинки на новость, которую собиралась ей преподнести.

– Жуткая заковырка, – вздохнула я. – Подозреваемые по нашему делу начинают множиться со страшной силой. К тому же появился наследник. И почему бы тебе не сказать, что знаешь его, а заодно оставить за собой право первой купить коллекцию?

– Я знаю наследника? – поразилась Гражинка. – Какого наследника? Вероники? Кого же? Того твоего племянника?

– Вот именно. Патрика.

– А Патрик тут при чем?

– Патрик Каминский – племянник, наследник. И очень даже при чем.

Гражинка онемела. Когда первый шок миновал, девушка так встревожилась, что я испугалась за неё. Помогла погибель рода человеческого. Оглядевшись (мы, разумеется, опять сидели в гостиничном ресторане), она хрипло произнесла:

– Ты права, без бутылки не обойтись. Давай хоть по коньяку хватим.

– Я бы на твоём месте подумала, – осторожно заметила я. – Тебя вот-вот выпустят на свободу, а ты тоже за рулём.

– Я просто не в состоянии думать. И разговаривать с тобой на трезвую голову тоже не в состоянии, когда ты сообщаешь такие ужасные вещи. Коньяк и минералку! Её, скорее всего, вылью себе на голову.

– Правильно, вылей. Только сначала дай мне сделать глоточек. Так ты не знала, что твой Патрик является наследником Фялковских?

– Понятия не имела. Слушай, а ты в этом уверена? Тут не может быть ошибки?

– А его фамилия действительно Каминский? И проживает на Окенче? Улица..

– На Окенче, улица Доротовская. О нет, это слишком ужасно! Я протестую!.. Почему он мне не сказал?!

– Тебе лучше и в самом деле выпить коньяка, – поспешила я успокоить девушку. – На тебя смотреть страшно, того и гляди люди станут оборачиваться. Без истерик! И вообще, быть наследником у нас законом разрешается, ничего плохого в этом нет. Это не преступление, даже не проступок, чего уж так психовать? Мне и самой интересно, почему он скрыл от тебя этот факт. Может, просто не придаёт ему значения и не считает нужным сообщать?

Раздирающе простонав, Гражинка обеими руками вцепилась себе в волосы и так замерла. Я заказала коньяк и минералку. Официантка смотрела на нас с большим любопытством. Заказ постаралась выполнить побыстрее.

– Ну! – поощрительно подтолкнула я девушку, когда напитки уже стояли на столе.

Глотнув спиртного, Гражинка немного успокоилась, тяжело вздохнула и с таким укором уставилась на меня, словно это я лично прикончила обоих Фялковских для того, чтобы засадить в тюрьму её дорогого Патрика.

– Теперь я и не знаю, что будет, – безнадёжно прошептала девушка.

Мне же все это очень не нравилось. Патрик не явился на свидание как раз в тот момент, когда совершалось убийство. И он к тому же наследник… Интересно, каково его имущественное положение? Уже не мог вынести безденежья? Терпения не хватило? Минутку, он же наследник, нумизматическая коллекция и без того переходила к нему, на кой ему красть её? Для отведения глаз? Для того, чтобы сбить с толку полицию?

Езус-Мария, родную тётку угробил! Ну, пусть не тётку, а двоюродную бабку! Эх, не везёт Гражинке с хахалями.

Теперь опять главным для меня стала забота о несчастной Гражинке, хотя какая-то частичка мозга продолжала трудиться над расследованием. Интересно, знают ли легавые о том, что наследник был здесь в момент убийства и продолжает оставаться на месте преступления до сих пор? О, холера, ещё и пряжка от брюк, ведь это же убедительнейшее вещественное доказательство! Нет, доносить им об этом не стану, пусть сами копаются.

Я искоса поглядела на Гражинку. Она сидела как в воду опущенная. В лице ни кровинки.

– Послушай, кохана, коньяк ты выпила, сейчас я тебе закажу второй, но советую настроиться по-боевому. На всякий случай. Не знаю я твоего парня, черт знает, может, он и угробил тётку, но теперь суды не свирепствуют, учитывают нравственный облик подсудимого, непредумышленное убийство, действие в состоянии аффекта и все такое. Походишь к нему в тюрьму, поносишь передачки, дело житейское…Только пусть он тебе расскажет, как все произошло, потому что в принципе убийца не имеет права наследовать. И у кого мне тогда покупать болгарский блок?

Я изо всех сил старалась хоть как-то утешить девушку и болтала, что приходило в голову, лишь бы не молчать. Похоже, успокоить мне её не очень удалось. Я с ужасом видела, что она вот-вот разрыдается. Ну что ещё ей сказать?

И тут Гражинка словно очнулась. Хриплым шёпотом она с трудом выдавила из себя:

– Нет! Я его знаю. Нет! Может, собой не владел, себя не помнил, но не ради наследства. О Езус-Мария, не так же глупо!

– Понятно. Он бы убивал умнее. А может, рассчитывал, что ты предоставишь ему алиби?

Гражинка вновь глотнула испытанного лекарства и вроде бы слегка оправилась.

– Вообще-то я не выношу коньяк, – нервно заявила она. – Предпочитаю вино. И убивал бы не так глупо, знаю, что говорю. Ведь он же не кретин и не мог надеяться, что я совру. Особенно в таком деле.

– А в каком деле ты могла соврать? – тут же поймала я её на слове. Я-то отлично знала, что по натуре Гражинка до отвращения правдивый человек, для неё легче прыгнуть с моста в реку, чем соврать, даже по малости. И когда она не хотела врать, то просто ничего не говорила.

Молчала. Или открыто заявляла: не скажу. Я и сама в принципе не лгунья, но и в подмётки ей не годилась.

Серьёзность создавшегося положения заставила меня временно отложить размышления над характерами и действовать со всей суровостью.

И я сурово спросила:

– Так ты с ним виделась со вчерашнего дня?

На сей раз Гражинка совсем немного колебалась. Вот что значит во время подкрепиться коньяком!

– Да, сегодня утром, – ответила она. – Он был здесь.

– Видишь, а меня старательно избегает. Такой отвратительной я ему кажусь? И что?

– Что ты имеешь в виду?

– Что произошло, когда он сегодня утром был здесь? – сквозь зубы прошипела я, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не взорваться. Это какое же ангельское терпение требуется человеку, решившему быть тактичным! Вот и теперь уставился на меня этот ангел бараньим взглядом и продолжает молчать.

Пришлось опять сделать над собой гигантское усилие. Ой, боюсь, как бы мне не разболеться от этого постоянного сдерживания своего темперамента. В конце концов, у меня тоже нервы. А эта кукла молча таращится – и ни слова!

Нет, я спячу. Пришлось её подтолкнуть:

– Когда он утром был здесь, говорил что-нибудь?

– Говорил. Что любит меня.

– Не хотелось бы тебя огорчать, но такие слова очень любят говорить все злоумышленники, когда чувствуют, что свобода их висит на волоске. Обычно вскоре они оказываются или за решёткой, или где-нибудь в Аргентине.

– Нет. Он сказал: никуда не уедет и будет торчать здесь до тех пор, пока меня не выпустят. В Варшаву мы поедем одновременно, и начихать ему на весь остальной мир.

– Ты показывала ему пряжку? Спросила, откуда она взялась в протухшей капусте и паутине?

– О капусте не помню, а пряжку показывала и спрашивала.

– И что? Предупреждаю, долго я не выдержу, если вот так каждое слово из тебя придётся извлекать клещами.

– И ничего. Забрал её у меня. Обрадовался, что нашлась, а объяснять отказался.

– Холера! Оптимист нашёлся. На чудо рассчитывает, не иначе. Пойми же, у него есть мотив и нет алиби. Мне это совсем не нравится. Тётю прикончил, прикончит и тебя. А ты бы хотела, чтобы я благословила ваш союз и пожелала жить долго и счастливо? Нет уж, тебя я ему прикончить не позволю!

– Ну что ты так разошлась? Я ведь не знала, что наследник – он.

– А если бы знала, что бы это изменило? Он бы стал для тебя понятнее? Прозрачнее?

– Да нет, я бы попросту о другом его расспрашивала. Хотя… и сама не знаю…

– Зато я тебя слишком хорошо знаю. Ты бы отдала ему пряжку, не сказав ни слова, только ограничившись укоризненным взглядом. Такая уж ты деликатная, холера! И глядела бы на него так, что у него внутри все бы перевернулось, а результат? В лучшем случае – пронесёт твоего милого и расстройством желудка все ограничится.

– Может быть… Ох, сейчас мне ничего не остаётся, как биться головой о стену.

И выглядела несчастная при этом так, что я не на шутку перепугалась, ведь и в самом деле станет биться. То-то радость местным сплетникам, а мне после этого уже лучше в Болеславце не появляться. И я взглядом подозвала официантку. Любит Гражина коньяк, не любит – сейчас это не важно, лекарства редко бывают вкусные, не стану же теперь вливать в неё вино, а третий коньяк уже не повредит.

Моё внимание внезапно привлекли две девицы, вошедшие в ресторан. Оглядели зал, вышли на террасу и уселись за столиком под открытым небом. К счастью, меня они не заметили.

Одну из этих девиц я видела в комендатуре и очень хорошо запомнила, ну как же, жертва насилия – Ханя Рудек. Вторая, должно быть, её подружка Завадская. Именно Завадская уговорила Ханю из мести пойти в полицию с доносом, нажаловаться, будто этот ловелас Веслав изнасиловал её. А теперь вот обе заговорщицы пришли поболтать в уютном ресторанчике, причём обе удивительно спокойные.

Мне ужасно захотелось подслушать, о чем они собираются болтать.

– Гражинка, придётся это сделать тебе, – взволнованно зашептала я ошеломлённой девушке. – Что, что, подслушать, о чем станут говорить вон те две куклы. Я не могу, одна из них меня знает. А ну цыц! Это может помочь твоему Патрику. Так что без лишних слов хватай свой коньяк и марш вон за тот столик, по соседству с ними. Садись так, чтобы слышать их разговор, значит, на небольшом расстоянии, спиной к ним. И ухом поближе… Да, захвати свой блокнот, будешь стенографировать их беседу. И чтобы мне каждое словечко было зафиксировано!

– Зачем? – в панике начала было Гражинка, но сейчас мне было не до тактичности.

– Потом все объясню. И учти, это моё деловое задание, отнесись к нему со всей серьёзностью. Марш, а то пропустишь начало.

Хорошо, что я сообразила назвать своё требование деловым заданием, личную мою просьбу Гражинка не выполнила бы так чётко. А тут она без возражений вытащила рабочий блокнот с ручкой, схватила только что доставленный официанткой третий коньяк и почти бегом устремилась на террасу.

Девицы не обратили на неё ни малейшего внимания. Заказав кока-колу и кофе, они оживлённо защебетали. Сквозь стекло только это я и могла увидеть. Видела, как, размашисто жестикулируя, обсуждают что-то, но ни слова не могла услышать. И ещё видела, как Гражинка, не отрываясь, записывала все в блокноте.

Воспользовавшись случаем и от нечего делать я принялась рассматривать предполагаемую Завадскую. Именно такой я и представляла подстрекательницу и склочницу. Очень худая, высокая блондинка, до черноты загорелая, с волосами, стянутыми на затылке в пучок, она сильно напоминала ящерицу. И в повадках её было что-то неуловимо скользкое. Рядом с ней потерпевшая Ханя, дородная и самоуверенная, казалась сильной, упрямой и столь же тупой, как корова.

Им было о чем поговорить, так что в моем распоряжении оказалось довольно времени.

Можно и о себе подумать. Мимоходом упрекнув себя за нарушение данного себе слова быть тактичной и внимательной к людям, что я с блеском продемонстрировала на безжалостном использовании несчастной Гражинки, не считаясь с её чувствами, а потом бесцеремонно воспользовалась положением её начальницы.

Единственное оправдание – а как иначе я бы добилась от девушки послушания? Мысль о том, что могла бы и не добиваться, была столь чужда всему моему естеству, что просто промелькнула по краю сознания, и я тут же поспешила переключиться на более приятный предмет размышлений – болгарский блок. Из-за него одного я имела моральное право вмешаться в расследование преступления, не говоря уже о спасении той же Гражинки. Только вот желает ли она, чтобы её спасали? Не от полицейских, тут все ясно, а от этого её малосимпатичного мне возлюбленного.

Возвратившуюся Гражинку я должна была бы приветствовать с большей радостью, да уж больно не терпелось мне ознакомиться с результатами её трудов. Вернулась она за наш столик сразу после ухода девиц, умница, правильно поступила, сама догадалась. Уверена, она не встала бы с места, пока они не ушли, уж в делах служебных на неё можно было положиться во всем.

– Ну как? – нетерпеливо выкрикнула я.

И обратила внимание на знаменательный факт: только сейчас девушка допила до конца свой третий коньяк.

– Я понятия не имела, о чем они говорили, – начала докладывать Гражинка. – Ты велела записывать с самого начала, и у меня не было времени подумать о предмете их разговора. С ходу стала стенографировать. Больше всего говорили о Весе… Я правильно расслышала? Вроде бы и ты называла имя этого парня в наших разговорах. Это его мамаше ты помогала таскать какие-то тяжести… Правильно я говорю?

– Точно. Молодец, правильно запомнила. Я надеялась, что именно о нем они и станут говорить. И что?

– Так вот, у меня создалось впечатление, что они обсуждали, как бы ему половчее инкриминировать насильственные действия, «чтобы не смог отвертеться», так они говорили. Да ты лучше сама прочитай мои записи, я постаралась записать все, выбери важное для тебя…

Затем три четверти часа, не меньше, мы корпели над Гражинкиными записями, так что у меня вся часть туловища пониже спины одеревенела, очень уж неудобные стулья в этих провинциальных ресторанчиках, хотя бывают и хуже… Оказывается, Лодзя – так звали Завадскую – пылала ненавистью к растрёпанной Марленке. Ханя пылала ненавистью больше к хахалю, чем к злой разлучнице. Потому, наверное, что себя ценила несравненно выше и просто пренебрегала какой-то там лахудрой. Впрочем, у Хани и в самом деле ноги были красивее.

Если же говорить по существу, выяснилось лишь одно важное обстоятельство: соврала Марлена. Веслав действительно домогался Хани в недостроенной вилле – не без взаимности, разумеется, – и именно в то время, которое назвала Ханя. Следовательно, не мог он в это время ни пить водку с братом Марлены, ни разносить голову топором Веронике. Его кандидатура в убийцы тем самым раз и навсегда снималась со счётов. Одновременно на сцене появились новые личности. Молодые дамы были очень информированными и любопытными особами и тоже кое-что соображали в следственных делах. Так, Марлена, понося Ханю, пыталась создать алиби, но не Веславу, а своему брату. И ещё в деле появилась новая персона, некий Куба, кореш упомянутого брата. Так впервые я услышала об этой загадочной личности. Видели его в Болеславце нечасто, не местный он.

Кажется, приезжий из Варшавы. Особые приметы – веснушки. Так его и называли девки во все время разговора – рябой или конопатый. Примета, прямо скажем, достойная внимания, ибо в Болеславце, неизвестно почему, веснушчатые парни не водились. Почему? А холера знает почему. Если, скажем, в Кросне все девушки красавицы, то почему в Болеславце парни не могут обходиться без веснушек? Необъяснимое явление природы.

В своём разговоре девки лишь походя упомянули Марленкиного брата, для них важнее были их любовные перипетии с Веславом. Они не теряли надежды, что Ханя в конце концов как-нибудь его заполучит. Не мытьём, так катаньем.

Патрик Гражинки не был конопатым, так что не мог оказаться корешем брата, хотя и такая мысль приходила мне в голову. Имя ещё ни о чем не говорит, каждый волен выбрать себе кличку или псевдоним, как угодно, а вызывал подозрение сам факт, что Марлена так старалась обеспечить алиби брату. Они наверняка что-то с конопатым корешем учудили и теперь оказались в опасном положении. Так решили мы с Гражинкой, потому что обе девицы этой темы едва коснулись, не развив её. Да, интересно, зачем это Марленкиному брату так понадобилось алиби?

Я решила весь записанный Гражинкой текст переписать на свой ноутбук и потом уже как следует поломать над ним голову. Мне предстояла та ещё работа, ибо расшифровать Гражинкину стенограмму было не легче, чем вавилонскую клинопись.

Обедать нам не хотелось, не до еды было, поэтому, оставив Гражинку в гостинице и очень надеясь, что без меня тут обязательно появится этот все более подозрительный Патрик, я одна двинулась на поиски.

Честно говоря, куда именно двинуться, я ещё не решила. Можно было бы пообщаться с Гражинкиной кузиной, ведь она уже более десяти лет работала учительницей в Болеславце и наверняка знала множество людей. В том числе и девиц, замешанных в деле Фялковской. Может, они у неё учились? Кто знает, какая информация может вдруг пригодиться. Долгие годы занимаясь самостоятельными расследованиями, я поняла, как важна бывает каждая, даже на первый взгляд незначительная мелочь.

Однако моя машина, должно быть сама, поехала в другом направлении, и я очень удивилась, оказавшись перед домом Вероники, у его главного входа. Ещё больше удивилась, заметив в доме какое-то оживление. Ага, вон и машина полиции припаркована. Интересно, они решили наверстать упущенное или объявился наследник? Я остановила машину и не знала, на что решиться. Разумеется, очень хотелось войти, но боялась, что такого моего нахальства полиция просто не вынесет. С другой стороны, пусть убедятся, какая я несносная особа, пусть им захочется избавиться от меня раз и навсегда, то есть отпустить Гражинку. Тем более что пообещали это сделать. А без Гражинки я не уеду! Это и они должны были уже понять.

Когда же в одном из окон промелькнуло лицо прокурора, я не выдержала, перестала сомневаться и вышла из машины.

Полицейский у входной двери как-то неуверенно преградил мне путь.

– Пани, я думаю, нельзя сюда входить.

Во мне тут же взыграли самые плохие стороны моего характера.

– А откуда вы знаете, можно или нельзя? – бесцеремонно заявила я. – А вдруг я просто обязана сюда войти. Кто нашёл для вас отпечатки пальцев? Я. И кое-какие вещественные доказательства. А вы уверены, что в протухлой капусте больше ничего не было?