Текст книги "Флоренция — дочь Дьявола"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, начинается неплохо, – с мазохистским удовольствием сказал полковник. – Сенсация за сенсацией!

Мария с ужасом посмотрела на нас, нерешительно делая какие-то движения, словно не зная толком, кому покрутить пальцем у виска – себе или мне.

– Да что на тебя нашло?

– И я тебе могу сразу сказать, что будет дальше, – безжалостно оборвала я её упрёки. – Дальше придут все те лошади, которых я выбрала, и всю квинту мне поломает только этот паршивый Клювач. Вот увидишь…

– Но почему?!

– Ради Бога, могу тебе все объяснить. Я этого Гонца у себя в карточке оставила только потому, что во второй скачке поставила на двойку Вонгровской, вот и в первой поставила тоже на двойку…

– Да откуда ты взяла этого Клювача?!

– Происхождение. Группа. Оставь меня…

– Ну вот, пришёл ведь Репа? Пришёл! – радостно лез ко всем Метя. – И увидите, что дальше будет!

– А то будет, что я его отравлю, – яростно пообещала я. – И председателя совета убью. Да ещё и того, кто требует, чтобы квинту начинали с первой скачки.

– Работы будет у вас – непочатый край, – вежливо заметил пан Рысь.

Я подумала, что могу ещё поставить триплет на оставшихся от квинты лошадей, но у касс творились страшные вещи, и я отказалась от своей затеи. Из этого хаоса вернулся Вальдемар и показал свои билетики пану Собеславу. Пан Собеслав покарал его презрительным взглядом.

– Да вы что?!.. Вы что наделали?

– Да ведь, как говорится, черти взяли корову, так пусть и подойник возьмут!

– Давай, Репа! – в полном кайфе верещал Метя.

– Ой, Метя, я ей помогу тебя травить, – пригрозила Мария. – Нет в этой скачке Репы. Мы на Болека ставим.

– Давай, Болек…

За триплет дали восемь тысяч с копейками, о чем сообщил полковник, вернувшись от дисплея.

– Они уже все показали. Ваш выигрыш, пани Иоанна, был бы значительным.

Я поддалась своим неудачам. Долго ещё я уныло таращилась на растущие перед административным корпусом туи. Вспомнила вдруг, как несколько лет назад я пыталась показать знакомому типу кого-то, кто стоял за высоким кустом.

– Ну, видите? – нетерпеливо говорила я. – Вон там, за этим можжевельником! Его видно до пояса…

Я отлично понимала, что говорю что-то не то, но никоим образом не могла вспомнить, как правильно называется это растение. Знакомый не возражал, внимательно глядя на торс в рубашке, видневшийся над кустом. Дома слово вспомнилось само.

– И почему вы меня не поправили? – упрекнула я наутро знакомого. – Это не никакой не можжевельник, это тамариск…

Один Бог ведает, почему простое слово «туя» не держалось в моей башке. Знакомый диковато на меня посмотрел, и, когда я на третий день я ему сказала наконец правильное название, записав дома это слово на программке, он признался, что не перечил исключительно из вежливости.

– И что тебя так рассмешило? – возмущённо спросила Мария. – Тут разыгрываются леденящие кровь сцены, а ты хихикаешь?

– Про тамариски вспомнила. Психологическая защита…

– Сумасшедшая!

– ..я им билет в нос сую, а они платить не хотят! – скандалил пан Эдя. – Машина не принимает, мол. Ну и что? Под трамвай такие компьютеры!

– За десять минут до начала скачки выплаты прекращаются, – терпеливо объяснял ему полковник. – По рупору говорили. Выплаты заблокированы, только принимают деньги.

– Я неплохо начинаю, – удовлетворённо призналась пани Ада. – Очень хорошо сегодня за одинарные ставки платят…

– Торговали – веселились… – философски прокомментировал пан Рысь.

– Интересно, что будет через неделю, – ехидно сказал Юрек, поднимаясь с кресла. – Разберутся они в этих компьютерах или нет? Обычно они начинают нормально работать через неделю…

* * *

Про лошадей на ближайшую субботу я ничего не знала, потому что не достала программку. Если мне не удавалось купить программку на скачках, я не могла этого сделать нигде больше. Распространение этого вида периодической печати почему-то столкнулось с непреодолимыми препятствиями на своём пути: киоски или не выписывали этих программ, или ещё не получили, или уже распродали. Чтобы все-таки купить программку, мне пришлось бы ехать на ипподром, в киоск у ворот. Как-то раз я даже собралась и поехала, но перепутала часы его работы, и там было закрыто. Я махнула на все рукой и решила ограничиться минимальными расходами.

– Где наша Мэри? – спросил Метя, садясь рядом со мной.

– У касс мечется. Она хочет дополнительно поставить на Валентине.

– А что такое? – Он страшно рвался из паддока…

– Пусть возвращается, потому что у меня есть секретные сведения. За эту неделю произошло знаменательное событие. Ты же сама видишь, что у меня морда вся красная! Видишь или нет?

Вообще-то у Мети цвет лица всегда был здоровым и живым, так что трудно было понять. Я ему поверила на слово.

– Может, начнёшь сразу? Потому что Мария вернётся только после старта, – предложила я. – Не дай Бог, потом забудешь, в чем дело.

– Таких вещей не забывают! На Болека можно рассчитывать в четвёртой скачке.

– Тоже мне тайна. Я тебе могу сказать за это, что в пятой можно рассчитывать на Осику. Он вместо Щудловского сел, а у того кони всегда неплохие. Да и кандидатское звание ему позарез нужно.

Я похлопала Юрека по плечу и спросила, поставил ли он на четвёрку во второй скачке. Оказалось, что нет. Я его отругала, потому что он мало внимания обращает на тех, кто скачет. Он выкинул из ставок Титана, а зря. Теперь он засомневался и дал уговорить себя исправить ошибку.

– Где у тебя эти бумажки? Давай пару сотен!

– Да хоть пять! И от души тебе советую: поставь на Осику!

Вернулась Мария, упала в кресло, пиво уже было налито, потому что я постаралась раздобыть не слишком тёплое.

– На, пей, я пораньше налила, твоё уже остыло. Тьфу, то есть нагрелось, я хочу сказать.

У Мети какие-то таинственные сведения, он только тебя ждал…

– Пусть говорит! – милостиво разрешила Мария, подхватывая стакан.

Метя конспиративно наклонился к нам. Тайны явно вертелись у него на языке.

– Сенсация, – сказал он таинственным шёпотом. – Дебютирует частная лошадь…

– Тоже мне сенсация! Уже давно скачут лошади из двух частных конюшен! – скептически перебила Мария. – Ты мне по телефону нёс какой-то бред про Трюфелинку, она тут вообще не считается… Я перед нею минус поставила.

– В математике ты всегда мало соображала, примирись с этим и не морочь людям голову! – рассердился Метя. – Я-то знаю, что говорю! Заткнитесь хоть на минутку и слушайте! Я был вместе с Малиновским!

Прозвучало это как-то торжественно. Он сделал ударение на Малиновском, не уточняя, где они были вместе: может, в кабаке ужинали. Мы подозрительно на него посмотрели.

– На конюшне, – сказал Метя, сразу ответив на повисший в воздухе вопрос. – Он поехал лошадей смотреть, не по обязанности, а по собственной, почти доброй воле. Молодняк смотрел. И при случае посмотрел одного частного.

Малиновский был профессионалом, стопроцентным и категорическим. Оценив значительность информации, мы молчали и ждали продолжения. Мария перестала даже раскладывать билетики со ставками. Метя сиял каким-то загадочным счастьем.

– От первого января. В самый первый день года родилась. Некая Флоренция, а принадлежит она той девушке, которая сюда приходит. Этой, как её, Гонсовской…

Имя «Флоренция» с места вызвало во мне бешеный интерес. Несколько лет назад моим кумиром была Флоренс в Копенгагене, а теперь у меня появился шанс иметь Флоренцию в Польше. Интересное дело… Я шикнула на Марию, которая успела вымолвить только полсловечка.

– Цыц ты! Пусть рассказывает дальше. И что же?

– Я вам все по порядку расскажу. Потому как мне кажется, что эта Флоренция заслуживает эпической поэмы.

– Только я тебя умоляю, стихами не говори! – успела вякнуть Мария.

– Прозой тоже неплохо. Так вот, вы слушайте, а я буду вроде как пророк или оратор, и перебивать меня не смейте, а не то я заикаться стану! Я с ним поехал просто так, для собственного удовольствия. Мы, конечно, роскошных жеребят видели, а при этом, ясное дело, был старый Гонсовский, хотя он не очень старый, скорее среднего возраста, и главная бухгалтерша по нему просто обмирает, но ему лошади милее, недаром он ветеринар. Это я вам на всякий случай напоминаю…

– Слушай, у него не бред? – недоверчиво спросила Мария. – Ты уверена, что он трезв?

– Сначала он показался мне трезвым, как свинья, – ответила я честно. – Он сидит тут все время и ничего не пил, кроме пива. По-моему, он просто увлёкся, пусть мелет все, что хочет, лишь бы только в конце концов до Флоренции добрался…

– Доберусь, не беспокойтесь, по кочкам, по ямкам, как в натуре, – пообещал Метя. – Ну вот, старый Гонсовский, который среднего возраста, пригласил нас к себе, а Малиновскому это понравилось, потому что у Гонсовского и наливочка сладкая, и доченька гладкая…

– Слушай, если он тут начнёт ещё и про весёлый пирок да со свадебкой!..

– А нельзя ей кляп в рот заткнуть? – с надеждой обратился ко мне Метя. – Она не понимает важности того, что я говорю.

– Не обращай внимания и говори быстрее, а то сейчас дадут старт.

– Быстрее не могу. Ну вот, в дурной час сказала…

Вой громкоговорителя заглушил все и вся. Я запретила Мете говорить хоть слово, потому что мне не хотелось упустить ничего из того, что он скажет. Условия же не благоприятствовали беседам. Я с большим трудом вспомнила, зачем я тут. Скачка меня заинтересовала, особую прелесть ей придавал Валентине, которого я высмотрела в паддоке буквально в последний момент и даже успела заинтересовать им Марию.

– Делай, что хочешь, но в первой скачке есть одна лошадь, – сказала я твёрдо. – Валентине, четвёрка, из частной конюшни, может быть, хозяин очень заинтересован в победе. Поставь все, что можно, начиная только с Валентине!

Сомневаться было нечего, от Валентине исходило сияние. Народ явно ослеп, потому что на него ставили мало, предпочитали Куявского на единичке и шестёрку Кальрепа. Меня интересовало, насколько я окажусь права, поэтому я бросила слушать таинственные сообщения Мети, попыталась было приложить к глазам стакан с пивом, но в последнюю секунду поняла, что это не бинокль.

Валентине стартовал третьим, на повороте повёл скачку, полетел к финишу и выиграл, хотя его придерживали изо всех сил.

– Ты была права, – похвалила меня с уважением Мария. – Я поставила с ним триплет и квинту.

– Я, правда, ничего не ставила, но у меня с ним последовательность, – вздохнула я с печальным удовлетворением. От всего сердца я пожалела, что поленилась сменить триплет и квинту после того, как увидела Валентине. Точнее говоря, мне не хотелось второй раз стоять в очереди. Нет, тоже глупость, ведь я ставила последовательности, значит, и в очереди стояла…

Я опомнилась. Ясное дело, атмосфера скачек уже стала на меня действовать, я окончательно поглупела. Ни в какой кассе я не стояла, все мне ставила Мария. Это меня лень так наказала…

– Ты форменная дура! – сердито сказала Мария. – Мне ты Валентине подсказала, а сама не поставила?! Ты мне на нервы действуешь.

– Я не могу бороться с судьбой, не морочь мне голову. Валяй дальше, Метя! Так что там с этой Флоренцией и Малиновским? Ты остановился на кочках и ямках…

– И наливке Гонсовского, – напомнила Мария.

Мстю его осведомлённость явно переполняла, и он немедленно вернулся к теме, хотя с другого места.

– Малиновский издалека её высмотрел! – гордо сказал он, словно талант Малиновского был его особой заслугой. – Я заслужил побольше пива!

– Дай ты ему пива, а то он до завтра не доскажет! Нет, тут уже не осталось… Дай открывалку!

– А на этом пиве ты сидела, – торжественно заявил Метя. – Я без колебаний соглашусь, что пиво из-под задницы может иметь дополнительные уникальные особенности…

– Пани Иоанна, – сказала у меня за спиной пани Зося. – Такие милые молоденькие девочки, они очень хотят ваш автограф.

– Боже, смилуйся, – вежливо и покорно согласилась я и исполнила свой общественный долг.

– Я с ума сойду, – предсказала Мария. – Пришёл этот великий пан и болбочет. Метя, заглуши его, потому что я за себя не отвечаю!

Престарелый, словно из прошлого века, шляхтич, опираясь на подоконник, повествовал всем окружающим о деятельности владельцев французских, американских и английских конюшен сто лет назад, сравнивая их с теперешними. Вальдемар ударился с ним в полемику, потому что когда-то сам был жокеем и лично многих знал. Пан Эдя горько жаловался на то, что у нас разный строй. Шляхтич не уступал, он знал все, притом лучше всех. Метя пожалел Марию и начал так пронзительно шипеть нам в уши, что вполне мог сойти за сифон с газировкой.

– Она гуляла у старого Гонсовского в леваде и к его дочке прямо в руки пришла. Малиневский на неё поближе посмотрел, пощупал как следует…

– Дочку-то? – подозрительно перебила его Мария.

– Да нет, кобылку. Молоденькая. Ей только-только в январе два года исполнилось, я же говорил. Она будет дебютировать, теоретически в отделении Вонгровской. Она от Флоры и Мармильона. Мармильон, может, и не божество, но Флора была от Сарагана…

– А масть? – снова перебила Мария.

– Вороная.

– Так что, она от Сарагана никаких черт не взяла?

. – Неизвестно. Может, они у неё скрытые. Малиновский вообще дивился, головой только качал и что-то там бормотал, что такую масть даёт Дьявол. Сказал, что Флора, может, загляделась… Ведь говорят, что можно на макаку заглядеться, а потом неизвестно, что с ребёнком делать…

Рупор завыл, возвещая вторую скачку.

– Невыносимо! Я что-нибудь с ними нехорошее сделаю, – сердито сказала я. – Метя, я уже парочку типов на отстрел предназначила, а тут ещё и с тобой возиться… Я не ленива, но все имеет свои границы. Как хорошо, что я поставила последовательности пораньше, так что в кассы не пойду. Рассказывай про Флоренцию!

– Я остановился на том, что он Флоренцию увидел и пощупал, – продолжал Метя. – Вы же Малиновского знаете, был он там парт-боссом, не был – плевать, а конник он замечательный. Он сразу сказал, что ей дерби выиграть – раз плюнуть. Комиссия ещё раньше её смотрела, допустила к участию в скачках, так что придёт лошадка – и сразу возьмёт первый приз. Малиновский – это я уж вам в полной тайне говорю! – сказал, что сам на неё будет ставить, хотя никогда раньше не ставил на таких. Говорит, лошадь, какой давно не было…

– И зовут её Флоренция, – растроганно вздохнула я.

– Флоренция. Если только не испортят её в работе…

– А кто её тренирует? – поинтересовалась Мария.

– Теоретически старый Гонсовский, у него есть лицензия. А мне что-то видится, и правильно видится, что это его дочка. Они просто как подружки, молодая Юнсовская и Флоренция. В конце концов, чего уж тут скрывать, я эту лошадь тоже видел, и показалась мне она благоуханной дивной розой…

– Розой не розой, но что-то не припомню, чтобы цветы быстро бегали, – вставил пан Рысь, который пытался нас подслушать. Подслушивал он нас вынужденно, потому что его кресло кто-то подтолкнул к нам и сидел он почти что у Мети на голове.

– Поставить я могу на кого угодно, только что-то мне не очень во все это верится, – решительно сказала Мария. – Метя совсем голову потерял, раз так поэтически начал выражаться. Мне так и чудится, что сперва они вплотную занялись наливочкой, а только потом – лошадью.

–  – Она показывала совершенно невероятные штуки, – продолжал Метя с разгону, не обращая внимания ни на пана Рыся, ни на Марию. – Она очень прыгучая, к тому же прыгать любит. У неё совершенно непобедимые симпатии и антипатии, и если чей-нибудь запах ей не понравится, так она его к себе не подпустит. Слава Богу, Малиновский вроде ей по нраву пришёлся, она его с первого взгляда полюбила. Может, даже разрешила бы ему на себе прокатиться, но на такой риск никто не пошёл, потому что под Малиновским и танк бы подломился, а что тут говорить о молоденькой кобылке. Хотя кобыла – прямо дракон! Молодая Гонсовская говорит, что непременно запишет её на Большой Пардубицкий…

– А молодая Гонсовская тоже напилась? – кисло спросила Мария.

– Ты тут без инсинуаций, пожалуйста! Обе они трезвые были! Я собственными глазами видел, как лошадь добровольно, сама по себе, перепрыгнула с этой амазонкой на спине через куст два метра высотой. Ведь она прыгать принялась просто для собственного удовольствия! Это же внучка Сарагана! Она должна не только прыгать, а и на длинные дистанции скакать!

– Так она может и не выиграть в дебюте? – заметила я тревожно. – Начнёт разгоняться только под самый конец дистанции…

– Она стартует как из катапульты! Малиновский на похвалу скуп, но он сказал, что она может выиграть все, что угодно. Вспомните Демону! Саксонку! Оргию!

– Метя! Ты спятил: Саксонка и Оргия – арабы, при чем они тут? – сказала шокированная Мария.

Энтузиазм Мети хлестал через край. Флоренция явно заняла все его мысли, хотя никакого допинга, кроме двух стаканов пива, он не принимал.

– Я это говорю для сравнения! Вы что же, не понимаете, что такие, как Таормина, Синая, Констелляция ни разу не проиграли бы, кабы не махинации на ипподроме? Их придерживали, аж искры летели.., я не говорю, что не будут придерживать Флоренцию, но ведь не на дерби же! Да она вырвется – так сильна, скотина, что страх берет: ведь она, вместо того чтобы скакать, начнёт через спины всех лошадей прыгать!

– Господи Иисусе! – ахнула я.

– Во всяком случае Сарновский, наверное, на ней не поскачет, – утешила меня Мария.

– Нет, я говорю про её любовь к прыжкам. Раз она любит брать препятствия… Я лично знала такую лошадь, которой это очень нравилось, и жокеи с неё летели вниз по широкой дуге, в зависимости от того, с какой стороны росли кусты, справа или слева. Она без всякого предупреждения рвалась к этим кустам… Но эта была полукровка.

– Благородное происхождение Флоренции будет само за неё говорить. И даже скакать! – торжественно возвестил Метя.

* * *

– Зигмусь, ей же придётся проходить под аркой! – сказала в отчаянии Моника. – Попробуй её уговорить, ради Бога! Тебе же скакать, не мне! В стартовый бокс она уже входит без всяких проблем, я её приучила с помощью морковки с петрушкой, она обожает петрушку! А потом она сообразила, что скакать ей позволят только после того, как она войдёт в бокс, и сама стала туда рваться. Умнейшее существо, только вот слишком своенравное.

Зигмусь кивнул головой, сел в седло и поехал. Флоренция ему не подчинилась и прыгнула широкой свободной дугой через барьерчик возле арки. Всякую другую лошадь Зигмусь смог бы без труда удержать и заставить сменить направление, но у него не хватило духу рвать губы этой кобыле. Рот у неё был мягок, как шёлк, она реагировала на каждое движение удил, но сдерживать свои прихоти Флоренция не привыкла, и это нельзя даже было назвать дурным норовом. Она любила прыгать. Не было ни малейшего повода, по которому она должна была бы отказывать себе в этом удовольствии. Она охотно подчинялась воле наездника в вопросах направления и даже темпа, но упустить случай взять препятствие она никак не могла. Теперь она с лихвой возмещала себе те долгие месяцы, когда боялась соломинок и веточек.

Зигмусь развернулся и поскакал к арке с другой стороны. На лужайке Гонсовских было расставлено все, что надо. Несколько столбиков с жердями имитировали ограду, гротескное подобие стартового бокса могло даже похвастаться дверями, которые в момент старта открывались перед грудью лошади. Методом ласкового убеждения Моника научила Флоренцию входить в эту тесную клетку и ждать знака, хотя дверцы здесь были без пружины и просто раскачивались перед нею. Потребовались два месяца, но лошадь твёрдо усвоила: чтобы свободно скакать, сперва надо пройти через бокс.

Четыре раза приблизившись к арке, Флоренция четырежды преодолела барьер прекрасным прыжком. Зигмусь подъехал к Монике.

– И что? – неуверенно спросил он. – Заставить её?

Моника покачала головой.

– Принуждением ничего не сделаешь. Она всеми силами станет протестовать. С ней можно только уговорами. Или хитростью. Я-то думала, что ты её как-нибудь ласково уговоришь. Подожди, сам увидишь, как она входит в бокс…

Флоренция потянулась губами к карману джинсов Моники и вытащила носовой платок. Она уронила платок на траву и снова к нему потянулась. Зигмусь, однако, задумал показать ей, что надо все-таки слушаться. Он осторожно, но решительно подобрал поводья, стянув их плавным, уверенным движением. Флоренция замерла, словно немного задумалась, а потом, видимо, согласилась, что уверенной руке надо подчиняться. Она оставила в покое карманы Моники и подняла голову. Зигмусь подъехал к подобию стартового бокса, стоящему на краю луга. Он пытался сделать это исполненным достоинства шагом, но ясно чувствовал, что задние ноги кобылки пляшут польку-галоп. Флоренция пробовала ускорить шаг. Он крепко держал её, и они вошли в бокс. Флоренция проделала это просто с восторженной готовностью. К его удивлению, войдя, она по доброй воле остановилась. На миг она застыла как вкопанная.

– Старт!!! – крикнула Моника.

Толкнув дверцы, Флоренция пулей рванула с места. Не могло быть речи ни о каких арках, она пролетела над барьерчиком и понеслась на противоположный край лужайки, причём Зигмусю даже не потребовалось ею управлять. Она роскошным прыжком перемахнула ручеёк, не уменьшая скорости, не спотыкаясь, выполнила прекрасный плавный поворот и помчалась обратно. В конце она слегка изменила направление, чтобы оказаться возле барьерчика и в своё удовольствие его перепрыгнуть.

– Мать честная, чтоб я сдох и не дома ночевал, а в вытрезвителе до конца дней своих! – сказал Зигмусь, просто захлёбываясь противоречивыми чувствами. – И что она с этими прыжками?!.. Может, не надо было тогда её через солому заставлять? Но летит, паршивка, как ангел, а как она этот поворот взяла! Всегда так берет?

Прислонившись к стартовому боксу, Моника тяжело вздохнула.

– Поворотом она уже овладела на сто процентов. Её можно пускать одну, она сама регулирует темп и шаг. А что касается прыжков, так ты посмотри, какие у неё бабки! Может быть, ты не заметил, а я с самого начала углядела. Такое расстояние между копытом и пястью редко встречается, тут мощнейший рычаг. Он даёт ей такой прыжок вверх, что она без труда побьёт все рекорды. И знаешь, не хочется мне от этих прыжков её отучать, потому что я на самом деле думаю про Большой Пардубицкий стипль-чез. Все Большие Пардубицкие требуют прыгучести и большой выносливости. А уж сколько у неё сил, ты себе даже не представляешь.

Флоренция снова тянулась зайти в бокс, нетерпеливо переступая задними ногами.

– Ну что, ещё раз попробовать? – предложил Зигмусь.

Ситуация повторилась без малейших изменений. Флоренция прошла уже полторы дистанции для дебютирующих двухлеток, но все ещё рвалась в галоп. Смущённый Зигмусь ломал голову, что ему делать с таким подарком судьбы.

– Надо, наверное, забрать её на ипподром, – неуверенно предложил он. – Вонгровская ждёт, у неё для Флоренции уже денник есть. Мне кажется, она мчится к этому ручейку, чтобы его перепрыгнуть, а на ипподроме никакого ручейка нет. Там она скорее привыкнет.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Моника. – Для меня так будет даже лучше. Я стала учёбу запускать, потому что провожу тут по три дня в неделю. С Агатой я уже разговаривала, она ждёт. Ладно, перевезём её на будущей неделе…

* * *

По чистой случайности мне пришлось наблюдать странное явление. Я как раз стояла возле буфета, обе буфетчицы что-то делали в подсобке. Ждала я довольно долго, мне это наскучило, поэтому я встала спиной к прилавку и пыталась рассмотреть табло, на котором вот-вот должны были появиться суммы выплат по выигрышам. У столика возле прохода сидело общество, состоявшее главным образом из конюхов. Они мрачно молчали, потому что никто из них не угадал победителей. Пришли фуксы, и как раз совершенно немыслимый фукс закончил квинту, а на фуксов никто миллионы не поставит. Меня это не потрясло, у меня квинта сломалась уже на первой лошади, и я сразу на неё плюнула. Куда хуже было тем, у кого все получалось в течение четырех скачек. Они питали ослепительные надежды, а тут в пятой скачке все коту под хвост! Компания за столиком являла собой картину отчаяния и безнадёги, наверняка они здорово проигрались.

Я на минутку оторвала от них взгляд и посмотрела в сторону окна, потому что там как раз атмосфера была полна совершенно противоположных чувств.

– Есть! Есть! Есть у меня это Фигляр! Я им заканчивал квинту!

– И что, выиграли? – недоверчиво спросил Юрек.

– Да нет, она у меня сломалась уже на второй скачке, но Фигляр у меня был, вот, пожалуйста…

– И что вам с того, позвольте поинтересоваться? – заметил Вальдемар. – За то, что вы его написали, вам не заплатят.

– Моральное удовлетворение, дрошс пана! Экран наконец показал выигрыши, за квинту заплатили больше шестидесяти девяти миллионов, почти семьдесят. Типы за столиком смотрели на табло с явным отвращением, только один из них вздрогнул, покраснел так сильно, что залился краской по самую шею, потом полез в карман и стал выгребать оттуда билеты…

Вот то-то и оно, что не выгреб. Он сидел ко мне в профиль, я отлично видела этот жест, этот карман, он начал вынимать руку, и я увидела край розового картонного прямоугольничка. Но вдруг он замер, словно опомнился, совладал с чувствами, кипевшими в нем, как в котле, вот только убрать усилием воли краску с лица не получилось. Бледнел он медленно.

Он возбудил во мне любопытство. Эта маленькая сценка оставила такое впечатление, словно тот тип угадал квинту, обрадовался, что получил такой большой выигрыш, но решил скрыть этот факт. В нем взыграло ретивое при виде суммы выигрыша, но он твёрдо решил не признаваться в своём везении, в карман полез машинально, но вовремя остановился. Редкое явление, обычно каждый выигравший во весь голос визжит про своё счастье направо и налево, а этот осторожный – явное исключение в достойном племени игроков. Если только я правильно истолковала его поведение…

Появились буфетчицы, так что я выкинула из головы этого типа и занялась пивом, потому что надо было отметить триплет Марии и Мети, тоже неплохой. Выиграли они его в складчину. Я угадала последовательность, это было неплохим финансовым утешением, так что заодно я могла отметить и собственные успехи.

Мрачное молчание после генерального проигрыша сменилось страшным скандалом. Выплата выигрыша за квинту вызвала всеобщее изумление.

– Нет, вы только посмотрите, посмотрите, что творится, я же говорю!! Такие дикие фуксы пришли, что должны были быть сумасшедшие деньги! – скандалил пан Вольдемар. – Кто-то знал и поставил на них!

– Ну и пожалуйста! – сердился Юрек. – Должно было быть как минимум сто пятьдесят миллионов! Смотрите, указано, что выиграли трое! Я, как полный идиот, выкинул одну из этих лошадей, решил, что дорого!

– Хитрый вдвойне теряет…

– Раз уж у тебя нет этой лошади, тебе лучше, наверное, радоваться, что заплатили меньше, а не больше…

– Ведь приходило мне в голову поставить на Фигляра, но мне показалось, что это невозможно, – жалела пани Ада. – Эх, сейчас имела бы свои семьдесят тысяч, а тут все, сама себе испортила…

– Милые дамы, этот наш попечительский совет все равно что наши парламент, сейм и сенат! – гремел пан Эдя. – Всюду одна навозная куча! Что, у этих лошадей вдруг крылья выросли?!

– До сей поры их придерживали, ну и что такого, лошадей постоянно придерживают, – снисходительно успокаивал их полковник. – Пожалейте своё здоровье. Ну кто мог предсказать, что этих лошадей именно сегодня отпустят?

– А трое выигравших знали!

– Может быть, они играли все возможные комбинации….

– В результате я выиграла только последовательности с Осикой и Куявским, – печально сказала я. – В квинте я угадала двух лошадей, именно их. Искренне говорю, что на них я поставила просто на всякий случай.

Мария уже смирилась с проигранной квинтой, решив утешиться выигранным триплетом.

– На всякий случай… – задумчиво сказала она. – А ты уверена, что это хорошо?

– Очень даже хорошо, я же выиграла…

– Да нет, я не про то. Как все-таки положено говорить: просто «на всякий случай» или «на всякий пожарный случай»? По-моему, ты не правильно употребляешь это выражение.

Я запротестовала.

– Умоляю, отцепись ты от языковых тонкостей. Своё мнение на этот счёт оставь при себе и придерживайся тонкостей своей профессии. В конце концов, я же не спорю с тобой, что во мне сидит скелет…

– А чем тебе мешает твой скелет?

– Я его очень боюсь. Позвоночник меня пугает, даже изнутри.

– Чокнутая. Ты радуйся, что у тебя есть хребет, хороша бы ты была без него!

– Столько разных созданий ходит без хребта, что это на самом деле только вопрос этики, – высказался Метя.

– Да ладно уж, пусть во мне сидит скелет, – великодушно согласилась я. – Но я не желаю о нем помнить, а уж тем более рассматривать его на разных там фотографиях. Только и ждёт, чтобы я о нем подумала, тут он сразу меня где-нибудь подведёт.

– Кто?!

– Да скелет же.

– У тебя, по-моему, температура, – недовольно решила Мария, забывая о своих сомнениях насчёт «всякого случая». – Или здешняя атмосфера тебе в голову ударила…

Я вдруг вспомнила про типа за столиком. Оглянувшись, я заметила его за цветочками. Он сидел спокойно, хладнокровие уже вернулось к нему, было непохоже, что он собирается идти за выигрышем. Я подумала, что, наверное, ошиблась. Может быть, он сунул руку в карман именно за проигравшими билетами и не хотел показать своего поражения.

Я поднялась с кресла, заглянула в паддок и отправилась в кассу, чтобы поставить на то, что увидела. При виде того, что творилось возле касс, я с места в карьер рассвирепела, потому что хвосты возле каждой кассы были несусветной длины, с заполнением компьютерных карточек по-прежнему были проблемы, половина игроков просто диктовала свои ставки кассиршам, а это длилось бесконечно. Плюясь и ворча, я встала в конец очереди, поклявшись себе в очередной раз, что буду сразу ставить на целый день, чтобы отделаться, а забирать выигрыши смогу в любой момент. Если, конечно, что-нибудь выиграю…

В среду скачек не было, как всегда. В начале сезона скаковыми днями бывали только субботы и воскресенья. Приобретение программки становилось кошмарной проблемой, но на сей раз я решила добиться своего. В четверг я специально поехала в киоск возле ворот ипподрома, старательно выбрав время. Я была настроена так решительно, что, если бы киоск не работал, я ворвалась бы в административный корпус и получила бы программку от Зоей. Но мне удобней было купить, потому что покупала и для Марии, а просить сразу две программки мне показалось неприличным.

Я приехала удачно, киоск был открыт. Впереди меня по газону шёл какой-то человек, он направлялся к кассе. Я рассеянно посмотрела на него, немедленно его узнала, и мне сразу стало интересно. Это был тот самый тип, что сидел за столиком, тот, который вроде как выиграл. Он тогда расцвёл, как алый мак, а потом постарался сохранить каменную невозмутимость. Однако он все-таки выиграл, раз теперь идёт в кассу…