Текст книги "Бородавки святого Джона"

Автор книги: Инна Бачинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Он, Андрей, не может прятать ее вечно. Рано или поздно придется показать ее людям. Примчится Ромашка, притащатся Тепа со Стелкой, Дядя Бен… Допустим, допустим… Некоторые странности можно объяснить амнезией, но как объяснить тем, кто близко знает Лерку, несходство физическое? Они похожи, слов нет, но эта женщина другая. Объявить, что он ошибся и принял за жену чужого человека? Это даже не смешно.

А вдруг она притворяется, пришло ему в голову. Мысль эта обожгла его. Вдруг она все помнит и лишь симулирует потерю памяти? Зачем? А он зачем лжет? У него есть на то причина. Может, и у нее есть причина: спрятаться, исчезнуть, выиграть время. Поменять имя. Выдать себя за другого человека. С поезда просто так не сбрасывают.

Не может быть, говорит он себе минуту спустя. Прекрати истерику. Он вспомнил, как она утром заглядывала ему в лицо, пытаясь понять, нравится ее стряпня или нет, и Андрею стало стыдно. Ее неуверенные движения, несчастный вид, царапины на лице, старый заштопанный на локтях свитер Глеба, покорность. Такое не сыграешь. Впервые он подумал о ней, как о человеке, над которым совершили двойное насилие – те, кто избил ее и сбросил с поезда, и он, Андрей, навязывая ей чужое имя и себя в придачу, и жалость захлестнула его. Он поспешно поднялся, бросил секретарше, что уходит и больше не вернется – она понимающе взглянула, – и отправился домой.

Андрей нажал кнопку звонка, чувствуя себя препаршиво. В глубине квартиры тренькнуло, прошелестели быстрые легкие шаги, замерли у двери.

– Лера! – позвал он неожиданно для себя. – Открой, это я.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. Он оторопел – Лерка стояла на пороге, глядя на него и улыбаясь.

Женщина действительно поработала над собой. Исчезла неровная тифозная стрижка, вместо нее – аккуратная мальчишеская головка и светлые вьющиеся кудряшки цвета меда. Золотистые, оттененные серо-зелеными тенями глаза, румянец на скулах. Взгляд все еще напряженный. Белый легкий короткий свитер и широкие черные брюки. Красные домашние туфли на каблучках. Ему стало страшно. Безошибочным женским чутьем она выбрала именно те вещи, которые любила Лерка…

Глава 10
ЛАВИНА

– Это Тепа, – объяснял Андрей. – Леня Резник, наш «аптекарь», генеральный директор комбината «Авиценна», мой одноклассник. Это – Стелла, его половина. Хороший человек, но слишком крикливая. Кстати, Тепа твой старый поклонник, сочинял тебе стихи. Стелла считает, что ты им вертишь, как хочешь. Говорит, будь я ревнива…

Они сидели в гостиной на диване, и Андрей, как и обещал, объяснял ей, кто изображен на фотографиях. Она сидела рядом, переводя взгляд с него на картинки в альбоме. Улыбалась его неуклюжим шуткам. Милая семейная сцена. Ему пришло в голову, что он целую вечность не сидел вот так с Леркой.

– Это – Вениамин Сырников, наш юрист, тоже мой одноклассник, мы учились в третьей школе, лучшей в городе. По кличке Дядя Бен. Красавец, вся школа по нему с ума сходила. Даже девочки постарше. И учительница русской литературы, совсем молоденькая, влюбилась в него, как первоклашка. Это его жена, Кира. Тоже красавица, на любителя, правда. В декадентско-депрессивном стиле. Ради семьи бросила карьеру балерины, о чем напоминает постоянно. Не работает. Детей нет…

Он осекся, ожидая, что она спросит, почему у них нет детей, но она спросила совсем о другом:

– Я с ней дружу? С Кирой?

– С Кирой? – Он удивился. – Не уверен. Нет, пожалуй. Скорее, со Стеллой. А это наш главный редактор Савелий Зотов. – Она улыбнулась. – Не красавец, – он тоже хмыкнул, правильно истолковав ее улыбку, – но специалист классный. Холост. Ждет свою единственную женщину.

– Почему «Дядя Бен»? – вспомнила она.

– За солидность. А может, по ассоциации с «дядей Сэмом». Он в седьмом классе пришел на вечер в галстуке-бабочке. Представляешь?

– А кто моя подруга? – спросила она после паузы. – Здесь есть ее фотография?

– А как же! Вот. Рамона Сподиевич. Ромашка.

Женщина, почувствовав неприязненный тон, коротко взглянула на него и только потом перевела взгляд на Ромашку. Наклонилась к альбому, рассматривая. Ромашка на фотографии была во всей красе: в зеленой кроличьей шубке, желтых брюках, синем берете. Светофор, а не человек. Улыбалась во весь рот, роковая женщина.

– А… какая фабрика? У нас… – спросила псевдо-Лерка, насмотревшись на Ромашку.

– У нас издательство. Фабрика – это так, пустяк. Фармацевтическая. Называется «Авиценна». Твое детище. Я туда и не лезу. Там вы на пару с Тепой заправляете. Новая линия косметики «Валерия» – в твою честь. Издательство «Арт нуво» – это мое. Вон книги стоят на полках, вот альбомы. Конечно, это далеко не вся продукция. Стенной календарь на кухне тоже наш. Недавно выпустили Библию с картинками. Нам повезло с художником. Представляешь, самоучка, пьяница, малевал иконы, перебиваясь с хлеба на воду, а душа как у ребенка. Привела его старшая сестра, бывшая монашка, попросила работу, «хоть какую, чтобы не пропасть». Пишет он в примитивной «деревенской» манере, но, что удивительно, не переступает той тонкой грани, что отделяет ерничанье профессионального «примитивиста» от наивного народного лубка. Библия разошлась сумасшедшими тиражами. Иногда Вася… мы зовем его Вася Блаженный, запивает и даже буянит, причем всегда снимает с себя крестик, а потом стыдится и прячет глаза.

Я тебе все покажу и со всеми познакомлю. Когда тебе станет лучше, устрою экскурсию. Кстати, тебе все привет передают. Тепа, Вениамин, Савелий. Рвались проведать, но я думаю, пока рано. Ромашка заявится не сегодня завтра. Готовься.

– Кто-то звонил, – сказала она тихо. – Днем. Мужчина.

– Назвался? – небрежно спросил Андрей. Слишком небрежно.

– Нет.

– Может, по ошибке?

– Звонил раз десять подряд, все спрашивал: «Это ты?»

– Ты ответила?

– Нет.

– Надо было ответить и спросить кто. Позвонит опять, спроси, ладно? Не бойся, – сказал он мягко, – все будет хорошо.

Она вдруг прижалась лицом к его плечу. Андрей замер от неожиданности. Они сидели, не шевелясь, несколько мгновений. Неловкая пауза затягивалась. Женщина выпрямилась и, не глядя на него, перевернула страницу альбома…

…Они придумали себе игру. Она спрашивала, он отвечал.

– Я люблю танцевать? – спрашивала она.

– Очень! – отвечал он.

– Я люблю мороженое?

– Любишь. И шоколад, и клубнику со сливками, и пиво.

– Пиво?

– Пиво. И шампанское.

Он никогда не задумывался о том, как много знает о Лерке всяких мелочей. Игра – просто игра вначале, словно перешла некую грань, за которой уже стала как бы не забавой, а… даже трудно сказать чем… взаимным узнаванием, странным, волнующим, с тайным глубинным смыслом…

* * *

Около одиннадцати раздался звонок телефона. Андрей сидел в кабинете, притворялся, что работает. Она ушла в спальню. Возможно, спала. Он, помедлив, поднял трубку.

– Андрей?

Он услышал голос Ромашки и чертыхнулся про себя. Вот уж некстати. Видимо, уже знает про Лерку и хочет прийти. Голос у нее был хриплый и возбужденный. Дурное предчувствие охватило Андрея.

– Рамона, ты? Что стряслось? – Вопрос прозвучал неприветливо, излишне резко – он устал притворяться. Возможно, мстил за унижение в кафе. Дрянная все-таки баба!

– Андрей… – повторила Ромашка и замолчала.

– Ну? В чем дело? Не спится?

– Андрюша, – выдавила из себя Ромашка, и он насторожился и подобрался, ожидая гадости – она никогда не называла его «Андрюшей». Даже когда вешалась на шею. – Андрюша, нам нужно поговорить…

– О чем?

– О Лерке… обо всем! Я… честное слово!

– Хорошо, завтра, – согласился он.

– Нет! – закричала она с отчаянием. – Сегодня, сейчас! Прямо сейчас! Андрюша, я дома, я буду ждать… пожалуйста, это очень важно… Ты… Ты не понимаешь! Господи, что же мне делать? – Она вдруг заплакала. Он слышал, как она всхлипывает.

Она бормотала, как в горячечном бреду, и Андрей понял, что она пьяна. Он помнил ее в подобном состоянии у них дома, что-то там они отмечали… бессмысленное лицо, белые пузыри глаз. Они тогда уложили Ромашку в спальне – принесли ее туда как бревно. Она лежала неподвижно, как уродливая кукла…

– Что с тобой? – спросил он, решая про себя, что делать. Мысль мелькнула, что, может, пьяная, она скажет больше, чем трезвая.

– Мне страшно, – сказала Ромашка так тихо, что он скорее догадался, чем услышал. – Пожалуйста, приезжай! Пожалуйста! Не бросай меня, слышишь?

– Хорошо, – сказал он. – Минут через сорок. Жди.

Она не ответила. Только раздался щелчок отбоя и короткие пронзительные сигналы вслед. Тут ему пришло в голову, что Ромашка не спросила о Лерке. А ведь не могла не знать…

Он вздрогнул, только сейчас заметив женщину, стоявшую в дверях. Она смотрела на него с тревожным любопытством. Он подавил мгновенное раздражение – ему показалось, она подслушивала. Появилась бесшумно, как привидение, уставилась желтыми глазищами. Из-под Леркиного черного халата с красными пионами выглядывали кружева длинной ночной Леркиной рубашки. Сентиментальное настроение «семейного» вечера испарилось без следа.

– Я должен уехать ненадолго, – он не смотрел ей в лицо, старательно перебирая ненужные бумажки на столе. – Не жди меня, ложись.

Она молча посторонилась, давая ему пройти. Осталась на месте, не потащилась за ним в прихожую, как он опасался. Андрей чувствовал внезапный прилив раздражения, который не мог объяснить. Против этой женщины, против Ромашки, против всего мира. Черт бы ее побрал, эту чертову Ромашку! Ему казалось, что жесткая рука сжала сердце – торчат острые костяшки пальцев, причиняя боль. Сердце замерло, повиснув в невесомости. Он остановился на лестничной площадке, пережидая боль, упираясь ладонью в стену, осторожно и мелко вбирая в себя воздух.

Оказалось, он не помнит номер дома. Пять или шесть блочных многоэтажек, в одной из них живет Ромашка. Кажется, здесь, решил он, увидев смутно знакомую искалеченную яблоню – когда-то на этом месте был колхозный сад. На незапертой двери подъезда висел кодовый замок. Он вошел в полутемное парадное. Где-то наверху горел свет, придавая голому убогому интерьеру недостоверность театральных декораций. Лифт не работал. Андрей, накаляясь, полез на шестой этаж. Квартира восемнадцать, это он помнил точно. Взглянул на часы: половина двенадцатого. Помедлил, держа руку на весу, и нажал кнопку звонка. Наждачный дребезжащий звук прокатился по квартире, и он с трудом сдержался, чтобы не хватить кулаком по двери. Затея с ночным визитом к пьяной Ромашке уже казалась ему идиотской. Побежал к ней, как пацан.

Дверь не открывали. Он позвонил еще раз. Тишина в ответ. Ну и черт с тобой, подумал он, испытывая непонятное облегчение. Пнул дверь ногой, и та, скрипнув, подалась. Не раздумывая, он толкнул ее и вошел в прихожую, где царила кромешняя тьма и пахло чужими запахами. Он шагнул вперед и споткнулся обо что-то, лежавшее на полу. Удерживая равновесие, схватился за одежду, висевшую на вешалке, обрушивая ее на пол и падая на колени сверху. Барахтаясь в темноте, он удивлялся, почему не выходит Ромашка. Шум от падения вешалки разбудил, наверное, полдома. Поднявшись, он с трудом нащупал выключатель. Прихожая озарилась красным светом – у Ромашки были самые дикие вкусы. Красный свет и фотообои – красные пляшущие матиссовские фигуры, словно горящие факелы на синем.

И тут он вдруг заметил руку! Из-под вороха одежды торчала рука с короткими скрюченными пальцами и черным лаком на ногтях… Андрей на миг замер, не веря своим глазам, потом разгреб одежду и увидел Ромашку. Выпученные белые глаза ее невидяще смотрели в потолок. Пряди белых волос на темно-красной циновке… Темные пятна на тощей шее, неестественно вытянутой… халат, раскрытый на груди… тускло блестит золотая цепочка. Ошеломленный, он стоял неподвижно, глядя на Ромашку… Преодолевая отвращение, опустился на колени, дотронулся до теплой еще шеи…

Бежать! Он резко поднялся, отшвырнул ногой какие-то шали и разноцветные тряпки, достал носовой платок неизвестно зачем… стал вытирать руки… Легкий шум заставил его повернуться к двери – и острая спица страха воткнулась в позвоночник, прошив его насквозь. На пороге, закрыв рот рукой, словно удерживая рвущийся вопль, стояла… В темноте ему показалось, что это Ромашка… или, вернее, ее двойник, стояла женщина в черной одежде, с ужасом глядя прямо ему в глаза. Платиновые пряди выбились из-под черного платка. Он не слышал, как она появилась. Несколько секунд они смотрели друг на друга, намертво сцепившись взглядами. Если она сейчас закричит, подумал Андрей… делая непроизвольное движение. Если она закричит… От его движения женщина пришла в себя, неловко повернулась и побежала вниз по лестнице. Он слышал, как становится глуше дробный топот ее ног. Наконец где-то немыслимо далеко, внизу, хлопнула дверь. Звук был, как из колодца – хлопок, усиленный эхом.

Он посмотрел на Ромашку, обвел взглядом разбросанные вещи. Прихожая выглядела так, словно по ней пронесся смерч. Как после драки, не на жизнь, а на смерть…

Прислушался. Тишина царила в доме. Поколебавшись, он притворил входную дверь, взявшись за ручку через носовой платок. Осторожно переступил через Ромашку и вошел в комнату. Минут пять у него есть… пока… свидетельница не налетит на полицейский патруль. Разум кричал ему, что нужно немедленно убираться отсюда, но любопытство пересилило.

Дешевая мебель, тесно от безделушек: кукол, медвежат, вазочек, фотографий в пестрых рамочках… Элеонора номер два, подумал он, присматриваясь. Ромашка и Лерка… Ромашка и неизвестный… Ромашка, Лерка и он, Андрей… когда же это? Еще какие-то люди…

Чашка с недопитым кофе, ликерная рюмка, почти пустая бутылка на полу у столика. Одна чашка, одна рюмка. Липкая лужица на блестящем лакированном дереве. Гостей не было. Она никого не ждала. А потом вдруг позвонила ему. Около часа назад. Сидела одна и пила… От страха… Пока он добирался, ее убили. Она открыла дверь, возможно, думала, что это он, Андрей. А может, знала того, кто пришел… Но если она боялась… а пришел тот, кого она боялась, то зачем открыла ему? А может, у него был ключ?

Андрей вдруг почувствовал бешенство – дрянь! Если бы она все рассказала ему тогда, в кафе, то эта дурацкая история была бы закончена! Подлая дрянь! Их тайные дела с Леркой… В чем они обе замешаны? С кем связались?

Ему не было жалко Ромашку. Где-то внутри сознания тлело неясное чувство удовлетворения. Грязная жизнь, грязная смерть. А Лерка? Ее ему жалко? На секунду появилась мысль, что если бы эта, новая Лерка… если бы она ничего не вспомнила… пусть остается… пока…

Андрей чувствовал себя измотанным и выпотрошенным, его ум требовал передышки и покоя, хоть ненадолго.

Андрей вышел на лестничную площадку, прислушался. Тихо. Он неторопливо побрел вниз. Выйдя из парадного, снова прислушался. Выждал минуту и пошел к машине…

Вернувшись, он запарковал ее у дома, выключил мотор, задумался. Домой идти не хотелось. Если бы можно было вернуть время назад, думал он угрюмо. Он наделал много глупостей. Одну за другой. И что в итоге? Он хотел найти убийцу, наивно и самонадеянно полагая, что тот выйдет из тени, узнав про «ожившую» Лерку, расслабится и позволит взять себя голыми руками. А убийца вместо этого, следуя намеченному плану, задушил очередную жертву. Чего и следовало ожидать. Устранил свидетеля. И по нелепому стечению обстоятельств они едва не столкнулись, как и в первый раз. Мистика! Он, Андрей, появляется на месте преступления сразу же после убийства. Совпадение? Или так было задумано умным и дальновидным человеком и исполнено им, Андреем?

Неизвестная женщина в черном видела его; в случае чего, она присягнет, что убийца – он. Кто она? Подружка Ромашки? Он никогда не видел ее раньше… Или видел? Ее лицо уже казалось ему смутно знакомым. Маленькое прозрачное личико с круглыми совиными глазами, определенно виденное раньше. Где? Если бы она не убежала, может, удалось бы поговорить с ней, что-то прояснилось бы… Она пришла к Ромашке на ночь глядя, значит, не чужая, а имела право. Без звонка. Ромашка ожидала его и вряд ли бы разрешила ей прийти, сказала бы, извини, давай завтра. Если только Рамона не собиралась свести их: женщину в черном… траур? и его, Андрея… Зачем? Остается только гадать. Если так, то эта женщина знает о нем все или почти все…

От этой мысли ему стало тошно. Ему никто не поверит. Если после убийства жены у него была хоть какая-то надежда на то, что ему поверят, то сейчас… после того, как он привел домой чужую женщину и его видели рядом с трупом Рамоны… Идиот! Трижды идиот! Не бывает подобных совпадений! Интересно, кому нужно его топить?

Нет, думал он через минуту, я сам вляпался в это дерьмо, никто не собирался меня подставлять. Я сам приехал на дачу. Сам принял идиотское решение, сам все запутал, привел в дом эту женщину. Убийца действует последовательно – сначала Валерия, потом Ромашка… а он, Андрей, все время путается у него под ногами. Убийца и мечтать не мог о таком раскладе – лох дважды появляется на месте убийства. Вот именно – лох! Это ему, а не… потерявшей память женщине нужны сеансы у психиатра, у обрусевшего эстонца… как его? При мысли о психиатре Андрей едва не застонал. Он будет возить к нему свою мнимую жену, платить бешеные деньги, спрашивать доктора, как она, есть ли надежда, и тайно молиться, чтобы лечение не увенчалось успехом.

Кто следующий, думал Андрей в отчаянии. Я бы поставил на… на незнакомку в трауре. Неспроста она шла к Ромашке в полночь. Их что-то связывает… неспроста! И траур! По кому? Андрей не мог избавиться от мыслей о женщине в трауре, она беспокоила его, предчувствие подсказывало ему, что ей грозит опасность. Ее бледное испуганное лицо стояло у него перед глазами. Она недаром пришла к Ромашке ночью! Ее гнал страх. Рамона тоже подыхала от страха. Убийца боится незнакомку, точно так, как он боялся Валерию и Ромашку, а потому… убьет! У него просто нет выхода, он убирает всех! Твердой рукой. Всех, кто… что? Господи, куда же они все вляпались?

Часы на площади глухо пробили три раза, и Андрей очнулся. Неужели три? Он поднес запястье к глазам. Действительно, три. Ни души вокруг. Тусклый уличный фонарь. Тихо и пусто. Время призраков.

…Дома было тихо. Он подумал, что тишина пустой квартиры и квартиры, где есть человек, даже не выдающий своего присутствия шелестом платья или дыханием, разные. Сейчас тишина была другой, а не такой, как позавчера, два дня тому назад, три…

Он осторожно двинулся в кабинет, приостановившись у комнаты Элеоноры. Черт! Завтра же… нет, уже сегодня… Собрать вещи, все ее пошлые статуэточки и букетики – и чтобы духу ее здесь не было! Он представил, как Элеонора, узнав о случившемся, примчится сюда, откроет дверь своим ключом… И ключ забрать! Отдать деньги, вещи и забрать ключ! Венька все сделает. Он Элеоноре не по зубам – ее недовольные гримасы и поджатые губы, взгляды раненого оленя и даже слезы не произведут на него ни малейшего впечатления. Не забыть забрать ключ!

…Где же он ее видел, эту женщину в трауре, думал Андрей, ворочаясь на холодном кожаном диване. Где?

Глава 11
АЛИСА

Алиса, полная ужаса, летела вниз по лестнице. Всхлипывая, больно натыкаясь на перила, она кружила по темной лестничной спирали. Выскочив на светлый пятачок крыльца у подъезда, не останавливаясь, понеслась через двор, слабо сознавая, куда бежит. Она неслась, подвывая от ужаса и шепча: «Как же так… Ромашечка… как же так?»

Выскочив со двора на улицу, где попадались еще немногочисленные прохожие, горели фонари и ездили машины, она остановилась посреди тротуара. Ее трясло, зубы выбивали дробь. «Пьяная, что ли?» – пробормотал кто-то, толкая ее. Она шарахнулась в сторону, доплелась до киоска, из которого неслась музыка, оперлась спиной о дребезжащую тонкую фанерную стенку. Съехала по ней и уселась на асфальт, подобрав колени и обхватив их руками. Так она сидела довольно долго, отупевшая от ужаса и растерянности.

Она устала. Ей хотелось спать. Начал накрапывать дождь. Неподалеку остановилась патрульная машина. Алиса с трудом поднялась, опираясь рукой о киоск, и побрела к остановке. Только в троллейбусе она поняла, как замерзла. Она забилась в угол и уперлась лбом в холодное стекло. От ее теплого дыхания на стекле появилось туманное пятно. Пустой троллейбус, сверкая огнями и кренясь, плыл в косых струях дождя. Уставший до чертиков водитель не объявлял остановки, и Алиса едва не проехала…

– Алиса, ты? – крикнула из спальни сестра. – Где можно шляться за полночь? Совести у тебя нет, я только уснула…

Алиса, не ответив, закрылась в своей комнате. Достала из шкафа сумку, стала поспешно швырять туда первые попавшиеся вещи, косметику, всякую дребедень. Фотографию Майкла Миллера в серебряной рамочке…

Приняв решение, она впервые за последние несколько часов совершала осмысленные действия. Закрыв сумку, погасила свет и на цыпочках пошла в прихожую. Прислушалась. Осторожно открыла дверь и так же осторожно заперла ее за собой. Вызвала лифт. Автобусы ходят до двух, она успеет на последний…

…Дождь прекратился. В природе прояснилось и похолодало. От земли невесомо поднимался нагретый дух. Смешиваясь с холодным воздухом, он превращался в легкий стелющийся понизу туманец. Высыпали далекие острые и холодные звезды. До дачи Майкла было шесть фонарей, и все они, к счастью, горели, распространяя вокруг зябкий мертвенный свет.

Оглядываясь через плечо, Алиса дрожащими руками вставила ключ в замочную скважину. Скрежещущий звук разнесся далеко в ночной тишине. Она переступила порог и захлопнула за собой дверь. Перевела дух, прижимая руку к груди, стремясь унять бешеный стук сердца. Она была наконец дома. Здесь ее не будут искать. Здесь онее не найдет. Слабый свет фонаря с улицы едва проникал в прихожую.

Алиса протянула руку, не глядя щелкнула выключателем. Свет не зажегся. Снова перегорели пробки. Она пошла на кухню, скользя рукой по стене – там, в ящике буфета, лежали свечи. Она зажгла длинную красную свечу, накапала воском на блюдце, прилепила криво. Неверный дрожащий свет залил кухню. Алиса оглянулась, тень качнулась на стене. Она вздрогнула, зябко повела плечами. Достала из холодильника початую бутылку водки, подумав, что все осталось, как было, только Майкла нет. Налила водку в стакан. Подумав, поставила еще один стакан – для Майкла.

Водку она выпила залпом – полный стакан, – торопясь и захлебываясь. Вскользь подумала о том, что надо было привезти хотя бы хлеба… Водка обожгла гортань и взорвалась теплом внутри. Голова стала тяжелой… Алиса вытерла слезы.

– Майкл, – пожаловалась, – мне плохо без тебя. Если бы ты только знал, как мне плохо… Я не хотела… Зачем ты ушел? Зачем, Майкл? Зачем, Мишенька? Я же не хотела… я не виновата… Пожалуйста, забери меня к себе… я не хочу без тебя… Мне плохо… мне очень плохо… Я не хочу одна…

…Она сидела, жалуясь и плача, тупо глядя на красный огонек свечи. Плач ее напоминал скулеж брошенного щенка. Потом замолчала. Иногда фитиль начинал потрескивать, и пламя металось, как от сквозняка. Прошла вечность. Вдруг ей показалось, что скрипнула, отворяясь, дверь и холодный ветер пронесся по дому. Взметнулось и опало пламя свечи.

– Майкл… – позвала Алиса. – Майкл, это ты?

По кухне скользила тень – большая летучая мышь. Алиса смотрела, как она возится у плиты… звякнуло стекло… потом перед ней оказался белый листок, и чья-то рука вложила ей в руку карандаш… Она почувствовала тяжелую ладонь у себя на плече и, повинуясь приказу, старательно и криво вывела на бумаге «Майкл…» Позволила поднять себя с табуретки… удобно устроилась на полу, положив голову на открытую дверцу духового шкафа. Длинная жесткая юбка мазнула ее по лицу…

– Кристина, – пробормотала она, улыбаясь. – Кристина… как же ты меня нашел? Спасибо, Кристина…

С мягким вкрадчивым шелестом потек газ. Кристина исчезла. Порыв сквозняка задул свечу. Сладкий густой воздух заполнил легкие. Тяжелые шаги… У Майкла были тяжелые шаги…

– Майкл… – шептала Алиса, или ей только казалось, что шепчет, – ты пришел, Майкл… Я люблю тебя. Я виновата в твоей смерти… только я… Я убила тебя своими руками… Прости меня, Майкл… Прости… прости… Я люблю тебя…

* * *

Андрей проснулся с тяжелой головой. Подумал, что лучше бы ему не просыпаться вовсе. Но он лукавил. Он чувствовал странное возбуждение, ощущение, что все происходящее нереально, что это спектакль, роман, который он читает… испытывая любопытство и нетерпеливое желание узнать, что же дальше. Из кухни доносились негромкие домашние звуки, едва слышная музыка. Или пение. Его мнимая жена пела… Он усмехнулся. Лерка редко появлялась на кухне, Элеонора топала, как слон. Эта… новая Валерия двигалась легко и неслышно. Запах жареного в тостере хлеба и кофе! Прогресс налицо, подумал он, новая Валерия освоила кофеварку. Она теперь знает, что существует не только растворимый кофе. За иронией он пытался скрыть растерянность и странное волнение от предстоящей встречи.

Валерия, босая, в джинсах и голубой обтягивающей майке с блестящими буквами «Lady Diana», улыбнулась ему от плиты. Она была чуть крупнее жены, и Леркины вещи сидели на ней иначе. Он скользнул взглядом по ее груди и поспешно сказал:

– Доброе утро! Как… ты? Выглядишь прекрасно!

Прозвучало это довольно фальшиво. Она подошла совсем близко, и он с трудом удержался, чтобы не отодвинуться в панике.

– Хорошо, – сказала она коротко и, привстав на цыпочки, потерлась лбом о его щеку. Он стоял, как истукан, сжав кулаки.

Только допивая вторую чашку кофе, он пришел в себя и посмел заглянуть ей в глаза. Она улыбнулась чуть вопросительно:

– Все в порядке?

– Все отлично! – ответил он с фальшивым оптимизмом. – Все просто отлично. Сегодня у нас встреча с доктором…

Ему показалось, тень набежала на ее лицо.

– Отличный специалист… имени не помню, – она улыбнулась. – Трудное имя, не русское. К нему ходит Кира, жена Веньки, уже два года. Это лучшая рекомендация. Кира к кому попало ходить не будет…

Валерия кивнула без особой радости. В его словах радости тоже не прозвучало, хотя он старался.

– Если будут звонить, ответь, – сказал он ей уже в прихожей. – Не бойся… Все хорошо, – прибавил он уже на лестнице, неизвестно зачем и для кого. Она подставила ему лицо, и он, смущаясь, поцеловал ее в лоб, не смея коснуться губ…

– А можно, доктор придет к нам домой? – спросила она неуверенно.

Об убийстве Ромашки еще никто не знал. Ну, не пришла на работу – мало ли почему. У нее, как у близкой подруги Лерки, привилегированное положение. Да и пользы от нее, как от козла молока.

Позвонил Венька, продиктовал номер телефона Отто Ивановича Оглио.

– Оглио! – вспомнил Андрей. – Ну конечно, Оглио!

– Звони сейчас же, – сказал Венька, – его трудно застать. Как… она?

Голос его дрогнул. Андрей усмехнулся – Венька никогда не был сентиментальным. Он зануда, причем скорее бесчувственный, чем сентиментальный.

– Привыкает, – ответил Андрей коротко. – Кстати, – вспомнил он, – ты ей не звонил?

– Не звонил, – сказал Венька, не удивившись, сразу же, словно ожидал вопрос. – А… можно?

– Хуже ей не станет. Звони, конечно.

Позвонил начальник цеха, толстый как Фальстаф, матерщинник и бабник, но вполне дельный, сообщил, что упитый, как последняя свинья, химик-фармацевт Гупало валяется в своем кабинете и следить за процессом некому.

– Это к Резнику, – ответил Андрей. – Он у нас главный на фабрике. А… вообще, процесс в состоянии обойтись без Гупало?

– По инструкции не могет, – сказал начальник цеха, – а по жизни очень даже могет. Я предупреждал Валерию Павловну… и Резнику говорил… Гений-то он гений, да на хрен…

– Вот и обходитесь пока, – прервал его Андрей. – Я с ним поговорю.

Он медлил, не испытывая ни малейшего желания звонить психиатру. Вместо этого позвонил Тепе.

– Что там с Гупало? – спросил без интереса.

– Не знаю, – всполошился Тепа. – А что?

– Говорят, валяется пьяный как свинья. И не в первый раз. Что у тебя за бардак там творится? Проверь и отправь его домой. Пригрози увольнением или экономическими санкциями.

– Слушаюсь, господин старший прапорщик! – дурашливо заорал Тепа. – Прикажете исполнять?

– Исполняй, – разрешил Андрей.

– Как Лерка? – спросил Тепа с придыханием.

– Не знаю. По-прежнему. Сегодня буду говорить с врачом.

– А как она… вообще?

– Нормально. Осваивается потихоньку.

– А можно, мы со Стелкой нагрянем вечером? Стелка бьет копытом, рвется к вам.

– Не сейчас, Леня. Давай попозже. Пусть ее посмотрит сначала Венькин психоаналитик. Мы не знаем, что можно, а чего нельзя. Понимаешь, ко мне она вроде привыкает…

– Понял, не дурак, – ответил Тепа разочарованно. – Расскажешь потом про доктора. И вообще, держи нас в курсе, лады?

– Лады. Привет Стелке. Она тебя уже простила?

– За что? – Тепа уже начисто забыл историю с мамочкой. – А! Простила. Она баба отходчивая. Я сказал, все неправда, мы только чай пили, хотел мамочку развлечь. Ты же, говорю, не хочешь ходить к моей маме. Тут она и села. А Динка – стерва, никогда не прощу!

У Отто Ивановича был приятный голос, и слова он выговаривал отчетливо, не жуя и не глотая. Андрей, убежденный заранее, что Оглио ему не понравится, тем не менее не нашел к чему прицепиться. У него созрел карикатурный образ полусумасшедшего психиатра с бессвязной речью и дурацкими высказываниями. Оглио под этот образ совсем не подходил.

– Я знаю о вашей жене, – сказал врач. – Вениамин мне рассказал. Разумеется, я встречусь с ней. Чем раньше, тем лучше. Сегодня это возможно?

– Возможно, спасибо. Я хочу попросить вас… – Андрей замялся: ему не хотелось одалживаться вот так, сразу, может, Оглио не ездит к пациентам на дом. – Вы не могли бы приехать к нам домой?

– Могу. Согласен, – сказал Оглио, нисколько не удивившись. – Дома и стены помогают, да?

Его «да» оказалось таким домашним, словно они были знакомы много лет. Он как будто приглашал Андрея в заговорщики своим подкупающим «да».

– Да, – Андрей улыбнулся, подпадая под обаяние психиатра. Ему пришло в голову, что, кажется, он начинает понимать Киру.

– В четыре у меня окно, давайте адрес. Я записываю.

– Я могу заехать за вами, – предложил Андрей, хотя ничего подобного предлагать еще минуту назад не собирался.

– Спасибо, не нужно, я на колесах. У меня работа вечером, и без машины не обойтись. До встречи, Андрей Николаевич.

Андрей положил трубку. Вот и все – Рубикон он перешел. Он вязнет все глубже, и один Бог знает, чем все это закончится.

Отто Иванович приехал ровно в четыре. Небольшой, полнеющий, прекрасно одетый человек средних лет. Он взял руки Валерии в ладони, заглянул ей в глаза своими чуть выпуклыми темно-карими и произнес мягко:

– Голубушка Валерия Павловна, мы будем с вами дружить, правда?

Валерия кивнула. Андрей видел, как она волнуется.