Текст книги "Поджигательница звезд"

Автор книги: Инна Бачинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6
Кристина

– Ночевать придешь? – спросил Алик Дрючин в спину Шибаеву. Тот только рукой махнул. Его ждала Кристина. Александр позвонил, что есть новости и нужно отчитаться. Конечно, Кристина обрадовалась. На старом месте в шесть!

– Буду ждать, – скупо ответил Шибаев, которому хотелось завопить от счастья. Он чувствовал себя жизнерадостным юным щенком, бегущим к подружке, задрав хвост. Старое место – фонтан с лягушками, которых давно нет, – снесли, поставили музыкальный фонтан. Разноцветные струи взмывают и падают под классическую музыку. А сколько дебатов было: сносить или оставить? Письма общественности, крики в газете, митинги и собрания. Не сосчитать, сколько поколений горожан выросло на лягушках! Большие, зеленые, пучеглазые квакушки, друзья детства, конечно, не шедевр, но такие домашние и родные. Снесли. Доказали, что они не представляют худценности, и вообще уродство эпохи урбанизации, и убрали. Поставили новенький, с иголочки, блескучий фонтан, по субботам и воскресеньям включают музыку и подсветку – типовой проект, как у всех. Молодежь встречается у фонтана, Кристина и Шибаев – у лягушек. Одну из них Шибаев видел в проходном дворе по соседству – кто-то из жильцов подсуетился, спас.

Он засмотрелся на тугие белые струи и пропустил Кристину. Вздрогнул, когда она положила ему на плечо руку. Вскочил, прижал ее к себе, почувствовав сладкий полузабытый запах ее волос. Она осторожно высвободилась, взглянула вопросительно.

– Хочешь ко мне?

Она смотрела ему в глаза, и было в них такое обещание, такая радость, что Шибаев только сглотнул и кивнул молча. Взял ее за руку, и они пошли. К ней.

Они шли молча, иногда толкая друг друга плечом. Сцепившись пальцами, переплетя и ломая их, как когда-то, сто лет назад… полные нетерпения и ожидания. Они снова сбежали с урока, снова спешили в Марьину рощу, в свое заветное местечко – шатер из веток поваленной ивы, где было зелено, тихо, тайно и немного сыро. Где пахло крапивой, дикой мятой и мокрым речным песком. Старая, с выгоревшим от удара молнии черным нутром, но все еще живая, ива принимала их и прятала надежно. Вот и сейчас они чувствовали себя пятнадцатилетними.

Кристина обреталась в центре, в старинном доме, где когда-то жила советская элита, а теперь кто попало с деньгами. Консьерж поздоровался и проводил их внимательным взглядом. Они поднялись на старинном лифте в проволочной сетке, с массивной металлической дверью. Высокое коридорное эхо сопровождало их всю дорогу. В механизме что-то лязгало и дребезжало, и Шибаеву казалось, что кабина непременно сорвется вниз и грохнется оземь, рассыпавшись на тысячу кусков.

Они вошли в большой коридор. Захлопнулась дверь, отсекая их от мира. Он притянул Кристину к себе. Они целовались в темноте…

– Подожди… подожди… – бормотала Кристина, уворачиваясь. – Подожди, Ши-Бон! Пошли…

Им не нужно было узнавать друга друга, они помнили все до мельчайших родинок, словечек, жестов. Они вернулись. Говорят, возвращаться не нужно и опасно, но кого это остановило? Время для них повернуло вспять, и они стали беспомощными в его мощном вихре.

– Почему мы разбежались? – спросил Шибаев, когда они лежали, обнявшись, на громадной кровати в полутемной спальне.

– Не знаю, – ответила Кристина не сразу. – Я тебя любила, Саша… Помнишь, как мы…

– Я все помню. Вы переехали, я даже адреса не знал… Почему?

– Отец бросил маму, мы разменяли квартиру. Мне было так стыдно… я никого не хотела видеть. Отец был красивый, у него вечно приключались какие-то истории, я потом только поняла. А в тот раз он ушел насовсем. Мама очень переживала, я жалела ее и злилась на нее, представляешь? Злилась, что она не могла его удержать! Дура! И на звонки не отвечала, мне казалось, всем есть дело до наших проблем. И еще… – Она запнулась.

Шибаев гладил губами ее волосы.

– И еще мне казалось, что ты такой же, что для тебя главное… это самое… Я поняла, что за все платит женщина, понимаешь? Что вы всегда в стороне, а мы всегда проигрываем… Раз я тебе уступила, значит, ты смеешься надо мной. И так себя завела, что… не знаю! А ведь это не главное? Да? Ведь можно и без этого?

– Дурочка, – бормотал Шибаев, целуя Кристину. – Какая же ты у меня дурочка! Конечно, не главное… конечно, можно. Наверное, можно…

Он целовал ее грудь, живот, колени… Он захватывал в кулак ее белые волосы, впивался в губы, чувствуя ее горячий податливый язык, гладил соски ладонью, как любил когда-то, мальчиком, удивляясь тому, что они твердеют и набухают…

Она взмолилась наконец:

– Ши-Бон, пожалуйста, я сейчас умру!

Им посчастливилось войти в ту же реку еще раз…

Они ужинали на кухне. Кристина, растрепанная, сияющая, в розовом коротком халатике-кимоно, возилась с нехитрой едой. Шибаев, сидевший за столом, не сводил с нее глаз.

– У тебя красивая квартира, – заметил он вскользь.

Квартира была огромная. Забитая старинной мебелью, задрапированная старинными выцветшими шелками, с картинами и книгами, с лепниной на потолке – облупившимися смеющимися ангелами с трубами. Облупленность не портила их, наоборот, она придавала им благородную подлинность. В гостиной он увидел портрет Кристины – в венке, в вышитой холщовой рубашке и красных бусах.

– Это работа Игоря, – сказала она, проследив его взгляд. – Он архитектор и художник. Я в мордовском костюме его бабки. Он сейчас в Португалии, я говорила…

– Вы… вместе?

Она пожала плечами, увела взгляд.

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Не знаю. Он там четыре года и позвонил три раза всего – на мой день рождения. И все. – Голос ее прозвучал резко.

Они помолчали, и потом она спросила:

– А ты? Один? Или…

– Не один, – ответил Шибаев, желая отвлечь ее от супружеской темы. – Конечно, не один. У меня есть Алик Дрючин и Шпана.

– Шпана? Это… кто?

– Это кот, разбойный здоровенный котяра. Все его боятся.

Кристина рассмеялась:

– И ты?

– И я. Иногда. Когда он не в духе, я стараюсь не попадаться ему под руку, то есть под лапу.

Кристина расхохоталась.

– Алика я помню, такой заморыш в очках. Вы что, подружились?

– Он теперь не заморыш, он адвокат по бракоразводным делам, богатый и уважаемый человек. Так что имей в виду. Сейчас он как раз между разводами.

– А ты тоже между разводами?

– Мы всю жизнь между разводами. И вечно лезем в ту же петлю.

– Ладно! В петлю они лезут! – снова рассмеялась Кристина. Смеялась она охотно, чувствовалось, что опьянела от их близости и от вина – запрокидывала голову, взмахивала волосами, розовый халатик распахивался. Шибаев любовался ею. – А частные сыщики… тоже уважаемые и богатые? – Она лукаво смотрела на него.

Теперь рассмеялся Шибаев. Притянул ее к себе на колени.

– Конечно, богатые! И нарасхват.

– Спасибо, что нашел для меня время!

– Пожалуйста.

– Игорь… он совсем другой… – вдруг сказала Кристина. – Совсем! И семья другая. Мы же все были одинаковые, это сейчас у некоторых людей большие деньги, а тогда все одинаковые. У меня мама врач, отец – инженер, одевались одинаково, ели как все, а они были другие. Он меня заваливал цветами, рисовал, дарил альбомы, я в них ничего не понимала, какой-то абстракционизм… Мы же все, что не так, называли абстракционизмом. Оказывается, есть десятки течений. А я в торговом техникуме училась… Он говорил, что я Сольвейг, а я ни сном ни духом, кто она такая. И отца его боялась, Леонида Стояновича, ему уже под семьдесят было, Игорь у них поздно родился. Мама умерла, и они жили вдвоем. Как увидела я их квартиру, прямо дух захватило – дворец! Одни потолки под четыре метра, паркет дубовый, с узорами. А окна! И вид на парк. Картин полно по стенам, чертежей. Отец тоже был архитектор, и дед! Архитекторы и художники. Леонид Стоянович поцеловал мне руку, а я чуть со стыда не сгорела, не знала, что говорить, куда сесть. Он мне потом стал книги подкладывать, деликатно так, говорил, почитайте, Кристиночка, вам будет интересно. Как сейчас помню, первая была «Муки и радости» про Микеланджело.

Она смотрела мимо Шибаева, улыбалась растроганно.

– А жили они просто. У нас, знаешь, как было: есть деньги – сразу что-нибудь вкусное к столу. У мамы премия – тут же торт, конфеты, копченая колбаса или рыба. А у них были деньги, а ели они овсянку! Я думала, овсянку едят от бедности, а такие, как они, должны есть икру и всякие деликатесы.

Она покачала головой, словно удивляясь своей тогдашней наивности.

– Мы хорошо жили. А потом отец Игоря умер – у него был рак, а мы не знали. Он не хотел лечиться, Игорь просил и плакал, я тоже – а он ни в какую! Говорит: «Я так долго жил и так много видел, все уже было, пора…» И мне тихонько: «Вы, деточка, Игоря не бросайте!» Читать уже не мог, лежал, музыку слушал, свою любимую «Оду к радости» Бетховена и Моцарта. Целыми днями. Там тема одна, называется «Эльвира Мадиган», такая мелодия, плакать хочется. Я и сейчас, как услышу, слезы наворачиваются…

Кристина замолчала. Уткнулась лицом в его плечо, и он вдруг почувствовал, что она плачет. Он молчал, понимая, что ей нужно выговориться. Обнимал ее, чувствуя под скользким шелком теплое живое тело.

– Потом Игорь хотел открыть свое дело, его семью знали в городе, заказчики звонили. Был тут один, пообещал поддержку, не вылезал от нас, в друзьях ходил – все сидели они за полночь, планы строили. Он и деньги достал под залог квартиры. А потом кинул нас, а Игорь как ребенок, и, главное, я говорила ему, а он не слушал, сам все знает! Ну, и прогорели мы в итоге, а деньги возвращать надо! Или квартиру отдавать. Покупатели косяком пошли, мы уже присматривать себе однокомнатную начали. А потом меня как толкнуло что-то: картины! Ведь можно продать картины! У них же не только по стенам, а и в ящиках полно – чертежи, рисунки в папках, ничего не разобрано. Мне Леонид Стоянович показывал коллекцию эскизов, рассказывал, я запомнила: студия ар-деко Александры Экстер в Киеве; театральные художники – Петрицкий, Вадим Меллер, экспрессивный конструктивизм, кубофутуризм; театр «Березиль», декорации, сценические костюмы, все такое. Для меня это было как филькина грамота, но в памяти застряло. Говорил, им цены нет, наследство от тетки, актрисы этого самого театра «Березиль». Особенно мне нравились наброски Меллера Нижинского для «Ассирийских танцев»…

Ну, порылась я в Интернете, нашла, почитала! И пошла потихоньку к знающему человеку, расспросила его. Оказывается, можно это продать за хорошие деньги. Я к Игорю, а он ни в какую! «Как ты можешь!» – кричит. Квартиру отдать можно, а «духовное наследие», видите ли, нельзя! А куда его девать в однокомнатной? И он ушел из дома. Вернулся утром, грязный, избитый, пьяный. Я чуть с ума не сошла, кричу, что случилось? Оказывается, на пешеходном мосту через реку на него напали и ограбили. Спрашиваю, как ты там оказался – молчит. И я поняла, что он пошел туда с моста бросаться! Он однажды сказал, что самый удачный способ самоубийства – броситься с моста. Летишь вниз и знаешь, что ничего уже нельзя изменить. У него вообще шутки странноватые были, до меня не всегда доходили. И все с таким серьезным видом, а я – дура дурой! И сразу моя жалость к нему прошла, как рукой сняло. Я барахтаюсь, а он руки на себя накладывает! Пусть лучше подохнем, а торговать наследием предков он не будет. Все на моих плечах, устранился. Больше мы об этом не заговаривали, он не протестовал, молчал. Ну, и продала я эти рисунки. Даже с какой-то радостью – вот тебе! Отбились от бывшего друга. Он очень удивился, не ожидал, что мы найдем деньги, уже эту квартиру на себя примерял. Сволочь! Известный человек, весь на виду теперь…

А с Игорем у нас все с тех пор пошло наперекосяк. Он перешел спать на диван, мы и разговаривать перестали. Дверь в кабинет закрыл, не заходит, как будто алтарь осквернили. Я осквернила! Меня такое зло взяло! Бросил на меня свои проблемы, я их разгребла, как могла, он ведь не протестовал, он же знал! А теперь не может на меня смотреть. Чистоплюй! И я поняла еще раз – все держится на женщинах! Все они вытягивают на своих плечах, у них выбора нет. В одиночку. Ему все легко доставалось – талант, хорошая семьи, ему никогда не приходилось выбирать, все за него решали. Бороться он не умел. То ли дело с моста…

Кристина так увлеклась, что стала колотить Шибаева кулачком по плечу.

– Слабак и трус! Я с утра на работу, а он дома на диване. И музыку отцов скупо гоняет. Я даже не знала, что он работу за границей ищет. Нашел в Португалии, оформил паспорт и лишь тогда сказал. Как гром с ясного неба. Я только и спросила: а как же я? Он плечами пожал, в глаза не смотрит. Ну, достаю я чемодан, вещи его, чуть не реву, но держусь, гордость не позволяет, а он говорит, не нужно! Я налегке. – Кристина смотрит на Шибаева, в глазах закипают скорые слезы. – Понимаешь, он ничего не хотел брать из старой жизни! И меня как стукнуло – меня он тоже не хочет! А я, идиотка, надеялась! Он на диване целый год спит, а я все надеюсь, вспоминаю, как он меня цветами заваливал и на любом клочке рисовал, даже на салфетке в ресторане! Не нужна. Не простил. Слабак, а прощать не умеет. Не нужна я, там новую найдет. И в аэропорт не позволил ехать, сказал, не люблю, когда провожают. Позвонил уже оттуда, что долетел нормально, устраивается, будет звонить, а телефон свой не дал. И все. Позвонил еще три раза – всего три раза – на мои дни рождения, да лучше б вовсе не звонил… И за все время не прислал ни копейки! А тут одна квартира… знаешь, сколько коммуналка теперь стоит? А одеться?

Наступило молчание. Шибаев гладил Кристину по спине, не зная, что сказать. Да и что скажешь? Он догадался, что она продает картины, жить-то надо! И это ее мучает, и ее жалобы на мужа – просто попытки оправдаться.

Ему вспомнилось, как Инга [3]3
  История любви Инги и Шибаева в романах Инны Бачинской «Магия имени» и «Голос ангельских губ». Издательство «Эксмо».


[Закрыть]однажды назвала Кристину принцессой. Она сказала: «Я таскалась за вами следом, подыхая от ревности, а вы шли, никого вокруг не видели, держались за руки и целовались. Она была такая красивая, я называла ее принцесса Кристина». Она спросила, что стало с Кристиной, и Шибаев придумал, что принцесса растолстела и у нее трое детей. «Неужели трое?» – не поверила Инга, заглядывая ему в глаза и пытаясь понять, не шутит ли.

Принцесса Кристина сидела у Шибаева на коленях и плакала о своей загубленной жизни. Выплакивала обиды на мужа и судьбу. А он думал об Инге. Инга, любовь моя… Он помнит, как они встретились – столкнулись случайно, и он не узнал в красивой сероглазой женщине малышку с большими бантами, которую помнил смутно. Помнит, как она пришла к нему… в своем платье в белые цветы… готовила завтрак на его кухне… Помнит их последнюю встречу в Нью-Йорке, когда она бросилась к чужому мужчине, словно искала спасения от него.

Они оба, Кристина и Шибаев, жили в прошлом, каждый в своем, и оно для них не закончилось и не отболело. Они готовы были броситься в него как в омут головой, прекрасно зная, что добром это, скорее всего, не кончится. Ну и пусть!

И при всем этом они любили друг друга! Возможно, это не любовь, а нечто другое – доверие, близость, радость возвращения, тоска и ностальгия по детству. Плюсквамперфект. Давно прошедшее время. Или все-таки любовь? Какая-то из ее разновидностей. Одна и та же река со светлыми обманными водами…

– Я его ненавижу! – горячо произнесла Кристина, и Шибаев подумал, что она говорит о муже, но ошибся. – Как таких земля носит? Сейчас отовсюду полезла такая мерзость и подлость, предают, продают, убивают… Когда Игорь уехал, он ко мне подкатывался как ни в чем не бывало, представляешь? Звонить стал, я сначала относилась к этому спокойно, а однажды не выдержала и закричала: «Чтоб ты сдох, подонок! Ненавижу!» И еше разное кричала, сама не своя была, даже испугалась, и он отстал, не звонит больше.

Кристина замолчала, только дышала влажно ему в шею. Потом сказала:

– Сашенька, не обижайся! Я никому никогда… понимаешь? А ты родной, я тебе все могу сказать, как будто мы снова школьники, да? Если бы ты только знал, как я тебя любила!

Он чувствовал так же. «Как будто мы снова школьники…»

Они целовались. Кристина всхлипывала и смеялась, сидя на коленях у Шибаева, болтала ногами, сбросила расшитые бисером шлепанцы, обнимала и обвивалась вокруг него, покусывала за мочку уха. Кончилось тем, что Шибаев поднялся с Кристиной на руках, отшвырнул попавший под ноги шлепанец и стремительно вылетел из кухни…

– Забыла тебе сказать!

Они снова сидели на кухне, пили кофе. Кристина еще более растрепанная, в розовом халатике-кимоно, босая. С шальными глазами и яркими малиновыми пятнами на скулах.

– Забыла тебе сказать, приходил мой сосед по даче, отставник, склочник страшный, требует, чтобы я прекратила «самодеятельность по скелету». Мол, кому надо, этим занимаются, и нечего всяким сомнительным личностям соваться и порочить память генерала Савенко. Пригрозил, что натравит Совет ветеранов. Я ему говорю, при чем тут ваш генерал, я хочу знать, кто эта женщина, я хочу похоронить ее, раз уж так получилось, раз уж такое выпало мне счастье. При чем тут ваш генерал? Это мой участок, в конце концов, что хочу, то и делаю. И узнал же, проныра! Видел бы ты его собаку! Ужас!

– Я был у него, – сказал Шибаев. – Он мне тоже пригрозил. И собака… была недовольна. А жена…

– Я знаю ее! – перебила Кристина. – Славная такая, всегда здоровается первой, всегда скажет что-нибудь приятное. Зоя Владимировна…

– Славная, – согласился Шибаев. – Рассказала, что у генерала была подруга, женщина в белом платье и белых туфельках, она их видела вместе однажды на даче.

– И отставник об этом, конечно, знает! Вот почему он орал про осквернение памяти!

– Возможно.

– Ты думаешь, это… она? – Кристина смотрела на Шибаева испуганными глазами.

Он невольно рассмеялся.

– Ничего я не думаю. Рано еще думать.

– Собираешь оперативную информацию? – догадалась Кристина.

– Любишь детективы читать? – спросил он вместо ответа.

– Люблю! А что? Только твоего Чейза не люблю, там всегда плохо кончается.

– А ты любишь детективы с хорошим концом? Всех убили, но убийц нашли, и все поженились, да?

– Да! А что ты теперь будешь делать?

– Для начала я засыпал яму. С помощью соседа Миши.

– Мишка? Смешной тип, вечно подглядывает за мной! – рассмеялась Кристина. – И никогда не знаешь, куда он смотрит в своих линзах. Спасибо!

– Я бы на его месте тоже подглядывал. Теперь нужно купить какие-нибудь кусты и…

– Я боюсь! Вдруг что-нибудь еще вылезет!

– Не вылезет. Мы с Мишей посадим.

– Я все равно там жить не смогу. Никогда. А что ты еще узнал?

– Попытался найти кого-нибудь из семьи генерала.

– Зачем?

– На всякий случай.

– Нашел?

– Нет. Никого уже нет. Единственая дочь генерала Людмила эмигрировала в Америку. В восемьдесят четвертом Савенко убили в Афганистане, жена его слегла и спустя год умерла, а дочка Ляля в восемьдесят шестом вышла замуж за американца и уехала. Остался один подполковник Якубов, который требует прекратить самодеятельность. А дело по захоронению неизвестной женщины уже закрыли. Возможно, с подачи твоего соседа Якубова и Совета ветеранов. Если ты сейчас скажешь, что хватит, ставим точку, я пойму. Ее похоронят под номером и…

– Перестань! – закричала Кристина, зажимая уши. – Я уснуть не могу, все время думаю о ней. Бедная! И главное, мы там с шашлыками прыгали, представляешь?

Глава 7
Прошлое. Его сладость и горечь

– Деда, к телефону! – закричал детский голос в ответ на просьбу Шибаева попросить Сергея Николаевича Градова. Через минуту тот же голос сообщил в трубку: – Сейчас! Уже идет!

– Да? – спросили благодушно, барственно. – С кем имею честь?

– Сергей Николаевич? Добрый день. Меня зовут Шибаев, я представляю частное детективное агентство…

– Частный детектив? – удивился собеседник. – Настоящий? А чем занимается ваше агентство?

– Разным. Возвратом долгов, например. Охраной, проверкой фирм, поисками пропавших…

– Поразительно! Я только сегодня закончил читать детективный роман Росса Макдональда «Прощальный взгляд». Не читали? Какое замечательное совпадение. Чем могу помочь… как вас по-батюшке?

– Можно Александр. Мы не могли бы поговорить?

– Конечно! А о чем? Чем могу, так сказать?

– Я не хотел бы по телефону…

– Понимаю… – задумался Градов. – То есть не очень. Ну, да все равно! Вы меня заинтриговали, молодой человек! Записывайте адрес, жду с нетерпением.

Сергей Николаевич открыл дверь, окинул Шибаева скорым взглядом и посторонился, пропуская. Высокий сухопарый… язык не повернулся бы назвать его стариком, хотя было ему, как прикинул Шибаев, около семидесяти. Любопытство к гостю явно читалось на его лице – светлые глаза пристально смотрели сквозь затемненные линзы массивных очков. Он протянул Шибаеву крупную руку в коричневых пятнах, крепко сжал его ладонь. Указал на кресло, поместился сам на громадном диване напротив. Забросил ногу на ногу. Взглянул выжидательно.

Когда-то он, несомненно, был красив – большой жизнерадостный человек с голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Все еще вьющиеся, хоть и поредевшие рыжевато-седые волосы, коричневые пятна на большом лбу, жилистая шея – все метки подлого времени на месте, и все же… все же! Он и сейчас хоть куда! Возраст не согнул его, держался профессор прямо, разворот плеч впечатлял; он даже одет как молодой человек – потертые джинсы и черная футболка с закатанными рукавами. На журнальном столике лежит кверху обложкой книга на английском языке.

– Росс Макдональд, – сказал он, проследив взгляд Шибаева. – Мой любимый автор. Читали?

– Не читал.

– Рекомендую! Семейный детектив, скелеты в шкафу, старые преступления… Одним словом, ничего не проходит бесследно, и за все нужно платить. Я бы сказал, что это понимаешь в большей степени в моем возрасте, а вам по молодости, думаю, нравятся другие авторы – больше секса, больше крутизны… Его герой – частный сыщик по имени Лью Арчер – вечно попадает в переделки. А вот интересно… – Он, прищурясь, взглянул на Шибаева. – Этого парня все время бьют. Правда, и он не остается в долгу. Молотят будто на ринге, он вечно в синяках, со сломанными ребрами, шишками и огнестрельными ранами, но свеж и бодр как огурец, снова лезет в петлю и при этом не дурак выпить. Разумеется, виски. А вы, Саша, часто деретесь по роду службы? – Он с удовольствием рассматривал Шибаева живыми выцветшими глазами.

– Бывает, – сказал скромно тот.

– Бьют? Или вы их?

– По-всякому.

Они помолчали. Потом профессор спросил:

– Ну-с, так чем же я обязан? Долгов у меня нет, охрана не нужна…

– Я ищу информацию о вашей бывшей студентке Людмиле Савенко. Она закончила три курса иняза, а потом…

Улыбка сползла с лица профессора, и оно словно отяжелело. Шибаев ждал. Профессор молчал, не глядя на него. Потом сказал:

– Ляля Савенко закончила два курса, после чего забрала документы. На третьем она уже не училась.

Игривого тона как не бывало. Шибаеву показалось, что профессор сразу сдал, сдулся, как надувной шарик. Уставший старик сидел напротив Шибаева, глядя в пол, положив на колени костлявые руки с узловатыми пальцами и плоскими ногтями. И молчал, словно забыл о госте.

– Говорят, она уехала в Америку, – напомнил о себе Шибаев.

Профессор поднял на него глаза.

– Позвольте спросить, зачем вам это? Кто ее ищет? Столько времени прошло…

– Сергей Николаевич, поймите меня правильно, я не могу сказать вам всего…

Шибаев не решился соврать Градову, да и не поверил бы старик сказке о грузинских родственниках – в чем в чем, а в детективных историях он, похоже, разбирается.

– Загадки, – кивнул профессор. – Неужели в мире еще остались загадки? А от меня вы чего хотите?

– Возможно, вам известно что-нибудь о ней, возможно, у вас есть ее адрес или телефон. Меня интересует также, приезжала ли она из Америки. Кто ее муж? Вы его знали? Говорят, вы работали в Америке…

– Говорят правильно. Работал когда-то. В нашей торговой миссии в Нью-Йорке. На все вопросы могу ответить только одно: мне ничего не известно! Ничего! Адреса Ляли у меня нет и никогда не было. С мужем ее я знаком не был. Не удостоился. Если она и приезжала, то я об этом ровным счетом ничего не знаю. Никогда ее с тех пор не видел.

Шибаеву показалось, что в голосе профессора прозвучала обида. Двадцать пять лет пролетели, а обида осталась.

– Бросить институт – серьезный шаг, это сейчас Америка рядом, а тогда… – осторожно заметил он.

– До начала учебного года я ничего не знал. Она даже не попрощалась. Я узнал постфактум, так сказать. Вызвал к себе ее подругу, помню, Леной звали, из той же группы, говорю, как же так? Почему меня не поставили в известность? А она отвечает, все решилось очень быстро, буквально за несколько дней, безумная любовь, сами понимаете. А кто он такой? – спрашиваю. Откуда здесь взялся американец этот? Она отвечает, что сама толком ничего не знает, не видела, ученый какой-то, эколог, кажется. Приехал в страну на месяц, случайно попал в наш город… Помню, девочка не особенно умная была, из простой семьи, училась плохо. Манеры… тоже. Ничего толком не смогла объяснить. Заезжий американец! Не то эколог, не то неизвестно кто! Заброшен к нам по воле рока…

– Что она за человек?

– Ляля… Ляля была блестящей студенткой! – Он даже имя ее произносил с придыханием. – С характером. Умная, насмешливая, дерзкая. Знаете, такое удачное сочетание – грузинская и славянская кровь. Красивая, цыганского типа, танцевала прекрасно. Причем старые танцы, танго, вальсы. Так что я не удивляюсь этому американцу…

Шибаев не спросил, откуда профессору известно про танцы. Танго и вальсы были из его времени, его поколение умело их танцевать. И он представил их обоих – девушку с цыганской внешностью и красавца-профессора, они кружатся, глядя друг другу в глаза. То, как Градов произнес ее имя, многое сказало Шибаеву. И связывало их больше, чем просто отношения профессора и студентки. Похоже, физрук не ошибался…

– Ее недолюбливали преподаватели, да и студенты. Но мы с ней находили общий язык. – Профессор снова замолчал. Сидел, рассматривал свои руки. Казалось, он забыл о Шибаеве.

Александр тоже молчал. Вопросов у него больше не имелось. Самое главное он узнал. А что там было между ними… Как говорит Алик – пусть прошлое хоронит своих мертвецов. «А жизнь прошла», – невольно подумал он, испытывая неловкость человека, подсмотревшего в замочную скважину чужую тайну.

– Мама у нее грузинка была, родственники за границей. Ляля рассказывала – в Аргентине, кажется. Не помню точно. Неужели… оттуда?

– Нет.

– Отца помню – бравый, молодцеватый…

Профессор смотрел мимо Шибаева. Тот кашлянул, напоминая о себе.

– Может, чай? Или кофе? – спохватился Градов. Ему не хотелось отпускать гостя. Шибаев вернул его в прошлое, и он снова на короткий миг превратился в молодого сильного и остроумного человека, популярного профессора с молодежными замашками и моложавой внешностью, любимца студентов, за которым бегали стайки влюбленных девочек.

Прощаясь, они обменялись рукопожатием. Профессор хотел о чем-то спросить – Шибаев видел, что он колеблется, не выпуская его руки. Но так и не решился, только попросил не забывать старика и в случае чего звонить – номер телефона имеется…

Сбегая по лестнице, Шибаев вспомнил, как живчик-физрук просил его зайти вечерком, обещал найти фотографии тех лет. Обоим – Виктору Павловичу и профессору Градову – хотелось вернуться в прошлое, вспомнить, потрогать его руками и поделиться.

И Шибаев подумал вдруг, что он тоже хочет вернуться. Ему казалось, что Инга ждет его где-то там, за поворотом: протяни руку – и дотронешься, еще заметен след. И над сверкающим Магистерским озером все так же пикируют синие тонкие, как маленькие веретенца, стрекозы, шелестит под ветром осока и плещет хвостом неторопливая рыба. Только их там нет и уже не будет никогда. Ни Шибаева, ни Инги…

И школьная подружка Кристина вся в прошлом, сводит счеты с беглым мужем и доказывает ему, что он слабак и ничтожество…

Такой расклад выпал им всем. Прошлое цепко держит их жесткими сильными пальцами и тащит назад. Вот только зачем?

Лишь адвокат Алик Дрючин раз и навсегда отодрал от себя цепкие пальцы прошлого и живет припеваючи настоящим, сделав своим девизом бессмертное «карпе дием!» [4]4
  Carpe diem (лат.) – фраза из поэмы Горация, переводится как: лови момент (день)!


[Закрыть]Пытался научить этой премудрости друга, но, увы, провалился. Не хотел Шибаев учиться. А может, не мог – не всем дано…