Текст книги "Юность Бессоновки"

Автор книги: Инна Кошелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Леночка, кто у тебя мама?

– Мама – Галя. – И подумав: – Она нянечка в нашем садике. А папа – Коля – он тракторист.

Не буду скрывать, возник у меня этот вопрос: нужно ли сельских ребят почти с младенчества учить музыке, танцу, пению? Сможет ли девочка, привыкшая часы проводить за роялем, позже охотно пойти на ферму, стать дояркой или свинаркой? Не дезориентирует ли ее школа?

Но после, вернувшись в Москву и прочитав в «Литературной газете» диалог известного критика-литературоведа с известным педагогом (диалог был посвящен именно этому вопросу – нужно ли сельчан так активно приобщать к разным видам искусства?), вдруг устыдилась. За себя и немного за критика. За всех тех, кто считает: кому-то от роду положены высокие радости, кому-то – нет. Равные возможности – значит, равные.

И все-таки проблема здесь была. Но, как после выяснилось, совсем другая.

Разумеется, я не пыталась выяснить, кем хочет стать Леночка – мала она для таких разговоров. Но мне хотелось понять, как смыкается ее будущее с нынешним днем.

Да, конечно же, занятия искусством помогают развитию, соглашалась я, и, может, даже взрыву духовных, эстетических потребностей. Но и запросы какие рождаются при этом! Как быть с ними?

Вновь возвращаюсь к диалогу в «Литгазете». Педагог ратовал за «игру возможностей и способностей», литературовед возвращал его на грешную землю: не лучше ли в деревне думать о том, чтобы дать людям больше хлеба, молока и мяса?! Педагог говорил о всестороннем развитии личности – критик остерегался, что сельские парнишки и девчонки кинутся к мольбертам и роялям, возомнят себя Рафаэлями, Моцартами. Критик волновался: где мы сможем тогда «подхарчиться»?

Как по-разному смотрятся одни и те же явления извне и изнутри! В Бессоновке расхолаживающего влияния искусства никто не боялся.

Лазарева сразу согласилась со мной лишь в одном – программы нынешних музыкальных школ нацелены на тех, кто после восьми лет пойдет в училище, а то и в консерваторию. Учреждениям культуры, по ее мнению, надо как-то дифференцировать занимающихся в музыкальных восьмилетках и иметь какой-то массовый вариант программы. Для общего развития. А в остальном... Нет, педагогам все эти занятия не только не внушают тревоги, но кажутся вполне естественными.

В беседе с Гориным я тоже задела эту проблему – видно, затем, чтобы окончательно убедиться: не стоит бояться «переразвить» сельских ребятишек.

– Вот, Василий Яковлевич, видите, ваши выпускники все больше к искусству тянутся, – не без «подковырки» говорила, вызывая на спор. – Трое поступили в последние годы в музыкальные заведения, четверо подались в хореографию, двое стали художниками-профессионалами.

Председатель отвечал:

– Не трагедия. Во-первых, работники культуры свои нам тоже нужны. Во-вторых, уж коли перерастут наши, сельские, возможности, сочтем по-государственному: талант – дело редкое и, значит, всенародное. Из наших мест еще граф Шереметев певчих, актеров набирал и в столицы увозил. Насильно мил не будешь.

Не силой и не путем сужения возможностей человека собирается двигать вперед родной колхоз умный председатель. Пусть разовьется личность, да в полную силу, в полную меру. А после из всего прекрасного на свете выберет свою землю – тогда и жди работы, жди отдачи!

И посоветовал:

– А вы посмотрите, как живут люди. Те, что с запросами. У нас ведь много таких, окончивших все эти школы – художественные и музыкальные. Чувствуют ли себя неудовлетворенными, несчастными?

Так я и решила: кое с кем из них, вчерашних школьников, познакомиться и поговорить. Кое с кем из их родителей. Чтобы понять, как отозвалось в современном селе массовое приобщение к искусству.

ШЕСТОЙ ДЕНЬ

Без «комплексов»

Пожалуй, больше, чем все теоретические рассуждения о «пользе прекрасного», меня убедил случайный разговор с одним из колхозных специалистов, отцом двух детей. Разговор доверительный – «не для печати», поэтому фамилию своего собеседника назвать не имею права.

– Вы знаете, какую отцовскую задачу я ставил перед собой, когда родился первенец? Вырастить сына человеком... уверенным в себе. До сих пор не могу забыть свою юность. Попав в институт, не мог преодолеть какого-то странного чувства второсортности. Нравится девушка, а подойти не могу – она «городская». Приду в парикмахерскую – стесняюсь сам себя, чем-то неуловимо отличаюсь от харьковчан. И костюм, и обувь – «те», а скованность выдает, напряженное выражение лица, робость. Впрочем, все это описали замечательные «деревенские» писатели Василий Белов, Валентин Распутин.

Мой собеседник вел речь о том «сельском комплексе», который родился не сейчас – в те времена, когда за работу с колхозниками расплачивались палочками в ведомости, когда в шестнадцать лет деревенским ребятам не давали паспортов, чтобы не подались из села в город.

Рос мой мальчишка. Ждал я той поры, когда наступит время «внушать» ему чувство достоинства. Пригляделся... А необходимости нет.

И как ни странно, отношу это в основном на счет... самодеятельности. Сын мой в танцевальном ансамбле занимался. То здесь выступает, то в область едет. Все время на людях, все время среди людей. И красота вокруг, и почет окружает.

Свободный внутренне вырос парень. Ему что город, что село – везде такому хорошо.

Отложил я свои «нотации». Колхоз мою работу выполнил, разделался с «комплексом сельской неполноценности».

«Что-то красивое...»

Утром я познакомилась с оператором машинного доения Любой Бовди. Я выделила ее из других тружениц МТФ еще раньше, в тот первый раз, когда была здесь с классом, с девятиклассницами.

Какая-то удивительная праздничность отличала молодую женщину. Она не натягивала на себя резинового фартука, дойку провела в светло-бежевом льняном халатике, и после работы он остался таким же чистым, как был. На воротничке халата были вышиты цветочки – не то гвоздички, не то фиалочки, вышиты вручную, с явным желанием украсить и без того красивую одежду.

Когда за доярками приехал автобус – отвезти всех на обед, я снова залюбовалась Любой. Худенькая, стройная, она вышла к машине словно бы не с фермы, не после трех-четырехчасовой дойки, а из парикмахерского салона или из ателье. Подкрашены губы и ресницы, на голове меховая шапка, пальто с пушистым меховым воротником, на ногах сапожки на каблуке.

Что я узнала о Любе? Что работает она хорошо и вообще «очень перспективная» в своем деле. Что кончила она местную школу лет пять назад. В ту пору вся система эстетического и художественного воспитания, конечно, еще не обрела нынешней своей завершенности, но уже и живописью Люба интересовалась, и музыкой занималась.

– И что, – спрашиваю я, – захотелось прийти именно сюда, на ферму?

– Нет, – смеется Люба. – Я и думать никогда не думала, что буду доить коров. Тянуло... к чему-то красивому.

Люба поехала в Белгород, окончила училище декораторов-цветоводов. И работала по специальности, украшала цветами областной центр.

Но жизнь вносит свои коррективы в жизненные планы. И подчас приходится выбирать не из того, что хочется, а из того, что она, эта самая жизнь, предлагает.

Люба вышла замуж. В областном центре нужно было бы годы перебиваться в общежитиях, а здесь их с мужем ждал родительский дом.

– Правда, недостроенный, достраиваем мы сами. Деньги сами зарабатываем. Муж тоже пошел на ферму работать. Здесь в конце года мы сразу получаем крупную сумму.

Рассказывая о своем доме, Люба загорается:

– И шторы купили красивые. И мебель уже кой-какая есть, обои подберем, покрасим. Так приятно все для себя делать самим и своими руками.

Я пытаюсь выяснить, на что еще уходит тот запас, что получен в школе. Спрашиваю, не считает ли, что зря в юности приобщалась к музыке, живописи?

Люба удивляется: как же, мол, без этого? Они с мужем в колхозном хоре, и это все очень важно. Без этого было бы жить просто скучно.

Вечер у Чурсиных

А вечером организатор внеклассной работы Ирина Николаевна Коротченко обещала меня повести в «обычную молодую семью». «К моим друзьям зайдем на часок», – сказала молодая учительница.

Мы идем с ней к одному из тех первых домов городского типа, которые здесь почему-то именуют общежитием (не коттедж, конечно, но и не общежитие – каждая семья имеет полноценную отдельную квартиру).

И та, в которую мы пришли, была похожа на все однокомнатные квартиры, которые я видела и в Москве, и в других городах. Большая кухня, хорошая комната. Приметы лаконичного молодежного уюта. Шторы в полоску, салфеточки, керамические вазочки, чашки. Из дорогих вещей – только радиосистема.

Музыка – как нынче без нее! Сначала она идет тихо, фоном, сразу ясно – здесь привыкли под нее жить и работать. После громко и чисто звучат для нас записи: классический джаз, итальянская эстрада, песни в исполнении Аллы Пугачевой.

Честно сказать, пришли мы не очень удачно. Не было хозяйки – она внезапно уехала в областной центр по делам. Светлана (а точнее – Светлана Филипповна) – учительница, историк. Педагог молодой, но уже имеющий авторитет и у ребят, и у коллег-учителей. Муж, Виктор Михайлович Чурсин, работает в колхозе электриком.

Но кто знает, может быть, при Светлане мы не услышали бы романтическую историю любви, которая свела двух людей, а она тоже важна для понимания уровня личности того человека, который нас принимал. Светлана училась тогда в педучилище и приехала на свою первую практику в школу, Виктор же был десятиклассником. Между учителем, даже если он совсем молодой, и учеником – дистанция огромного размера, каково было ее преодолевать?

Виктор рассказывает нам, как скучал по Бессоновке и по Светлане, когда служил в армии. Служил-то он на Севере, где от снега белым-бело, а во сне ему снились заросли сирени, снилась Бессоновка. Одолевали весенние запахи и соловьиные трели.

Надо отметить, что встречал нас, нежданных гостей, молодой хозяин привычно и по-современному. Когда мы пришли, был он дома с товарищем, инструктором-методистом по спорту Сережей Козловым. Видно, разговаривали, слушали музыку. Для нас быстро организовали чайный стол. Ничего другого не предлагали не только потому, что пришли женщины, а просто не держали – не заведено. Это ощущалось без пояснений. Виктор красиво, умело нарезал сыр и хлеб, подал варенье из рябины. Сразу видно было, что здесь супруги не делят обязанности, это раз. И во-вторых, гости бывают в доме часто. И это, как говорится, не проблема. Так и оказалось.

– У нас со Светой детей пока нет, а музыка есть, – смеется Виктор. – Даже цветомузыка, сам соорудил. Чуть что, все к нам и сбегаются. Посидим, послушаем новые записи, потанцуем, попоем.

– Без горячительного?

Виктор поначалу, мне показалось, даже не понял.

– А, водка? Не тянет. Нет... В основном приходят свои ребята, из школы педагоги и с работы моей. А у нас, в группе электрики... Ну все интеллигенты.

«Все интеллигенты»... Мне вспомнилось, что примерно в той же тональности – легкая гордость плюс уверенность – именно это выражение употребил в разговоре со мной председатель. Узнав, что я еще не добралась до свинокомплекса, он сказал:

– Вам бы понравилось. У нас ведь там все интеллигенты работают. После школы приходят.

Если тут и там возникают на производстве «гнезда» таких вот умных, действительно интеллигентных людей – ведь это хорошо!

А я между тем расспрашиваю Виктора о том, о сем. Сколько зарабатывает? По здешним понятиям не так и много – до 200 рублей в месяц. Мог бы сесть, скажем, на комбайн и заработать больше? Мог бы. Но пока денег хватает. Все, что надо, имеют, больше – ни к чему.

В отношении к жизни – никаких потребительских мотивов. И все-таки, а что это значит – «все есть»?

Есть небольшой огородик, подспорье в хозяйстве и так, чтобы отдохнуть, покопаться. Когда весной цветут липы – такая благодать! Если надо куда поехать, колхоз всегда даст путевки, льготные и бесплатные. Ну, а на пленки, книги и одежду двух зарплат вполне хватает.

Работа электрика Виктору больше всего нравится своей нестандартностью. Объем дел все растет. Построили в колхозе ферму – надо электрифицировать. Сколько здесь всегда возможностей сделать лучше, быстрее, умнее, неожиданнее, экономнее!

Виктор рассказывает, как дружно электрики провели ревизию насосной станции, как ремонтировали двигатели отопления – трудная зима прошла без сюрпризов. А еще монтаж линий, оборудование сеялок... На технику приходит электронная «начинка», так что его профессия – самая-самая перспективная. Любая работа – всегда сначала загадка для головы, а после задача для рук. Дело свое сам выбрал и ни на какое не променяет.

Да и коллектив сложился отличный. Много молодежи. Виктора выбрали электрики своим комсоргом. Старается относиться к своим обязанностям неформально, и это очень даже интересно.

Мне не надо было спрашивать, чем Виктор увлечен еще, кроме работы. Музыкой! Конечно же, музыкой! Кстати, я вспомнила, что видела его на концерте, на отчетном собрании – он выступал в составе вокально-инструментального ансамбля.

Виктор, как и многие его сверстники, одновременно с общеобразовательной школой окончил в Бессоновке и музыкальную.

– Говорят, есть некоторые способности, была даже проблема: не пойти ли в музучилище, – рассказывает Чурсин.

Выбрал профессию «обычную», но музыка не ушла.

– Виктор, есть возможность не только слышать, но и видеть то, что хочется? Здесь?

– Ну, как у всех. Что-то видишь. Чего-то – нет.

Виктор перечисляет концерты, на какие колхоз закупал билеты и возил бессоновцев в Белгород и Харьков. Пугачева и Ротару, Боярский и Жанна Бичевская, Лещенко, «Самоцветы», «Земляне»...

Но главное для Виктора – это иметь возможность самому играть. А эта возможность есть.

– Вы видели нашу технику во Дворце? – спрашивает он.

Сознаюсь, что не очень понимаю. Тогда он мне пытается объяснить, чем хороша стереосистема «Регент» и для чего нужна еще другая – «Венец». И как это здорово, что колхоз приобрел современный электроорган, который стоит восемь тысяч.

Виктор подобрал в ансамбль ребят из школы (большинство из седьмого фортепьянного класса), и вот все свободное время проводят в репетициях.

– Без этого, кажется, просто не мог бы жить.

Я шла в гостиницу по синему ночному снегу. От дома Виктора она близко. Не успела толком глотнуть зимнего воздуха, задержалась у двери – подышать перед сном и подумать.

Над головой забытое звездное небо. Луна в радужных, «морозных» кольцах.

И мысли идут ясные, отчетливые.

Правы учителя, прав председатель: коли появилась возможность дать людям прекрасное, приблизить его – надо это делать. Не стоит бояться, что все возомнят себя Моцартами. Духовные порывы гигантской силы – редкость.

А художественное воспитание сказывается прежде всего в сфере быта, как у Любы Бовди. Разве это не творчество – сделать свой дом нестандартным, удобным, красивым?

Ни Люба, ни Виктор не будут жить как придется, не потерпят бытового бескультурья у себя дома, в своей семье.

А разве не отразится это на качестве труда?

Вспомнился Виктор. Высокий, в толстом шерстяном светлом свитере, с хорошим и умным лицом. Такой «качественно» живет – и в работе он должен быть вдумчивым, обязательным, собранным. Такому всегда можно доверить самое сложное дело – сделает по «законам красоты».

Значит, не зря она действует, школа искусств. Значит, нужна здесь.

СЕДЬМОЙ ДЕНЬ

Люда Шинкарева ставит вопрос

Так уж вышло, что этот день до предела заострил одну из важнейших проблем воспитания – проблему реализации творческого начала в человеке. И он же подсказал пути ее решения.

Сначала я встретилась с девочками, осваивающими специальность свиноводов – массовую животноводческую профессию, столь нужную в Бессоновке и соответствующую профилю хозяйства.

Все было примерно так же, как с поездкой на молочную ферму. Снова бригадный автобус, снова фигурки, стекающиеся к нему поутру со всех сторон села. Но на сей раз мои спутницы – десятиклассницы. Видно, год в эту пору стоит многих. Трудный возраст совсем позади, девушки серьезны, просты, открыты. Взрослые люди. Две подруги, как я узнала, уже создали семьи, вышли замуж. Дружно сели в автобус, затянули песни – их много, общих и туристских, и местного сочинения, и тех, что разучиваются в хоре.

Занимались десятиклассницы интенсивно, не тратя времени на разговоры. А после не спешили по домам.

Говорить с ними было просто, легко.

Беседа шла в классе, после того как мы вернулись из цеха воспроизводства.

Свинокомплекс на меня произвел впечатление куда большее, чем молочно-товарная ферма. Та напоминала виденные раньше. А здесь...

Здесь можно было ходить между станками в сапогах или даже в туфельках: сухие дорожки посыпаны белой известкой, как, впрочем, и чуть наклонный пол в самих станках. В каждой выгородке умиротворенно посапывает чистая (чистая!) огромная свинья-мама, а невдалеке кучкой лежат на теплом подогреваемом коврике под лампой рефлектора крохотные поросята. По наклонному полу навоз скатывается в желобки между станками и тут же смывается водой. В редких случаях свиновод чистит пол скребками, насаженными на длинные палки. Пресловутый запах есть, но он не столь въедлив, как на прежних свинарниках. Свиноводство очень рентабельно, и поэтому зарплата свиновода, работающего смену – восемь часов, – очень высока, в среднем составляет 350 рублей.

Словом, работа вполне нормальная, такую можно предложить любому выпускнику школы.

Снова вопрос: освоив специальность, пойдут ли после школы на свинокомплекс? Девочки задумались.

После решила за всех ответить Люда Шинкарева.

– Школа вместе с колхозом, – говорит она, – готовит из нас грамотных, умелых свиноводов. Мы все знаем о животных, умеем ухаживать за ними, составлять рационы, выхаживать малышей.

Сначала нам боялись полностью доверить дело. Но этим летом вышло, что несколько свинарок заболели, а другие должны были поехать на экзамены. И вот нас позвали сюда на работу. По-настоящему трудились. И зарабатывали, как взрослые.

Ну, конечно, очень это все тревожно, когда отвечаешь за поросят, они такие хрупкие, беспомощные. Но физически совсем не трудно, и условия хорошие.

Все ли устраивает? Люди? Да, люди здесь очень приветливые, за свое дело переживают и нам помогали. «Только, – девушка хочет точнее сформулировать свои требования к труду свиновода, – только все... очень просто. Да, именно просто. – И уже твердо говорит: – Хочется творчества. Чтобы была трудная цель, и к ней идти. Чтобы в работе содержался момент поиска, разнообразия, красоты. Ведь нас десять лет учили думать».

Что я могу сказать девушке? Я ведь и сама всегда считаю, что самое большое счастье – знать «одной лишь думы власть». Удача, когда можешь реализоваться в своем деле, когда способности совпадают с устремлениями. В семнадцать лет и надо хотеть именно такого для себя!

На помощь пришла Надежда Яковлевна Власова:

– Вы знаете, сегодня к нам придет Григорий Семенович Походня. Воспользуемся этим, спросим у него, применительно ли слово, понятие «творчество» к труду свиновода. Вы его знаете, он лукавить не станет, поговорим обо всем откровенно.

Немного о том, кто на вопрос отвечает

Первый раз я увидела Григория Семеновича в зале на отчетном собрании. Темноголовый, черноглазый, он выделялся резкостью красок и черт да еще тем, как внимательно, «погруженно» слушал всех выступающих.

Мне показал его и редактор районной газеты «Знамя» Юрий Алексеевич Чубуков.

– Вон там, – кивнул на первый ряд сбоку, – сидит лауреат премии комсомола, начальник цеха воспроизводства на Чайках. Присмотрись при случае обязательно. Человек интересный. Ученый нового типа – не кабинетный. Кандидат биологических наук. Кстати, находится в творческом отпуске, пишет докторскую.

«Что ж, очень здорово!» – подумала я.

Я и просила Власову познакомить меня с Походней. Если, конечно, это не нарушит его личные планы.

– Да что вы, – сказала Надежда Яковлевна, – Григорий Семенович всегда готов помочь в любом деле. На свинокомплекс он все равно каждый день заходит. Сегодня здесь и десятиклассницы, и вы. Конечно же, он будет. У Григория Семеновича свои дети, еще маленькие, правда. Но он из самых активных наших родителей, для школы готов сделать все, что может.

Вот так вышло, что вопрос, которым десятиклассницы ответили на мой вопрос, я переадресовала специалисту, лучше знающему не только свиноводство, но и местные условия жизни, и девочек – с ними он проводил несколько плановых занятий по программе (по просьбе все той же Власовой).

Вблизи Григорий Семенович показался еще моложе, до сорока ему еще далеко. Сел за учительский стол, повторил:

– Так, значит, творческое ли дело – свиноводство? – Задумался. А после в черных – без дна – глазах появился азартный блеск.

Не побоюсь ответ назвать настоящей лекцией. Чувствовалась дисциплина ума, даже на слух была очевидна логика ответа. Видно было, что и проблема не совсем неожиданна: то ли уже ставили перед ним, то ли сам себе отвечал на подобный вопрос. Ну, а уж о владении материалом говорить не приходится. Здесь он был на высоте.

Я и не заметила, как прошли те полтора часа. Или два. Или того больше.

Ступени творчества

– Задумаемся, что же это такое – творческий труд? – так начал он. – Определения можно давать разные. Но имеется в виду всегда одно: труд, который захватывает, который приносит удовлетворение и радость. В принципе момент творчества, я уверен, есть в любом деле, а в нашем, животноводческом, больше, чем в каком-либо. Мы, люди, живые, имеем дело с живым – с организмом растущим, развивающимся, меняющимся день ото дня.

Есть один очень серьезный общественный предрассудок: деление труда на творческий и не творческий. Один вид деятельности, мол, сам по себе интересен, другой – скучен. Это отражается на престиже профессий. Работать в кино – это «о!». Работать на свиноферме... «у!». Но я бы делил все по-другому. Есть люди творческие, а есть – не приобретшие или растерявшие от лени и нелюбознательности этот прекрасный дар жизни. Так вот, первый и необходимый уровень творчества начинается с простого стремления сделать свою работу хорошо. Не просто как надо, а как только можно хорошо – отлично, блистательно.

Вы присмотритесь к нашим лучшим свинаркам. Все они выполняют одни и те же предписания. Надо кормить животное тем-то. И тем-то кормят. Но как по-разному! Как «обыгрывают» они этот самый положенный рацион, сколько у каждой секретов!

И вы знаете – это так захватывает. Бывает, зайду в свинарник, наблюдаю за работой оператора полчаса, а меня и не видят. Бывает и такое: уйдет свинарка в отпуск, а сама все на рабочее место приходит – как там, не распался налаженный ею порядок?

Второй уровень творчества, вторая его ступень – это когда человек выходит за рамки своих прямых обязанностей и хочет увидеть все дело в целом и что-то изменить в нем к лучшему.

В человеке таком сильно гражданское начало. Трудится он не за страх, не за деньги, а просто хочется ему что-то еще дать людям. Кроме того, что по должности положено. Я думаю, что таких людей много, их большинство. Не из хвастовства, а ради истины скажу, что и во мне это начало есть. Здесь важно, чтобы зерно упало на хорошую почву. Не поймут тебя окружающие или начальство, и закрепится извечное «моя хата с краю». Сам-то я в институте никогда не думал заниматься свиноводством, науки о свиньях и не ведал. Просто так вышло. Приехал сюда на практику – понравилось то, что любая удачная мысль подхватывается. Увидел в хозяйстве огромный пробел: откорм налажен, а воспроизводство ведется по старинке. Решил кое-что улучшить здесь. Одно дело потянуло сотни других, одна мысль – еще многие. Так вот счастливо и «увяз».

Возможностей для усовершенствования везде много. Вот посмотрите. Наука рекомендовала делать для свиноматок станки размером 120 на 215 сантиметров. В такой загородке свиноматка поворачивалась, давила поросят – они же крохотные и хрупкие. Уменьшили станки, сделали скобу, под которую поросята подлазят и которая мешает свинье двигаться. Резко увеличилась сохранность стада, высвободили часть производственных площадей. То есть, не строя новых помещений, стали получать мы больший приплод, увеличивать свинопоголовье. Каждый станок стал для колхоза стоить на сто рублей меньше. Тысячи, сотни тысяч рублей мы смогли дать хозяйству благодаря небольшим усовершенствованиям.

Другой пример: раньше стали отнимать от свиноматки поросят. Я вам об этом говорил на занятиях. Тоже – выгода. Тоже – экономия. А за всем этим и поиски, и эксперименты. И творчество в его высоком значении.

Долгое время меня не оставляло удивление во всех этих случаях: как же раньше об этом люди не подумали, почему не сделали – ведь решение близко вроде бы? Чуть подумай, поищи, проверь – и вот оно. На этом недоумении я нечаянно и «въехал» в науку. Сначала опубликовал одну статью в специальном журнале – хотелось, чтобы и другие люди знали, как работать лучше и легче, после – другую.

Когда близлежащие резервы были исчерпаны, захотелось копать дальше, задумался о том, как рациональнее поставить искусственное осеменение. Почувствовал, что не хватает уже моих институтских знаний, появилась настойчивая необходимость учиться дальше. Благо, публикации были, я и отправился в Москву.

Меня, человека от дела, приняли особенно внимательно. Известный академик говорил со мной два часа при первом знакомстве. Знал он, конечно, во много раз больше меня, но говорили мы с ним все же на одном языке: одни и те же проблемы волновали нас. Словом, понимание полное. Стал я готовиться к экзаменам. Особенно трудновато было вспомнить немецкий. Но в аспирантуру заочную поступил.

Диссертация мне далась нетрудно. Я твердо знал, какой практический результат мне нужен от всех моих теоретических поисков. Материал экспериментов уже был. Вы, наверное, слышали, что оформить работу труднее подчас, чем защитить. Так оно было и для меня. Поставил перед собой цель: в день делать две странички, не меньше. Случались дни, когда просто не было минуты сесть за работу, когда в свинарнике, в цехе приходилось быть до глубокой ночи – наверстывал после.

Защита прошла хорошо.

Не скрою, меня звали на научную работу, в исследовательский институт. Не потому, что я такой нужный. Нужны мои знания, мой практический опыт. Как говорил мне один «советчик» из научного центра, на моем багаже целая лаборатория может существовать годы, а уж мне – до пенсии их хватит.

Но мне вовсе не нужно «доживать» до пенсии. И я не собираюсь отрываться от источников моих замыслов – от этого самого цеха воспроизводства свинопоголовья.

Причем мне не хотелось, чтобы вы думали, что наукой я занимаюсь «доморощенной». Нет. Исследования провожу на уровне клетки. Морфология, биохимия, органическая химия – дисциплины, с которыми имею дело, вполне «тонкие».

К чему все это я рассказал вам? Не для саморекламы. Просто, чтобы доказать простую, для меня абсолютно ясную мысль: творчество – это прежде всего расширение горизонтов самого человека, это его естественное восхождение от простого к сложному, это нормальный путь развития, не требующий «крутых поворотов». Работать надо, и творческий импульс возникнет. Нет труда – не будет и творчества.

Мы еще долго сидели в классе на Чайках (так называется место неподалеку от Бессоновки, где расположился цех воспроизводства, так зовется и сама эта ферма для молодняка).

Девочки задавали вопросы. Интересно, что вопросы эти на сей раз не касались «будущего вообще». Десятиклассницы выясняли конкретные детали конкретной человеческой судьбы, конкретного мировоззрения, мироощущения.

Походня был очень искренен, откровенен, ему верилось до конца. И это была лучшая беседа о выборе профессии, какую мне когда-либо приходилось слышать.

Если бы бессоновские учителя и руководители колхоза были склонны к излишней отчетности, в какой-либо из своих документов они с полным правом могли бы включить в графу «профориентация» и это «мероприятие». Но в том-то и дело, что такая отчетность здесь никому не нужна, а подобной беседой никого здесь не удивишь. Просто старший делится своим опытом с младшими. И это не только разговор о профессии – разговор о жизни вообще, о каких-то самых основополагающих ее принципах. Разговор, который выходил за рамки любого запланированного мероприятия. Так отец может беседовать с детьми, так старший брат делится мыслями с младшими своими братьями и сестрами.

Григорий Семенович попрощался, сел в свою машину. Она еще побуксовала на скользкой, заледеневшей улице и скрылась вдали. Походню ждали заботы: и диссертация, и собственная семья, и собственные дети.

А девочки долго в тот вечер не могли расстаться. Пищи для сердца и ума было больше чем достаточно. Обсуждали, спорили, пересматривали свои взгляды, отстаивали прежние.

Задумались. В этом возрасте так важно вовремя задуматься всерьез.

ВОСЬМОЙ ДЕНЬ

Главное – то, что в душе

Вот и пришла пора прощаться с Бессоновкой...

В ночной темноте, точнее ранним-преранним утром, зажигаются окна председательского кабинета. В семь часов уже «наряд» – ежедневная планерка, которую Горин проводит в очередь с главными специалистами, а еще раньше, в шесть, он уже, как часы, на месте. Надо спланировать день, подумать в тишине. В это же время приходят в правление те, кому надо срочно поговорить с Василием Яковлевичем по личным или рабочим делам. И так – из года в год.

Я, хоть и встала рано, в правление не пошла. С председателем попрощалась накануне. Вечером к нему нагрянули журналисты, он беседовал с корреспондентом центральной газеты, и я попросила разрешения принять участие в разговоре.

Речь шла все о том же – каковы нынче рычаги общественной активности» как сделать каждого колхозника рачительным и умным хозяином земли. Сам Горин, как всегда, сформулировал эту задачу образно и точно. Рассказав, как еще мальчишкой получил выволочку от дяди за то, что ударил кнутом лошадь, он говорил:

– Вот так бы к земле, к поросенку, к трактору, к станку в ремонтных мастерских относились – как настоящий крестьянин к лошади относился, а? Чтобы и берегли, и боль чувствовали. Понимали – свое это. Наше.

Пути к этому? Организация труда, конечно же, должна быть соответствующей пробуждающей заинтересованность. В колхозе имени Фрунзе много лет назад появились первые хозрасчетные звенья. И уже много лет труженики соотносят свой труд, конечный его результат и заработную плату. Рачительность – это прекрасно. Но ее одной мало, чтобы сказать: вот человек, который нынче на земле нужен.

Горин приводит факты: заработает иной передовик тридцать – сорок тысяч, положит на книжку – и спадает трудовой пыл.