Текст книги "Юность Бессоновки"

Автор книги: Инна Кошелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Кому ты делаешь свой подарок? – спрашивала то одного, то другого ученика учительница.

– Папе. Мой папа, – рассказала Ира, – служил в армии, был пограничником. А теперь он механизатор. Он всегда получает вымпел на жатве. Сейчас папа ремонтирует комбайн в колхозных мастерских.

– И ты, Федя, расскажи нам о своем дедушке.

– Мой дедушка совсем не старый. В войне он не участвовал и даже бомбежки помнит плохо, был маленьким. Он токарь. Я был у него в мастерской, видел станок и как на нем работают. Дедушка получил премию, очень много денег. И купил мне сразу велосипед и футбольный мяч. Не в день рождения, а просто так.

– Мой брат учится в нашей школе, – вызвался рассказать еще один мальчик. – Он взрослый уже, его вызывали в военкомат. Когда он после армии вернется, то станет садоводом. Его колхоз, наверное, пошлет учиться и даст стипендию, потому что у брата нет троек.

– А мне хочется подарить эту открытку своему дяде. Он мамин брат. Работает на ферме, и все его уважают, потому что все животные у него всегда чистые. Мы раньше жили в другом месте, а дядя позвал нас в этот колхоз. Мама говорит: наконец-то мы по-настоящему зажили.

Жизнь, в ее многообразии, со всеми разнонаправленными влияниями, всегда просачивается во все щели. Разве не говорят ребята о своих близких и о жизни семьи друг с другом после уроков, на переменах? А здесь для жизни – большой, общеколхозной – просто не забывают открыть дверь, и она входит в класс. И сама по себе воспитывает, направляет, показывает. Так сумели устроить ее взрослые. И тем самым труженики облегчили задачу педагогическому коллективу.

Итак, труду учат ребят на практике (вспомним детский сад «Улыбка», вспомним результаты работы школьной ученической бригады, о которых шла речь на отчетном колхозном собрании). У меня было много возможностей убедиться – учат. Обосновывают ценность труда теоретически, пример тому уроки, проведенные в этот день (а сколько всего их!). Это дает результаты.

Я не раз убеждалась, что бессоновские ребята – настоящие труженики. Уверена, придет кто-то из них в город – не подкачает, на любом месте докажет свое трудолюбие и ответственность. Останется в родном селе – тем более здесь все знакомо и привычно.

И все-таки... Все-таки какие-то штрихи, какие-то случайные впечатления мешали мне самой себе сказать: в этом вопросе здесь полный порядок. Что это я вспоминаю все какие-то «царапающие» мелочи? Мелочи-то – мелочи... Но за ними проблема. Возможно, одна из самых серьезных сейчас в селе. Кстати, перебирая записи, пойму, что именно эта проблема беспокоит и Василия Яковлевича Горина – не случайно не раз говорил о ней. Какая проблема?

...Вспоминаю, как ехала с девятиклассницами на молочную ферму. У входа на МТФ шофер вдруг отказался открывать дверь.

– Не выпущу, пока семечки не уберете, – сказал он не слишком смутившимся девчатам. – Кто налузгал-то? Кто вот так – прямо на пол?

Виновниц не выдали. Неохотно скопом подобрали шелуху с сиденья и пола.

– Вместо того чтобы помыть машину, шторки развесить, такое устраиваете, – ворчал водитель. – Это свою, школьную машину так не любить...

Он был прав. И мог бы добавить, что если бы автобус был бы не школьным – колхозным, то все равно свой, о каком положено заботиться, печься.

Другой пример на ту же «тему».

Во время перерыва вместе с животноводами практиканты-старшеклассники идут в колхозную столовую. Все здесь задумано и сделано прекрасно: новое чистое помещение, прекрасное оборудование, удобные гигиеничные столы с пластиковым покрытием – все, что закупил и поставил колхоз. Обеды тоже сытны, вкусны (да еще и бесплатны). Одно режет глаза: ножей нет, вилки и ложки алюминиевые, которые, кажется, промыть никогда нельзя. Но хуже всего, что тарелок для хлеба вообще не положено. Хлеб кладут все прямо на стол. Недоеденные куски, крошки, общее ощущение неопрятности и беспорядка. Я смотрела на девушек и ребят, думая вот о чем: дома и в школе они все едят совсем в другой обстановке. В домах, где мне приходилось бывать, – и скатерти, и салфеточки, а уж ножи – непременно – словом, нормальная, современная культура быта. И в школе на уроках труда они учились сервировке, а в школе искусств и того больше – думали о природе красоты.

Почему у ребят и девушек не возникает такого простого и легко осуществимого желания – навести здесь порядок?

Не дорабатывает школа? Вроде нет. Система трудового воспитания широка и продуманна. Не дорабатывает колхоз? Ну уж нет! Скорее перерабатывает. Председатель и правление, неустанно думая о трудовой смене, то и дело подбрасывают школьникам то одно, то другое дело. Родители? Да они же все люди трудовые!

Впрочем, дело-то ведь здесь не в лени, не в отторжении труда и усилия как такового. Бессоновские ребята подвижны, легки на подъем. А в том, что не возникает мотива, побуждения, импульса к этому труду.

Может, в душах живет извечное деление на «мое» и «наше», может, перешло оно к детям от старших? Не исключено. Есть скорее всего здесь родительская вина. Малыш видит, как отец чистит, «вылизывает» свой двор и выбрасывает консервные банки в ближайший овражек или в пруд. Такое случается. Да ведь и сам факт существования столовой без тарелок для хлеба и ножей именно тому подтверждение: «наше» пока не «мое»!

И все же проблема «мое» и «наше» стоит сегодня совсем в иной плоскости, «читается» иначе, чем вчера. Высокий уровень материального бытия снял самый простой, примитивный ее аспект. Ни родители школьников, ни сами они тем более не нацелены на то, чтобы «нажиться» за счет общественного добра; изловчиться, стащить, украсть – эти понятия уходят из жизни, оставляя такие нелепые следы, как отсутствие ножей в столовой (их не приобретают «на всякий случай», по старинке, не задумываясь о тех изменениях в психологии, которые произошли).

Еще лет двадцать назад здесь, в Бессоновке, господствовали именно такие нравы: все, что плохо лежит, – тащи в свой дом, на себя трудись с душой, на колхоз – с ленцой. Не позавидуешь педагогам, работавшим в той атмосфере.

Не так давно мне пришлось побывать в поселке крупного консервного завода, где к несунам привыкли. Больше того, мелкие хищения здесь стали приметой обычного быта. И начальник цеха, если ему надо, скажем, чтобы рабочие вышли поработать в субботу, прилюдно обещает всем: «Дам по литру масла». Морковь, лук, томат – все на столах с завода.

Я попала тогда на урок обществоведения в девятый класс поселковой школы. Педагог рассказывал о государственной, общенародной собственности, о святом и бережном к ней отношении. А я смотрела на лица ребят, сидевших от меня сбоку и чуть позади. Такие были у них глаза, у тех двух юношей. Насмешливые, ни во что не верящие ребята. Они уже приняли решение: не верить высоким словам и работать всегда и всюду только на себя.

Думаю, примерно так же формировались те бессоновские ребята прошлых поколений, которые видели: в колхозе много не заработаешь, а жить легче тем, кто «гребет под себя». И много же надо было перестроить, чтобы покончить с таким настроением, перестроить реально, в самой жизни: на производстве, в сфере производственных отношений.

Итак, главное позади. И чтобы совсем преодолеть давнюю и трудную проблему, преодолеть разделение труда на труд «для себя» и труд «для всех», осталось сделать последний шаг: не только понять, но и душой принять мысль об ответственности за весь колхоз, за все дела в нем. Ощутить личную ответственность за общественное. Шаг необходимый и нелегкий. Для воспитателей самый главный – воспитать хозяйское отношение к жизни, так ведь стоит задача. О ней разговор впереди.

«Если ты отец»

Мне не раз рассказывали о том, что председатель может спросить любого труженика колхоза – от главного специалиста до рядового полевода или животновода, давно ли тот бывал в школе, кого себе присмотрел на смену, с кем работает, «за чью душу» борется?

«Если ты отец»... «Если ты мать»... Василий Яковлевич Горин постоянно стремится направить горячие родительские чувства из русла чрезмерной и подчас неразумной привязанности к собственному чаду в русло заботы о школе, о воспитании всех ребят. Каждому предлагает внести свою лепту в это важнейшее дело.

Да, школа и сегодня вносит вклад в общеколхозные успехи. Хозяйственные ее успехи весомы. Но главное здесь все-таки в том, что бессоновская десятилетка является кузницей местных кадров. Местных – значит, самых надежных, самых умелых, самых приспособленных трудиться на этой земле.

Грядущие качественные сдвиги председатель прямо связывает с нынешними школьниками. Заботясь о материальной стороне воспитания, колхоз «не откупается» от других, не менее важных воспитательных забот. Многое здесь труженики берут на себя. Чуть было не написала: многое делят со школой. В том-то и дело, что не «делят». Берут на себя, считая своей естественной родительской обязанностью.

Не одного «представителя колхоза», не одного родителя встретила я в тот день в школе. Увидела здесь бригадира токарей из центральных колхозных мастерских Геннадия Ивановича Гапоненко.

Сначала подумала, что пришел, потому что «вызывали», – знала уже, что учатся здесь две его дочки (кстати, младшая была с ним рядом, жалась к отцу худенькая второклассница, счастливо держала его за руку).

Но предположения мои оказались неверными. Гапоненко направлялся в школьные мастерские. Здесь мальчики с четвертого по восьмой класс занимаются по программе техническим трудом. Преподаватель труда Виктор Евгеньевич Гурьев сразу же передал бразды правления Гапоненко. Уроки закончились, и Геннадий Иванович пришел в мастерские, чтобы вести кружок.

Ребята не заставили себя ждать. Некоторые уже успели пообедать и стояли за станками, другие подходили к мастеру, чтобы получить задание.

– А как же ваша бригада? Взрослая-то? – спрашиваю я.

– Ну, они знают, что я иду к нашим мальчишкам. Поработают эти два часа без меня и за меня. Важнее школы – дела нет.

«Важнее дела нет». Гапоненко взялся вести кружок не без дальнего прицела. В колхозных мастерских существует «проблема станочников», кадров не хватает.

Кадровая проблема – одна из очень острых. Не случайно о ней говорил Горин на съезде. Да и в каждой беседе со мной не уставал повторять: все будет путем, все наладится, когда сложатся прочные местные кадры – с корнями, с традициями, привязанные к этому краю.

– Нынче кадры вам хорошие на тарелочке не поднесут. Нужны иногда годы, чтобы их подготовить. Идите в школу. Присматривайтесь. Убеждайте, что лучше вашего труда нет. Приучайте. Приводите на рабочее место – требую от специалистов. Они же – родители. Те самые, что будут печалиться, если опустеет сельский дом и замаячит перед ними одинокая старость. Помогайте друг другу. Ты убеди его Маню, он – твоего Ваню не спешить, присмотреться, попробовать сельский труд. Вдруг понравится?

Этим и занимается, по сути, Геннадий Иванович, приходя каждую среду сюда.

Помимо всей четко отработанной системы, помимо всех ступеней профориентации, нужно и это: непосредственный импульс от старшего к младшему, личное воздействие нынешнего колхозного труженика на тех, кто придет в хозяйство через год и через несколько лет.

Гапоненко работает не с выпускниками, не с девятиклассниками даже. Он вербует смену с детских лет.

Вот стоят они, мальчишки в двенадцать-тринадцать-четырнадцать лет у станков в защитных очках, в рабочей спецовке, напряженно вглядываясь в деталь. Приносят своему учителю горячую втулку, вместе что-то измеряют, вместе обсуждают чертежи, и видно, что ничего на свете в этот миг нет для них интереснее.

– Геннадий Иванович, – спрашиваю я, – а что они делают? Чем вы сумели их так «зацепить»? Кружок ведь дело добровольное. Могли бы на улице бегать.

– Что вы! Их и после двух часов с трудом отсюда выпроваживаю. Ну, сначала я посмотрел, что мои младшие друзья могут, на что способны. Что можно сделать на этих школьных токарных станках. Работали по хоздоговору – болты и шайбы. Обрели точность – предложил им сделать... мини-трактор. На основе мотоцикла, мотор от него. Здесь такой трактор очень пригодится. Очень удобно обрабатывать пришкольный участок, расчищать близлежащую территорию.

Как загорелись мальчишки! Создать конструкцию не так и трудно, хотя пришлось головы поломать. Посидели, подумали, как и из чего делать. Но самое сложное: подогнать друг к другу узлы от разных механизмов. Здесь-то и нужно токарное мастерство. Вот и стали учиться. Шли от простого к сложному. Мальчишек подгоняло стремление создать что-то реальное, то, что можно увидеть и показать. Нужную вещь.

– Я прихожу в школу раз в неделю, – продолжает Гапоненко. – А в остальное время, бывает, ребята сами прибегают ко мне в мастерские. Мысль в голову пришла – поделиться. Или хоть постоять рядом со мной во время работы. Вижу, руки у них тоскуют. Думаю, что такие (а таких у меня человек шесть) когда-нибудь непременно придут в наши колхозные мастерские. Не завтра и не послезавтра. Через годы. Им и школу еще надо кончить, и армию отслужить, но приму их в свою бригаду с большой радостью!

Совет по коммунистическому воспитанию действует

Союз родителей и школы (то есть колхоза и школы) закреплен и организационно.

– О нашем совете по коммунистическому воспитанию слышали? – спрашивали меня в Бессоновке время от времени.

Председателем этого совета вот уже много лет является Василий Яковлевич Горин, его заместителем Валентина Николаевна Лазарева. Знала я, что совет этот действует и в нормальных, «спокойных» ситуациях, и в особых, тревожных случаях. К сожалению, на заседание совета мне не удалось попасть, не совпало с командировкой. Знакомилась с его деятельностью по протоколам.

В одном из них повестка дня значится так: «Отчеты начальников производственных участков о воспитании детей в семьях колхозников». Вот так: спрос не с педагогов (с них-то само собой), не с родителей (тем более!), а с руководителей хозяйственных звеньев.

На том – далеком уже – заседании речь шла конкретно о школьнике Юре. Тот Юра пропустил от осени до весны в общей сложности 113 уроков, плохо успевал по основным предметам.

Начальник участка сам побывал в семье Юры. Выяснил, что родители относятся к воспитанию безответственно, отец и мать выпивают. Мальчиком в основном занимается тетка, но не справляется с этой ношей.

Собравшиеся на совет спрашивали у начальника производственного подразделения, какие меры приняты были к родителям.

Кстати сказать, именно трудовой коллектив имеет в этом отношении куда больше реальных возможностей. Слова педагога не всегда действуют на тех, кто опустился, плохо ведет себя в быту. А руководство, правление колхоза, имеет реальные меры воздействия: скажем, лишить родителей годовой премии – а это крупные суммы. Потеря их весьма ощутима. Плохим воспитателям есть и помимо денег что терять. Льготные путевки в санатории и дома отдыха – тоже не для них. И туристические поездки «горят», если дома человек ведет себя недостойно и плохо воспитывает детей. В общественных местах и на работе с пьяницами и дебоширами уже давно покончено, а в семейной обстановке иные еще могут покуражиться. И здесь на них находит «укорот» совет.

Думается, сегодня такое вмешательство в «дела семейные» никому не покажется жестким или неуместным. В доме, где правит бутылка, кончается всякое воспитание, разрушается полностью родительская ответственность за растущего человека, и общество не может с этим мириться.

Как часто еще приходится сталкиваться с тем, что в цехе или на ферме знают «тихих», «домашних» пьяниц. Окружающие делают даже попытки защитить страдающих от попоек детей. Но душеспасительные разговоры на пьяниц, как известно, не действуют. Лишишь их премии – они и не заметят, десяткой меньше – десяткой больше. Вот если премия исчисляется в сотнях рублей или в тысячах... Подчас и горький пьяница задумается, пить или не пить. Так что у бессоновцев очень реальные рычаги воздействия. И опять-таки благодаря экономическим успехам, высокому материальному уровню жизни.

Другое заседание совета было посвящено тому вопросу, который меня особенно интересовал: профессиональной ориентации учащихся старших классов. И поворот темы был совершенно неожиданным.

Не захотели остаться работать в колхозе два парня-выпускника. Братья Филатовы. Оба – умелые трактористы, оба нужны хозяйству.

Собравшиеся «поднимали» одного за другим начальника щетиновской бригады, специалистов среднего звена. Вопросы задавались вполне конкретные: когда последний раз посещали школу? Кто последний раз беседовал с братьями? Кто их обучал? Как приучали к работе? В чем видится просчет? Какие выводы сделаны на будущее?

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ

Класс на ферме

О Надежде Яковлевне Власовой я уже слышала не раз. Похвалил ее Горин, перечисляя педагогов, которые особенно горячо и активно входят во все колхозные заботы. Тепло отозвалась секретарь партийной организации колхоза Валентина Павловна Карпенко. За нужное дело взялась и делает его очень интересно – таков был смысл сказанного. У Валентины Павловны дочь в школьном звене животноводов. Так что есть у партийного вожака взгляд на новое не только со стороны или сверху, но и изнутри: глазами девятиклассницы, входящей в производственную бригаду, имеет возможность посмотреть она на происходящее.

С Власовой сама я познакомилась накануне вечером, уже уходя из школы. Волосы цвета золотистой смолы, зеленоватые глаза. На молодом лице следы утомления – нелегкий рабочий день позади. Решили вместе: предварять рассказом поездку на ферму с учащимися не стоит. Лучше все сама посмотрю на месте.

– Приходите к автобусу утром. К подъезду школы. Отсюда и поедем все вместе на Бессоновский молочно-товарный комплекс.

У школьной бригады свой автобус. Получен как премия за отличную работу ученической бригады на ВДНХ. На нем мы и должны поехать на второй участок.

Ранним утром со всех сторон Бессоновки торопились к машине девичьи фигурки. Хоть и не доярка, хоть и «оператор машинного доения» называется та специальность, какой они решили овладеть в школе, а юноши в эту группу пока не идут. Бывает, в зрелые годы приходит на ферму мужчина, а в молодые... Нет, пока одни девочки занимали места в автобусе.

С интересом присматриваюсь: какая она, нынешняя сельчанка в шестнадцать лет? Как и предполагала: от городской девятиклассницы этих не отличить. Яркие вязаные шапочки, длинные шарфы, закрученные узлами на концах, вязаные яркие гетры. Несмотря на трескучий мороз, никаких пуховых платков, никаких валенок.

Плохо ли – хорошо ли, но мода нынче везде одинаковая, разносит мгновенно телевидение и эту вольную манеру – волосы из-под шапки, и даже движения, пластику, манеру смотреть вокруг, говорить.

Переговаривались девочки в автобусе мало. Не потому что стеснялись присутствия постороннего человека (то есть меня), а просто так в этом классе заведено. Именно в этом. Потому что, как сказала Надежда Яковлевна, у каждого класса словно бы своя душа. У этого, девятого, не простая и не открытая. В другой день в этом же автобусике я поеду с десятым «на Чайки» (на свиноферму), и небольшое пространство салона наполнится песнями – местными, туристскими, теми, что репетируют во Дворце. Может, возраст другой. Год в это время много значит, старшими пройден сложный отрезок и сделан естественный шаг к простоте и открытости. А эти... Эти мои спутницы старательно играли какую-то всем полюбившуюся роль, перебрасывались репликами замысловато-ироничными, отрывочными. «Ну, подруга, у тебя вовсе не третья сумка за год» (что означало – что именно третья). Или: «Мы не опаздываем?», «Буренка извинит». Внешне равнодушные, внутренним напряжением они были прикованы друг к другу плохо скрываемым интересом. Те отношения, в которые постороннему вход запрещен.

Пока мы едем, Надежда Яковлевна рассказывает мне, как непросто было ей взяться за новое дело, поставить обучение школьников массовым животноводческим специальностям. И не только потому, что многое пришлось менять ей в собственной жизни. До этого преподавала биологию в школе. Дело, конечно, тоже беспокойное (школа есть школа), но отлаженное. Организация производственного обучения поставила перед ней немало трудных задач. Можно было, конечно, пойти по пути наименьшего сопротивления. Давать теорию в школе, а на практику эпизодически привозить старшеклассниц на ферму. Но что бы это дало? Не имея рабочего места, не привыкнув к труженикам фермы, девочки чувствовали бы себя экскурсантками.

– Такое уже бывало. Я (еще как биолог) привезу ребят на комплекс, а они по углам жмутся.

Дело ставилось основательно, капитально. Вышла Власова на правление колхоза с просьбой – помочь создать классы прямо на фермах. Так, чтобы привозить учениц сюда на целый день, чтобы здесь и теорию «начитывать», здесь же и практические часы отрабатывать. И, что тоже не последнее, сближаться с производственным коллективом, узнавать все порядки, до самых мелких мелочей. Встали сразу другие организационные вопросы: транспорт, питание...

– Обедаем в эти дни не в школьной, а в колхозной столовой, вместе с животноводами – с мамами и папами, братьями, сестрами.

Через два года, по мнению Власовой, любая из девушек легко и удачливо сможет работать на ферме не только потому, что получит необходимую сумму знаний, но еще и потому, что будет чувствовать себя на ферме своей – все знакомо, и все знакомы.

– За лето на МТФ для нас сделали пристройку – класс. Небольшое помещение, но наше.

Колхоз помог. Проблемы, однако, на этом не кончились. Как преподавать? Есть учебник для 9—10-х классов. Называется «Основы животноводства». Но авторы предлагают материал для общего и пассивного знакомства с отраслью хозяйства. Мол, побывайте на ферме, посмотрите, как корова выглядит.

– А мы на правлении решили: после двух лет специалисты аттестуют ученика. И к этому времени он должен быть готов к самостоятельной работе на рабочем месте.

Профессиональных же знаний в учебнике не дается: ни как составить рацион, ни как работать с доильными аппаратами; ни правил техники безопасности в нем не найдешь.

– Пользуемся «Учебником мастера машинного доения». Еще один источник практических знаний и навыков – сами животноводы. Правление обязало доярок-специалистов, администраторов помогать нам во всем. Да, впрочем, они и без этого никогда не откажут – объяснят, покажут, расскажут. Сами – родители.

Между тем автобус наш уже пришел к месту назначения.

Мои язвительно-молчаливые спутницы привычно проходят через ферму в свой класс.

Обычные столы, несколько шкафов, стопки специальных книг.

Девушки переодеваются. На ноги сапоги, сверху платьиц – халаты, клеенчатые фартуки – и за работу. Прибывшая группа по плану начинает свой учебный день сегодня с дойки. Я иду следом за девушками в доильный зал.

Ферма, на которую мы приехали, поначалу меня несколько разочаровала. Не новая, тесноватая. Вероятно, после детского сада и школы я и здесь приготовилась увидеть «нечто». И вдруг... самая обычная. Но через несколько минут я поняла: «нечто» и здесь присутствовало. Если считать, что это «нечто» – предельная забота о людях.

Проходим между рядами коров. Власова предупреждает:

– Не бойтесь. Животные абсолютно все смирные. Даже высокоудойную корову сразу же выбраковывают, если пытается ударить или бодается. Девочки некоторые поначалу остерегались, дома у нас коров держат редко, а теперь и думать забыли.

В четырех траншеях работали четыре доярки. Коровы сами заходили в станки, открывая при движении вперед дверцы, которые за ними автоматически закрывались. Дояркам не надо было сидеть на корточках. Доильные аппараты они включали, работая удобно, на уровне глаз. Рядом шланг с теплой водой, которым предварительно обмывается вымя.

Ни кормить животных, ни убирать за ними, ни чистить их не входит теперь в обязанности доярок, а точнее – операторов машинного доения. Это дело скотников. Работа двухсменная. Первая смена с шести утра до двух, вторая с двух до десяти вечера. Животноводы могут теперь планировать свой день, как любой городской рабочий. Они ходят в кино, смотрят вечерние передачи по телевизору, ходят во Дворец культуры. Остается добавить, что за работу доярка получает в среднем 320—340 рублей в месяц, как иной руководитель крупного предприятия.

Девочки разошлись по траншеям, подменив доярок, ловко включились в дойку. Движения и быстры и привычны. Работа идет, ритм не нарушен. Можно выкроить время на беседу с Надеждой Яковлевной. Да и не только с ней.

Наставники

В пустом чистом классе, за стенами которого сразу же начинается иная, «взрослая», жизнь, мы сидим вдвоем с преподавателем. Минуты более близкого знакомства.

Надежда Яковлевна считает, что имеет полное право призывать девушек поработать на ферме после десятого класса. Сама начинала трудовую жизнь птичницей и вспоминает об этом с добрым чувством. Хотя разве сравнишь те условия работы и эти? Здесь у доярок остается столько свободного времени! Какая возможность интересно жить, продолжать учебу! А тогда крутились на ферме с утра до вечера. Сама она все же закончила сельхозтехникум, после – педагогический институт. И все это «на фоне некоторых трудностей»: сначала родительская семья, в которой четверо детей, после своя, в которой рос маленький сын.

И вот теперь новое дело, захватившее целиком.

Кроме того, что нормально поставлено обучение профессиям по программе, создано из школьниц звено животноводов, входящее в производственную бригаду.

– Сегодня в два часа дня не все девочки уедут с фермы. Двое останутся на вторую смену. После отдыха встанут в одну из траншей и проведут вечернюю дойку полностью. Они работают вместо четвертой доярки, получают ее заработок. Такая работа выпадает нечасто: каждой приходится потратить на труд лишь один вечер в неделю. Это и общественный, комсомольский долг, и приработок (в месяц юная доярка зарабатывает рублей 20—30). И опять-таки – познание профессии в ее будничном и рабочем варианте.

Надежда Яковлевна говорила мне, что никогда не сумела бы выстроить всю эту систему трудового (и уже – специального, профессионального) обучения без помощи правления колхоза и специалистов.

– Сами родители, значит, обязаны...

В класс заглянул молодой мужчина.

– Вот видите, легок на помине, – засмеялась Власова. – Один из специалистов, Жорж Андреевич Череда, ветеринарный врач.

– Надо мне проводить занятия? – спросил Жорж Андреевич после обычных приветствий.

– Конечно, конечно, как договорились.

И, обращаясь ко мне, Власова объяснила:

– После дойки девятиклассницы идут в изолятор. В изоляторе больные и ослабленные животные. Жорж Андреевич знакомит девочек с особенностями ухода за такими коровами. Девятиклассницы уже кое-что знают. Маститную корову, например, сразу увидят. Умеют лечить мастит.

После этого мы познакомились с заведующей фермой Раисой Кирилловной Кущенко. Раиса Кирилловна – зоотехник-селекционер. Она тоже проводила занятия с девочками, рассказывала о тех породах, которые перспективны в местных условиях, о том, как формируется колхозное стадо.

А еще, и это было видно сразу, Кущенко – просто очень добрая и заботливая женщина. Что-то исконно материнское угадывалось во взгляде, в той нескрываемой теплоте, с которой «начальница» говорила о школьницах.

Надежда Яковлевна после скажет о помощи со стороны Кущенко:

– Не знаю, что бы я делала без нее. Ведь я ухожу спокойно с фермы. Знаю: будут здесь работать девочки – будет с ними рядом Раиса Кирилловна. И ничего не случится: коровы будут выдоены, как положено, и никаких ЧП.

Из-за того, что на ферме работают юные, каждую вторую смену бывает здесь заведующая. Изо дня в день. Это ее вклад в общее дело воспитания и обучения, и она делает его легко, естественно.

Надежда Ивановна Тимофеева – заведующая лабораторией. И, как и другие работники фермы, – педагог. Она провела занятия с ученицами, показала, как определяются жирность молока, его чистота и кислотность.

О Татьяне Николаевне Протасенко – разговор особый. Она из тех, про кого говорят «огонь». Высокая, яркая, живая, черноглазая, темноволосая, «цыганистая». Только у нее, наверное, пуховая косынка может так ладно сочетаться с авиационной кожаной курткой – все объединяется темпераментом. Говорит быстро. Очень охотно вступила в наш разговор о настоящем и будущем нынешних старшеклассниц.

– Оператор хорошо, а осеменатор – лучше. Кому что важно, а мне надо смену растить. Случись, заболею – что со стадом будет?

Планов у Протасенко столько же, сколько энергии, – много.

– Ну, а пока... Пока, – говорит она, – знакомлю девочек с принципом искусственного осеменения, с технологией. Может, кто заинтересуется. Если нет – для общего развития.

Надежда Яковлевна Власова говорит, подводя итог, что это «общее профессиональное развитие» у старшеклассниц получается очень широким. В прошлом году в колхозе была создана экзаменационная комиссия, аттестовавшая выпускниц – операторов машинного доения. Бывшие десятиклассницы продемонстрировали знание дела в системе, во всей сумме взаимосвязей.

– Грамотные, умные доярки получились. В Солохах на новой ферме работают сегодня все семь человек из прошлого выпуска. И работают не просто старательно, но и профессионально, умело. Совсем не понадобилось времени на вхождение, освоение, адаптацию.

Но даже если девушки не собираются становиться доярками, все равно труд на ферме не пройдет даром, без следа для развития личности.

Надежда Яковлевна подтверждает наблюдения педагогов и психологов, что для некоторых подростков практическая деятельность, физическая работа просто необходимы. Школа ведь дает возможность проявиться далеко не всем качествам интеллекта и дает ограниченный набор навыков. И очень часто самые яркие возможности растущего человека раскрываются за пределами школьного класса.

– Скажем, не дается девочке математика или «не идет» русский, и живет она долгие годы с ощущением неудачи. Как это плохо влияет на характер!

И дальше шел рассказ о Лиде Мазаловой. В школе у девочки были успехи ниже средних. А пришла на ферму, и все удивились – какая сообразительная. Как умно, толково работает. Именно Лиду выбрали звеньевой. Самоутверждение на глазах изменило девочку. Все привыкли, что она молчалива до угрюмости, скованна. И вдруг... Веселая, настойчивая. Каждой однокласснице сто раз позвонит, напомнит о дежурстве, проверит, кто как работает. Появившаяся уверенность помогла девочке и в школе – лучше стали отметки по другим предметам.

– Ну, а все-таки, как нынешние девятиклассницы? Собираются здесь работать? – спрашиваю я.