Текст книги "Сайз новогодний. Мандариновый магнат (СИ)"

Автор книги: Инна Максимовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 8

Алиса Нежина

Я тихо лежу в огромной постели и не могу согреться. Мягкий матрас похож на перину госпожи метелицы, взбитую злой мачехиной дочкой. Кажется, что это белое царство меня заморозит, превратит в льдинку, а потом развеет по ветру искрящейся пылью. Белая мебель, белые стены, даже огромный кривоногий рояль похож на сугроб в полумраке.

– Алло, Лиска. Господи. Наконец – то, – слышу взволнованный голос Люси, доносящийся сквозь расстояние. Глеб выполнил обещание, телефон я получила. – Где тебя черти носят? Я сейчас приеду и заберу тебя и всех положу, кто тебя похитил. Мы приедем с Юлькой и Глашкой. Они все морги уже обзвонили, Караваев поднял все связи, полицию, другие службы. На уши всех поставили. Ты как в воду канула, овца такая. Адрес говори, быстро.

– Я не знаю, – отвечаю честно. А ведь и вправду, я абсолютно потерялась. Этот дом словно парит где – то в снежном безвременьи. В космическом нигде и никогда.

– Отследим. Глашка тебе еще полгода назад какую – то программу в телефон закачала…

– Люсь, не надо. Я потеряла телефон и документы все. Да послушай ты хоть раз, – перекричать Люсьен невыполнимая миссия, но, вот уж чудо, она замолкает. – Я не хочу чтоб вы меня находили. Не сейчас. Не надо приезжать и залегать в оврагах, как "отряд морских котиков", и сеять хаос с разрушениями излишне. Мне странно сейчас, но не плохо. Хорошо, я бы сказала, хотя это очень удивительно. Через три дня я сама приеду и все расскажу. Обещаю.

– Мужик? – ахает подруга. – Ну ты, Лиска, проныра, когда только успела. А я говорила, что ты не любишь Козла. Любовь так просто не изменишь. И перевлюбиться очень трудно, если по-настоящему все. Хорошенький?

– Очень, – улыбаюсь я в звенящую пустоту снежной залы. – У него нет переднего зуба и колготки с собачками.

– Достойный кандидат, а мой Караваев от колготок наотрез отказывается, гад такой, – от смеха подруги меня отпускает щемящий душу страх. – Через три дня не объявишься, мы перелопатим этот город, просеем сквозь мелкое сито… Кстати, номер у меня не определился. Надеюсь ты не в плену у инопланетян. Если это так, то я им не завидую.

– Пока, – говорю я и отключаюсь. Встаю с кровати и иду к роялю. Клавиши ледяные, инструмент издает такие душераздирающие звуки, что сразу становится ясно – его никогда не использовали по назначению. Только как предмет интерьера. Жаль, он не заслужил такого неуважения. Но это понимание очень характеризует хозяйку замерзшего царства. Я бы сделала эту спальню иначе: теплые тона, мягкие шторы, убрала бы весь белый лак, создающий впечатление льда. И наконец я понимаю, чего не хватает этому белому безумию. Это владения женщины, но в них нет милых фотографий, глупых безделушек и души. Хотя, кто я такая рассуждать о незнакомой мне женщине, которую любил этот странный, непонятный, но притягательный мужчина. А еще я чувствую, что мне неприятно думать о ней.

Завтра, точнее сегодня уже, я попрошу, чтобы меня переселили. А сейчас…

За окном брезжит сказочный рассвет. Розовое небо над черными в утренней дымке елями, кажется зефирным. Накидываю халат и выскользаю из белого плена. Черт, какая я дура, позвонила Люсе не подумав о времени. Но я не чувствую усталости от бессонной ночи. Наоборот, оживаю, вырвавшись из осколков чужой жизни.

Дом спит. Так тихо. Только откуда – то издалека доносится легкий, едва уловимый аромат кофе, на который я иду, как крыса за дудочником, шлепая по полу, накрытому ковровой дорожкой. Босыми ногами.

Да, кофе это то, что мне сейчас нужно. Кофе, душ, и я готова к свершениям. Три дня, говорите? За это время можно разбудить дом, в котором будет жить счастливо маленький мальчик и его папа-мандариновый магнат.

К десяти утра я с трудом шевелюсь, но с удовольствием оглядываю дело рук своих, под испуганное перешептывания прислуги.

– Нас уволят, – вздыхает горничная, похожая на пухленькую булочку. – Это ужасно.

– Я скажу, что вас заставила под пытками, – улыбаюсь я. Холл наполненный светом, выглядит очень празднично и больше не похож на каземат. – Ребенок должен видеть свет.

– Что здесь, черт возьми, происходит? – гремит злой голос хозяина, мечется между витражными окнами гостиной, взлетая темными воронами к высокому потолку. Прислугу словно ветром сдувает. При чем происходит это так молниеносно, что я даже не успеваю заметить, куда исчезают не мелкие женские фигуры, явно превратившиеся в пар. А нет, женщины мнутся у лестницы, и кажется находятся в предобморочном состоянии.

– Это я попросила, – выступаю вперед, совсем не чувствуя страха перед взбешенным быком, на которого сейчас похож Глеб Снежин. Только что дым из ноздрей не пускает. Но глаза… Если бы я была чуть более чувствительна, то осыпалась бы пеплом к изножью лестницы, ей-богу.

Он спускается молча, словно танцуя какой – то ритуальный танец. Голый по пояс, пижамные штаны висят на бедрах так низко, что моему взору открывается прекрасный вид на плоский живот, украшенный кубиками и спускающуюся за широкую резинку, косую мышцу. Во рту становится сухо, как в каракумах.

– Идите работайте, – спокойно приказывает прислуге, даже не взглянув больше на испуганных женщин, которые как птички упархивают, с таким облегчением на лицах, будто только что избежали встречи с торнадо.

– Вове нужен свет, – шепчу я прямо в широкую грудь, когда раскаленное тело вжимает меня в перила. Главное не сдохнуть сейчас от странного томления в районе груди. Не доставлю этому зверю такого удовольствия.

– Я что, сказал, что ты можешь делать все, что душе угодно, курица?

Он зол. Очень. Едва сдерживается, это видно по резкости в движениях, по блеску в сузившихся как у огромного кота, глазах. Но в них не только ярость. Еще интерес. Так смотрит хищник на жертву. Вдыхает, упиваясь своей властью. Играет.

– Отпусти меня, – в тон ему рычу я. – Ты велел мне делать счастливым твоего сына. Я выполняю приказ. И держи дистанцию.

– Или что? – его руки на моей талии кажутся огненными клещами. Дышать становится нечем

– Или…

– Пап, вы уже готовы идти строить крепость? – заспанный мальчик меня спасает от безумия. Глеб резко отстраняется, а я молю бога, чтобы глупое сердце не выломало мои ребра. Так не бывает. Не должно быть. Люська права, то была нелюбовь, а это… Что это такое? Нельзя влюбиться за один вечер. Наваждение. – И что стало с домом? Так круто. Па, светло так и видно небо. Почему мы раньше так не сделали?

– Небо, – шепчет Снежин, – я его ненавижу. И тебя тоже, снежная ведьма.

– Я покормлю сына, и идем гулять. Надеюсь ты выполнишь свое обещание, – говорю одними губами, не сводя глаз с замершего у окна Вовки, восторженно глядящего на белое безумие за окнами. Вовка иди в ванную.

Глава 9

Глеб Снежин

– Он мой сын. Ты просто игрушка. Я тебя купил на три дня, – черт, что я несу? Мой сын слушается эту чужую девку беспрекословно. И это жутко бесит. Я не злюсь на нее. Точнее злюсь, но не на эту дуру, в глазах которой застыли слезинки. Ненавижу себя, свою реакцию на проклятую бабу. Она будит во мне темные инстинкты, заставляющие предать память Альки. Нет, я монахом не жил, но там была чисто физиология. А эта курица лезет куда – то глубже, в запретные закоулки, забирается под кожу, и кажется что я уже вечность пытаюсь прогнать наваждение. Но так ведь не бывает. Я знаю ее всего один вечер. И эта вечность заставляет меня болеть и маяться.

– Ну и прекрасно, – ее этот нос курносый, недовольно наморщенный, раздражает даже рецепторы мозга, отвечающие за самосохранение. – Я игрушка, ты магнат. Кстати, ты в какой области магнат?

– Я квашу и рублю капусту, – хмыкаю, наблюдая за ползущей от удивления вверх бровкой мерзавки.

– Квасить тебе нельзя, – снова напоминает она.

– Это я уже понял, что ты зациклена на своем желании. Но, вынужден тебя разочаровать. Я не алкаш, и под заборами не лежу в костюмах от Хьюго Босс. У меня сеть заводов по производству овощных и фруктовых консервов в нашей стране и за рубежом. А капусту нашу едят даже в Австралии.

– Кенгуру? – рассеянность в ее голосе очень смешит.

– И кенгуру, наверное, тоже, – не сдержавшись смеюсь я. Ей идет это сосредоточенное выражение лица. Девка похожа на розанчик, эдакий вредный хищный цветочек, способный проглотить. – А еще мои предприятия производят соки и другие полезные продукты. Так что да, я жутко люблю квасить. Придется тебе с этим смириться, курочка.

– О, это прогресс, – кривит она в улыбке свои ведьмячьи губы, похожие на переспелую ягоду. – Не курица? Курочка? Глядишь к концу третьего дня дорасту до бройлера.

– Жаль до жар-птицы, вряд – ли. Не зли меня, – в голове мутится от ее нахального тона. Чертовы губы. Чертова девка. Она не сопротивляется, когда я хватаю ее за затылок и с силой вгрызаюсь в мягкую плоть. На вкус ее рот сладкий как ягода. Да она и не смогла бы. Я загнал чертовку в угол. Но и отвечать на мой поцелуй не торопится. Обмякла как кукла тряпичная, и только глаза выдают ее страх, смешанный с болью и злостью. Гремучая смесь.

– Мам, я готов, – несется из холла, вышибающая дух, радость, заставляя меня резко отпрянуть от моей клубничной жертвы. – Я еще лопату взял. В замке же надо будет копать чего – нибудь.

– Пусти, – стонет девка, так жалостно, что у меня поднимаются волоски на всем теле. – Меня ждет Вовка. А я не готова.

– Прости, – морщусь, не желая отпускать добычу.

– Я построю крепость и уйду, – дрожит она своим комариным писком.

– Да, пожалуй так будет лучше, – до боли сжав пальцами переносицу хриплю я. Она уйдет, и унесет с собой сумасшествие новогодней ночи и, кажется, душу этого дома.

– Но сейчас, Глеб, пожалуйста, не разочаровывай сына, – ее шепот касается сердца. Да, именно так. Я не думал, что такое бывает. – Он так ждет

– Нет. Я уезжаю на работу.

Бежать. Надо просто уйти, чтобы не видеть, как она испаряется в снежном танце. Просто малодушно свалить и ее не останавливать. Нам и так хорошо с сыном. Было хорошо, пока на мои колени не свалился помпончатый ангел в варежках из снежных хлопьев.

Сижу в кабинете и слушаю радостный смех и визг, полный счастья. Я не знаю, что на меня нашло. Затмение что ли на солнце случилось, а может это морозный морок, заколдовавший наш с сыном замок. Час прошел, как она ушла, но я до сих пор чувствую вкус клубничного фраппе на своих губах, и не могу дышать. Маленькое фото на столе меня сегодня раздражает. С него смотрит Алька. Нет. Не осуждающе, а зло. Буравит взглядом, словно обвиняя в предательстве. Странно, мне всегда нравился этот снимок, и только сейчас я замечаю, что смотрел на него неправильно. Предвзято, что ли. Как на икону, виня себя и пытаясь вымолить прощение. Шесть лет выжигающей душу вины. Шесть долгих лет осознания, что я сам виноват в том, что моя жена меня возненавидела. Что предпочла умереть, лишь бы не быть со мной. Что рискнула жизнью сына, для того, чтобы сделать мне еще больнее.

Фотография летит в камин, кружась как завьюженная.

– Я не виноват, ты слышишь? – кричу я, подняв к потолку лицо, будто моя боль сможет меня услышать. Нельзя заставить человека любить. Алька не смогла себя принудить. А я просто вовремя не понял истины. Жил, как будто черновик. И теперь снова лезу в ту же самую ледяную реку, в которой нет брода. Но я пробуждаюсь. И кажется оживаю. И виновата в этом визжащая за окном курица.

– Леся, я приеду? – клин клином вышибают. В телефоне молчание, но я знаю, что конечно она меня примет. Это одна из ее служебных обязанностей.

– Буся, только прихвати фруктиков и шипучки с золотыми хлопьями, – гнусит моя отдушина, вся насквозь ненастоящая. Но тем лучше, она не сводит с ума и пахнет не сладостью, а горьким деревом с нотками кофе. Это как раз то, что мне сейчас надо для отрезвления.

Уличный холод слегка помогает остудить голову. Оделся я как на парад и кажусь сейчас сам себе дураком. Стою на пороге дома, поправляя воротник пальто, ожидая, что Лиса появится вдруг и увидит меня вот такого – красивого. Дурак. Надо же. Зря я себя убеждал, что ряжусь для любовницы.

– Лови, – веселый детский голос раздается совсем рядом. От неожиданности я поскальзываюсь. Ну конечно, только этого мне сейчас не хватало. Развалиться перед наглой авантюристкой, красивой кучей Бриони. – Папа, ложись, атака.

Как раз в этот момент я беру ситуацию с падением под контроль, зависаю вцепившись в тонкую колону. Туфли надо выкинуть, подметка у них ужасно тонкая и совершенно без протектора. Рисую на лице улыбку, в которую тут же получаю ком влажного снега. Он набивается в рот, и я слепну от какой – то удали и глупой детской злости.

– Мама, беги, – радостно верещит Вовка, пока я зачерпываю пригоршню снега. – Я задержу кукупанта. И защитю тебя от всех – от всех. – Оккупанта, – рычу я, бросаясь за восторженным сыном. Он так вырос, оказывается. – Сколько раз тебе говорить, маленький ты поросенок, что воспитанные люди…

– Говорят правильно, – заканчивает мою фразу наследник. – А я видел, как вы с мамой целовались.

– Ах ты…

Туфли скользят по снегу, пальто расстегнулось, а я, задыхаясь, несусь по утопающему в искрящемся сахаре двору, чувствуя себя маленьким мальчиком. И понимаю, что не отпущу ту, которая меня оживила.

– Глеб, – ее окрик заставляет притормозить. Проклятая подметка подводит в этот раз, и я валюсь прямо в снег, на спину, раскинув руки.

– Вовка, а ты умеешь делать снежного ангела? – хохочет Лиса, падая рядом со мной. – Давай к нам. Да ложись, не бойся. А теперь все вместе.

Мы лежим голова к голове и сумасшедше машем руками и ногами. В кармане звонит телефон, но я не обращаю внимания. Сегодня Олеська останется без фруктиков.

– Прости меня. И не уходи. Я больше не буду, – шепчу я, в крупную вязку шапки. – Ты мне должна еще один день.

– Я ведь пожалею? – улыбается эта невозможная курица.

– Мама никогда не уйдет. Правда, ма? Не уйдешь ведь? Потому что любишь меня и папу, – в голосе Вовика столько надежды, что можно черпать пригоршнями, как снег и лепить из нее звезды. – И мы тебя любим. Так сильно, что прям вот… Вот как целый мир. Па, ну скажи. Ну почему вы молчите оба? Это ведь так просто признаться?

Глава 10

Алиса Нежина

Эх Лиса, Лиса.

Он молчит, сжав свои губы, в мне хочется рыдать. Это очень не просто, мой славный Вовка, признаться в том, что я сама от себя гоню прочь. Это так сложно, вдруг осознать, что-то, что ты раньше считала сумасшедшей любовью, оказывается просто мыльный пузырь. Пшик. Это так трудно осознать, что можно за один вечер понять, что твоя жизнь закончится завтра, когда двери этого дома закроются за твоей спиной.

– Никто не знает, что случится завтра, – улыбаюсь я до судорог в челюсти. Шоу маст го он, так кажется сказал Глеб? – Вовка, сказка то продолжается. Зачем думать о том, что будет? Давай свою лопатку. Мы не рыли тоннели еще, а крепость без тоннелей – фуфло.

– Алиса, в лексиконе моего сына нет таких слов, – хмурится мандариновый магнат. И злится он не за жаргонизм, я знаю. В его глазах бушует вьюга. И она его ослепляет, я знаю. Я тоже не вижу выхода из ловушки, в которую мы себя загнали.

– Теперь есть, – показываю язык, чтобы он не понял, как мне больно. – Ты куда-то собрался?

– К женщине, – что ж, по крайней мере честно. – Но я передумал. Ты права, курица. Давай подарим сказку Вовке.

– А финал у нее будет какой? – спрашиваю тихо, чтобы не слышал не в меру любопытный мальчишка, увлеченно роющийся в снегу. – Ты и сам не знаешь. Зимние сказки замораживающие и холодные. У них не бывает оттепелей. И льдинки в сердце, поверь, не самое страшное колдовство.

Глеб молча уходит в дом, на ходу стряхивая с пальто налипший снег. Я смотрю ему вслед и понимаю, что пришло время уходить. Только вот можно ли сбежать от себя? И от мальчишки, доверчиво прижимающегося к твоей ноге. И от его противного наглого отца, при мысли о котором все внутренности скручиваются узлом.

– Знаешь, надо немного передохнуть и согреться, – улыбаюсь, с трудом сдерживая рвущийся из горла крик. – Твой нос уже похож на нос оленя Рудольфа. Такой же красный, как лампочка на гирлянде.

– Ты ведь не исчезнешь, как снегурочка весной? – в голосе мальчика столько надежды на то, что я буду с ним рядом всегда. А я не могу ему ответить, потому что обещать несбыточное доверчивой душе просто подло.

– Знаешь, Вовка, даже если я растаю, я всегда буду рядом с тобой, а ты со мной. Вот тут, – прикладываю ладонь к груди, глядя в глазенки, похожие на две звездочки.

– Меня не устраивает это, – выдыхает он. – Второй раз нечестно.

Глеб ждет нас в холле. Толстый свитер и джинсы делают его очень домашним, уютным. Если бы не глаза, похожие на стальные лезвия. Сбежать от него станет наивысшим благом.

– Папа. Следи за ней. Мама собралась растаять, – морщит нос Вовочка. И так он сейчас похож на своего отца. Копия, сделанная на хорошем божественном 3Д принтере. – Глаз не своди, пока я переодеваюсь.

– Даже какао не отпустишь меня для тебя приготовить? – смеюсь, притворно нахмурив брови. – С зефирками.

– С зефирками? И взбитыми сливками? – заинтересованно спрашивает ребенок, и я вижу, что он просто до жути хочет вкусняшку.

– Никуда она не денется, Вовка, – улыбка на лице Глеба получается кривой и вымученной. Будто он устал донельзя. – Снежные бабы тают долго. Иди к Фире. Пусть она просушит твою одежду и тебя заодно.

– А меня как? Она же не станет меня подвешивать за уши прищепками? – задумчивый вопрос мальчишки восхитителен. И мне хочется прижать его к себе и ни за что не позволять никому его обидеть.

– Я вообще-то Снегурочка, – мой шепот провисает между нами рваным елочным дождем, когда ребенок исчезает на верхотуре витой лестницы. И я сама нахожу его губы. Не в силах противиться притяжению. Как спутник земли, не может оторваться от орбиты своего хозяина, я кручусь в орбите этого несносного магната, пахнущего мандаринами и огромными проблемами.

– Придется подождать Вовке какао, – хриплый шепот лишает сил, разбивает рассудительность в мелкое крошево. Затмение невероятной силы накрывает огненным пологом. Руки, губы, счастье, боль и понимание, что это все просто новогодний миг. Всего лишь короткий всплеск безумного, выстраданного счастья. Я не помню, как оказываюсь во владениях магната, простыни ранее ледяные, становятся раскаленными, заставляют таять воском. Я принадлежу сейчас не себе. Я все делаю не рпавильно. Но отчего же так хорошо?

– Ты просто безумие, – тихо шепчет Снежин, как раз в этот момент, когда мир вспыхивает непогрешимым безусловным восторгом, заставляя задыхаться криком. – Снежное безумие, Алиса Нежина.

– Мы совершаем страшную глупость. Но я прошу тебя, умоляю. Только не отпускай, не разжимай пальцев – стону я, боясь, что просто взлечу к звездам и не смогу найти пути назад.

– Ни за что, – тихо шепчет мое сумасшествие. – Больше никогда.

– Не обещай того, чего не сможешь выполнить, – хриплю, больше не боясь ничего в этом мире, кроме…

Глава 11

Глеб Снежин

– Спи, – тихо шепчу, рассматривая рассыпавшиеся по подушке белоснежные локоны. По моей подушке, которая не видела еще такого над собой надругательства. Эта спальня уже шесть лет жила жизнью девственницы, принявшей обет целомудрия. Чертова девка проникла в нее после того, как завладела ее хозяином. И мне сейчас так хорошо. Так просто стало, и легко. Я больше не чувствую себя тварью и убийцей, а просто хочу жить.

– Вовка ждет какао, – в голосе Лисы испуг, она тоже не понимает, что делать дальше. Зато я точно знаю, что не отпущу больше от себя ее. Никогда. – Глеб, что мы натворили?

– Стали счастливыми, может быть. – улыбаюсь я. – Это так закономерно, не считаешь? Подарок – который мы выстрадали, заслужили. Новый год – сказочное время. Мы получили очень редкий шанс, Алиса. Я скажу Вовке, что ты очень устала, стараясь не растаять.

– У меня это вышло фигово, – слабая улыбка озаряет ее лицо, и я боюсь, что если еще хоть немного задержусь рядом, то мой сын рискует остаться голодным, холодным и одиноким.

– Выражаешься ты не как леди, – бурчу под нос. Ее смех, бубенцовым звоном звучит в тишине подсвеченной свечами, пахнущими елкой и цитрусами и желанием и черте чем еще. – Но это страшно заводит. Отпусти меня, ненадолго, умоляю.

– Я не держу, – легкое движение белым острым плечом.

– Приворожила, держишь, не отпускаешь, – пятясь к двери, рычу я. – Лис, мне надо сделать пару звонков. И дать распоряжения на последующие семь дней. Я впервые за шесть лет хочу взять отпуск. Это ли не сумасшествие? А еще, я заказал Вовке подарок. Думаю, тебе тоже понравится. Представляешь, я наверное совсем рехнулся…

– Ты торопишь события, Глеб, – неуверенно шепчет снежная ведьма. – Завтра наш договор истекает. Я не уверена, что… Слушай, это просто иллюзия, мы сошли с ума.

– Потом поговорим, – не хочу больше слушать ее жалкий лепет, не желаю признавать ее правоту. Нет. Проще снова сбежать от истины и реальности. – Все обсудим, Аль. Не усложняй снова. Прости, Алис.

– Вот ты и ответил на все вопросы. Я не она и ею не стану никогда, – в голосе этой странной женщины боль. Глупая дура, я никогда в жизни не поставлю ее на один пьедестал с той, что меня предала и сделала рабом шестилетнего ада. Потому что мне нужна именно эта, лежащая в моей кровати идиотка – снежинка, чуть прикрытая сказочным снежным кружевом.

– Лис, не усложняй. Мне надо сделать несколько звонков, уложить Вовку, и немного поработать. Я вернусь и мы обсудим все твои страхи, – малодушно чмокаю ее в макушку и с трудом сдерживаю бегущие ноги. Да, я просто трушу. И мне стыдно перед женщиной за то, что я не могу просто ей сказать, что не отпущу ее, что она нужна мне больше жизни. Нам с Вовкой нужна. Что мы так ждали ее столько лет, что даже забыли о том, что мам не приносит дед мороз, а сбрасывает на головы кое-кто покруче.

Вовка, обряженный в пижаму, смотрит мультики и ест шоколад прямо из банки, смешно облизывая серебряную ложку. Наверное самую большую, которую только нашел на кухне.

– Вов, я кажется влюбился, – тихо говорю я, даже не сделав замечания по поводу нездоровой пищи, которой набивает себя мой сын.

– Я знаю, – кивает мальчишка, и смотрит на меня так по – взрослому. – и это не удивляет, пап. Мама хорошая.

– Да, самая лучшая. А теперь чисти зубы и в кровать, – притворно свожу к переносице брови. – Бегом. Дневной сон крайне важен для мальчиков, слишком умных и совершенно красивых.

– Зубы то зачем? – ноет Вовик, сморщив носик. И мне вдруг начинает казаться, что он похож на Лису, словно это она произвела на свет это курносо – лопоухое чудо. Безумие.

– Затем, что от шоколада зубы превращаются в гнилые пни, – улыбаюсь, глядя, как сынище сползает с дивана. – Выспишься и поедем за еще одним подарком.

– Каким? – восторг, вот что я слышу. И чувствую безграничное счастье. Заполняющее меня по самую маковку, как волшебный эликсир, живая вода.

– Знаешь, Вовка, пусть это будет сюрприз. И мама поедет с нами. Она теперь всегда будет с нами, – смеюсь, подхватив на руки самого замечательного ребенка в целом мире.

Счастье нельзя вымолить у небес, нельзя купить и получить в подарок. Можно приобрести маленькие кусочки пазла из которого порой складывается подобие радости. Но настоящее счастье может только свалиться на голову, когда его не ждешь совсем.