Текст книги "Сайз новогодний. Мандариновый магнат (СИ)"

Автор книги: Инна Максимовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Сайз новогодний. Мандариновый магнат

Глава 1

Алиса Нежина

Перед новым годом улицы пахнут особенно. У их аромата всего несколько оттенков, но они такие яркие и вкусные, что хочется просто дышать полной грудью, смакуя нотки хрусталя, счастья, праздничной суеты, хвои и конечно солнечных мандаринов. Яркая кожура на белом снегу похожа на серпантин. Этот новый год будет самым счастливым, я знаю. Видела подарок моего любимого Димки, спрятанный среди белья. Маленькая бархатная коробочка – исполнение моего прошлогоднего желания. И теперь я иду домой, волоча в одной руке симпатичную елку, которая скоро займет свое место в углу квартиры, наполненной счастьем, а в другой пакет с горошком, майонезом и «Докторской». Иду и пою песню про глупую снежинку, которая исполнит еще одну мечту, следующую. Самую огромную с этом мире.

Я вошла в квартиру и чуть не упала, споткнувшись об стоящий у порога мой любимы чемодан. Мы с Димкой купили его в Италии – красный, пузатый, блестящий боками. Странно, что он тут делает?

– Эй, я дома, – крикнула в недра притихшего дома. И эта тишина вдруг показалась мне враждебной. Прислонила елку к стене, которая тут же заплакала от тепла. Жалко. Я никогда не покупаю живые ели, просто Димасик настаивал именно на такой лесной красавице. А мне их жаль. Маленькие елочки вырванные из привычной жизни, только для того, чтобы порадовать зажравшихся людей всего несколько дней.

– Ты рано, я тебя не ждал, – появился в прихожей Димка. И по его бегающим глазам я поняла, что происходит что – то из ряда вон. – Ну, с другой стороны даже хорошо. Так правильнее будет. Лисенок, я ухожу.

– Куда? Опять в командировку отправили? А я на салат все купила, даже горошек не забыла в этот раз, – глупо улыбнувшись пошла в кухню, все еще не осознавая предательства.

– Лис, я ухожу. Навсегда, – голос любимого впился в спину как нож. И я едва удержалась на ногах, выронила из руки пакет. Яркие мандарины рассыпались по полу, словно мячи из клоунской корзины. – Я полюбил другую женщину, и сделал ей предложение. Она сможет дать мне то, что не можешь ты. Понимаешь? Не бывает семьи без детей.

Его слова впивались в грудь как осколки зеркала снежной королевы. И моя действительность начала искажаться. Дура я, не сказала ему. Хотела подарок сделать к новому году, это же тоже исполнение мечты. Вчера мне пришло письмо. Наша очередь на ЭКО подошла. И после нового года нас приглашали в клинику на процедуру. А теперь с кем я пойду? Сбыча мечт откладывается.

– Прости, – в голосе Димки не было раскаяния.

– Ну уходи, – сказала я равнодушно. Словно все, что у меня было в душе замерзло сразу же, как в криокамере. – Чемодан только верни, он мне нравится. А вы новый купите.

– Чемодан? – удивленно переспросил чужой мужчина. Уже чужой. Странно. Так быстро. – Я ухожу, а ты жалеешь о чемодане?

– А что, он не предаст. У него душа есть, которую я в него вложила, когда покупала. А у тебя нет, – дернула я плечом, собирая с полу оранжевых предвестников праздника. – Дим, а давно ты ее любишь? Ну ту, которая может?

– Это так важно?

– Да.

– Пять месяцев. Алис, ну зачем все это? Не копайся в ране, это вредно.

– Значит, когда мы покупали этот чемодан, ты уже был не со мной? – задохнулась я. Он целовал меня в губы в том маленьком магазинчике, пытаясь вырвать из рук дорогой кофр, смеялся. А я уперлась – хочу и все. Глупая, слепая курица. Он уже был чужой. Там, в Италии, когда я мечтала о том, что скоро мы возможно станем родителями он уже не был моим. Смешно.

– У меня скоро родится сын, – тихо промямлил Димка. И я сошла с ума, ах какая досада. Первый мандарин угодил ему в глаз. Брызнул щипучим соком, под мой истеричный смех.

– Дура, – заорал этот чужой гад, когда второй снаряд достиг цели. Схватил МОЙ чемодан и выскочил за дверь. Я осела на пол, и разрыдалась, уставившись на лопнувшие измятые мандарины. И вот вдруг подумала, что мой новый год такой же бракованный и искореженный, как несчастные цитрусы, валяющиеся по всей прихожей. Медленно поднялась, добрела до сумки и достала мобильник.

– Люсь, можно я приеду? – простонала в трубку, как армянская плакальщица.

– Козел? – радостно гаркнул телефон голосом моей школьной подруги. – Я ведь говорила, гнилой твой Димка. Нужен тебе мильярдер, как у нас с Юльком. А не этот Ягупоп, у которого одно перо торчит из зада и то облезлое. Юль, я ведь ей говорила, помнишь?

– Даже я помню, – пророкотал Караваев, и судя по звуку чмокнул свою жену в щеку, тут же раздался детский смех, какая – то возня. Что – то грохнуло.

– Приезжай, короче, – суетливо заорала мне в ухо Люсьен. – Эти мелкие паразиты свалили елку. Представляешь? Бах. И капец искусственной красавице, – восторг в голосе подруги потонул в детском реве и мужском хохоте.

И зачем я поеду? У них семьи, дети, мужья. И полные дома счастья. А у меня? Нет у меня ничего. И уже не будет. Дать бы по башке проклятой предсказательнице, как там ее звали? Шарлатанка. Как только их допускают на радио, авантюристок этих?

– Попробуй только соскочить, – гаркнула Люсьен, явно почувствовав мое настроение. – Мы с Юльком приедем и надерем тебе…

– Мам, а что вы Лисичке надерете? – раздался тихий голос Сонечки, Люсиной дочери. – Зад, да?

– Зад я надеру тебе, если подслушивать будешь, – хмыкнула Люсьен с такой любовью в голосе, что у меня перевернулось все в душе. Мне это счастье то уже не светит. – Короче, Лиска, ждем. Юль, Лиска тоже приедет. Вся капелла в сборе будет. Гланя прилетит на метле реактивной, скорее всего, со своими подарками адскими и несчастным Джози. Эх зажжем.

– Спроси, может Сеню прислать за ней, пока он еще на линии? Нечего по ночам одной мотаться. Еще обидит кто, – подала голос рачительная хозяйка Юлька, заботливая мать хулиганистых тройняшек, похожая на булочку с маком.

А мне вот именно сейчас не хотелось зажигать. А хотелось забиться под плачущую елку, и попробовать сдохнуть.

– Я сама приеду, – уже жалея о своем порыве, обреченно выдохнула я. – Прогуляюсь. Мне нужно.

Глава 2

Глеб Снежин

– Мамы у всех бывают. У тебя же была? – вбил последний гвоздь в дубовую доску моего спокойствия Вовка, и выпятил нижнюю губку, собираясь разрыдаться в голос. – И я желание загадал. Так не честно. Дед мороз просто обязан его исполнить. Или фиг я в него больше верить буду.

– Вов, ну не все в силах доброго волшебника, понимаешь? Игрушку он может слепить, а вернуть кого – то с небес не его компетенция. Понимаешь? – вздохнул я, взъерошив льняные волосики на макушке любимого сына. Сына, которого чуть не потерял вместе с женщиной, что была моей жизнью. А теперь я ненавижу новый год, и праздника не чувствую. Вспоминаю заснеженную дорогу, расплющенную машину – мой подарок жене под елочку, и не верю больше в сказки. Не могу забыть бессилие при виде черного мешка на носилках и тихого детского писка из переноски, чудом уцелевшей в аварии. Алька пристегнула ее, это и спасло моего наследника. Тридцать первое декабря было тогда, шесть лет назад, как и сегодня. Я зажал переносицу пальцами, гоня воспоминания.

– Значит эти волшебники фуфло и лошары, – голос Вовки больше не дрожал. В нем сквозили злость и отчаяние.

– Неужели няня тебя научила так выражаться? – нет, во истину, не Генриета же ругается при моем сыне, как портовый биндюжник.

– Так Крокодиловна таких слов не знает, у нее все пардон, да сильвупле, да какие – то гадские экивоки, – выпучил глазенки сынище.

– Владимир, твою бонну зовут Генриета Автандиловна, – включил я строгого отца. – Не Гренка Крокодиловна, умоляю. И слова лошара и фуфло не пристало говорить порядочным людям.

– Значит ты беспорядочный, – вынес вердикт слишком ушастый пацан. – Вчера по телефону ты сказал, что этих лошар, надо раком нагнуть. Надеюсь ты говорил это про дедморозных эльфов, которые не могут сгондобить нормальный, нужный подарок, а не очередной планшет. Па, а раком – это как? Кстати, Крокодиловна против этих «ганжиков». Она говорит, что это все отупляет неокрепшие умы. А вот мама бы не отупляла меня. Понимаешь, пап? Даже у Вовки есть мама, хоть и глупая. Но мама же.

– Гаджетов, Владимир. Гаджетов. Говорить надо правильно.

– Почему тогда Крокодиловна меня Вольдемаром зовет? Она неправильно говорит. Ей можно значит, да? А мне нельзя, потому что я маленький. А если бы у меня была мама…

– Все, Вовка, хватит, – слишком резко прозвучал мой голос и глазенки сына снова начали наливаться слезами. Черт, я всегда все порчу. Сегодня же праздник, день чудес. День, когда мой мир рухнул дважды. – Не плачь, у меня есть идея…

– Какая?

– Мы поедем кататься на санках. Туда, где я встретил твою маму.

– И влюбился?

– Сразу же, – сказал я чистую правду. – Только у тех кто любит по – настоящему рождаются такие как ты.

– Ты ведь ее санками сбил, да? – тихо спросил Вовик, натягивая свитер с изображением смешного снеговика, который связала ему Крокодиловна., тьфу, то есть Автандиловна.

– Да, – кивнул я, проваливаясь в недалекое прошлое, кажущееся чем – то древним и неживым. Она свалилась мне буквально на голову, и так кричала, когда я направил идиотские санки в сугроб. Отплевывалась. Била меня маленькими кулачками, затянутыми в пуховые белые варежки, похожие на снежных кошек по груди, и смешно ругалась.

– Па, ты ж дядька уже был тогда. Как ты на горке оказался? – сморщил нос Вовик. Смешной. Мой.

– Поехали сын, – ухмыльнулся я, рассматривая затянутого в болоньевый комбез сына, ставшего похожим на космонавта.

– Да, знаешь, почему – то мне кажется, что мама будет там. И мы ее собьем и украдем у неба, – вздохнул глупый мой, умный ребенок. Жаль, что так вселенная не работает.

Я загрузил в багажник сани, больше напоминающие космический челнок, пристегнул Вовика к детскому сиденью и вырулил со двора под раздражающее мерцание украшений. Генриета настояла, каждый год заставляет меня заниматься этой ерундой. Украшать пустой дом – абсолютная глупость.

– Вов, ты не надейся особо, – проклиная себя, наконец сказал я. – У нас не так много шансов на то, что твое желание… Наше желание сбудется.

– Пап, надо верить просто, – беззубо улыбнулся мой мальчик. – Так Крокодиловна говорит. И еще говорит, что ты потерянный. Па, а это что означает? Что тебя кто – то найти должен?

– Это значит, что мне придется поговорить с твоей няней, а ей возможно найти новое место, если не научится следить за я зыком, – хмыкнул я, сжав руль до боли в ладонях. Мы почти приехали. С неба начал сыпать снег, крупными хлопьями, кружась в свете фар странными завихрениями.

На Альке была шапка тогда. Розовая, с огромным помпоном засыпанным крупными снежинками.

– А знаешь, я ведь не люблю тебя, – последнее, что я услышал от женщины, лишившей меня разума. Я был зол. Даже замахнулся на нее. А она не отшатнулась. Только полоснула меня яростным взглядом. Я ее любил, или просто думал что люблю. Она принадлежала мне. И собственнический инстинкт казался мне непогрешимой любовью. Мне да, а ей видимо – нет. Она взяла и уехала. Алька уехала в новой машине, и я не знал, вернется она или нет. Просто забрала сына и растворилась в пустоте. Но только вот сыну я никогда этого не рассказывал. Зачем?

Я заглушил двигатель, уже жалея, что приехал сюда. Ветер начал гнать по земле снежную поземку, обещая приближение пурги. Народа почти не было, в это время все уже заняли места возле праздничного стола и смотрят передачи, от которых у меня сводит зубы. Только еще один отец с не в меру разошедшимся отпрыском, оккупировавшим горку, стоит и смотрит на светящиеся окна, за которыми его жена запекает гуся, подпевая Жене Лукашину или Наде. Они сейчас вернутся в уют, повесят на батарею снежные рукавицы и сядут праздновать. Непогрешимое счастье.

– Вов, недолго, погода портится, – предупредил я радостно скачущего вокруг меня мальчишку, подвязал ему шарф и достал из багажника снежный транспорт.

– Пап, а если бы тебя увидели твои компаньоны, они бы посмеялись? – наморщил нос Вовик.

– Они бы решили, что я рехнулся, – ухмыльнулся я, и полез на ледяную горку, присыпанную снегом, таща за собой чертовы салазки. Вовка плелся следом, сосредоточенно сопя и оглядываясь по сторонам.

– Я пожалуй сначала посмотрю, как ты спустишься, – разумно произнес он, остановившись на вершине холма. – Не внушает мне доверия трамплин внизу.

– Давай вместе съедем пару раз и домой, – в моем голосе прозвучали нотки едва прикрытого раздражения и я постарался смягчить застывшее в ледяном воздухе напряжение. – Там Фира приготовила твои любимые отбивные. И утку в клюквенном соусе. Все остынет, Вовка. Даже пирог рождественский остынет. А он остывший не вкусный, ты сам говорил.

– Ты едешь первый, – он говорит как я – непререкаемо, и брови к переносице сводит. Никаких тестов не надо, чтобы понять – мой сын. Мой, без сомнений.

– Хорошо, – сказал я, усаживаясь на мягкую подстилку, укрывающую каркас. В моем детстве таких не было. Санки тогда были похожи на волокуши нищих. Разогнаться не получилось, тонкий снежный покров едва прикрыл клочья сухой травы, на которых полозья страшно буксовали. Я оттолкнулся ногами еще раз, и вдруг полетел с горы на какой-то совершенно нереальной скорости. Вовик восторженно запищал, но вдруг резко замолчал, как мне показалось даже немного испуганно.

Откуда она взялась? Я даже не сразу сообразил, что произошло. Только увидел странные белые сапожки, взметнувшиеся к тяжелому снежному небу, белую же шапку с идиотским помпонищем, таким огромным, что показалось, я сбил снеговика. Руки в пушистых варежках вцепились в мою шею, обвили ее как лианы. Это какое – то безумие. От неожиданности я не справился с управлением и с силой взрыхлил чахлый рукодельный сугроб, накиданный чьим то заботливым родителем, не иначе. Ее крик захлебнулся на излете, как замерзшая синичка.

– О боже, – простонала идиотка, ерзая упругой попкой по моим бедрам, и боль в ее голосе мне совсем не понравилась. Я выплюнул грязный снег, забившийся мне в рот и уставился на девку, вцепившуюся в мою несчастную шею хваткой нежного бульдога. – Откуда вы взялись? Этот день никогда не кончится.

Две прозрачные слезинки скатились мне на пальто, тут же превращаясь в осколки звезд.

– Мама, – голос сына зазвенел в пространстве, разбивая остатки моего спокойствия. – Я же говорил, сбудется желание. Спасибо тебе, Дедушка мороз, – Вовка поднял к небу счастливую мордашку, и на его нос тут же села пушистая снежная муха. Черт, откуда взялась эта гребаная девка?

Глава 3

Алиса Нежина

В свете уличных фонарей все елки праздничные. Оглянитесь вокруг и берегите ноги. Гололед – коварная штука. Но есть стихии более опасные чем наледь. Снежный вихрь закружит. Унесет. Завъюжит – заворожит. И противиться этому вы не сможете. Совет дня: Расслабьтесь и получайте удовольствие. И да, сегодняшняя ночь волшебная. Вас ждет исполнение желаний. Всегда Ваша, Вангелия Светлая.

Боль вспыхивала в глазах, словно елочные фонарики: ярко, истерично и разноцветно. Один сапог куда – то улетел, пока я пыталась понять, что же произошло. Новый сапог, в первый раз надела. Жаль. Лодыжку зажгло с утроенной силой. Токающие разряды, разлились огненной волной, как и чужое дыхание, опалившее мою щеку. И я даже смогла рассмотреть мужскую щеку, покрытую темной щетиной в которую почти уткнулась своим носом – колючую, пахнущую снегом и хвоей.

– Какого…? – выдохнула прямо в чужую кожу, путаясь руками в варежках, пришитых к резинке, как у малышки. Люсьен привезла пуховые рукавички всем своим подругам из какой – то очередной поездки. А мне еще и резинку пришила, зная что я растеряша. Блин, я же должна уже быть у них. Девочки будут волноваться. – Вы ненормальный? Это же надо, сбили меня. Санками. Меня. Санками. Где мой сапог?

– Ты какого черта шляешься по ночам, дура? – прорычал мужлан, на котором я подпрыгивала, как на батуте, пытаясь подняться на ноги. Боль в ступне стала нестерпимой, и я ойкнула и свалилась обратно. Чужие руки ухватили меня за шкирку. Нахал и алкаш, скорее всего. Иначе, какого пса он катается с горки за полчаса до нового года, вместо того, чтобы сидеть у елки с бокалом шампанского в уродской лапе?

– Придурок. – рявкнула я, и замахнулась. От обиды и боли у меня видимо поехала крыша. И я бы ударила если бы не…

– Мама, – детский голосок взорвал реальность, – я же говорил, пап. Это мама. Дед мороз исполнил желание. Только странно как – то. Мамы не бьют пап. Это неправильно. Они их любят.

Детская ладошка коснулась моей щеки, обжигающе, одуряюще. Мальчик, симпатичный и курносый смотрел на меня широко распахнув глазенки, в темноте похожие на две небесные звезды.

– Я не бью. Я просто… – не зная что сказать, начал я выкручиваться.

– Вовка, не неси чушь, – только сейчас я рассмотрела мужчину, который и вправду в случившемся виноват был мало. Я невнимательная растыка, выскочила прямо на ледяную дорожку. – Вы как, девушка? В порядке?

– Да, – ответила растерянно, вытирая рукавом куртки наливающийся слезливой краснотой нос. Слова ребенка жгли душу как кислота. Мама. Я так хочу стать ею. Но не судьба. – Да, я в порядке.

– Ну конечно, – пробубнил несносный мужлан. Интересно, как у таких медведей рождаются такие прекрасные мальчишки? – И поэтому ты стоишь словно цапля в одном сапоге и носом как светофор. Это теперь называется «в порядке»? Ревешь чего? Где болит?

– Ничего, я найду свою обувь и пойду дальше. Меня ждут, – ответила я ехидно, но прозвучала жалко и плаксиво. Нога болела нещадно, и уже начала неметь от холода. Так и до обморожения недалеко.

– Па, маме холодно, – беспокойно произнес мальчик.

– Я вижу, – мужские руки начали натягивать на мою ступню найденную тут же уггу. Я вскрикнула от резкой боли, прошившей меня от кончиков пальцев казалось до самой макушки. Мужик досадливо закусил губу, и мне отчего – то захотелось попробовать ее на вкус. Дура, это посттравматический синдром видимо такой – идиотизм. Не иначе.

– Что такое? – поинтересовался нахал, и вдруг подхватил меня на руки и поволок куда – то. Молча, словно варвар убитого мамонта. Я слышала как хрустит снег под полозьями санок, и пыхтит малыш позади, таща свой снежный транспорт.

– Куда вы меня прете? – наконец набравшись сил спросила я. – В конце – концов, поставьте меня на землю.

– Поедем к доктору, – спокойно ответил захватчик, легко подбросив меня, чтобы перехватить поудобнее.

– Интересно, где вы его сейчас найдете? Через полчаса начнут бить куранты, – яд в моем голосе его совсем не рассердил и не озадачил.

– Ко мне домой. К нам с Вовкой. Я вызову личного врача, в конце – концов я же тебя сбил. Хотя ты, конечно, курица.

– Так, это переходит все границы, – его пальто, в которое я сейчас дышала, покрылось инеем и слова мои звучали приглушенно. – Мы не пили брудершафтов. Никуда я не поеду, может вы расчленитель и душегуб. И сам ты этот, как его…

– Кто? – насмешливый бас, в котором нет и нотки злости. – Назовешь петухом, воткну в сугроб головой вниз, как репку. Я же маньяк. Сожру твой мозг, и поверь, это не будет такой уж потерей для человечества. Детка, мне тоже не нравится таскаться с глупой курицей на руках. Но я же джентльмен.

– Ты, вы…

– Мама, дома хорошо. И елка у нас красивая, фонарчатая. А Фира запекла гуся, и папа принес два ящика мандаринов. Они так пахнут. А папа у нас магнат, ты помнишь? Про него даже в журнале писали, не помню названия. На Ф начинается, – подал голос ребенок. Черт, они же сумасшедшие. Как я раньше не догадалась. И мужик и его симпатичный отпрыск. От осинки не родятся апельсинки.

– Мандариновый магнат, – улыбнулась я мальчишке, захлебывающемуся словами. Мне вдруг стало его жутко жалко.

– Вова, – вздохнул мужлан, перекидывая меня на сиденье огромной машины. Ничего тачки у шизиков, дорогие и агрессивные. – Мадам, вас никто не удерживает силой. Но, судя по тому, что сапог ваш мы так и не натянули на ногу, я бы был благоразумным. Наш с Владимиром личный Парацельс очень хорош, так говорят люди, которых он пользует десятилетиями. И стоит эскулап дорого. Так что, вы поедете с нами, или замерзнете вон под той елкой, как раз тогда, когда все будут пить шипучку под бой главных часов страны? Предложение ограничено. Я не хочу лишать сына праздника из-за глупости ненормальной, бросающейся под санки.

– Папа, ты же не… Ма, соглашайся. Не бросай меня снова, пожалуйста. Я так тебя ждал, – задрожал голосок мальчишки и я обреченно кивнула. Хотя, сдохнуть под елкой, возможно было бы не такой уж и плохой идеей.

– Мамочка, я так рад, что ты упала с неба, – тихо шепнул малыш, обнимая меня за шею. И я сошла с ума.

– Вова, она не с неба, слышишь, – он разозлился? Нет, этот сильный самец в панике и растерян и еще черт знает что. И вот сейчас мне стало реально страшно. – Откуда ты только взялась на мою голову? – прорычал магнат, дернув щекой. – Зовут то хоть как тебя, снежинка?

– Алиса. Алиса Нежина. У меня документы в сумочке, паспорт там, права, телефон со всеми контактами, – зачем я это ему сказала? Господи, веду себя. Как последняя курица. Он прав, как это не прискорбно. – А где она, кстати? Сумка? Господи, я потеряла сумку. В ней вся моя жизнь, биография. Черт, что теперь делать? Хотя, накой мне она теперь? Мое желание уже не сбудется.

– Этого не может быть, – прохрипел он. – Невозможно. Сумка у… Да и черт с ней, с сумкой.

***

Глеб Снежин

Это что – какая-то дурная шутка? Злой розыгрыш? Подстава? Или планомерно кто – то сводит меня с ума, и заодно дарит пустую надежду наследнику империи Снежиных. Ну не бывает таких совпадений. Девка на сидении затихла и вроде даже задремала. Я вдохнул кондиционированный горячий воздух, нагнетаемый климат – контролем, который тонко пах женщиной, мандаринами и какой-то пряничной ненастоящей сказкой. Странной бабой, свалившейся черте откуда, провонял весь салон джипа. Алиса Нежина – смешно. Так не бывает. И почему я не сказал этой дурынде, что сумку ее поднял и бросил в багажник? Видимо заразился снежным безумием, или тоже захотел поверить в волшебство новогодней ночи, как Вовка, притихший в своем кресле?

– Пап, а если я верну эльфам дедморозным машинку, ну ту, что они мне под елку подарили, они очень расстроятся? – почему – то шепотом спросил сынище. – Ну, пусть они ее подарят кому-нибудь другому, у которого нет такой. Мне мамы достаточно, лишь бы она осталась. Я по телевизору видел одного больного мальчика, пусть ему отдадут. Ему болеть перехочется и он выздоровеет. Нечестно же, что мне одному так много счастья сразу.

– Это так не работает, к сожалению, Вовка. Но мальчику помочь надо, – черт, я тоже шепчу, словно боясь спугнуть сумасшедшее наваждение, разомлевшее в тепле и теперь тихо сопящее. Сейчас у меня есть возможность рассмотреть «подарочек» внимательно: блондинистые локоны, беспорядочно топорщатся из под идиотской шапочки, нос маленький, на кнопку похожий, скулы высокие и ресницы как веера, доходящие почти до середины бледных щек. Искусственные наверное. Сейчас их наращивают. Только у секретарши моей, Олеськи, а по совместительству, постельной принадлежности, ресницы похожи на метелки, а у этой дуры – на бабочек, замерших в ожидании лета. Нет, она не похожа на Альку, ни грамма, ни микрона, ни доли атома. Она совсем другая. Более нежная и хрупкая, что ли. Мать Вовки была зеленоглазой шатенкой, чуть горбоносой, но ее не портило. Она была несгибаемой. Сильной и независимой. Абсолютно разные.

– Насмотрелись? – снова этот ее вредный голосок. Писклявый гребаный раздражитель, выводящий из равновесия. – Послушайте, я и вправду благодарна вам, но…

– Посмотрите, пожалуйста, как там Вовка, – перебиваю я, уже зная, точнее чувствуя, что ребенок спит. Потрясения его усыпляют.

– Он спит, – в улыбке «подарочка» столько тепла, что мне становится нечем дышать. – Слушайте, у вас замечательный сын.

– Он несчастен, – черт. Зачем я сейчас это говорю? Кто она? Может подставная баба подосланная конкурентами. Или просто авантюристка. И глаза эти ее аквамариновые чистые, просто маскировка, как у ядовитой паучихи. Откусит она мне ослиную башку и не подавится. Завтра пробью ее, паспорт то у меня, а пока… – Слушайте, Алиса, у меня к вам предложение. Очень выгодное, я не бедный человек.

– Магнат на букву Ф, – усмехнулась эта мерзавка, прищурив свои ведьмячьи очи. – И что же вы хотите?

– Мой сын думает, что вы его мать, скинутая с неба, уж не знаю за какие провинности, – ухмыляюсь, поражаясь своему идиотизму. Да по мне ж дурдом плачет. – Я хочу, чтобы он был счастлив, хотя бы несколько дней. Сыграйте роль любящей родительницы. Заплачу сколько скажете, это не проблема.

– А что потом? – кривит она пухлый рот, от чего сохнет у меня в горле, а сиденье сделанное немцами становится адски неудобным. И ведь права, гадина, но у меня явно замкнуло что – то в голове. – Вы понимаете, что он не простит вам обмана потом? Вы предлагаете дурость, и знаете это.

– Потом тебя заберут ангелы, – хриплю, борясь с головокружением. Вот именно сейчас можно отказаться от идиотской затеи. Согласиться с правотой этой кнопки, и соскочить. Но словно черти меня подогревают на медленном огне.

– А мне не нужны деньги, – спокойно говорит Алиса. – Я вполне состоятельна. И надеюсь, ангелы меня приберут понарошку? Или вы меня того, ножичком по горлу чик и в колодец?

– Дура бешеная, – ухмыляюсь я, глядя, как ее глаза мечут молнии. – Денег тебе не нужно, значит? А что ты хочешь? Мою душу?

– Нет. Зачем мне выжатая до уродства субстанция? Я хочу, чтобы ты исполнил мое желание. Всего одно.

– Три дня, одно желание, – мне вдруг становится смешно. Интересно, что нужно этой падшей снежинке. – Неплохая сделка.

– Именно. Сделка. Мне нужны будут гарантии, как вас зовут, кстати?

– Вот уж не думал, что ты так быстро согласишься. Сделку будем скреплять поцелуем? – хриплю, задыхаясь от чувства нереальности происходящего. Я пру в свой дом чужую бабу, судя по замашкам авантюристку мошенницу, чтобы выдать ее за мать моего сына. Для чего? Для Вовки? Или для себя? Черт, черт, черт.

– Обрыбишься. Я не целуюсь с первыми встречными проходимцами.

– Ты просто сразу становишься матерью их детей, детка, без петтинга и кое-чего другого это получилось только у одной женщины на свете. Так что…

– Да уж, жаль что у меня нет других вариантов, – вздохнула мерзавка. – Осталось совсем мало времени. Если не ты, то мое желание не сбудется никогда.