Текст книги "Играя в людей. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Инна Чеп

Соавторы: Фридрих Глебов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Или нет? И он реально безответственный балбес, как когда-то назвала его в сердцах мама?

– Спасибо.

Слово прозвучало очень просто. Без пафоса, без насмешки. Именно тон и удивил Колю больше всего. Ты помог – тебе спасибо. Простая истина, но… От наглой девицы он не ожидал услышать подобного. Тем более в свой адрес.

– Я хотел уйти.

– Но остался же.

Остался. Иррационально надеясь, что он просто сошел с ума и очередную миссию воспринимает как реальную жизнь.

– Считай, что у меня отказали мозги в тот момент.

– То есть бывают мгновения, когда они всё-таки работают? – не удержалась от колкости Женя. Коля опять промолчал. Пикироваться словами не было ни желания, ни сил. Женя затянулась, смотря вдаль.

– Я не люблю чистеньких. Выглаженных, правильных маменькиных сынков. Ненавижу. Они всегда смотрят на тебя, как на дерьмо. Но дело даже не в этом. Дело в том, что по сути они сами дерьмо, только упакованное в новую рубашку. А я – в дешёвые тряпки с чужого плеча, что матери отдали из жалости родня или соседи. Или из чувства собственного превосходства. Мол, нате вам, убогим, от нашей царской милости. Ненавижу.

Я же ведь не выбирала мать. И отца. И дерьмо это тоже не выбирала. Я может хочу родаков во Франции иметь и всякие Пизанские башни рисовать. А имею сумасшедшую бабку в забытой богом деревне и учусь в техе на повара. Одежда, семья – не суть. Это рандом. Бросок кубика. Одному повезло, другому нет. Разве это даёт право считать остальных грязью под своими ногами? Смеяться над застиранными до дыр платьями и дешёвой косметикой? Да и кто смеётся? Те, кого до семи лет мамочка с ложки кормила, а до двенадцати подтирала зад?

Я ненавижу праздники. Когда все такие веселые постят свои улыбающиеся хари с цветами, жратвой, подарками. А потом невинно спрашивают: а как ты провела Новый год? Действительно, как, блядь, я его провела? Празднично! Мать была празднично бухая, ее новый собутыльник празднично пытался скрестить в мою дверь, брат празднично орал на него, потом на мать, потом на соседа, который возмутился, что Мишка тащит куда-то вяло сопротивляющуюся пьяную тушу. А мне десять, я стою посреди комнаты и реву, как дура. Тоже празднично.

В двенадцать я празднично втюхалась. Блядь, не знаю, с чего – жрать дома всегда было нечего, но буфера у меня отрасли быстро. И нашелся крендель – позарился. И ведь, сука, раскошелился даже. Раз пять цветы дарил, представляешь? По одной веточке, но для меня ж это было – неземная любовь. Ему тридцатник наверно стукнул. Не знаю, может, педофил, может, я и вправду выглядела старше. Когда в куртке – тощая вроде, а вот снимешь – сиськи с задницей деть некуда. Ребята дворовые так и норовили ущипнуть. Матушкина слава, конечно, подсобила. Любка – задранная юбка же. Значит, и дочка – такая же. Тебе же тоже говорили эту хуеву истину: яблонька от яблоньки. Или про осинку-апельсинку. Говорили. Папаша небось. А мать… Хорошая у тебя мама. Пирожками Мишку угощала. Мне два платья перешила. Мамка твоя – мечта, Коля. Только дура, что батю простила. Подлецов прощать нельзя. Подлость – не болезнь, от нее нет антибиотиков и спреев. А твой отец – пиявка. Поимел – метнулся на сторону в поисках лучше доли. Не получилось – вернулся. И ты такой же. Не совсем, но есть такое.

Мишка злился. За пирожки эти. Ты ж, идиот, их каждый день в мусорку выкидывал или собакам скармливал. Выкидывал – еду. Сделанную для тебя самой мамой. Вкусную еду, свежую, домашнюю. Да ещё кидал как зря с размаху – прямо в середину. И захочешь аккуратно подобрать – не подберешь. Хоть в мусорку лезь. А лезть… Это уже прям последняя стадия. Совсем последняя.

Так вот, старый хрен. Нарисовался он как-то… приходил кого-то забирать что-ли от матери… Или дверью ошибся… Да черт его знает. Но стал клеится. Веришь? Стихи читал. Цветочки эти… Мне – цветы, понимаешь? И мороженое! И – внимание. Я, блядь, за ним бы на край света пошла за один добрый взгляд. Тебе не понять. Тебе пьяная мать голову в духовку не засовывала с криком: «Ща сделаем!» в ответ на просьбу: «Хочу есть».

Он тоже был правильный. Чистенький, выглаженный. Женатый. Я даже когда узнала – насрать было. Дочерью, любовницей, подстилкой – кем угодно. Он смотрел НЕ МИМО. Я как будто была до этого невидимкой, а теперь стало существом с плотью и кровью.

Мне как раз исполнилось тринадцать, когда он отымел меня на маминой кухне. Не могу сказать, что я была против. Я же сказала – на край света. А он – взрослый мужчина. Ему нужны «взрослые» отношения. Но в уши лил знатно. Хвалил. Книжки умные советовал. И говорил, что у меня все получится.

Приходил, ебал, хвалил – и уходил к жене. А потом ему надоело. Может пресытился. Может другую дуру нашел. Может устал от малолетки. Написал: «Я больше не приду,» – и сменил номер. А я… Ревела конечно, дура. Ну, оно так бывает. Со всеми.

Я не люблю правильных. Они гораздо более мерзкие, чем те, что ползают на дне. Потому что на дне грязь видна, а за дежурными улыбками – нет.

В четырнадцать я пыталась устроиться на работу. Но у нас… Как в деревне – все всё знают. А дочь пьяницы и шлюхи – тоже всегда шлюха.

Добрый дяденька отымел меня прямо на полу склада. У него была красивая новая одежда и приятный парфюм. Все остальное приятным не было. Больше всего я боялась, что узнает Мишка, убьет урода – и сядет в тюрьму. Потом как-то проговорилась, уже когда в тех сюда поступила. Он и так чуть стену не сломал после этого… Ремонтировать съёмную хату пришлось.

На работу я после этого устраиваться не ходила.

Иногда ходила в школу. Бесполезное занятие, но лучше, чем дома.

Иногда.

Как-то так случилось в школе вечер был. Праздник, бля. Я не знаю, зачем, пошла. А, зима была. На улице холодно, дома противно. Ребята, конечно, выпивку протащили, ну и… Я выпила-то полстакана, не так много.

Он был тощим до ужаса, в очках этих идиотских. Блеющий словно козел. Чмо абсолютное, безвольное. Ничем непримечательное. А тут выпил – и потянуло на подвиги. Ну как потянуло… Меня Верка высмеяла, я что-то ответила, та кару пообещала. Я могла и в драку, но почему-то не полезла. То ли болела, то ли устала. Не стала лезть на рожон, ушла в раздевалку. И он вышел. Сначала удивился, даже испугался, что сдам, что он пил, а потом его понесло. Потрахаться очень хотелось. А тут – дочка шлюхи одиноко в уголке сидит. Блядь, знаешь, я испугалась. Потому что сама-то выпила. И он пьяный. Чмо. Но пьяное же. Я насмотрелась, как мать бьют, я пьяных боюсь. А у него глаза такие были…

Я ему отсосала. Неплохой вариант. Лучше, чем залететь от тупого гандона в очках в четырнадцать лет. Он ссыкло, согласился. Ему же похер как – для него все – открытие. Он тоже был чистенький и мамин. Она даже бегала потом, чтобы ему баллы по экзаменам выправили, но апелляцию отклонили.

Пришла домой, посмотрела в зеркало – и увидела там мать. Этому дала, этому дала… У меня, наверно, крыша тогда поехала. Пошла на кухню, взяла нож. Стою, на руку смотрю. И – порезала. Нет, не суицид, как правильно резать я знаю. Другую сторону порезала, не там, где вены. Просто, чтобы доказать – я могу. И решила, что – могу. И буду. Драться. И на спор с самой собой пошла на следующий день бить Верке рожу. Мать ожидаемо вызвали в школу. Она ожидаемо не пришла. Мы с Мишкой поссорились. А я решила бросаться на любого, кто тронет. Знаешь, их количество уменьшилось. И внутренняя злость нашла выход. В общем, одни плюсы. Меня, правда, стали считать неадекватной наркошей, даже возили как-то на проверку – но ничего не нашли.

Так вот: люди – дерьмо вне зависимости от одежды. И в белых рубашках тоже ходит дерьмо. Но белорубашечников я не люблю особенно. За маскарад. Все они смеются и осуждают, очень правильные такие, а потом зажимают в углу, чтобы трахнуть. И тут надо хорошенько въебать по чужой харе, что тебя не выебли.

Мне трёх раз хватило, чтобы этого понять.

Кстати, если ты надеялся на что-то – не думай. Хер свой держи при себе. Мне он не сдался. Я так, дерьмо твое посмотреть хотела. Чтобы вылезло из рубашки наружу, показало себя. Ты, ничего, конечно, не так сильно воняешь. Хотя, может, и вправду импотент… Да шучу.

Вот блядь, дай ещё одну.

Коля потянул пачку, не глядя. Положил на доски зажигалку. Ему не хотелось смотреть на Женю. Не хотелось сейчас трогать ее, нарушая мгновение злой исповеди. Она говорила, как будто с самой собой – пусть так и останется. Наверно, не случайно все это ей вспомнилось именно сегодня. И пусть ее руки не дрожали, как его, но внутри тоже бушевало нечто страшное, невысказанное, кровоточащее. Он не хотел лезть в эту рану грязными руками. Просто молча слушал.

– Короче, ты не на что не надейся. Забудь. Я помню, как ты помог с парнями во дворе. Запомню и это. Если нужно будет отплатить – поможем. В рамках, конечно. Но распустишь хоть раз руки – я тебе хер отрежу, ясно? Ясно?

Николай, осознав, что от него требуется, кивнул.

– Так вы с Мишей брат и сестра? – дошло до него наконец.

– Да, – усмехнулась девчонка. – Что, так изменилась?

Да. Впрочем, он никогда не обращал на нее внимания. Разве что тот раз, когда полез защищать.

– Тебя Евой звали во дворе.

– А стоило бы – Лилит. Что странного? Евгения. Коверкай, как хочешь. Хоть Геной зови. Ева – это мать так сократила. Первая женщина. Женщина, блядь. Блин, я же Мише на прошлой неделе пообещала, что брошу матом ругаться. Он из меня все пытается хорошую девочку сделать. Но видно не судьба.

– А что судьба? – спросил Коля, смотря на нависшие над городом тяжёлые снеговые тучи. Женя пожала плечами.

– Не знаю. Нет судьбы. Надо самому строить. Дерьмо ж, оно само никуда не денется, из него выплывать надо. Почти на Ноевом ковчеге. Только по принципу Мюнхгаузена: сам себя за волосы тянешь. Иначе никак. Я вот сдам практику в кафешке, закончу тех, пойду поваром работать. Заработаю денег, поступлю на юрфак.

Коля поперхнулся сигаретой и наконец посмотрел на собеседницу.

– Куда-а-а?

Воодушевление, необычайно украсившие миловидное лицо, тут же смыло. Женя нахмурилась, поджала губы и даже как будто сама вся сжалась. Выплюнула:

– Дерьмо ты, Рязань, прав брат! – и, кинув в него окурком, пошла к домам. Навстречу ей шагал Миша. До Коли донеслось:

– Перекантуемся у Степаныча, я договорился.

Дальше воцарилась задумчивая тишина. Коля, не оборачиваясь, крикнул:

– Я еду к Ленке. Меня в расчет не берите. Война войной, а личная жизнь должна быть по расписанию.

Ребята молча ушли.

Коля курил и курил, смотря в темнеющее небо.

Идти ему на самом деле было некуда.

Глава 24. Настройки

Маленькое кафе с выцветшей вывеской вид имело не очень презентабельный, но главное – здесь было тепло и многолюдно. И ещё здесь был туалет. На удивление чистый и относительно просторный. Коля долго отмывал с рук и лица кровь и грязь. Протер кожу антисептиком, бутылочка с которым стояла на краю раковины. Раны тут же защипали, да так, что студент не смог сдержать слез. Ещё раз умывшись холодной водой, он наконец покинул санузел и прошел в наполненное людьми помещение. Забился в дальний угол, сел за самый маленький столик, и, заказав стакан кофе и кусок пиццы, уткнулся в телефон. На посетителей кафешки он старался не смотреть. Но перед глазами все равно мигали значки, которые нормальный человек видеть никак не мог.

Шестеренка настроек проявлялась теперь не на веке, а прямо перед глазами. В противоположном углу светился значок персонажа – с лицом Николая. Под ним, словно издёвка, висела надпись «Хрен с горы». Внизу полупрозрачной линией высвечивался «Инвентарь». Вверху – шкалы здоровья и опыта. Над проходящими мимо людьми мигали значки уровней. Не над всеми – над некоторыми. Многие оставались «темными пятнами» для Николая. Для Николая или… для игры?

Девушка выкрикнула Колин номер. Он торопливо забрал заказ и вернулся за свой стол. Глотнул кофе…

Перед глазами всплыло:

«Вы получили кофе.

Вы получили кусок пиццы.

Поздравляем! Ваш инвентарь пополнился!

Использовать „кофе“? Да/Нет.»

И автоматически всплывшее, когда бумажный стаканчик коснулся губ:

«Да.»

… Коля закашлялся, отставил кофе в сторону. Прикрыл веки.

«Необходимо пополнить уровень энергии!»

Он резко распахнул глаза, нервно покосившись на значок настроек. Тот мигнул. Перед глазами всплыло полупрозрачное меню. Коля рефлекторно отпрянул, но меню не отдалилось от его лица ни на миллиметр.

– Черт, черт, черт…

Впору было уверовать в дьявола, бога, Ктулху, макаронного монстра и кого-нибудь ещё за компанию.

«Контроль системы: яркий.» – Гласила одна из строчек. Ну хоть что-то знакомое. Коля мысленно «дёрнул» эту надпись, просмотрел варианты.

«Выбрать „незаметный“? Да/Нет. Да.»

Значки исчезли. Люди перестали отсвечивать разноцветными аурами. Николай выдохнул. «По крайней мере этими глюками можно управлять.»

Глюками ли?

Студент прикрыл глаза. В углу века по-прежнему высвечивался значок настроек.

Коля осторожно взял пиццу, откусил.

Ничего. Отлично. Можно продолжать делать вид, что ты обычный человек.

Кофе обожгло разбитые губы, напоминая о произошедшем. Медленно поглощая еду, Николай открыл на телефоне соцсети, в которых был зарегистрирован. Пролистал знакомых по институ, их вкладки «друзья», в конце концов нашел страничку Михаила. Просмотрел его друзей, подписчиков, друзей друзей и подписчиков… Кто может быть тем самым человеком с кличкой «Кость»? Если не сам Костин? Есть какой-то Егор Костюк с первого курса соцфака. Есть Константинова Валерия, секретарша в деканате. Есть какой-то неизвестный, создавший страничку «Кости Христовы». В дополнение к этим имеется второкурсник с ником «Кощей» и скелетом на аватарке и некий «Археолог» – тоже со скелетом на аве, но уже не с человеческим, а со звериным. Динозавра, кажется.

Кто?

Чья-то мама Раиса Ивановна с вечными объявлениями «Домашнее мясо, кости на холодец, молоко, сметана по низкой цене»?

Кто?

Вот ещё: «Решаешь ты, а не бросок кости.». Это чье? Картинка с дайсами, линк…

Коля, увидев на одной из страниц интересную заметку со ссылкой, незамедлительно перешёл по ней. На экране высветился знакомый глаз, мигнул – и исчез, оставив вместо себя поля для логина и пароля.

Коля замер. Это был сайт игры. Да, тогда, при установке, она требовала выход в Интернет. Обещала целостность сохранений за счёт облака. Выходит, можно играть и с телефона? С того же момента? Если есть облако – то да. А сайт в данном случае функционирует, как Стим или Ориджин?

Николай ввел нужные данные. Система довольно быстро его опознала и перевела на страницу «Вы играете». Там был всего один значок. Коля нашел кнопку «загрузить». Система предложила купить мобильную версию игры за два доллара или «выиграть» ее, ответив на несколько вопросов. Студент выбрал первый вариант – мог себе позволить, на карточке ещё висели остатки предыдущей зарплаты.

Установка прошла быстро. Забыв об остывшем кофе и начинающей засыхать пицце, Николай нащупал в кармане наушники, вставил в разъем и нетерпеливо нажал на значок игры.

На чем он остановился? Что там делал Леон в этот раз?

Некстати вспомнился приснившийся недавно кошмар: как Леон ночью пришел убить Николая. И – убил.

«Бред. Завтра же схожу к психиатру,» – решил Коля и загрузил одно из последних сохранений.

Геймплей, интерфейс, дизайн… Надо сравнить. С тем, что он видел в реальности. Внимательней изучить параметры и настройки. Проследить за поведением героя. Чувствует ли он боль? Графика супер реалистичная, лица персонажей могут выражать самые разнообразные эмоции, но Леон… Он часто выглядит неживым, картонным. Есть ли в этом тайный смысл? Всё-таки, он не человек – марионетка в руках Николая. Не более. Но должно же быть в нем что-то человеческое. Как в других игровых персонажах. Да?

Или нет?

На экране высветилась знакомая локация.

На секунду Коле показалось, что он чувствует запах пороха, но он тут же об этом забыл.

И нажал «play».

Глава 25. Осознание

Дежурный с невозмутимым видом подошел к решетке. Вразвалочку, без особого энтузиазма.

– Офицер, позовите, пожалуйста, старшего? – голос Леона слегка дрожал, но он наконец решился. Невозможно же думать, что все тут коррумпированные, должен же быть хоть кто-то честный! – Мне надо поговорить со старшим офицером.

Препирательство с дежурным длились где-то полчаса. За этим представлением с интересом наблюдали проститутки из камеры напротив. Они даже прекратили свой бесконечный бессмысленный щебет. Наконец, после увещеваний в общественной значимости этого разговора для всего города, полиции и, возможно, самого дежурного, тот позвонил куда-то, и через минут двадцать из бокового коридора вышел усталого вида немолодой офицер в очках и с намечающимся брюшком. Он подошел к задержанным.

Леон ждал его около решетки своей камеры, но тот вначале направился не к Леону, а к соседней клетке, где его тут же поприветствовали сидевшие там проститутки.

– Марго, ты опять засветилась на моей территории?

Рыжая, увидев офицера, встала и тоже подошла к решетке:

– Это и моя территория, дорогуша.

– Да, только вот платить в очередной раз штраф придется тебе, а не мне, – коротко бросил ей офицер и повернулся к Леону. Рыжая в это время показала ему в спину неприличный жест.

Со своего поста к камере Леона также подошел и дежурный. Старший полицейский (Леон рассмотрел капитанские нашивки на форме) подошел ближе и, ощупывая Леона внимательным взглядом, поздоровался:

– Я – дежурный офицер. Капитан Васильев. Сержант, – он кивнул в сторону офицера в мятой рубашке, – вызвал меня, так как вы хотели переговорить со старшим. Что вы желаете нам поведать? – в его голосе чувствовалась как усталость, так и некоторое недоверие. «Наверно, это вполне оправдано, если разговариваешь с человеком за решеткой,» – подумал Леон и после короткой паузы начал.

– Меня зовут Леон, и я работаю таксистом… – на что его быстро перебили:

– Наверно, вас задержали не за это? – с небольшой ухмылкой капитан посмотрел сначала на Леона, а потом на дежурного.

– За что его?

– Экипаж обнаружил его спящим в машине…

– В своей? – по тону разговора с было видно, что нетерпение капитана было адресовано не только Леону.

– В своей, – пояснил дежурный и тут же, стремясь предупредить следующий вопрос или шутку, добавил: – При нем был найден незарегистрированный пистолет, а также ружье. Правда оформленное на него, зато без чехла для транспортировки.

– И вы, наверно, хотели оповестить нас, что пистолет не ваш? – он с некоторой тоской посмотрел на Леона, видимо, ожидая гору бумажной работы для своих подчиненных.

– Не мой… – начал Леон, но капитан снова его перебил.

– И конечно же наши доблестные сотрудники вам его подкинули? – тут капитан откровенно улыбнулся и посмотрел на дежурного, ожидая одобрения шутки.

– Нет, – Леон не знал, как правильно начать, но постарался собраться с мыслями, – ничего такого я не хотел сказать. Этот пистолет действительно не мой, но я его нашел. Вернее, будет честным сказать, что он мне достался как трофей…

– Военный? – с недоверием переспросил капитан и тут же повернулся к дежурному: – Принеси мне все, что у нас оформили на него, и один из тех стульев – меня продуло, и мне сложно долго стоять. Стоит внести ясность.

Усевшись на стуле, принесенном сержантом, капитан несколько минут внимательно читал все бумаги в папке, которую ему только что передали. Какие-то листы он пробежал взглядом очень быстро, на часть едва кинул взор, а некоторые читал чуть ли по слогам. Леон дважды пытался прервать его чтение и как-то прокомментировать произошедшее, но капитан жестом заставлял его замолкнуть.

Наконец закончив с бумагами, он протянул папку обратно дежурному и обратился к Леону.

– Я ознакомился с материалами. Патрульные отметили, что вы не оказали сопротивления, хотя при вас и нашли спрятанное ружье и пистолет. У вас чистая карточка и, если все проверили по базе правильно, то это первый случай, когда вы попадаете к нам. Если вам есть, что добавить к сказанному ранее, я вас выслушаю. Если вы просто хотите повторить показания, то я, пожалуй, пойду – у меня ещё много работы. К сожалению.

Офицер вздохнул и коснулся поясницы.

– Нет, – Леон попытался собраться с мыслями. – Я как раз хочу опровергнуть всё то, что рассказал вашим коллегам ранее. Этот пистолет мне никто не дарил, я забрал его у человека, который напал на меня в полицейском участке.

– Так… На вас кто-то напал прямо в здании полиции? – брови капитана поползли вверх.

– Да. Я сейчас все расскажу.

И Леон принялся рассказывать, начав прямо с того момента, когда ему позвонил диспетчер и попросил забрать нового клиента с вокзала. Капитан внимательно его слушал и только пару раз переспросил названия мест и марки машин. Он достал небольшой блокнотик, в котором делал какие-то записи. Дойдя до момента с отменой полицейской погони, капитан кивнул и добавил:

– Да такая ориентировка была. Ты же помнишь? – он обратился к всё ещё стоящему рядом дежурному. – Вчера было, уже по темноте? А потом отменили? – тот согласился кивком головы, и капитан, обращаясь уже к Леону, сказал:

– Продолжай, парень.

Леон закончил свой длинный рассказ и капитан, посмотрев на часы, на какое-то время задумался.

– Так, мне всё ясно, – офицер повернулся к дежурному. – Следователь приедет только утром, так как сейчас у дежурной смены много работы. Так что посидишь тут до утра, а утром уже разберемся. Все очень подозрительно, но в тоже время правдоподобно. Однако требует тщательной проверки. Откуда нам знать, может быть, ты просто слышал про эту историю и теперь выдумываешь какой-то детективный роман, чтобы не угодить за незаконное хранение оружия? – он снова ухмыльнулся и встал, но по его виду Леон понял, что то, что он ему рассказал, все-таки произвело на капитана впечатление. Возможно, тот как-то поможет Лео разобраться с этим делом.

Капитан, указав на Леона, сказал сержанту:

– Дежурный, выдайте ему одеяло, пускай переночует в камере. А мне пора домой, меня жена заждалась. Продолжим утром.

Получив от дежурного колючее серое одеяло, Леон вернулся к лавкам. Его сокамерники уже спали крепким и, видимо, не совсем трезвым сном. Таксист, постелив одеяло на скамейку, тоже улегся. Удовлетворенный тем, что его выслушали и утром помогут найти преступников (точнее, он поможет бравым полицейским), Лео практически мгновенно провалился в сон. Где-то через полчаса его разбудил дежурный, принесший одеяла для остальных задержанных, однако увидев, что те прекрасно обошлись без них, он просто положил свертки на скамейку и выключил свет в камере.

Сна не было. Только темная неприглядная стена, после которой внезапно наступило пробуждение. Проснулся Леон от того, что его неожиданно кто-то резко схватил за руки. Сначала Леону показалось, что это случилось во сне, и Лео попытался дернуться, прогоняя кошмар, но вдруг осознал, что кто-то действительно крепко его держит, да так, что он не может пошевелится. Сквозь полутьму в камере таксист увидел, что он все ещё находится на скамейке в пустой камере полицейского участка, вот только над ним склонились трое в масках, двое при этом держали его руки и ноги, а третий закрывал ему рот ладонью. Леон попытался укусить противника, но обнаружил что рука, плотно прижатая к его губам, была в плотной кожаной перчатке.

Его противники удивились тому, что их жертва проснулась и от неожиданности на секунду даже чуть отпрянули. Но как только Леон попытался освободиться, ему в голову прилетел кастет.

«Вы получили урон – 30.

Здоровье – 110/140.»

От короткого резкого удара голова Леона мотнулась и встретилась со скамейкой.

«Вы получили урон – 10.

Здоровье – 100/140.»

Слезящимися от боли глазами таксист увидел, как в полутьме камеры блеснула игла короткого шприца, зажатого в руке одного из злоумышленников.

Леон попытался высвободить руки, но его держали слишком крепко. Оказать сопротивление не удалось, он мог только с ужасом наблюдать, как ему в шею втыкают иглу. Боль от укола сменилась странным и практически мгновенным чувством сонливости и усталости, тело стало податливым, а голова Леона поплыла.

«Вы получили урон от яда – 300.

Здоровье – 200/140.

Состояние: смертельное отравление.»

Теряя сознание, он неожиданно осознал не только, что он умирает, но и то, что он умирает не впервые. Уже в полутьме, словно пачка разбросанных фотографий или слайдов, перед его потухающим сознанием промелькнули сразу несколько образов: вот он умирает где-то в машине, вот лежит окровавленный около ступенек своего собственного подъезда, вот его кровь стекает по забору…

«Как странно, что если …»

«Вы погибли.»

***

«Загрузить.»

«Это случилось опять,» – Леон удивленно несколько раз поморгал, не веря в происходящее. Ему на одну секунду показалось, что он только что лежал тут же, на своей скамейке, умирая от какого-то укола в шею. Лео и раньше мог припомнить несколько «приступов темноты», но никогда не запоминал таких странных деталей целиком. Сейчас же в его памяти прекрасно отпечаталось, что с ним случится. Сейчас он попросит дежурного позвать старшего, тот кликнет того нетерпеливого капитана в очках. Капитан его с неохотой выслушает, и после этого Леон пойдет спать в той камере, где посередине ночи его убьют трое неизвестных.

«Так делать не стоит,» – подумал таксист и огляделся. Теперь Леону стало казаться, что опасность угрожает ему именно в полицейском участке. Требовалось сохранять бдительность и Лео стал подумать, что ему делать, если он не решится рассказать о своей реальной истории. Как Леон помнил из «реальности приступа» капитан ему говорил, что следователь приедет утром. Значит, надо продержаться до утра. Леон закрыл глаза и задремал, как ему показалось, всего на минуту. Однако, когда он открыл глаза, в камере уже царил полумрак, а дежурный тряс его за плечо:

– Эй, ты, как там тебя, – тут полицейский посмотрел в папку. – Гражданин Кавелин, ты тоже свободен. Давай, забирай свои вещи, и топай отсюда. Временно, правда.

Леон посмотрел по сторонам, ожидая увидеть вокруг нечто зловещее, грозящее ему опасностью, но камера была пуста. Тогда он, потянувшись, пошел вслед за дежурным. Получив свои вещи и расписавшись в уведомлении об обязательной явке завтра, Леон прошел мимо камеры с полусонными проститутками.

– Не забывай нас, может быть, продолжим знакомства! – ему улыбнулась рыжая, обнажив большие желтые зубы.

– Если будет время, – вежливо ответил Леон.

Попрощавшись с дежурным, Леон торопливо распихал документы по карманам, все ещё не веря в реальность происходящего. Слишком хорошо все складывалось, и Леон пытался понять, что теперь ему делать и самое главное, куда ехать. К тому же стоило узнать, где стоит его машина. Таксист, обрадованный освобождением, растерялся и забыл спросить об этом у дежурного. Оставалось воспользоваться услугами общественного транспорта, если тот ещё ходит.

Он уже практически подошел к остановке, когда его окликнули. Леон обернулся и увидел бегущего к нему дежурного, держащего в руке папку с бумагами.

– Забыли! Вот, вам ещё вот здесь надо подписать! – сказал дежурный, протягивая Леону свою папку и ручку.

Тот наклонился к протянутому листу, стал искать глазами строчку со своим именем и фамилией …

Удар чем-то тяжелым по голове обернулся резкой темнотой в глазах, и Леон успел напоследок отстраненно заметить, что это как-то совсем непохоже на его обычные приступы, к которым он практически уже привык.

«Вы получили критический урон – 56.

Здоровье – 84/140.

Вы потеряли сознание.»

– Очухался, кажется.

Леону побрызгали в лицо водой из пластиковой бутылки, и Лео только сейчас ощутил дикую боль в голове. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что сидит в полицейской машине, при этом его руки и ноги связаны.

– Ты не сильно-то его, а то нам сказали его живым привезти? На кой он им, мертвый-то? – обеспокоенно спросил дежурный, сидевший за рулем. В ответ только хмыкнули, мол, ничего, раньше времени не помрет.

Автомобиль остановился, мотор заглох.

– Так, ты это, посиди с ним, – дежурный открыл дверь и, высунувшись из машины, проорал стоящим около фургона:

– Мы его привезли, как договорились. Вы привезли?

– Конечно! – одна из фигур подняла руку, в которой в свете фар хорошо просматривались два простых белых конверта – как понял Леон, это было вознаграждением за его тело.

Полицейские выволокли его из машины и потащили под руки в сторону фургона бандитов. Голова болела, но Леон несмотря на это, пробовал запомнить детали, до боли в глазах вглядываясь в лица-руки людей, номера машин и даже в асфальт под ногами.

«Внимательность +1.»

– Прости, мужик, нам просто нужны деньги, – дежурный толкнул Леона в спину, и тот буквально упал в протянутые к нему руки двух короткостриженых бандитов в спортивных штанах и коротких пуховиках нараспашку.

Полицейские, не говоря ни слова, тут же развернулись и, пересчитывая на ходу деньги, заспешили к своей машине. Ни разу не обернувшись.

Леона же потащили в сторону фургона бандитов. Он стал крутить головой и среди четверых стоящих около машины людей сумел смутно узнать одного из тех, кто чуть не столкнулся с ним в подъезде его дома.

– Куда его? – обратился один из бандитов к главному. – В багажник или прямо тут закопаем?

– Погоди, – главный раскрыл бумажник, посмотрел туда, потом освятил фонариком лицо Леона. «Видимо, сверяет: я или не я,» – подумал Леон.

– Так, отлично: это он. Заноси его в машину, – главарь указал рукой на фургон. Приказ исполнили мгновенно.

Сидевшие сзади быстро накинул прямо через надголовник на шею Леона проволочную петлю и, упершись коленями в спинку пассажирского кресла, потянули.

«Вы получили урон – 39.

Здоровье – 61/140.»

Леон захрипел, воздух сразу кончился. Сквозь свои собственные хрипы он различал только скрип кресла. Пошевелится не удавалось, крепко связанный по рукам и ногам, он безуспешно пытался освободится, но водитель прижал его колени. Леон почувствовал, что теряет сознание, заметался глазами по салону в поисках спасения. В отражении зеркала он увидел только свои собственные широко открытые в ужасе глаза и полуоткрытый в попытке вдохнуть рот на красном лице – и испугался этого своего отражения. Последнее, о чем думал Леон перед тем, как провалится в темноту, было смутное осознание, что он это переживал не впервые. И к собственному изумлению, ему вдруг показалось, что после неоднократно пережитой смерти он просыпался как не в чем не бывало.

«А вдруг и сейчас так будет …» – в последний раз подумал Леон, когда наконец почувствовал, что металлическая струна, сдавившая горло, напряглась до предела. Казалось, что сейчас она прорежет кожу или просто порвется артерия, но что случилось на самом деле, Леон уже осознать не смог…