Текст книги "Только никому не говори"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Однако в версии о постороннем убийце есть ряд провалов. Во-первых, внешний вид убитой. Маруся, несомненно, отчаянно сопротивлялась бы, следы борьбы (царапины, синяки, порванная одежда и т. п.) должен был заметить Петя. Допустим, преступник после убийства, так сказать, придал телу спокойную позу, расправил сарафан – но спрашивается, зачем ему тратить драгоценное время на этот камуфляж? Понятно, что медицинская экспертиза без труда обнаружит следы насилия. Во-вторых, самый кардинальный вопрос: куда из погреба исчезло тело? Предположение, что преступник вернулся в дом в третий раз, обнаружил в незнакомой обстановке погреб, вынес тело и где-то закопал-не выдерживает критики. Подобные действия – неоправданный риск для человека, не осведомлённого о других обитателях дачи: в любой момент может кто-то войти и застать в доме чужого. И самое главное: никому – ни убийце постороннему, ни, так сказать, «своему» – не придёт в голову, что под рукой окажется какой-то трус и спрячет концы в воду.

Вот он бежит, скрывается в роще, вдруг спохватывается (что-то упустил, например, уничтожить следы), возвращается. С момента убийства прошло всего несколько минут – а труп исчез! В ужасе он обегает все комнаты: тишина и пустота. Конечно, он не стал даже обыскивать дом и тем более возвращаться туда в третий раз, ведь убийца знает, что сокрытие трупа имело смысл только для него. Он уходит в тяжком, страшном недоумении.

Против «убийцы со стороны» свидетельствует и ещё одна важная деталь: браслет на руке убитой. Его видел только Петя (ни Анюта, ни художник) и только после убийства. О чем говорит этот факт? Или браслет подарен только что на свидании (маньяку с речки, очевидно, не до подарков), или подарен раньше кем– то, знакомство с которым Маруся скрывает, а потому скрывает и подарок. Стало быть, на свидание с Петей она не надела бы украшение, хранимое тайно. Стало быть, в тот день у неё было другое свидание.

Стало быть, требуется другая версия. Мне все мерещится школьная сцена, дядюшкина гитара, кудри и пунцовая шаль, восторженный зал и замшевый поясок на тонкой талии. Случайно или не случайно этот спектакль оказался для неё последним? Кто такой Петя – первая любовь или подставное лицо, на которое ссылается она, чтобы как-то объяснить университет? Какой-то мужчина – не школьник, не ровесник: того скрывать нечего – видит Наташу Ростову, увлекается, увлекает и её.

Но вот их встречи обрываются. Маруся переезжает на дачу, где должна, по требованию родителей, во всем подчиняться старшей сестре. Свидание девочки со своим другом (друг-убийца – насмешка! но как его назвать?) было, конечно, условлено заранее: тот не мог приезжать в Отраду, когда ему вздумается, из-за Анюты. И, наверное, Маруся не случайно выбрала для Пети именно среду – он подставное лицо (она и весной не всегда являлась на их вечерние занятия). Почему она скрыла от сестры, что в среду должна передать Пете билеты? Возможно, она собиралась сообщить об этом Анюте в последний момент, на речке, чтоб та не успела переменить планы на этот день, не осталась бы дома, одним словом, не помешала бы.

Между первым и вторым явлением Пети на даче происходит убийство. Найди, кому это выгодно, и ты найдёшь преступника – святая заповедь Шерлока Холмса. Изнасилование, патологический взрыв сексуального маньяка, кража, шантаж, сведение счетов, устранение в качестве свидетеля – все эти мотивы ничем не подкрепляются. Немотивированное убийство тоже исключается: не было следов борьбы.

Состояние аффекта. Чем вызвано? Например, ревностью. Но, судя по всему, Маруся любила своего друга, до которого «всем, как до неба». И он – конечно, не мальчик и, конечно, это понимал. И какая непостижимая власть: ради него отказаться от) своего дара, блеска, успеха, от того, чем до сих пор жила. Их отношения – загадка для меня.

Может быть, её слова: «Я боюсь»– не розыгрыш? Может быть, она попыталась освободиться от этой власти и погибла?

Итак, какой-то друг-убийца. Не представляю! Даже если полностью исключить «маньяка с речки», наверняка остаётся круг лиц, о которых мне ничего неизвестно. Отправным моментом версии о тайном друге мне представляется школьный спектакль. Но на спектакле помимо десятиклассников, учителей и родственников присутствовали какие-то там бывшие ученики. В моем же поле зрения всего четверо, причём их роли, кажется, уже распределены: Петя, если ему верить, явился нечаянным соучастником преступления, остальные трое были заняты друг другом и играли в игры рокового треугольника.

Петя. На роль друга-убийцы вроде не тянет (Да! Если б он изнасиловал Марусю, то не унёс бы билеты, грубо говоря, в штанах), но имеет толковых родственников, и все мои версии и размышления построены в основном на его показаниях. А если они не точны или лживы?

Дмитрий Алексеевич. Имеет алиби на время убийства (портрет Гоги), вряд ли стал бы назначать два свидания на один день и, кажется, до сих пор с ума сходит по своей Люлю.

Борис. Алиби нечёткое, никем не подкреплённое – с девяти до восемнадцати часов. Весной занимался с Марусей математикой, что-то знает о ней: «играла с огнём, вот и доигралась». Но вообще в те июльские дни, по-видимому, был занят романом жены и художника: «эта любовь им бы недёшево обошлась».

Анюта. Её душа-для меня тёмный лес. Я топтался на опушке, боясь углубляться, я не хотел, чтобы она оказалась причастной к смерти сестры. И все же: как согласовать её намерение покончить с любовником как можно скорее и слова, сказанные за два дня до этого своему Мите: «Только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной»? Где действительно она провела больше пяти часов? Как могла опоздать на последнюю электричку, уйдя от художника в десять часов? И наконец: чем я заслужил её недоверие?

Ника, Николай Ильич, Отелло-новое любопытное лицо. Видел Наташу Ростову, заинтересован, присутствовал на сеансах портрета, потрясён происшедшим. Имеет смысл познакомиться.

Да, круг мой весьма ограничен. И слишком мало данных об убийце. Кто-то «свой»… быстрый лёгкий шаг… тяжёлый браслет на левой руке – подарок… Что-то будет завтра? Неужели там,»а лужайке, где когда-то пили чай за столом с кремовой скатертью, цвели лилии и смеялись дети – неужели там раскроется смысл таинственных слов Павла Матвеевича?

Зазвонил телефон. Дали Петю.

– Добрый вечер. Это Иван Арсеньевич. Вы мне завтра нужны на даче Черкасских. В семь часов вечера. Договорились?

– Зачем? – Вертер явно затрепетал.

– Там узнаете.

– А зачем?

– В общем, жду. До свидания.

До Бориса я дозвонился только в двенадцатом часу.

– Здравствуйте, Борис Николаевич. Я вас разбудил?

– Здравствуйте. Я работаю.

– Очень надеюсь завтра вечером вас увидеть.

– А я думал, вы уже убийцу арестовали.

– Без вашей помощи – никуда. Вы в состоянии приехать к семи часам на дачу Черкасских?

– Что это вы затеяли?

– Следственный эксперимент.

– Ого!

– Да! Вот ещё. Ни от кого не могу добиться толку. Вы видели у Маруси какие-нибудь украшения, например, серьги, ожерелье или браслет?

– Видел. Золотой браслет с рубинами.

ЧАСТЬ III. «ПОЛЕВЫЕ ЛИЛИИ ПАХНУТ, ИХ ЗАКОПАЛИ…»

17 июля, четверг

В колониальной рубашке цвета хаки, с погонами и накладными карманами (моя собственная, Верочка стащила её из приёмного покоя), в потрёпанных джинсах и кроссовках, с рукой на перевязи я ощущал себя раненым, направленным на спецзадание. Мы с Верочкой углубились в парк, миновали пруд, прошли меж замшелыми плитами – «Покойся, милый прах, до радостного утра!»– я помахал рукой своей спутнице и перелез через символическую изгородь в рощу. В ту самую рощу, что подступает к домам улицы Лесной, через неё три года назад, должно быть, спешил убийца после непостижимого исчезновения убитой.

Примерно через километр в берёзовом кружеве, шелесте и вышине возникли дачные крыши с печными трубами. Я прошёлся вдоль заборов, отыскал, по приметам Анюты, нужный – высокий, сплошной, когда-то зелёный, посеревший, раздвинул две доски и очутился на узенькой заросшей тропинке в саду, в запущенном переплетении веток, листьев, полевых цветов и трав. Постоял, вдыхая жгучий июльский воздух, собираясь с духом (сколько раз представлял это место и представлял именно таким), и направился к дому. Вот маленькая полянка, длинный стол из сколоченных досок, утонувший в траве выше пояса, вот куст жасмина, наполовину закрывающий окно светёлки, веранда, крыльцо, молчаливая компания расположилась на ступеньках… Так, дачники, коротающие вечерок на свежем воздухе

Все собрались, голубчики. Анюта, Дмитрий Алексеевич, Борис, Вертер и ещё какой-то респектабельный господин лет сорока пяти в твидовом пиджаке не сводили глаз с калитки. Я эффектно появился с противоположной стороны.

– Добрый вечер!

Присутствующие шевельнулись, отозвались нестройно, художник поднялся и заговорил:

– Вот, знакомьтесь. Николай Ильич – Иван Арсеньевич.

– Послушайте! – мелодично пропел Ника, в неудержимом порыве вскочил и прошёлся взад-вперёд по кирпичной дорожке (я следил за его походкой – это уже входило в привычку: да, быстрый, лёгкий шаг… как назло, народ подобрался нервный, поджарый, легконогий). – Послушайте! Это уникально! Я полностью в курсе: Митя ввёл. Сегодня в театре свободен – и вот не утерпел. Не помешаю?

– Напротив. Мне нужны рабочие руки.

– Это ещё зачем? – угрюмо поинтересовался Борис, Вертер как-то поёжился, Анюта молча глядела перед собой, в свою пустоту.

– Копать старую цветочную клумбу.

– Иван Арсеньевич, объяснитесь, – попросил художник.

– Да, конечно, – я достал блокнот из верхнего кармана рубашки и с деловым видом заглянул в него. – Одной из загадок в том загадочном преступлении является, как вам известно, бесследное исчезновение трупа. Когда я впервые увидел Павла Матвеевича в больнице, меня поразили его слова… вы все, наверное, помните: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». Впервые он произнёс их после похорон жены и повторяет до сих пор каждому новому лицу. Безумный бред? Или какой-то непонятный смысл скрывается в этих словах? Не знаю. Но вдруг Павел Матвеевич что-то видел в ту ночь в Отраде или о чем-то догадался? Может быть, образ полевых лилий – ключ к разгадке, а выражение «их закопали» – намёк на то, что убийца где-то закопал тело Маруси?

– И на чем основаны эти доводы? На словах сумасшедшего! – перебил меня Борис. – Романтика какая-то…

– Потрясающе! – прошептал актёр. – Труп в цветах…

Математик пренебрежительно взглянул на него и продолжал:

– Труп, цветы, убийца… Тухлая романтика. Ведь до сих пор неизвестно, что случилось с Марусей… Может, она покончила с собой или просто сбежала куда-то.

– Она была задушена в среду в четыре часа дня.

– То есть как?! – страшно закричал Дмитрий Алексеевич.

Я не рассчитал тяжести обрушившихся слов. В мгновенной паузе я уловил умоляющий взгляд Вертера и искажённое лицо Анюты. Математик резко отвернулся. Прозвучал тихий прекрасный голос:

– Откуда вы знаете? – Отелло легонько прикоснулся к моему плечу, сверкнули светлые прозрачные глаза. – У вас есть свидетели?

– Есть, – меня опять понесло, и я с упоением ощущал в себе зуд безрассудства.

– Выходит, вы знаете, кто убийца?

– Догадываюсь. Мне не хватает нескольких штрихов.

– Это кто-нибудь из присутствующих?

– Кто-нибудь.

– И вы нам скажете, кто именно?

– Не скажу.

– Любопытно! – сладострастный блеск в прозрачных глазах погас. – Очень любопытно. Я прибыл вовремя.

– Иван Арсеньевич! – воскликнул художник. – Мне не понятны ваши шутки!

– Никаких шуток! Есть свидетель, есть подозреваемый. Все есть! – я небрежно помахал блокнотом над головой. – Но прежде всего мне нужна полная картина преступления, пока что много темных мест.

– Если вы говорите правду, – сказал художник страстно, а я вам верю! – то сейчас нас слушает убийца. Вы подвергаете себя опасности, себя и какого-то пока что неведомого свидетеля! Моё предложение: назовите имя убийцы при всех. Но если против него улик ещё недостаточно и вы вынуждены соблюдать тайну – свяжитесь с милицией. Во всяком случае, сдайте туда блокнот, пока не поздно. Это самое главное.

– Самое главное, – подал голос Борис, – что мне надоел сумасшедший дом и я ухожу.

– Никуда ты не уйдёшь, – со спокойной силой заговорила Анюта-впервые за все время. – И вообще все помолчите. Пусть он делает, что хочет.

– Итак, я буду делать, что хочу. Три года назад в саду за домом, где в хорошую погоду пили чай, росли на лужайке садовые лилии, любимые цветы Любови Андреевны… Я хочу проверить, есть ли связь между ними и безумием её мужа.

– То есть вы полагаете, там могила Маруси, и Павел знает об этом? – в напряжённой тишине спросил Дмитрий Алексеевич, и вновь раздался низкий, с богатейшими модуляциями голос:

– И хрупкий прах человеческий уже смешался с прахом земным! (Должно быть, реплика из какой-то пьесы.)

– Золото прочнее человеческой плоти. Вдруг мы найдём золотой браслет с рубинами, который был на левой руке убитой.

Я в упор поглядел на Отелло, светлые глаза вспыхнули и тут же погасли: он задумался.

– Золото… – пробормотал Дмитрий Алексеевич. – То самое золото, о котором вы намекали мне в связи с моей, так сказать, средневековой аллегорией, да?

– Что за аллегория? – поинтересовался Ника.

Они рассеянно перебрасывались репликами, никто не слушал, все ждали, все тянули время: идти на лужайку за домом было страшно.

– Портрет Любы с дочками. Он принадлежит Анюте, но пока висит у меня в мастерской, между окнами. Ты ж бывал на сеансах, не помнишь?

– Тот самый портрет! – закричал Ника. – Ну конечно… Вертер внезапно поднялся со ступенек и в наступившей паузе направился ко мне. Я ожидал самого худшего (сейчас мальчик со страху выкинет штуку и, возможно, на самом деле подвергнется опасности впоследствии), но он только глухо спросил:

– Где копать?

Анюта спустилась с крыльца, пошла вдоль веранды, мы молча двинулись за ней. В проведении эксперимента Ника очень пригодился: словно играючи, выкосил траву на лужайке. Анюта указала место метрах в трёх от стола, Дмитрий Алексеевич, подумав, согласился. Петя первым принялся за работу. Вначале дело пошло быстро: грунт оказался довольно рыхлым. Потом лопата из нержавейки все с большим трудом вонзалась в спрессованную тяжёлую глину. Вертера сменил художник… Николай Ильич… Борис… вновь Петя… Страшная продолговатая яма углублялась, росла куча рыжей земли, скрежетала сталь, красные закатные лучи слепили глаза, сигаретный дымок улетал в безмятежное небо, лёгкой тенью метался актёр по свежескошенной стерне. Все молчали. Меня убивала мысль, что среди нас, возможно, есть человек, который знает все. Он уже был здесь с лопатой, ночью, оглядывался и торопился, а откуда-то… из кустов или из окна на него глядел Павел Матвеевич. Мне очень хотелось увести отсюда Анюту и уйти самому: весь мой охотничий азарт куда-то пропал – страх и непонятная тоска. Я молился об одном: чтоб все это поскорее кончилось и кончилось неудачей – пусть с девочкой останется вечный покой, пусть она останется для нас Наташей Ростовой в пунцовой шали.

– Продолжать нет смысла! – откуда-то из– под земли донёсся резкий голос математика. – Её здесь нет.

Будто прошелестел единый, почти радостный вздох, все оживились, заговорили, задвигались. Петя помог Борису выбраться из ямы и стал поспешно сгребать туда кучи сырой земли, актёр помогал. Анюта, словно обессилев, присела на краешек стола, я подошёл к ней, Борис пробормотал со злостью:

– Романы пишите, писатель! Про гробницы и привидения…

– Нервы сдали, Борис Николаевич? Да, вынужден признать: эксперимент не удался. И все равно – тайна осталась, и где-то спрятан труп.

– А вы уверены, что Маруся действительно умерла? – вдруг задал Дмитрий Алексеевич дикий вопрос, на что его приятель отозвался задумчиво:

– Иван Арсеньевич не только уверен – он даже догадывается, кто убийца. Кто-то из нас. Надеюсь, вы меня уже включили в круг избранных?

– Ника, не смешно! – отмахнулся художник. – Иван Арсеньевич, сдайте ваш блокнот в милицию. Вот прямо сейчас, мы все вас проводим. Эта история мне не нравится: один вы можете проиграть, а тайна так и останется тайной.

– Дмитрий Алексеевич, вы годы занимались этим делом и выбрали меня в союзники. Благодарю! Посмотрим, кто кого!.. Но сейчас, к сожалению, мне пора в больницу. Петя, закопаешь яму? (Вертер кивнул.) А вы, Борис Николаевич, меня не проводите?.. Только подождите, пока осмотрю дом, хорошо?.. Остальные все свободны. Анюта, можно?

Она кивнула, но не двинулась с места.

В прихожей было темно. Я нашарил выключатель справа от входа. Вешалка с какой-то старой одеждой и мутное зеркало в резной раме. Дверь в комнату Анюты. Железная кровать коммунальной эпохи, круглый столик, стул, тумбочка с ночником, раскрытая книга – «Преступление и наказание».

(Господи, сколько можно жить прошлым!) Бывшая родительская спальня. Такая же кровать с железными шариками, гардероб, комод, над комодом фотография: трое прелестных молодых людей стоят у подъезда старинного здания, юноши высоки, широкоплечи, русоволосы, в просторных пиджаках; меж ними девочка – тоненькая, с большим ртом, ослепительные черные кудри и белое полотняное платье с рукавами– крылышками. Митя, Павел и Любовь.

Кухня. Электрический свет ударил в лицо. Печка, стол с плиткой, настенный шкафчик, умывальник, на лавке ведра с водой. Я ногой откинул вытертую ковровую дорожку на полу. Кольцо, люк, лесенка. Свет из кухни ложился квадратом на земляной пол, углы тонули в подземном мраке. Чиркнул спичкой: деревянная кадка, два жестяных ведра, сколоченная из досок перегородка, примерно полтора метра высотой, отделяет пустой угол. Закрыл люк и сел на лавку. Полная тьма, сырой пронзительный дух земли… Какое-то неуловимое ощущение прошло по сердцу… Здесь он сидел после похорон жены. Именно здесь, где Петя спрятал убитую. Случайное совпадение? Или он что-то заметил в пятницу, когда осмотр погреба прервался с приходом участкового? Что? Блеск золота? Край одежды? Красное пятно сарафана в куче гнилья?.. Нет! Если б он заметил что-то в этом роде, он не стал бы медлить три дня: несмотря ни на что, несмотря даже на смерть жены, он нашёл бы время проверить страшную догадку.

Ну хорошо, ничего не заметил, а просто вернулся на дачу, чтобы закончить осмотр погреба – и что он здесь нашёл? Свою дочь? И куда она делась потом?.. Или он здесь выследил убийцу… Погоди, погоди!.. Он поехал в Отраду после разговора с Борисом. Борис только что ушёл. Может быть, он поехал следом? Боже мой! Всю весну Борис занимался с Марусей якобы математикой, у него нет алиби на время убийства… а я столько дней потратил на роман Анюты и художника. И навёл меня на их роман тот же Борис! Что– то преподнесёт он мне сегодня по поводу царского подарка из золота и рубинов?

Я встал, нащупал перекладину лестницы, но вдруг замер… то же непонятное ощущение… да, мгновенное ощущение возникло и исчезло, как и вначале, когда я закрыл люк и сел на лавку. Я как будто что-то вспомнил. Спокойно! Вот я сел на лавку, полная тьма… да, слова Павла Матвеевича, дальше у него о лилиях. Нет, я не думал о лилиях. Я ощущал полную тьму и дух сырой земли… да, именно так!.. И тут мелькнуло какое-то воспоминание или ощущение… Нет, не вспомнить!

Светёлка выходила на закат. Последние лучи багряными вспышками сияли сквозь листву. Вот этажерка – здесь лежала Марусина сумочка с записной книжкой, конечно, подробно изученной следователем.

Небольшой письменный стол – стол заскрипел, когда кто-то полез в окно. Вот диван в углу, довольно широкий (как это говорят – полуторный?), раскладывается – как бы тахта для двоих. Да, для двоих. Я раскрыл окно в сад. Упоительный аромат отцветающего жасмина потёк в затхлую комнату. Не с юностью и любовью ассоциировался теперь для меня этот запах – с сыростью погреба… мелькнувшее ощущение не удавалось поймать!

Как ходит тут она – одна по этим низким убогим комнатам: банальная дачная рухлядь выглядела бесприютно, даже зловеще, словно из дома ушла душа. Вот тут стоял Борис, а за кустом… ага, прекрасно слышно. Говорил Ника:

– … а через дыру в заборе можно вынести тело? Ты уверен? Надо осмотреть. Так вы, Анечка (уже «Анечка», актёры – народ бойкий), не возражаете, если мы у вас переночуем?

– Ночуйте.

– Анюта, – осторожно сказал Дмитрий Алексеевич, – ты бы переехала пока в Москву? Я бы тебя возил к отцу, а? Ну как ты терпишь тут одна?

– Нормально.

– Готово! – провозгласил Вертер. – Опять клумба получилась.

Борис ждал меня на крыльце. В прозрачных сумерках его лицо вдруг показалось старым и… несчастным, что ли?

– Самый близкий путь в больницу через рощу. Не возражаете?

– Все равно.

Мы остановились на лужайке. Анюта и двое мужчин стояли у стола, Вертер опирался на лопату и преданно глядел на меня: я его не выдал.

– Ну что ж, граждане, следствие продолжается. Милости прошу в палату номер семь.

– Иван Арсеньевич, – чарующе заговорил Отелло, – я давно уже не испытывал столь острых ощущений. Вы позволите мне на полных основаниях присоединиться к подозреваемым?

– Присоединяйтесь, – я широким жестом обвёл присутствующих. – Но вы обязаны пройти через предварительный допрос. Когда вы ко мне приедете?

Актёр подумал.

– Послезавтра днём, пожалуй. Вас устроит?

– Вполне. Я буду в палате или в беседке в парке. Допросы обычно провожу в беседке – не хочу своих соседей в это дело впутывать.

– Найду. И ещё позвольте, Иван Арсеньевич, одно замечание напоследок. Моя профессия приучила меня к бережному обращению с авторским текстом. Если речь идёт о полевых лилиях, то именно о полевых, а не о садовых. Вы меня понимаете?

– Да где у нас их взять – эти полевые лилии?

– А вы найдите, – актёр тихонько засмеялся. – Кто аккуратно ищет, тот всегда найдёт.

– Иван Арсеньевич, – Анюта подошла ко мне, – вы не заблудитесь? Уже темно.

Я отозвался беззаботно:

– Тут невозможно заблудиться. Тропинка прямо ведёт от заборов к кладбищу. А там уж я у себя.

В лесу стояла ночь, беззвёздная, беззвучная. Времени в обрез – на полдороге я решил с Борисом расстаться, а там будь что будет! Вероятнее всего, ничего не будет, но подъем духа, неизвестность, пленительная свежесть и голубой взор – кружили голову. Я тихо спросил:

– При каких обстоятельствах вы видели у Маруси браслет?

– Чего это вы шепчете?

– Так надо.

– Ага, убийца крадётся во тьме с кинжалом. Ладно. Я видел браслет в синей дорожной сумке. Помните, сумки перепутали и Марусина стояла в нашей комнате? Я искал плавки, расстегнул молнию: сверху какая-то красная материя – шёлковая шаль. Я её вынул, смотрю: тетрадки, учебники… в общем, понял, что сумка Марусина. Хотел положить шаль на место – вдруг из неё что-то выскользнуло и упало на пол. Поднял: браслет. Ну, завернул его обратно в шаль, в сумку положил, отнёс в светёлку, где подслушал любовный лепет.

– Опишите браслет.

– Вещь дорогая, старинной работы. Семь рубинов оправлены в золото и соединены в круг золотыми же крошечными звёздочками или цветочками. Камни чистейшие, и золото высшей пробы. Ручаюсь: у меня уникальная зрительная память.

– Вы в этом разбираетесь?

– Разбираюсь.

– Откуда?

– Оттуда. Разбираюсь – и все. Просто интересовался драгоценностями.

– А почему вы не сказали о браслете на следствии? Ведь это очень важно.

– Все потому же: обещал Павлу Матвеевичу.

– Удобная позиция: за все отвечает сумасшедший. Так он знал о браслете?

– Я его предупредил. Мы с ним вдвоём справки оформляли. Он все молчал. Вдруг неожиданно будто подумал вслух: «Что же все– таки случилось с Марусей?» Я сказал: «А вы знаете, что она прячет ото всех старинный золотой браслет с рубинами?» Думаю, особого внимания он на мои слова не обратил – не до того было! – отозвался как-то рассеянно: «Потом, потом, все потом. Никому об этом не говори. Обещаешь?» Я обещал. А он, конечно, тут же забыл про браслет, смерть жены его с ума свела… В полном смысле этого слова.

– Борис Николаевич, дальше меня не стоит провожать: далеко вам возвращаться. Давайте постоим, покурим на прощанье. Так вы уверены, что тогда в прихожей Павел Матвеевич был уже в ненормальном состоянии?

– Это очевидно. Какие-то лисы, какие-то лилии ни с того ни с сего. Зачем-то поехал ночью в Отраду, забрался в погреб… Разве это поведение человека разумного?

– А вы, как человек разумный, после разговора с ним, конечно, отправились домой спать?

– Конечно.

– И заснули?

– И заснул. Кстати, Иван Арсеньевич, просветите и вы меня. Как Маруся могла быть убита в четыре часа дня, если в это время сестры находились на речке?

– В это время Анюта была в Москве.

– Вот как? У любовника? Так и думал, что здесь нечисто. Но в это же время на даче мальчик ошивался. Он свидетель или убийца?

– Ни то и ни другое. Он действительно сидел на крыльце и ждал сестёр. Это подтверждает мой настоящий тайный свидетель.

– Так он существует в самом деле?

– В самом деле.

– И от него вы узнали про браслет?

– От него.

– Ну что ж, вы смелый человек. Берегитесь. А я пошёл.

– Вы на машине?

– На какой ещё машине?

– Вроде бы три года назад вы скопили на машину. Или у меня неверные сведения?

– Верные. Раздумал покупать, много мороки.

– А деньги?

– Что деньги?

– Деньги целы?

– А вам какое дело?

– Борис Николаевич, я вас серьёзно спрашиваю: вы можете показать мне свою сберкнижку?

– Ещё чего!

– А следователю?

– Что вам нужно от меня?

– Вы потратили деньги? Ну, потратили? На что?

– Догадайтесь! – математик засмеялся, но хрипло, с натугой. – Вы ж писатель – дайте простор воображению.

– Любопытный у нас с вами разговор завязался, Борис Николаевич, хочется говорить и говорить, точнее, слушать. Приезжайте ко мне… хоть завтра после работы? Или в субботу, а?

– Ладно, в субботу в двенадцать. Вообще-то я в отпуске.

– И давно?

– С понедельника.

– Поедете куда-нибудь отдыхать?

– Нет.

– И чем предполагаете заняться?

– Да вот вас, например, навещать. Довольны?

– Счастлив. С тех пор как я стал сыщиком, у меня появилась уйма друзей.

– То ли ещё будет! – отозвался Борис как-то двусмысленно и мгновенно канул в лесную тьму.

Я громко крикнул:

– Жду вас в субботу в двенадцать! В беседке!

– Ждите!

Засвистев «Тореадор, смелее в бой!..», я двинулся дальше по уже едва заметной, скорее угадываемой, тропинке. Пройдя шагов пятьдесят, резко отскочил в сторону – аж что– то хрястнуло в злосчастной моей руке – и замер в кустах. Тишина. Тишина, будь она неладна! Густая июльская мгла, одна звезда в высоких берёзовых кущах, терпкий ночной холодок и шаги. Наконец-то! Далёкие шаги… ближе, ближе… быстрый лёгкий шаг в светёлке, над погребом… Я почти не дышал, я жил полной жизнью!.. Вот, рядом!.. Кто-то прошёл мимо меня во мраке и скрылся за поворотом тропинки. Я осторожно двинулся следом. Удобнее всего пристукнуть его у кладбищенской ограды, там, где берёзы расступались и было светлее. Кто-то крался впереди, шагах в пятнадцати, не оглядываясь. Как будто высокий, не ниже меня… значит, не Борис?.. Дмитрий Алексеевич или актёр?.. Но ведь не она же! Вдруг захотелось плюнуть на все и скрыться, но я уже знал, что никуда не денусь. Нет, я узнаю все! Слабый просвет во тьме, и дальше плотная чёрная масса – столетние липы над могилами. В светлеющем прогале мелькнул силуэт и слился с кладбищенской тьмою. Уже не скрываясь, я бросился вперёд, раздался крик, дикий, леденящий душу вопль, кто-то прижался к ограде и кричал. Я слегка ударил ребром ладони по горлу, он умолк и обмяк, я рванул его на лунную полянку, он упал ничком. Да что же это такое? Ведь едва дотронулся и… убил? Я перевернул его на спину. Передо мной лежал юный Вертер.

Полтора часа спустя бесшумно, «яко тать в нощи», я подкрался к нашему флигелю. Моё окно открыто. Посвистел, чтоб предупредить народ, полез в окно, кое-как одолел подоконник и рухнул на койку прямо на руку в гипсе. Не удержался и застонал.

– Ванечка! – задушевным шёпотом заорал бухгалтер. – Где ж тебя черти носили? Это ты на кладбище кричал?

– Ну, откопали, Иван Арсеньевич?

– Нет там ничего, – устало отозвался я. – А главное, я рассчитывал поймать убийцу – все сорвалось.

– Ваня, рассказывай!

– Я дал понять этой публике… кстати, и Отелло объявился, просится в преступники… Так вот, я дал понять, что догадываюсь, кто задушил Марусю, что у меня есть свидетель. Если среди них убийца, вы представляете, что он должен был чувствовать: он убивает девочку, а кто-то заглядывает в окно и видит. Свидетель. В общем, я сблефовал, заострил их внимание на блокноте: вроде там все данные, целое досье. Причём я выдал такие детали… ну просто драгоценные детали – точное время и способ, браслет на задушенной в подробностях… золото, рубины. Если меня слушал убийца – ему теперь не спать. Я надеялся, он клюнет на блокнот, даже объяснил всем, каким путём в больницу возвращаюсь…

– Стало быть, ты сделал из себя мишень?

– Что значит мишень? Я – мужчина.

– Дурак ты, извини за выражение, а не мужчина! У тебя рука сломана, а у него, может, нож. Труден первый труп, а потом уже все трын-трава.

– Нет, меня убивать опасно. Останется свидетель, убийца понимает, что он молчать не будет.

– Понимает он! Он понимает, что свидетель этот три года молчал, а уж после твоей смерти навек умолкнет. И вообще… как будто в таких делах логика главное. Он, как зверь затравленный, в панике на все способен.

– Ну и я не законченный инвалид. Правая моя работает нормально, в студенчестве занимался каратэ. Пригодилось. Вертера бедного чуть не убил. Слегка дотронулся, но он очень испугался.

– Это он орал-то?

– Он. В общем, ничего не удалось.

– Где ты его прижал?

– В роще возле кладбища. Я туда увёл на допрос математика. Причём эти двое, Дмитрий Алексеевич с Никой, остались у Анюты ночевать. То есть вся компания в сборе. Я думал, кто-нибудь соблазнится блокнотом, обстановка уж больно располагает. Допросил Бориса, отпустил, вслед ему закричал, засвистел, словом, навёл в лесу шороху. И действительно, кто-то идёт следом. Но ведь тьма, не видно ничего, и нет времени разбираться. Тут я и сработал правой. Смотрю – Петя. Привёл его в образ. Оказывается, он шёл за мной, чтобы узнать, как ему жить дальше, ну, он же свидетель… а главное – вы не поверите! – он решил меня защитить от убийцы. Даже трогательно. Петя-то поверил в мой блокнот, наверное, он один и поверил. Что ж, проводил его на станцию, кое-как успокоил, в электричку посадил…

– Ну и тип! – возмутился Игорёк. – Что ж это он всюду липнет, как банный лист! В погребе – он, теперь в роще…

– И слава Богу! – проворчал Василий Васильевич. – Тут он вовремя влез. Против ножа в спину никакое каратэ не устоит.

– Как бы не так! – запротестовал Игорёк. – Иван Арсеньевич абсолютно прав (как он меня вдруг зауважал), каратист запросто пятерых свалит…