Текст книги "Я помню... (СИ)"

Автор книги: Инна Полежаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Да плевала я на твои дела, просто его не трогай! – крикнула я.

Лешка вдруг сорвался с места и перескочил через диван, я вскрикнула, он прижал меня к стене, я уже итак вспотела в пуховике, а теперь вообще обливалась потом от испуга. Он стащил с меня шапку, швырнул в сторону и намотал мои волосы на кулак.

– И что ты сделаешь? – прохрипела я, – Ударишь? Убьешь?

– Нужна ты мне больно, убивать тебя, а вот проучить следует точно, – брызгал он мне в лицо слюной, – чтобы знала! И не думай, что мне что-то будет за твои синяки, поняла? Мой отец...

Я не знаю, чем бы дело кончилось, ну думаю, пару фингалов, я бы получила сегодня точно. Как минимум. В это время Леша отлетел от меня, как в фильме про вампиров. Я сначала даже не поняла, как это он так смог, будто в "Матрице". А потом увидела Анаса. Бесспорно, он тоже был пьян. И еще взбешен. Таких бешеных глаз я еще не видела у него. Хотя видела у его отца.

Анас подскочил ко мне, обхватил мое лицо ладонями:

– Ты как? – спросил он, – Что он тебе сделал?

– Все хорошо, все хорошо, слышишь? – повторяла я, не переставая гладить его по щекам, – где девчонки?

– Они там, внизу, иди к ним.

– Нет!

– Иди!

Леша встал и с громким рычанием бросился на Анаса. Они стали кататься по полу клубком и бить друг друга куда попало. У Анаса выпал из кармана телефон. Я схватила кочергу, чтоб долбануть ею по Лешкиной спине, но не могла прицелиться. В это время в дверном проеме возник какой-то тщедушный на вид мальчоник. А потом кинулся вон с криком: "Атас, пацаны, Леху бьют!" И тут я поняла, что нам капец. Вернее Анасу. Потому что если вся эта пьяная шайка-лейка бросится на защиту Леши, то от Анаса мало что останется.

Я подбежала к валявшемуся на полу телефону, затем бросилась к двери, закрыла ее и подперла каким-то резным стулом. Надеюсь, девчонки внизу в полном порядке. Послышался топот ног на лестнице. Я судорожно нашла в телефоне номер Даурена Максатовича. Как это ни странно, он был записан как папа. Я думала, будет запись "отец". Видимо, мне повезло, либо он беспокоился за сына, но трубку взял на втором гудке:

– Да, сын.

– Даурен Максатович, это Таня

Дальше из меня полилась истерическая канонада, я спросила, вызывать ли мне полицию и что вообще делать. Но видимо не зря он военный, хоть и бывший. Он меня похвалил за подпертую дверь, сказал еще что-нибудь придвинуть, а с остальным он разберется. Как только я нажала отбой, дверь с грохотом открылась и в комнату ввалилась пьяная толпа. В это время Анас уже уложил на лопатки Леху. Тот самый тщедушный мальчик с девчачьим визгом повис на Анасе. Я схватила с полки том какой-то толстенной книги, хлопнула им по спине пацану. Тот с мышиным писком упал рядом с диваном, я уж думала все, капец, но нет, мальчишка медленно вставал.

Анас подскочи ко мне, у него была рассечена губа и бровь, и спрятал меня за свою спину. Нас окружала толпа не вполне адекватная. Одновременно случилось три вещи: над толпой всплыла "селфи-палка" и с громким шлепком опустилась на чью-то голову. Раздалась отборная ругань, а вдалеке завыли полицейские сирены.

– Валим, полиция! – крикнул какой-то толстячок, и толпу, как будто отливом смыло. Осталась только лохматая Наташка с палкой и запыхавшаяся Анютка в расстегнутой дубленке. Лешка лежал на полу, постанывая.

В комнате стояла тишина, только слышалось наше тяжело дыхание.

– Может, сфоткаемся на память? – предложила Наташка, помахивая палкой. Я начала хохотать так, что у меня потекли слезы. Кажется, со мной случилась истерика. Анас обернулся ко мне и обнял, затем отодвинулся и спросил, глядя в глаза:

– Ты зачем пришла?

– За тобой, – ответила я, все еще улыбаясь после истерического хохота. Он тяжело закрыл глаза и уткнулся своим лбом в мой.

Спустя минут десять мы внизу давали показания полицейским. Приехал отец Анаса, вызвали скорую для Леши, хотя обошлось все смазыванием синяков, как выяснилось на следующий день. Я ответила на звонок мамы, которая просто раскалила мой телефон, и еще до ночи отчитывалась ей, как так вышло, что я попала в этот "гадюшник". Как это ни странно, но Даурен Максатович не ругал Анаса, хотя возможно все это будет дома. Он только спросил меня, как я тут очутилась. Я сказала, что мы с Анасом повздорили, и он пошел сюда, а я за ним. Кажется моя немного приукрашенная история его удволетворила.

И еще меня все это время волновал вопрос – куда делась Оля? Она ведь тоже сюда шла, видимо вовремя смылась.

Насколько я знаю в дальнейшем, Даурен Максатович имел серьезную беседу с отцом Леши, а папа Анаса насколько я могла судить, был круче и связей имел больше. Пришлось Лешику лавочку для вечеринок прикрыть. По крайне мере, в школе ходили слухи, что он к себе никого больше не зовет. Да и его самого почти никто не видел. Он кое-как доучился уже последние месяцы, получил аттестат, и не знаю, куда делся потом.

В тот вечер мы с Анасом почти не разговаривали, он только подошел перед тем, как мы ушли домой, обнял меня еще раз и сказал, что поговорим позже.

Дома меня просто колбасило, видимо навалилось все, что я пережила. Мама испугалась за меня очень, я не хотела ее расстраивать и держалась, как мне кажется, вполне прилично. Только когда мама ушла в свою комнату, я расслабилась, и меня так трясло, что даже зубы стучали. Я хотела услышать его голос, поговорить с ним, но боялась помешать, вдруг он спит или с отцом объясняется? В итоге я не выдержала и написала ему: "Спишь?".

Он сразу же перезвонил.

– Нет, не сплю, – спокойно ответил он.

– Как папа? – я тут же успокоилась, услышав его.

– Нормально... Даже не ругал, что очень странно, – он замолчал, а потом вдруг сказал, – он предлагает мне поехать в Англию...

– Чего? – я думала, что уже не может быть хуже, но как выяснила на себе, может, да еще как.

– Он предложил мне поехать в Англию. Там есть двухгодичные курсы для тех, кто хочет поступить в университет... Просто отец будет почти весь год в Англии и не хочет меня здесь отставлять, тем более после сегодняшнего случая.

Я молчала.

– Ты знаешь, – продолжил он, – впервые в жизни отец не приказал мне, не наорал, не заставил собирать вещи, он спросил меня, хочу ли я поехать, ему важно мое мнение. И еще сказал, что если я решу остаться, то он доверяет тебе. Тебе, Тань, понимаешь? Все это благодаря тебе...

По моим щекам текли слезы. Какая благодарность? Какая на фиг благодарность?! Она не нужна мне, я хочу быть с ним, только с ним рядом!

– Что ты решил? – тихо спросила я.

– Я еще не решил...

То есть он еще и думает?! Боже, да он вообще не должен никуда собираться уезжать, даже мысленно, раз сам говорит, что я ему помогаю начинать все снова, начинать новую жизнь.

– Почему ты молчишь? – спросил он.

– Я в шоке.

– Из-за этой новости?

– Не из-за новости. Хотя это неожиданно, но я понимаю твоего отца. Я не понимаю, почему ты вообще думаешь ехать тебе или нет, я... я думала, что ты хочешь остаться здесь...

– Тань, я хочу, но просто... Мне нужно подумать, понимаешь?

– Нет.

Он замолчал, а потом начал говорить все быстрее и быстрее, постепенно повышая тон.

– Я тебе с самого начала говорил, что со мной всем плохо. Потом появилась ты, и...я подумал, что может быть по-другому. И что в итоге? Что получилось в итоге? Тебя чуть не избили, и это как минимум! Из-за меня! Потому что ты пошла туда за мной! Потому что я психанул, и пошел с Лешкой назло тебе! Можно считать меня неуравновешенным, неуправляемым, мне плевать на это, пока это не касается других, пока это не коснулось тебя!

Под конец он уже просто кричал.

– Я боюсь здесь оставаться! Боюсь, что сорвусь, что снова влезу пусть не в эту компанию, но в подобную!

Он тяжело вздохнул и сказал уже тихо:

– Ты и представить не можешь, чем они занимаются, тот же Лешка. Ты светлая, ты милая, ты добрая, ты настоящая, и ты наивная. Я хочу здесь остаться из-за тебя, но я потяну тебя за собой в такую грязь, что ... Поэтому мне хочется сбежать отсюда в Англию. Но проблема в том, что в Англии нет тебя. Что я могла сказать на это? Возможно, поэтому этот человек мне стал так близок и дорог, что был таким сложным по характеру, по восприятию мира, по поступкам.

Я молчала. И плакала. Где-то в глубине души я надеялась, что он останется, но я знала его. И боялась, что он примет решение уехать.

– Когда твой отец хочет тебя забрать? В конце учебного года? – наконец спросила я.

Он молчал, пауза затягивалась.

– Анас? Когда?

– Через неделю. На каникулах.

Дальше я спросила на автопилоте:

– А учебный год?

– Отец предлагает дистанционно доучиться. Или обучение на дому.

– Мне кажется, ты уже все решил, – тихо сказала я.

– Еще нет. Честно.

Мы молчали. Я вдруг подумала о том, что завтра буду с отекшими глазами, ну и пусть.

– Я знаю, что ты плачешь, – тихо сказал он.

– Будешь утешать и скажешь, что все будет хорошо? – спросила я, вытирая мокрый нос.

– У тебя однозначно все будет хорошо. Просто ты этого пока не понимаешь. У такого человечка как ты, не может быть по-другому.

Мне надоело слушать эти дифирамбы о том, как я прекрасна, и при этом он меня хочет оставить одну. Поэтому я разозлилась и сказала:

– Ага. Когда примешь решение – сообщи, – и нажала отбой.

Помимо того, что нос заложило соплями, которые я к тому же размазала по рукам, мне еще жутко хотелось в туалет. Поэтому я побрела в ванную и к унитазу. Спала я просто ужасно. Утром была похожа на зомби.

В тот день Анас в школу не пришел. И не позвонил. Все, что я делала, делала на автопилоте.

После уроков на крыльце собралась толпа. В школьном дворе у нас построили горку для малышни, и половина учеников наблюдала, как Молодько отобрал у какого-то второклашки ледянку и корячился на горку по скользким ступеням. Так как Петька не второклашка, извините, по весовой категории, да еще и прыгнул на ледянку с разбега, придав скорости, он увеличил свой тормозной путь на метра три точно. Спиной к нему стояла Ольга и разговаривала с Валей Тобылиной. Две звезды собрались в кучу. В прямом смысле. Как только неуправляемое тело Петьки с воплем влепилось в филейную часть Ольги, то она грохнулась как подкошенная сосна. Валя пыталась не дать ей упасть. Но разве такую удержишь? Упали обе тушки поверх Петьки, который уже не рад был тому, что решил прокатиться. Визг Оли заглушил смех одноклассников.

Мне было все равно. Потому что я увидела его. Он шел по той самой тропинке, которая стала мне уже родной. Я достала свой телефон, посмотреть который час, так как нужно было ехать на занятия по гитаре, и увидела пропущенные звонки от Анаса. Он звонил. Значит, принял решение. Хотя у меня сегодня были дополнительные занятия, во-первых, еще было рановато, а во-вторых, сегодня я была готова прогулять что угодно, только бы узнать его решение. Он приближался, кто-то его узнал, к нему подошел Вовка из параллельного класса. Они быстро о чем-то говорили, но он периодически посматривал на меня. Потом подошла Ольга, которая была вываляна в снегу, как пельмешка в муке. Она не переставала отряхивать одежду и обзывать несчастного Петьку, который хромал в сторону все еще хихикающих одноклассников. Затем подтянулся Андрей. Короче, постепенно его окружала толпа. Я тихо сошла со ступеней и пошла в сторону остановки.

– Тань, ты куда? – крикнула Наташа.

– На гитару, – ответила я, не глядя на кружок, в центре которого стоял Анас.

На полпути к остановке, когда я шла по заснеженной тополиной аллее, он догнал меня. И, молча, пошел рядом. Я тогда все поняла. На самом деле я все поняла еще вчера, когда мы говорили по телефону. Думаю, в глубине души он приняла решение сразу, как только папа озвучил ему предложение. Просто боялся признаться самому себе.

Я заговорила первой:

– У тебя все будет хорошо. Я знаю. И пиши мне иногда, хорошо?

– Откуда ты знаешь, что я...

– Иногда мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. И еще я знаю, что ты не будешь писать, потому что хочешь начать все сначала. И начнешь. И все у тебя получится. Но иногда постарайся писать мне, хорошо? Просто чтобы я знала как твои дела. Например, на Новый год. Вот прямо в новогоднюю ночь, когда случаются чудеса.

Он взял меня за руку. На нем не было перчаток, но его рука была горячей, я даже через варежку ощутила это тепло.

– С чего ты взяла, что я не буду писать? Есть ведь всякие соцсети...

– Только тебя в них нет, – усмехнулась я.

– Значит, буду!

– Нет, это тебе кажется!

Он остановился и подтянул меня к себе.

– Тань, прости меня. Мне жаль, что я не буду твоим парнем на выпускном. Да в принципе, что я не буду твоим парнем во всех смыслах этого слова. Я вчера пытался представить, что могло у нас быть, если бы я остался. Пусть это прозвучит глупо, пафосно, по-киношному, убого, не знаю, но я тебя недостоин. Я рядом с тобой какой-то безвольный, попадающий в переделки, а ты сильная и идешь меня спасть. Это неправильно.

– То есть вдали от меня ты не будешь попадать в переделки?

– Нет, дело в том, что я хочу начать все с нуля. Ты же поняла это. Чтобы не было знакомых, никаких вообще. Я никому не дам свои новые координаты, контакты, не хочу. Но тебе я буду писать.

Я не плакала. Мне просто было очень больно в груди, дыхание сперло, но плакать не хотелось. Я посмотрела ему в глаза, улыбнулась и сказала:

– У тебя все будет хорошо, – а затем повернулась и пошла дальше. Одна.

Он догнал меня.

Развернул за плечи, медленно склонился к моим губам и осторожно, очень осторожно поцеловал. А затем сказал:

– Я хочу, чтобы ты знала, хотя из-за моего отъезда ты не поверишь, но... мне кажется, я влюбился в тебя. Никогда и ни к кому я не испытывал ничего такого. И никогда никому не говорил таких слов. Затем он меня очень крепко обнял, слегка оттолкнул и пошел по аллее в сторону дома. Это был последний раз, когда я его видела.

Кто-то скажет, что это его признание в любви – бред. Жалость, благодарность, сказал просто так или еще что-то. Но я знаю его, как никто другой, я видела его глаза. Возможно, он не любил меня в общепринятом смысле с цветами, гуляньями под луной, свадьбой и так далее. Но я уверена, что я была ему дорога, как никто. Просто он любил меня по-своему, больной извращенной любовью своим раненым одиноким сердцем и уставшей душой.

Я на какое-то время стала апатичной, замкнулась в себе и мама повела меня к психологу. Я рассказал какую-то часть этой истории, без деталей. Психолог мне сказала, что он выбрал себе роль жертвы по жизни. И все свои ужасные выходки и поступки он оправдывал тем, что он жертва, что его никто не любит и никому он не нужен. Она сказала так проще, чем бороться и добиваться. Но мне плевать на то, что она сказала. Мне он дорог любой.

Могу сказать, что вольная борьба с его отъездом в нашей школе вымерла, как мамонт. В следующем учебном году даже не пытались уже выставлять несчастных жертв на соревнования.

Я заняла первое место в художественной школе по портретной работе. Там я изобразила Анаса, когда она стоял передо мной на коленях. Самым сложным было передать вихрь чувств в его взгляде, да это и не удалось. Но моя работа была самой яркой.

Анютка узнала, что ее прекрасную шубу обозвали кошмой, сказала: "Если б Анас не уехал, взяла бы у Наташки ее палку для селфи отделала его как следует!"

В одиннадцатом классе Ольга окунь начала встречаться с Петькой Молодько, который был ростом ей по плечо и в два раза тоньше. Видимо, сердцу не прикажешь!

Два года подряд тридцать первого декабря вечером я получала от Анаса длиннющие письма с фотоотчетом. Он действительно исправился, учился на своих курсах в Англии, работал в каком-то ресторане официантом! Вы представляете? Официантом! И готовился получать какое-то профессиональное образование, чтобы это ни значило. Потом я стала слышать, что он звонил Андрею, писал другим ребятам из школы. А затем резко пропал. Я волновалась, мы с Аней ждали весточки, для меня это было важно, но ничего не происходило.

Прошло несколько лет, я уже работаю, встречаюсь с парнем и собираюсь замуж. Недавно встретила одну знакомую. Знаете, как это бывает, она знала Машу, которая знала Глашу и так далее, и вот она-то мне и рассказала, что он погиб. Погиб совсем скоро после окончания тех самых курсов – глупо, ненужно, как погибают молодые ребята, в автокатастрофе. Он не был за рулем. И он не был пьян. По крайней мере, до нас дошла такая информация. Я плакала так, будто потеряла близкого человека, я плакала, потому что болело сердце, в котором он занял свой уголок.

Сейчас у меня все хорошо, уверена я буду счастливой женой и хорошей мамой. Но о нем я буду помнить всегда.

Я не знаю дату его смерти, я не знаю где его родители, друзья, но я знаю дату его рождения. Двадцать второе ноября. Я иду в церковь и ставлю свечу, хотя усопшим не их ставят в день именин. Я зажигаю свечу в память о том чувстве, что он разбудил в моей душе, в память о нем, в память о моей первой, светлой, чистой любви. А дома вечером я достаю гитару, ту самую гитару, и пою только для него.