Текст книги "Почтенные леди, или К черту условности!"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

7

Аннелиза ухватила легкомысленного ангела за рукав.

– Ты останешься здесь! – распорядилась она, потребовав разъяснений, в котором часу она может рассчитывать на возвращение домой. – Мне еще нужно до темноты полить цветы!

С выражением искренней любезности Руди откинулся на спинку кресла и строгим взором проверил, на месте ли чемоданчик с драгоценностями. Затем быстрым движением схватил половину куска торта с тарелки Аннелизы и запихнул себе в рот. Но как бы Руди ни спешил, он сгорал от нетерпения сообщить нам сенсацию. Поэтому он жевал и говорил одновременно:

– Вот так удача, до сих пор не могу поверить! У партнера по шахматам та же проблема – разные размеры ног и, соответственно, ботинок. Был бы он как я, только наоборот, мы могли бы покупать пару одинаковых моделей и меняться левыми или правыми ботинками, и здорово бы друг друга дополняли. Но, увы, у него тот же случай, что и у меня: правая нога больше!

Аннелиза сообразила, что прямо сейчас решался вопрос жизни и смерти.

– Значит, все это время вы общались на тему ботинок? – возмутилась я, теряя самообладание. – Ты не понимаешь, что на кону стоит твое финансовое благополучие?

Руди пытался оправдаться: он, как и было условлено, поглядывал за спину партнера и будто невзначай, как человек сведущий в игре, высказал предложение о том, как лучше ходить. По крайней мере, он так думал. Результатом стал веселый смех. Позже один из шахматистов объяснил ему причину этой веселости:

– You are just like Nikolai!

Николаем был второй наблюдатель, его недавний партнер, тот чуть раньше сам осрамился подобным образом. Принесли вторую доску и усадили за нее обоих новичков, чтобы их неквалифицированные комментарии не мешали думать.

– И вот тут мы пообщались на славу! – воскликнул Руди. – Николай оказался славным парнем! Ко всему прочему я многому научился. Русский, оказывается, не такой уж сложный! Вот, например, вы можете это прочитать?

Он взял меню мороженого и написал на нем K У P O P T. Расшифровать слово мы, разумеется, могли, но что оно означало, не знали.

Преисполненный гордости Руди начал поучать:

– Это кириллические буквы, и означают они не «кюпопт», а «курорт», как и в немецком. Угадайте-ка, сколько всего еще перешло из нашего языка! Шлагбаум, рюкзак, бутерброд, абзац, бухгалтер и много других слов!

– Прекрасно, что ты на ходу учишь русский язык! Ну а что со старинными украшениями, колье, кольцом, диадемой? – спросила я.

Он не хотел выкладывать все сразу, признался Руди, сначала решил завоевать их доверие, а уж затем потихоньку приблизиться к теме. И нам не следует так сильно беспокоиться, а лучше наслаждаться пребыванием в шикарном отеле. На этой утешительной ноте Руди опять оставил нас.

Заскучав, мы вспомнили детскую игру в угадайку.

– Назови знакомые тебе русские слова, какие мы употребляем, – обратилась я к подруге.

Аннелиза, подумав, стала перечислять:

– Балалайка, царь и самовар. Может, еще нувориш?

Вообще-то это уничижительное слово. Не говоря о том, что любой богач в первом поколении – нувориш. Нажитое в короткое время благосостояние не может не вызывать подозрений, его связывают с нелегальными сделками, обманом, выгодными военными поставками, спекуляцией, мафиозной торговлей наркотиками, женщинами или оружием. Причем подобные упреки с одинаковым успехом достаются и дельным предпринимателям, кто первыми из своего мещанского клана вырвались в миллионеры.

Они возникли перед нами неожиданно: Николай, Руди и остальные шахматисты. Говорили все разом вперемежку по-русски, по-немецки, по-английски, а Николай, к всеобщему смущению, еще и по-французски. После того как мы познакомились и поприветствовали друг друга, внимание мужчин захватило колье на декольтированной груди Аннелизы. Руди был сбит с толку, поскольку мы договаривались, что украшения будут только на мне и в малом количестве.

Мужчины замахали руками женщинам, приглашая присоединиться:

– Оксана, Людмила!

Моя подруга, вспомнив не то фильмы про войну, не то недобрые детские переживания, тоже громко закричала:

– Давай, давай!

Вскоре Аннелиза оказалась в центре восторженных ценителей, которые разглядывали изумруды. Меня оттеснили на второй план. Оксана со своим партнером говорили по-немецки.

– Сколько? – спросил он.

Руди назвал сумму, которая заставляет меня покраснеть, но, к счастью, на меня никто не обратил внимания. Против ожидания, услышав неприлично задранную цену, заинтересованные русские ничуть не вздрогнули, но закивали с задумчивым видом.

Разве что Оксана поделилась сомнениями:

– Цепочка немодная, может, отделить камни?

Ее подруга тоже заколебалась. Несмотря на то что обе нашли закругленные изумрудные кабошоны picobello – словечко, которое также вошло в их язык из немецкого, – оправа в стиле бидермайер пришлась им не по вкусу. При мысли, что дорогостоящий, сработанный с такой тщательностью ансамбль может быть разделен на части, мне стало плохо.

Я энергично вмешалась в обсуждение и объяснила, что сокровища принадлежат мне, и моя подруга Аннелиза как раз собиралась купить эту великолепную цепочку. О том, чтобы переделать историческую драгоценность, не может быть и речи.

Руди тут же начал доказывать мое мнимое благородное происхождение, долго копался в бумажнике и наконец извлек пожелтевшую визитную карточку первоначальной владелицы. Наши потенциальные клиенты с глубоким почтением изучили титул и множество имен почившей дворянской особы.

Оксана слушала с интересом, но не понимала, что перед ней антикварные изделия. Она самоуверенно показывала нам свою нитку с отливавшим темно-серым блеском таитянским жемчугом, – вещь без сомнения более дорогую.

Подключилась Людмила, продемонстрировала нам довольно грубые золотые кольца и поинтересовалась, нет ли у нас чего-нибудь подобного. Руди покачал головой. Владимира, который, если верить Оксане, был крупным бизнесменом, мало беспокоили особые пожелания жены или подруги, и после продолжительного обдумывания он принял решение: привлечь профессионала, чтобы он дал оценку нашему товару. За профессионалом послали Николая. К нашему столику придвинули стулья и кресла, официант с удивительной расторопностью принял заказы. Всех охватило веселое и азартное настроение, русские пили за наше здоровье. До появления эксперта Руди надел мне диадему, и люди дивились на меня, словно на сказочное существо.

Специалистом оказалась женщина, и ей явно льстило то, с каким уважением к ней тут все относились. Ей было лет пятидесят, у нее птичье лицо с острыми чертами, и она целила в меня оценивающим взглядом. Я сразу сообразила, что перед ней бессмысленно ломать комедию; впрочем, на ней самой не было украшений. Владимир, к которому она обращалась «директор», ввел ее в курс дела. Она улыбнулась со скрытым намеком и достала из своей бархатной сумки лупу с десятикратным увеличением, точные цифровые весы и салфетку для чистки золота и серебра. Мужчины попросили Аннелизу снять с себя все части парюры и передать эксперту; когда речь зашла о предложенной цене, она, разумеется, вознесла руки над головой и вскрикнула:

– Абсурд!

Владимир, который «директор», перевел:

– Специалист говорит, что это вздор!

Оксана с Людмилой потеряли интерес к украшениям из бабушкиного хлама и о чем-то беседовали, вероятно, обсуждая нас. Они поглядывали то на Руди, то на Аннелизу, то на меня и переходили на шепот.

Жаль, что мы не понимали, о чем Владимир совещался с компетентной особой. Они попросили показать все, что я намеревалась продать. По моему властному жесту Руди достал из-под стола сокровищницу и открыл.

Русский знаток проверила крошечные клейма, взвесила, потерла, поскребла, пополировала предметы, записала неразборчиво какие-то цифры и с триумфальным видом разоблачила имитацию, чего лично я там не углядела. Однако она не усомнилась в качестве драгоценностей, особенно диадемы, которая ей сразу понравилась. Дама одобрительно кивала в сторону директора, затем взяла калькулятор и принялась скрупулезно подсчитывать. Закончив, она сунула мне под нос калькулятор с итоговой суммой.

Владимир прокомментировал:

– За все вместе!

Вот теперь Руди почувствовал себя в родной стихии и запротестовал. Я понимаю: таких денег ему хватило бы расплатиться с долгами, но сверх этого он практически ничего бы не наварил. Неприятная торговля затягивалась. Пару предметов отложили в сторону и договорились о новой цене. Руди то укладывал украшения в чемоданчик, то снова выкладывал на стол, уверяя русских, что я при таких условиях вообще не расстанусь ни с чем, даже с тоненьким колечком.

Аннелиза продолжала сидеть в кресле, но градус нервозности постепенно повышался. У меня же, напротив, кроме усталости никаких других эмоций не было, и я практически не следила за тем, что происходит.

Неожиданно круг торгующихся зашевелился. По мобильному вызвали сюда так называемого банкира. Видимо, он тоже проживал в здешнем отеле, поскольку появился довольно скоро с полным денег «дипломатом», как в гангстерских фильмах. Я не знала, на какой сумме они сторговались. Повинуясь эмоциям, чопорная специалистка обняла меня и протянула рюмку водки; до этого момента с ее губ не сорвалось ни одного слова по-немецки, а тут она чокнулась со мной и процитировала Гёте:

– Всех к золоту влечет. И к золоту все льнет!

Один лишь Руди скептически отнесся к наступившему миру и добросовестно пересчитывал выручку.

Крупная сделка в итоге обернулась удачей, и все участники казались довольными. Аннелиза оживилась, потянулась и замурлыкала как кошка.

Настало время расставания с бурными объятиями и похлопываниями по плечам. Руди отправился за машиной; мы с Аннелизой должны были оставаться в отеле, пока он не подгонит автомобиль ко входу. Деньги Руди запихнул в чемоданчик для драгоценностей и доверил мне охранять. Мне показалось, что он ушел опечаленным.

Внезапно меня охватил страх. Я тихо поделилась с Аннелизой:

– Слишком гладко все прошло. У тебя нет предчувствия, что на улице на нас нападут и ограбят? У нас даже оружия никакого нет.

– Если у тебя мания преследования, то пройди в ресторан и стащи там нож для масла, – посоветовала подруга, над которой все еще витал авантюрный дух.

Беспокойство меня не покидало, и я уже подумывала, не лучше ли переночевать в отеле. Средь бела дня мы могли бы беспрепятственно выбраться из Баден-Бадена. Я узнала, что у них свободен один номер, но он стоил тысячу семьсот евро в сутки, и я, поблагодарив, отказалась.

Не в пример Аннелизе Руди очень хорошо разделял мою озабоченность. Ему еще в подземном гараже послышалось, будто кто-то крадется за ним.

– Они будут преследовать нас, – мрачно заявил он.

– Разве они знают наши адреса? – спросила я, но Руди заверил, что нет.

– Только тот, что прочитали на старой визитной карточке, но та дворянка, к счастью, давно на том свете!

Постоянно выглядывая в окно, я рисковала всех заморозить, но мне хотелось убедиться, что за нами не следует машина. Вопреки страхам, мы добрались до Шветцингена довольно быстро, благодаря пустым дорогам и манере Руди водить автомобиль. Он не захотел провести еще одну ночь в нашей мансарде, пересел в свою машину со всей выручкой и отправился в Висбаден, крикнув напоследок:

– Пока, тетушка!

Когда мы вошли в дом, я сразу заперла дверь на засов и во всех комнатах опустила жалюзи. Аннелиза не посчитала нужным помочь мне, но и не шла спать. Свой пиджак она небрежно бросила на ковер, а сама развалилась на диване. С мечтательным выражением лица подруга рылась в сумке:

– Ах, какой чудесный выдался день, я его никогда не забуду!

Она выглядела такой смешной! Я бросила лихорадочные попытки обезопасить дом и присела рядом с веселой вдовой. И только когда я щелкнула выключателем торшера, мне в глаза огненным блеском сверкнули изумруды. Браслет, кольцо и брошь Аннелиза уже выложила, серьги выуживала из глубин сумки. Русским она оставила лишь колье.

8

Бывают дни, когда мы с Аннелизой не обмениваемся ни единым словом. После завтрака в такие дни каждая перемещается в свои покои или – если погода хорошая – в огород. Я присмотрела для себя уютный уголок – скамейку за вишневым деревом. На ярком солнце моя кожа все равно портится. Недавно поймала себя на мысли, что в чем-то уподобляюсь Аннелизе, и на свое любимое местечко в саду ухожу в поношенном тряпье. Говорят, на все воля Божья, однако не хотелось бы, чтобы на моих нежно-серых шелковых платьях остались следы вишневого сока или птичьих экскрементов.

Большое дерево мне всегда казалось каким-то диковинным существом; весной мой старый товарищ походил на гигантский белый букет. Вокруг жужжали пчелы, чирикали птички. Сейчас, в начале июля, с него начали опадать испорченные и сморщенные вишни. Аннелизе доставалась лишь часть его плодов, из них она варила варенье. Соседи, которых мы приглашали поучаствовать в сборе урожая, предпочитали покупать фрукты в супермаркете, не желая карабкаться по деревьям и пачкать руки. В общем, черным дроздам перепадало вдоволь сладкого лакомства. Иногда я сижу под деревом с книгой, и за мной наблюдает любопытная белочка. Я дала себе слово, что зимой каждый день буду выкладывать на подоконник орех, – так я решила осторожно приручить маленького зверька. Нам больше не хотелось заводить в доме животное, но почему бы ради потехи и удовольствия не подружиться с каким-нибудь самостоятельным, выросшим на воле существом?

Отец Аннелизы был одним из последних немецких солдат, вернувшихся из русского плена. Наверное, поэтому Аннелиза, выросшая в женской среде, всю жизнь наверстывала упущенное, и ей так важны были внимание, похвала и признание со стороны мужчин. На самом деле она была достаточно долго замужем, кроме двух своих дочерей, у нее были еще двое мужниных сыновей, но, несмотря на все это, в присутствии любого мужчины она каждый раз становилась сама не своя.

Я все еще обижалась на нее за воровство. Хотя она и утверждала, что брошь, кольцо и серьги словно бы сами соскочили со стола прямо ей в руки, но пусть расскажет кому другому, только не мне. Я долго размышляла, надо ли мне сообщить об этом Руди, но до сих пор не решилась. В конце сделки во всеобщей суете русские, скорее всего, ничего не заметили. Вдобавок Аннелиза твердо верила, что столь стремительно заработанные деньги не могли быть добыты честным путем, и потому чувствовала себя правой.

В том, чтобы укрыться под вишней с книгой и наслаждаться покоем, – то, что мне всегда было по душе, – Аннелиза не находила ничего привлекательного. Если она и выходила в сад, то непременно ради какого-нибудь дела – тут подрезать розы, там оборвать разросшуюся крапиву. Однако за время нашей совместной жизни она поняла, что у меня есть право на покой. Сейчас Аннелиза на всех парах несется ко мне через грядки – не иначе как что-нибудь важное.

– К нам снова в гости мужчина! – громко крикнула она. – И на сей раз ко мне!

Мне нужно угадать, кто это может быть, но со всеми предложенными вариантами я попала в «молоко».

– Это Эвальд! – объявила Аннелиза, сияя от радости. Это тот, о котором она недавно рассказывала: ее первый поклонник с урока танцев, человек в куртке из кордной ткани.

– Ты мне не говорила, что вы с ним поддерживаете общение, – удивилась я.

Действительно, она не слышала о нем много лет, их жизненные пути разошлись, оба завели семьи и потеряли друг друга из виду. И вот, спустя почти пятьдесят лет, они случайно встретились на кладбище родного городка, когда пришли навестить могилы родителей. Немного поболтали и обменялись адресами, что совершенно ни к чему не обязывало. После этого не общались.

– Он только что звонил, – сообщила Аннелиза. – Вчера отвез жену в одну из больниц Гейдельберга и тут вспомнил, что до меня всего-то десять километров. Ну как я могла не пригласить его на чай!

Поскольку у меня не было желания выслушивать причитания состарившегося мальчугана по поводу болезной жены, я решила оставить их наедине.

Как и следовало ожидать, Аннелиза не возражала, если я оставлю их с Эвальдом вдвоем. День был прохладный, и я собралась прогуляться по замковому парку. Одна из причин, почему меня сюда тянет, – волшебная архитектура ушедшей эпохи. Созданный Аннелизой биотоп, конечно, идеально подходит для чтения и пития кофе, однако ему недостает ширины. С тех пор как я перебралась жить в Шветцинген, меня не оставляет ощущение, что я стала меньше двигаться. Не в последнюю очередь в этом повинна кухня подруги, от которой я каждый раз после еды отваливаюсь, как морж.

Парк в нескольких минутах ходьбы. Курфюрст Карл-Теодор в середине XVIII века использовал замок в качестве летней резиденции, вот тогда-то и был при замке разбит сад, ставший одним из красивейших парков Европы. Как всегда, я быстрым шагом пересекла Церингерштрассе, сунула абонементскую карту в автомат и вошла в южный вход, возле которого толпилась группа японских туристов. Обойдя выкрашенный в абрикосовый цвет замок, я на минуту задержалась, чтобы мысленно провести осевую линию от фонтана Арион до большого пруда и насладиться красотой композиции. Каким жалким вдруг показался карликовый садик Аннелизы с его мелкоразмерными цветочными грядками и клумбами и малюсенькой лужайкой! Даже если бы в нем росло большое дерево, оно бы все равно не спасло положение.

Как же все-таки великолепен барочный французский сад, протянувшийся параллельно главной аллее до самой воды с его густо заросшими перголами, живыми изгородями и изящными изогнутыми мостиками! Короткую передышку я позволила себе лишь возле оранжереи, откуда было рукой подать до храма Аполлона. На берегу большого пруда я присела на каменную набережную стенку, потому что была влюблена в два изваяния речных богов. С грустью припомнился фонтан Четырех рек Бернини, что на площади Навона в Риме. Там меня фотографировал муж, когда мы еще были счастливой парой.

Скоро мимолетная грусть исчезла. На пруду царила радостная и беззаботная атмосфера. Дедушки и бабушки с внуками кормили уток. «Vieni, vieni!» – итальянский ребенок безуспешно подзывал лебедя, а в Риме, напротив, часто слышна немецкая речь. Потом недолго побродила по английскому ландшафтному саду, но там уже была почти дикая природа, навевавшая одиночество. Не здесь ли Аннелиза нарвала медвежьего лука? В траве я обнаружила кем-то брошенную красную вязаную кофту.

Меня так воспитали, что найденные вещи надо отдавать администрации парка, но мне холодно, а кофта на мне сидит как влитая и приятно согревает. Недолго колеблясь, я решила ее оставить себе, а непривычный для меня красный цвет странным образом подействовал так, будто у меня выросли крылья и я родилась заново.

Вскоре в том месте появилась пара. Они ходили вокруг да около, словно искали что-то на дорожках. Пристыженная, я начала расстегивать на кофте пуговички, как молодая женщина посмотрела на то место, где я стояла. Не знаю, что меня спасло от разоблачения, может, кто-то прикрыл шапкой-невидимкой. Ладно, упрямо шептала я себе, если для тебя пожилые люди все равно что прозрачные призраки, то можешь навсегда распрощаться со своей кофточкой.

Аннелиза в это время подчевала своего гостя малиновым тортом, я же, повинуясь спонтанному порыву, вопреки принципам, обогнула справа мечеть и двинулась в кафе на территории замка. Плевать на толщину талии, упорно внушала я себе по дороге, не больно-то в последние годы мужчины расточаются на комплименты по поводу моей стройной фигуры! И без зазрения совести заказала самую большую порцию мороженого, какая была в меню.

К семи часам я вернулась домой. Предательски покрасневшие щеки не помешали Аннелизе лукаво заявить:

– Как жаль, что вы разминулись! Он только что уехал!

– Ну и как он?

Аннелиза протянула фото:

– Посмотри, что он привез!

Это был пожелтевший от времени снимок с нашего урока танцев; зубчатые края фотокарточки были порваны, будто кто-то хотел уничтожить ее. Танцевальная пара по современным меркам смотрелась не особенно элегантно, но трогала своей беспомощной простотой. В те годы Эвальд выглядел неплохо. Во всяком случае, к визиту он готовился, раз специально привез фотографию из домашнего архива. Или все эти почти пятьдесят лет носил ее в кармане?

– И как он сейчас выглядит?

– Хорошо, – ответила она, – я бы сказала, очень хорошо. Высокий, на висках седина, загорелый, полон сил. Помесь Джона Уэйна и Кэри Гранта. Хотя он на два года старше меня, до недавнего времени был заядлым планеристом! А ведь это требует невероятного мужества! Но ему несладко пришлось в жизни, а в последние годы особенно.

Давить на сострадание – старинная испытанная уловка.

– И жена его не понимает, – усмехнулась я.

– Да, в определенном смысле, – прямодушно согласилась Аннелиза. – И кто, как не я, способен на сочувствие, ведь Эвальд вынужден жить с хронически больной женщиной. Для меня самой последние годы с Харди стали прямо-таки мученичеством! Жена Эвальда не лучше. Страдающие ревматическим полиартритом вечно жалуются на боли, у них скверное настроение, они несправедливы к близким.

– Разве она скоро не умрет? – спросила я.

Аннелиза не уловила иронии.

– Об этом мне неловко было спросить, – ответила она, – но я боюсь, что этого не случится. Что это за кофточка на тебе? Красный цвет хорошо подходит к твоему вечному серому. Твои наряды давно пора было разбавить чем-нибудь ярким.

Подруга сняла травинки у меня со спины и усмехнулась: «Валяться в траве в одежде? Как это на тебя не похоже! Может, у леди было пикантное приключение?»

– Эвальд давно должен быть на пенсии, а вообще-то кто он по профессии?

Аннелиза хотела, чтобы я сама догадалась.

– Начинается на букву «м», – подсказала она.

Что ж, почему бы и не погадать? Я предлагаю вслух: мясник, музыкант, матрос и мельник.

– Машиностроитель, инженер, – объявляет она. – К сожалению, у всех мужчин, с которыми я имела дело, скучные профессии.

У меня тот же случай: Харди работал учителем в школе, Удо был специалистом по перевозкам. Да и мы сами в юные годы не смогли стать теми, кем мечтали. Аннелиза нашла место лаборантки в химической лаборатории, я до замужества проучилась пару семестров на учителя начальных классов.

– Перси торговал антиквариатом, теперь этим занимается Руди, – пришло мне в голову, – против этого ничего не скажешь. Почему ты сегодня не надела новые украшения?

Аннелиза пыталась увильнуть от ответа, но потом пробормотала:

– Еще будет время.

Это разожгло во мне любопытство.

– Если ты пообещаешь, что завтра будет фруктовый пирог и никаких оперетт, то я готова лично лицезреть твоего Джона Уэйна.

Какие фильмы могла посмотреть Аннелиза? Лично я не находила никакого сходства Эвальда с этими звездными актерами. Эвальд был высокий, но в остальном, если судить по ее описанию, сравнения с ними не выдерживал. Виски поседели, волосы поредели, и лоб изрезали морщины. В отличие от меня он все еще хорошо помнит былое время.

– Мы с тобой чаще всего танцевали медленный вальс, – сказал он мне. – Больше всего нам нравился «Я танцую с тобой…».

Случилось то, чего я боялась. Аннелиза, услышав название, тотчас завыла на высоких тонах:

 
На седьмое небо любви.
 

Я бросила в ее сторону такой сердитый взгляд, что она застыла. На самом деле то, что он говорит, неправда, мне это вообще никогда не нравилось. Видимо, Эвальд спутал меня с другой девушкой.

– А под какую песню танцевали мы? – спросила Аннелиза.

Эвальд считал, что это Tango nocturno, но не был уверен.

Я праздновала маленький триумф, потому что знала, что он мной никогда не интересовался.

– Как дела у вашей жены? – поинтересовалась я, чтобы сменить тему.

Аннелиза немедленно вмешалась:

– Раньше вы были на «ты», и было бы лучше, если бы и сегодня…

– Неужели? – удивился Эвальд. – В юности мы не церемонились с условностями, доходило прямо-таки до смешного! Впрочем, не возражаю, за твое здоровье, Лора! Жене, к большому сожалению, с каждым годом все хуже. Надеюсь, в этой клинике ей помогут!

Посидев с ними часок за кофе, я оставила Аннелизу с гостем наедине, пусть полакомится, не возражаю, для нее он вроде сладкого бисквитного рулета. Я так и не пришла к выводу, можно ли считать Эвальда симпатичным. Мы немного поговорили о планеризме, и Эвальд согласился, что в юности я могла бы стать пилотом.

– Нет ничего прекраснее, чем ощущение невесомости, – произнес он и посмотрел мне в лицо, как единомышленнице, правда, несколько дольше, чем допускали приличия.

Хочется верить, что Аннелиза не подцепила очередного любителя погладить по спинке.