Текст книги "Почтенные леди, или К черту условности!"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

9

Как известно, между совместно проживающими людьми частенько возникают ссоры. Нередко для них достаточно какой-нибудь мелочи, например, кто-нибудь оставит на краешке ванной неаппетитный след, кто-то не любит выносить мусор или не протирает пол в кухне после готовки. То же самое происходит в молодых семейных парах, поскольку распределение ролей перестало быть четким, как в мое время. Раньше мне и в голову не могло прийти, что между двумя умудренными жизнью домохозяйками тоже могут возникнуть трения на почве разного понимания своих функций.

Не стану спорить, у меня не было такой большой семьи, как у Аннелизы, и я не привыкла к педантичности в быту. Но разве так уж важно сортировать белье на то, которое нужно стирать только при тридцати градусах, и то, которое при шестидесяти, как это делает она, но при этом загружает в машину белые и разноцветные вещи? Уже после пары стирок мое некогда нежно-белое нижнее белье превратилось в серое, розовое, выцветше-голубое или желтоватое.

Меня раздражает, как Аннелиза обходится с серебряными столовыми приборами, беспощадно прогоняя их через моечную машину. Со временем я изъяла из обращения свои ножи, вилки и ложки, что, конечно, досадно. Я уже обдумала, что снабженные монограммой столовые приборы в стиле «Югенд» со временем передам сыну. Хотя знаю, что жена Кристиана тоже не станет ухаживать за серебром. Из практических соображений она предпочитает высококачественную сталь.

Волосы в умывальнике – наша вечная тема, над ней Аннелиза не устает иронизировать. Хотя она в чем-то права: я имею привычку рассматривать свои седые волосы, когда они разлетаются от расчески. А мне не нравится, что она не расправляет после себя душевую занавеску, отчего та долго не сохнет и покрывается налетом плесени.

Все это сущие пустяки, на которые можно было бы смотреть сквозь пальцы, особенно когда речь идет о двух женщинах с большим жизненным опытом. Но что мне действительно действовало на нервы, так это шум, однако я не затевала с Аннелизой разговор о невоспитанности. Из-за того, что не хватало на верхней челюсти нескольких зубов, подруга была вынуждена носить частичный протез. И он создавал ей проблемы со слюной, которую она, причмокивая, прихлебывая, причавкивая, собирала из глубин ротовой полости и с громким звуком проглатывала.

О других ее причудах я могу говорить открыто, да она и сама знает, что меня раздражает ее постоянно болтающее радио. В последнее время Аннелиза научилась принимать меня во внимание, но стоит мне скрыться в своих владениях, как она врубает приемник на дискотечную громкость; мне остается лишь удивляться, почему на нее до сих пор не пожаловались соседи. Но Аннелиза не терпит, когда я бесшумно передвигаюсь по дому. Она вздрагивает каждый раз, когда я возникаю перед ней.

«Ты меня чуть до смерти не напугала!» – жалуется она и упрекает, что нельзя к ней тихо подкрадываться. Что же мне из-за этого ходить в деревянных башмаках? Пусть мы обе не лишены курьезных привычек, из-за которых не вполне ладим. Однако по ходу жизни мы научились справляться в одиночку, да к тому же в доме достаточно места, куда можно отступить, уклоняясь от конфликта. Любопытно, а как выходят из положения люди, сподобившиеся в старости еще раз влюбиться, и им после долгих лет воздержания – что не исключено – предстоит спать в одной постели?

Что меня, собственно, навело на подобные мысли? Наверное, то, что сегодня Эвальд снова звонил. Мы с Аннелизой гадали, почему бы ему не оставить жену на попечительство врачей и не уехать домой? Что касается средств, то он, как мы поняли, хорошо обеспечен и даже может позволить себе шикарный отель в Гейдельберге.

Вечером, когда мы вместе с Эвальдом сидели в саду, Аннелиза прямо спросила его об этом.

– Дома на меня давят стены, – признался он. – А здесь у меня общество двух очаровательных собеседниц, и я будто возвращаюсь во времена юности. Или я уже начал действовать вам на нервы?

Мы поспешили разуверить его. Зазвенел мобильный Эвальда, он извинился перед нами и ответил. Звонила его жена, как я догадалась. Эвальд встал и отошел в сад на пару шагов. Вскоре и я стала замечать, что он прекрасно выглядит.

Мы с Аннелизой делали вид, будто нам не интересно, о чем он там говорит, но уши навострили. Эвальд отвечал радушно, разве что чуточку принужденно, и все же я уловила некий оттенок, словно он мысленно ругался. Хорошо, что Удо не придумал мне ласкательного имени, только когда мы были совсем молоды, он называл меня «дорогой», и то потому, что он был родом из Рейнской области. Интересно, к своей второй жене он так же обращается? Боже упаси, я не мечтаю вернуть Удо, однако при одной мысли об этом у меня начинается мигрень.

Эвальд закончил разговор, спрятал мобильный телефон и с угрюмым выражением лица вернулся на свое место.

– Плохие новости? – спросила Аннелиза.

– Иногда выть хочется. Бернадетта…

– Кто? – воскликнули мы с Аннелизой.

– Мою жену зовут Бернадетта, в честь святой из Лурда. В свое время я был буквально зачарован столь благородным именем.

– Ей все хуже? – с притворным участием поинтересовалась Аннелиза.

– Трудно сказать. Когда речь заходит о Бернадетте, я никогда и ни в чем не уверен. Сколько помню, она всегда жаловалась, правда, ее действительно мучили сильные боли. И похоже, что за это время у нее выработался иммунитет ко многим медикаментам…

Эвальд вскоре замолчал и мрачно уставился в глубину сада.

– Давно дождя не было? – произнес он. – У вашей вишни в середине лета уже желтые листья.

– Это очень старое дерево, – пояснила Аннелиза, – к сожалению, оно свое отжило. Прошлым летом от него отвалилась большая ветка со спелыми ягодами. Изучив место, откуда она отломилась, я увидела, что ствол внутри частью пустой. Хорошо, что тогда Лора еще здесь не жила, потому что под веткой как раз ее любимое местечко.

Я с удивлением посмотрела на подругу. Почему она мне раньше об этом не рассказывала? А если бы отломилась и другая ветвь большого размера и убила бы меня насмерть?

– Да мы сами как старые деревья, – заметил Эвальд, – сгнившие, пустые внутри, по нам давно скучает топор садовника!

– Только не ты! – возразила я.

Лицо его мгновенно прояснилось, и он задушевно произнес:

– И не вы обе тоже!

Мы замолчали и какое-то время наблюдали за дроздом, который свил гнездо на ставне совсем близко от нашего обеденного уголка. Дрозд был занят кормлением птенцов и не обращал на нас внимания.

Зазвонил мой мобильный, и я стрелой понеслась на верхний этаж. Звонил Руди, который не объявлялся с того дня, как мы совершили вылазку в Баден-Баден. Никаких особенных новостей у него не было.

– Сегодня в магазин заходил солдат Первой американской танковой дивизии, – сообщил Руди. – Представь, он искал «Железный крест» времен Второй мировой войны! Я мог бы впарить ему дорогой французский орден Почетного легиона. – Видимо, ни Руди, ни его русские клиенты пока не обнаружили кражу драгоценностей.

С мобильником у уха я подошла к окну, откуда открывался чудесный вид на террасу. Аннелиза положила ладонь на руку Эвальда и что-то говорила ему. Он улыбался и внезапно притянул ее к себе.

Это меня настолько разозлило, что я резко наехала на Руди:

– Ради приличия давно бы мог объявиться, но благодарить ты, похоже, не приучен.

Я сразу опомнилась, но гордость не позволила набрать номер его телефона и извиниться. Я отправилась в спальню и, не успев отдышаться, бросилась к зеркалу. Разве я не привлекательнее моей толстой подруги? Как только мог этот дурень так грубо, неуклюже подъехать к Аннелизе? А почему, собственно, это меня взволновало? Неужели мне хочется, чтобы Эвальд поцеловал меня? Да мне такой Казанова даром не нужен! Взяв пятиминутную передышку и кое-как совладав с эмоциями, я спустилась вниз.

– Руди передал привет, – сказала я.

Оба голубочка состроили такие лица, словно их поймали на плутовстве. Эвальд вскоре попрощался и уехал.

– Вообще-то я думала, что он останется на ужин, – вздохнула Аннелиза, собирая кофейные чашки. – Пока ты находилась наверху, Эвальд изливал мне душу. У него с женой прямо беда!

– Значит, скоро надо ждать супчик из дикого лука, – усмехнулась я.

Аннелиза отнеслась к моим словам серьезно:

– Мужчины в таких делах ведут себя как тряпки, на его месте я бы давно что-нибудь предприняла.

Мое терпение лопнуло.

– Тебе не приходила в голову мысль, что Эвальд наверняка любит своего воробушка? Он специально поселился в отеле, чтобы быть с ней рядом и навещать два раза в день. Можно ли из всего этого сделать вывод, что он хочет от нее избавиться?

– Много ты знаешь, – буркнула Аннелиза.

Иногда лежа в постели, я пытаюсь подвести итог прожитой жизни. Приходится мириться с тем, что с годами я стала более обстоятельной и церемонной. Тем не менее в моем возрасте все равно уже не изменишься, и приходится признать, что совершенной во всех смыслах я так и не стала. Жизнь на пенсии французы называют troisième âge. В этом возрасте еще не чувствуешь себя по-настоящему старым, зато в чем точно не сомневаешься, так это в том, что молодость ушла безвозвратно. Утром спрошу у Аннелизы, чувствует ли она то же самое или замечталась со своей любовью и забыла, что она не тинейджер. Я заметила, что с тех пор, как к нам зачастил ее бывший партнер по урокам танцев, она стала тщательнее подбирать платья. Не исключаю, что Аннелиза начнет худеть, поскольку в последние дни после битвы с пирогом отказывается от ужина.

Вчера мы с Эвальдом обсуждали тему: в течение скольких десятилетий нашей жизнью управляют социальные мотивы, какие мы сами себе не выбираем? У мужчин на первое место выходит профессиональная карьера, которая на деле оборачивается постоянным раздражением, стрессом, рутиной, а то и неудачами, у работающих женщин к карьере добавляется домашнее хозяйство и семейные долги, каждый день требующие все новых и новых сил. И вот наконец мы освобождаемся от бесконечных забот, но используем ли мы дарованное нам время? Из-за того, что наши движения, реакция и мысли постепенно замедляются, практически все свободное время мы бездумно расточаем на мелочные повседневные дела и в итоге опять не успеваем добраться до самой сути – до того, в чем действительно нуждаемся. Кто-то из наших бывших одноклассников нашел для себя новое хобби, кто-то участвует в полезных мероприятиях или в программах милосердия, одна даже взяла к себе и воспитывает осиротевшую внучку, остальные ходят на лекции, в походы, путешествуют. А мы? Я читаю, а Аннелиза поливает свои растения. Разве этого достаточно?

Все в порядке, успокаиваю себя, мы можем делать и делам все, что только заблагорассудится. Многие знакомые завидуют нашей многолетней дружбе и самой идее провести старость вместе. Мы же, как правило, обосновываем наше решение практическими соображениями. Заболей одна из нас или кому-то потребуется помощь иного рода, и тогда не придется в спешке обзванивать родственников. Наши дети всегда заняты и находятся где-то далеко.

У Эвальда тоже двое, и он любит жаловаться на них. Аннелиза задала ему коварный вопрос: почему бы его дочери не взять отпуск и какое-то время не поддержать страдающую мать?

– Дети в пубертатном возрасте с трудом переносят папочек и мамочек, – откровенно ответил Эвальд. – Но во сто крат хуже, когда подросшая молодежь возвращается, чтобы опекать вас. Папа, тебе надо есть больше фруктов! Папа, почему бы тебе не сходить в кино? Папа, твой компьютер – ископаемое, его пора сдать в утиль! И так целый день.

Аннелиза с ним согласилась. Все ее четверо детей были трудными подростками и не слушались добрых советов. Компьютера у нее, к счастью, нет, зато один сын чуть не сдал в лом огромный радиоприемник, другой хочет устроить в подвале сауну, одна из дочерей стремится записать мать на курсы по обращению с мобильным телефоном, другая забила гараж солесодержащей минеральной водой, поскольку все пожилые люди, как она считает, мало пьют. Я не имею привычки клеветать на сына, но хорошо помню, как Кристиан хотел ополовинить нашу мебель. «Утилизация» – словечко, которое мы постоянно слышали от юного поколения, пока жили вместе.

А мы не могли просто так взять и выбросить в мусор полюбившиеся вещи, в окружении которых прожили долгую жизнь. В конце концов мы услышали, что нас самих в восемьдесят лет утилизируют, поскольку к тому моменту мы перестанем соответствовать духу времени.

10

Мне кажется, Аннелиза поступила нечестно. Не посоветовавшись со мной, она сделала Эвальду хорошо продуманное предложение, которое должно было прозвучать как бы невзначай: «Послушай, я тут подумала, если ты собираешься надолго задержаться в Гейдельберге, то можешь пожить у нас. Это экономнее, да и обстановка приятнее».

Эвальд сделал вид, будто озадачен, но я-то знаю, что все это театр, и они за моей спиной давно обо всем договорились.

– Нет, я не могу принять столь щедрое предложение, – ответил он, качая головой. – Но благодарен вам за любезность!

После непродолжительного обмена вежливостями он все-таки согласился, но с одной лишь оговоркой, которую мы должны были принять к сведению:

– Бернадетта будет ревновать. Бог знает, о чем она может подумать, если я не стану появляться в отеле вечером. В идеале надо бы познакомить вас с моей прелестной женушкой, чтобы она собственными глазами убедилась в невинности нашей дружбы.

Зная, в каком состоянии пребывает его жена, я подумала, что в скором времени он захватит ее с собой на послеобеденный кофе. Аннелиза поймала Эвальда на слове и предложила организовать встречу послезавтра, поскольку это удобный день.

Моя подруга взволнована, и я догадываюсь, что у нее творится внутри. В каком образе ей лучше предстать – в образе порядочной и благочестивой домохозяйки, которая хотя и печет вкусные пироги, но при этом определенно не femme fatale? В этом случае Бернадетта точно не будет возражать, чтобы муж временно пожил у нас. Или пустить в дело все свое остроумие и темперамент? Но если супруга что-нибудь заподозрит, то задаст мужу такого перцу, что веселость Аннелизы выйдет ему боком. Лично мне безразлично. И все-таки я буду чувствовать себя не очень хорошо, если Эвальд чего доброго переберется в нашу комнату для гостей.

Наконец мы можем удовлетворить любопытство. Из автомобиля вылезает маленькая и тоненькая персона, а мы оценивающе рассматриваем ее из окна прихожей. Бернадетта полная противоположность Аннелизе. Может, Эвальд потому и клюнул на мелкий кусочек.

На первый раз довольствуемся короткими фразами. Бернадетта, отвечая на наш вопрос, довольна ли она частной клиникой, отвечает, что довольна и хотела бы полежать в ней подольше.

– К сожалению, приходится платить самой, больничная касса мне отказала. Но на что только не пойдешь ради здоровья!

– Все, воробушек, все! – восклицает Эвальд.

Сегодня у нас изысканный торт из сырного крема, но Бернадетту кулинарные изыски оставляют равнодушной. От кофе она тоже отказалась под предлогом, что любит чай.

– Только не черный, а мятный или ромашковый.

Аннелиза послушно ставит на стол чайник и заводит беседу о нашей юности. Выясняем, что Бернадетта моложе нас. Но из-за болезни выглядит не на свои шестьдесят лет, – что было бы еще неплохо при хорошем уходе за собой, – а так, что краше в гроб кладут. Я смотрю на ее костлявые пальцы, на тяжелый перстень с печаткой, который переворачивается при каждом движении, и она его возвращает на место, на старческие пигментные пятна на тыльной стороне кистей, на усталую скучающую физиономию. На Бернадетте мальвовая двойка и широченные бежевые брюки. Это свидетельствует о том, что в последнее время она намного похудела. Голос у нее сиплый, словно пьет запоем. Может, у нее действительно проблемы с алкоголем?

Эвальд познакомился со своей женой после того, как мы посещали уроки танцев. Вспоминая дни молодости, он замечтался и со сладострастием признался, как они, юноши, балдели от нежных касаний щека к щеке, когда скользили по залу под сентиментальные мелодии. Я сидела прямо перед ним в своей соблазнительно-размашистой юбке, и он мог видеть меня во всей красе. Бернадетта почти не слушала, ее мысли витали где-то далеко. Она всегда такая скучная или на нее действуют лекарства? С большим трудом я привлекаю ее к нашей беседе.

Бернадетта училась танцевать намного позже нас, но все же за десятилетие до наступления эры мини-юбок; она еще помнит Катерину Валенте и ее шлягер «Весь Париж мечтает о любви».

– Эти непередаваемо сердцещипательные песни мне не нравились с детства, – признается она. – Всегда хотелось стать пианисткой. Но своей мечтой я пожертвовала ради мужа.

– А я, к сожалению, в музыке жуткий невежда, – жалуется Эвальд, – и как раз чувственные, слезливые песенки доставляют мне море удовольствия! Бернадетта заслуживает более музыкального мужа, тут она действительно прогадала.

– Что же вам тогда нравится из музыки? – интересуюсь я. В ответ слышу, что в последние месяцы она в состоянии слушать только одну кантату Баха, и у нее, мол, целых семь ее различных записей.

Аннелиза приутихла. Интуиция мне подсказывает, что сегодня до песни о свиньях и свином шпике не дойдет.

– О какой кантате вы говорите? – спрашивает моя подруга, будто это ее действительно интересует.

Бернадетта просыпается от летаргического сна:

– Для того, кому знакомы мои страдания, подходит только одна-единственная тема. «С меня довольно».

Я чуть не прониклась симпатией к этой придавленной жизнью Бернадетте. В противоположность Аннелизе меня тоже порой посещают мысли, что хорошо бы умереть, и в часы уныния я часто слушала подобные арии. И я процитировала строчки, в которых всегда находила для себя утешение: «Сомкнитесь, усталые очи, усните блаженно и кротко!»

Бернадетта с уважением кивает.

– А мне больше всего нравится пятая ария, – произносит она, обращаясь ко мне, и подхватывает своим ломким голосом, почти шепотом: «Радостно я встречу смерть свою, ах, скорее бы пришла она!»

Когда Бернадетта заговорила своим мертвецки-зловещим голосом, я поймала косой взгляд Аннелизы, такой коварный, что мне стало страшно. Аннелиза прекратила эту мрачную тему, переключив беседу на жизнь и – будь она неладна – на внуков и внучек. Я говорю с отчаянием, потому что не выношу, как она похваляется «сладкими малютками». Сама я не то что с чужими, но и с избалованными детками Кристиана, которые уже выдвигают мне требования, совершенно теряюсь. Однако повлиять на ситуацию не в силах. Аннелиза бежит в дом за фотографиями. Неудивительно, что с ее четырьмя детьми у нее больше всех внуков, даже при том, что старшая дочь и один из сыновей не создали семьи и живут без детей.

Даже Бернадетта полезла за очками и достала какую-то фотографию. На ней ее единственная внучка лет пяти – строгая, выглядит как настоящая принцесса. Между бабушками началась игра, кто кого перещеголяет.

Эвальд обратил свой взор на меня:

– Ну а у тебя?

– Двое парнишек, – отчиталась я, – но мне сейчас неохота искать снимки.

Он улыбается мне в ответ:

– Хорошо тебя понимаю. Пойдем, покажешь мне свое любимое местечко.

Мы встаем, пересекаем лужайку и присаживаемся под вишневым деревом.

– Бернадетте скоро пора ехать, к ужину нужно быть в больнице, – говорит он. – Надеюсь, ты не станешь возражать, если я завтра заявлюсь со своим чемоданом?

Мы опять смотрим друг на друга, я качаю головой и тихо отвечаю:

– У нас достаточно места.

Едва гости скрылись из виду, мы с Аннелизой в один голос выпалили:

– Как она тебе?

Мы невольно захихикали, – все было понятно без слов.

– У него хотя бы дорогой автомобиль, Лора? – интересуется Аннелиза, хотя совершенно не разбирается в машинах.

– Успокойся, он не спесивый индюк, это солидный средний класс.

– Я ничего не имею против спеси. Гляди-ка, она забыла свою сумку!

Аннелиза подлетает к сумке и вываливает содержимое на садовую скамейку. Очки для чтения и фотографию мы уже видели. Она копается дальше: кредитные карты, записная книжка, чернильная авторучка, коробочка с таблетками, губная помада, вышитый носовой платок, набитый наличными портмоне, связка ключей и мобильный телефон – обычный набор любой женщины, который она таскает с собой.

– Там есть водительские права?

Аннелиза качает головой, пролистывая блокнот. Мне это решительно не нравится. Кто знает, может, она так же бесстыдно роется в моих ящиках, когда меня нет дома? Собственно, мы не таим друг от друга секретов, но дело в принципе.

Аннелиза находит фотографию Эвальда, внимательно разглядывает ее и сует мне под нос.

– Как тебе это нравится? – спрашивает она и запихивает вещи Бернадетты обратно в сумку. – Сравнение с Джоном Уэйном, пожалуй, было поверхностным, я только что отыскала в его облике нечто фаустовское.

– У него больная жена, – напоминаю я, – хотя бы из женской солидарности я нахожу непорядочным твои попытки обвести эту женщину и повиснуть на шее Эвальда!

– Да я ни о чем таком и не думала! Впрочем, он симпатизирует тебе, а не мне, – заверяет Аннелиза.

От частой работы в саду ее лицо приобрело смуглый оттенок, голубые глаза соперничали в блеске с украшенными изумрудами сережками. Сегодня по случаю праздника подруга надела баварское национальное платье с вышитым узором из розовых цветов по черной ткани. Смелый вырез на груди демонстрировал покрытый веснушками, чуть помятый фрагмент груди. Должна признать, что в национальном наряде Аннелиза была хороша. Она – дитя природы, поэтому и в юные годы у нее практически не было комплексов, не то что у меня. Эвальд наверняка знает об этом. Он появился в кожаной жилетке поверх белой в синюю клетку рубашке и по виду лучше сочетался с Аннелизой, чем со своей бесцветной супругой. Настоящая мелодрама, подумала я: Луис Тренкер и «Гайервалли».

Пока Аннелиза прибирается в кухне, я нарезаю в саду букет для своей комнаты. Не хочу сидеть в почетной ложе деревенского театра, где в ближайшие дни сладострастные старички будут разыгрывать свою мелодраму. Я сделаю все, чтобы отстоять свой частный мир. Уже скоро мне дадут почувствовать себя в нижних помещениях нарушителем идиллии. Я просто влюблена в желтые английские розы, источающие нежнейший аромат. Ставлю букет в серебряную барочную вазу, доставшуюся мне из своего магазина. Какое счастье, как я благодарна судьбе за то, что этот вечер проведу в одиночестве перед раскрытым окном, наблюдая, как постепенно темнеет небо. Снизу не доносится музыка.

Перед тем как погрузиться в сон, опять вспоминаю строки из кантаты Баха и шепчу:

 
Там я узрю сладчайший мир,
незыблемый покой.
 

На следующий день мой тихий отдых был внезапно прерван. Едва пробило одиннадцать, как в дом ввалился Эвальд Штурм с чемоданом, потому что, как он сказал, ему пришлось освободить гостиничный номер. Но поскольку жене срочно потребовались очки для чтения, он сразу уедет в клинику, чтобы отдать ей сумку с вещами. Однако стоило мне удалиться с книгой под вишню, как Эвальд снова возник. По обыкновению, на очереди следует ожидать обхода сада; Аннелиза называет латинские имена растений, объясняет, на какой грядке что растет – в общем, блистает познаниями в ботанике. Я не вмешиваюсь и сбегаю из своего убежища, как только Эвальд начинает шумно косить газон. Позже он поведал, что Бернадетта категорически возражала против переселения мужа. Причем не по причине ревности, а скорее из-за гордости – им, мол, нет надобности экономить на отеле! И она, мол, не знает, как им выказать признательность за наше гостеприимство.

Ничуть не смутившись, Аннелиза отреагировала в типичном для нее духе:

– Пусть не ломает себе голову о таких вещах! Мне нужен новый телевизор. Причем такой плоский, с огромным экраном.

На обед у нас был картофель в мундире, охлажденное жаркое и знаменитый зеленый соус Аннелизы с пряными травами, выращенными на своем огороде.

Эвальд в восторге, он никогда такого не пробовал.

– Бернадетта не выставляла на стол подобных лакомств, – признается он, – жаль, что она не может попробовать!

– Нет проблем! – отвечает Аннелиза. – У нас еще много осталось. Я мигом наполню для нее стаканчик из-под мармелада!

Мне стало жутко.