Текст книги "Натюрморт на ночном столике"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Но мне не дали потосковать: в комнату влетел Йост, кинулся ко мне с визгом:

– Помогите! Чеснок! – набросился на меня и оскалил свой последний молочный зуб: – Хочу твоей крови! Я граф Дракула!

В это время внизу заскрипела входная дверь, и мой свирепый вампиренок, спрыгнув с меня, помчался встречать отца.

Райнхард первым делом вырубил грохочущий телевизор. Я выскользнула на лестницу, на верхнюю площадку, и прислушалась. Ничего особенного не услышала. Йост взахлеб рассказывал отцу о Трансильвании, будто только что оттуда.

– Где Лара, – вспомнил Райнхард, – и мама?

– Лара у Сузи, а мама спит! – отчитался сын. Видимо, муж отправился на кухню – перехватить бутерброд, в гостиной же опять загремели зловещие голоса вампиров. А я, вопреки собственным ожиданиям и опасениям, быстро уснула, гораздо раньше обычного. Да, иногда перемена обстановки действует потрясающе. Мне же особенно хорошо спится, если я сплю одна.

Я проснулась и сначала не могла опомниться и понять, где я очутилась. Бледный свет пробивался в окно не с той стороны, не с привычной. Я рассеянно водила рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель. Полночь. Час духов и привидений. Я тут же выключила свет, пусть Райнхард, если он еще сам не спит, думает, что я вижу десятый сон. Спустя пару минут я выскользнула в туалет. В спальне горел свет. К изумлению своему я услышала, как мой муж с кем-то разговаривает, понизив свой писклявый голос до шепота. Он не один!

– Она крепко спит, уже несколько часов, не волнуйся, – уговаривал он кого-то. – Больна? Трудно сказать. Сок, наверное, подействует не скоро.

Как важно было бы услышать, что ответила ему Сильвия! Но она, видимо, говорила шепотом, ничего нельзя было разобрать. Райнхард надолго замолчал, я уже было подумала, что они сейчас начнут заниматься любовью, но муж вдруг опять заговорил:

– Ну хорошо, наверное, ты права! Я тебе верю, верю! Но если это так, то она сейчас очень страдает. Получается, что она твоего Удо любила без памяти, иначе я ничего не понимаю!

Неужели Райнхард меня защищает?

Уснула я снова лишь под утро. В голове у меня все стучало: там, в моей спальне, в моей постели разлеглась Сильвия!

Часа через три меня резко и грубо растолкал муж. Он распахнул окно в комнате и крикнул:

– Хочешь, чтобы твои дети умерли с голоду?!

Совершенно сбитая с толку, я открыла глаза. Несколько долгих секунд до меня доходило: я в комнате Лары, в ее кровати, я здесь спала. Смотрю на часы – девять. Что здесь делает Райнхард? Ему давно положено сидеть в офисе! Видно, проспал, ночка выдалась больно короткая, да?

Словно безумная я вскочила с постели и как была, волосы дыбом, зубы не чищены, помчалась на кухню. «Дети умирают с голоду!» – громко сказано. Лара завтракала у подружки, за столом сидел один Йост, Сидел и задумчиво хрустел кукурузными хлопьями.

– Ма, я пойду кататься на роликах. – Он подхватил под мышку свое новое приобретение, подарок Эллен, и убежал.

Ну все, на этом с завтраком, я полагаю, покончено. Самое время заглянуть в ванную.

Я выглянула, только когда постучали во входную дверь. Но это оказалась ловушка: на кухне, гневно сдвинув брови, на меня налетел Райнхард. Между тем, подумала я, пришел мой черед негодовать.

– Как ты можешь?! Зачем ты разрешаешь ему гонять на этих штуках?! Это опасно! – возмущался муж.

– Но его друзья… – попыталась возразить я.

– Ну и что – друзья? Мало ли чем разные придурки развлекаются! При чем тут наш сын?! – перебил меня Райнхард. – Твоя ненормальная сестрица купила ему черт знает что, а он и рад стараться, да? А мое мнение что, побоку, так, что ли?!

Ни слова тебе больше не скажу, подумала я, хоть застрели меня! Он же любое мое слово против меня обернет! Но Райнхард никаких оправданий от меня и не ждал.

– Знаешь что, когда мы с тобой познакомились, – продолжал он в запале, – я думал, мы идеально подходим друг другу. И вдруг ты неизвестно откуда достаешь себе, как по волшебству, богатую сестру, которая тебя просто-таки содержит! А все наши друзья смотрят на меня косо: я, видишь ли, для них уже не хорош!

Мой обет молчания был забыт:

– Ты с ума сошел? – взорвалась я. – Ты спятил? У Эллен нет миллионов! И, кстати, насчет друзей – что у нас там с Биргит? А с Миа? Или у них не хватает прыти, чтобы тебя наконец окрутить?

– Да я их даже в дом пригласить не могу! Моих старых друзей, с которыми я еще в университете учился! Их же придется спасать от тебя, от твоего высокомерия, от твоих издевок! Я же вижу, как ты ухмыляешься, когда я разговариваю со своей матерью на диалекте! – кричал в ответ мой муж. – Да, да, конечно, у тебя-то на серебре ели, ножи к рыбе специальные подавали, черт бы их побрал! А моя мать всю жизнь как лошадь на фабрике пахала, а семью кормить не забывала, и макароны на столе были всегда домашние, самодельные!

Я утонула в потоке его обвинений, замолчала снова, мне стало стыдно за себя. Вообще-то он прав кое в чем: я, особенно в последнее время, не слишком была к нему терпима, и вообще часто задирала перед ним нос.

Тут он мне и это припомнил:

– Кто я для тебя? Мужик неотесанный, деревенщина! Ну скажи, что я неправ! Мои проекты – гадкие, дом наш – убогий! Но зато я каждый месяц приношу зарплату домой, за это ты меня и любишь! Нет чтобы помочь, немного самой денег заработать для хозяйства, поработать секретарем для меня! Нет же! Она выдумала, что она художница, черт возьми! А от печатной машинки шарахается, как от чумы! Строит из себя тут нежную! Да, рисовать, видно, ей больше пристало! Неужели ты думаешь, что я счастлив от всего этого бумажного мусора, в котором каждый день роюсь? Или, может, я в восторге от этих бездарных коробок, которые строю?!

– Мне и так есть чем заняться, кроме твоих бумаг! Должно же хоть что-то в жизни доставлять удовольствие! – взвилась я. Он наступил на больную мозоль. – А что у меня есть? Я вся просто растворилась в детях, в этом доме, в саде! Сколько ж можно?!

– Ага! – подхватил Райнхард. – Сама себя выдала. Семья, значит, тебе удовольствия не доставляет!

Я сжимала кулаки и вытирала слезы. Ну, кажется, когда столько грязи друг на друга вылито, самое время завести речь о разводе. Но только как же я об этом заговорю, когда мысли у меня в голове путаются? Может, припомнить ему его дорогущий теннисный клуб, в который он вступил якобы на благо семьи? Или мой аллергический приступ, когда я вернулась с Искьи? Или конские волосы в нашей спальне? Или?.. Или?.. Но не успела я рот открыть, как Райнхард обнаружил на столе увядшие незабудки. Вчера в суматохе я начисто забыла положить их под пресс, в какую-нибудь толстую книжку.

– Уж не для Удо ли? – цинично пошутил он. – Последний привет, незабудки на могилку, а? Какая же ты романтичная, черт, кто б мог подумать!

И в тот момент, когда я уже приготовилась с ним тоже рассчитаться, что-то запищало у него в дипломате. К моему удивлению, он вынул оттуда мобильный телефон. Вот новости, никогда ничего такого я у него еще не видела! «Да, иду, сейчас буду, – пообещал он кому-то, – у меня тут небольшие семейные неприятности. Прошу меня извинить!» И он вышел.

А у меня перехватило дыхание. Ну конечно! Нынешней ночью он разговаривал по телефону!

СПЕЛАЯ ГРУША

Так, ну и что мне теперь делать? Не поговорить ли с Сильвией? Может, оно получится лучше, чем с Райнхардом? Из любого мужчины, тем более из собственного мужа, с трудом удается вытрясти хоть какую-нибудь информацию о его личной жизни, чувствах, сексуальной жизни. Нежные они такие, мужчины эти: задень их один раз, и они всю жизнь будут мучиться. Так вроде и незаметно, а в один прекрасный день – срыв, истерика, надлом, катастрофа!

Зачем Сильвия меня оклеветала? Зачем ей понадобилось валять меня в грязи? Не была ли я ей верной подругой многие годы, во всем? Я всегда вставала не ее сторону – и когда она обнаружила залежи порно под кроватью у своего любвеобильного муженька, и когда ее дочки помешались на здоровом образе жизни! И как она меня отблагодарила? Прибрала к рукам моего мужа! Ох, змея! Пригрела же я гадюку на груди! Если она еще и Удо отравила, то я ей желаю… Я ей желаю… Чума на нее, вот что! Чтоб ей пусто было! Пришло время спасать себя и своих детей!

Если подозрения мои оправданны, значит, Сильвия – хладнокровная убийца, циничная и расчетливая, а мой муж – ее холоп, ее сообщник, ее раб! Вот возьму и все расскажу кому следует, и оба окажутся за решеткой. Но тогда Коринна и Нора, – да я же их знаю с пеленок, они взрослеют у меня на глазах, и я их даже по-своему люблю, хотя у них переходный возраст и они чудят, – тогда девчонки останутся совсем одни, без отца, без матери. А мои детки будут навещать своего папочку в тюрьме. Разве мне этого хочется? Ох, я уже сама не понимаю, чего мне хочется! Моя бедная голова трещала и лопалась, как переспелая груша.

Груши, дыня и еще кое-какие непритязательные фрукты как будто случайно, но весьма искусно перенес на полотно Луис Мелендес.[34]34
  Луис Эухенио Мелендес (1716–1780) – испанский художник эпохи рококо; портретист, миниатюрист, автор натюрмортов.


[Закрыть] В ту пору, в семидесятые годы XVIII века, стало модно изображать не аллегории, но одну только красоту предметов, чтобы они заиграли всеми гранями, в общем, от морали к эстетике. Груши, напоминающие формы женского тела, на этой картине – сама невинность, никакой двусмысленности. А дыня – старинный символ плодородия и плодовитости – не разрезана, и ее недра скрыты от зрителя.

Свет падает откуда-то слева, косо, по диагонали, и спелые сочные груши, кажется, можно схватить рукой, потрогать шершавую ребристую кожуру дыни, всю покрытую прожилками. А сзади льняной покров скрывает кое-что в ивовой корзинке. Там тоже осенний урожай: из кузовка торчит широкая волнистая охристая шляпка лесного гриба. Ага, ясно теперь, что там под льняным покрывалом спрятано. Простая, грубоватая крестьянская посуда – деревянные ложки и пузатая глиняная миска, – выписанная в коричневых тонах, составляет контраст жизнерадостным ярким краскам фруктов на переднем плане. Однако, как ни жаль, природа все-таки небезупречна, халтурит и она. Вот, взгляните, – каждая груша с червоточинкой, с бочком. Они упали с дерева, они лежали на земле, и в каждой поселился червячок. С виду-то они такие аппетитные, а разрежешь – черные, и есть не станешь!

Дочь вернулась от подруги после ночных бдений усталая и неразговорчивая. Но, в отличие от меня, она провела ночь не в тягостных мрачных раздумьях и тревогах, а трепалась ни о чем и хихикала с подружкой. Я хотела ее обнять, прижать к себе покрепче – она вдруг разразилась слезами. Кажется, у всех накопилось, всем охота поплакать – сначала Имке, потом мне, а теперь вот и Ларе.

– Солнышко, что с тобой? – кинулась я к ней. Она меня оттолкнула.

– Ты шлюха! – выпалила она мне в лицо и убежала к себе в комнату. Я, в шоке, последовала за ней.

Мне пришлось довольно долго ее уговаривать, прежде чем она сообщила мне следующее: по дороге домой Лара встретила Коринну, и та основательно просветила ее по поводу моих взаимоотношений с покойным Удо.

– Ты спала с Удо! Ты изменяла папе! – обвинял меня мой собственный ребенок.

Я клялась, что это ложь, клялась чем могла. Напрасно! Лара мне не верила. Я была в таком же отчаянии, как и дочь.

– Слушай меня внимательно! – крикнула я наконец. – Сильвия распускает эти слухи по всему городу, пора этому положить конец! Я прямо сейчас иду к ней и заставлю ее признаться, что она лжет!

Борцовская натура моей дочери оказалась еще сильнее моей: Лара решила ехать вместе со мной и отстаивать честь семьи! Я не хотела ее брать, наверняка о некоторых вещах лучше говорить без лишних ушей.

Как только Сильвия может быть такой бесчувственной, бестактной стервой! Она еще и своих дочерей науськивает! Понимает же прекрасно, что девчонки, в их-то годы, не умеют держать язык за зубами, при первой же возможности все растреплют подружкам!

В тот же миг я прыгнула в машину и понеслась. Едва успела затормозить на красный свет. И от испуга немного пришла в себя. Так. Сейчас главное – не допустить тактических ошибок! Меня бросило в дрожь, стал душить страх, и я почти желала, чтобы ни Сильвии, ни дочерей дома не оказалось. А если там сейчас Райнхард, что мне делать?

Из окон верхнего этажа, где находились комнаты девочек, гремела музыка. Сильвия, открыв мне дверь, умело скрыла свое удивление:

– Привет. Заходи. Чай? Кофе?

– Кофе, пожалуйста, если не сложно, – вежливо отвечала я.

Стараясь не смотреть на меня, она исчезла в своей кухне, напичканной всякой новой навороченной техникой, и включила огромных размеров итальянскую кофеварку.

– Ты не представляешь, что тут творилось в последние дни, – крикнула она мне из кухни, – одних только бумаг для похорон нужно целую кучу, детей утешить, родню обслужить! Слава Богу, тебе этого еще делать не приходилось! – Она подошла к буфету, чтобы достать чашки. – С молоком и с сахаром?

– Черный, – мрачно отозвалась я.

Пока Сильвия искала шотландское песочное печенье и нарочито аккуратно раскладывала его на серебряном блюде, я осматривалась по сторонам. Я сто раз бывала уже в этом доме, но никогда еще не разглядывала его глазами обманутой жены.

Райнхард тут упрекнул меня, что наш дом кажется мне убогим. Между тем я терпеть не могу никакого новомодного шика, который стоит целое состояние, однако начисто лишен индивидуальности. Нелепый, вычурный, претенциозный интерьер в национальном стиле – эти дурацкие гигантские пуховые перины с балдахинами – раздражал меня еще больше, чем наша лесная идиллия. Я встала и поправила картинку с подсолнухами на стене: она покосилась. Может, там за ней тайник в стене? Да, если очистить жилище моей якобы подруги от глупых дизайнерских примочек, от всякого претенциозного безвкусного мусора, то он превратится прямо в конфетку: просторный, светлый, а вид какой из окон на Рейн, на долину, старые ореховые деревья в саду какие! А какие окна, – восторг! – старинные, буржуазные, дугообразные, сводчатые окна!

Сильвия закопалась на кухне. Даже кофе сварить толком не может, даже это делал за нее Удо! Некоторое время – тишина, только у девчонок наверху гремели басы.

Наконец хозяйка справилась с кофе, накрыла на стол и довольно бестактно поставила-таки рядом с кофейником еще и полный молочник (Господи, у меня же аллергия, она же знает!). Тут я собралась с духом:

– Знаешь что, сегодня Лара пришла домой в слезах. Она встретила твою Коринну, и та ей наговорила всякого вздора: якобы у меня был роман с твоим мужем. Я полагаю, это ты все придумала?

Сильвия сделалась пунцовой и, кажется, некоторое время размышляла, стоит ли ей все отрицать или признаться? В итоге она, упорствуя во лжи, заносчиво, с вызовом заявила, что ничего она не придумывала, что так оно и есть! Рано или поздно наши дети все равно узнали бы обо всем от чужих людей, так не лучше ли, чтобы от нас самих?!

Я застыла с открытым ртом. Не может быть! Не верю своим ушам!

– Сильвия, умоляю тебя, это же ложь! Ничего такого никогда не было! Удо, вероятно, не отказался бы от небольшой интрижки, но я! Я же твоя подруга, я никогда в жизни!..

– Анна! – презрительно фыркнула она в ответ. – Хватит! Я не могу больше спросить об этом самого Удо, но у меня есть доказательства!

Да не может такого быть! Я стала допрашивать ее как подозреваемую, я заклинала ее в отчаянии, неистово. А она все о своем!

– Ну и что же?! – крикнула я в запале. – Ты поверила в эту мерзость и решила захомутать Райнхарда?

Тут Сильвия – обычно такая трепетная, нервная, легковозбудимая, Сильвия, которую так легко смутить, сбить с толку, запутать, – овладела собой, успокоилась, стала холодна и самоуверенна, как настоящая леди, и ничего больше отрицать не стала. Она даже как будто гордилась своим бесчинством:

– Ничего другого мне не оставалось, дешево и сердито. Ты – мне, я – тебе, все по-честному.

Я между тем все мешала ложечкой в чашке с кофе, хотя там не было никакого сахара, мешала, мешала, и в конце концов побоялась этот кофе пить. Не напомнить ли Сильвии о бутылке с соком? Я нацепила такую же салонную дипломатическую мину, что и она, и какой-то бес пихнул меня изо всех сил:

– Что-то я последнее время ужасно много пью воды. Уж не диабет ли у меня, как у моей бабушки? Знаешь что, кофе совсем жажды не утоляет, не принесешь ли мне стакан сока, грейпфрутового, пожалуйста?

Никогда мы еще так церемонно не общались. В прежние времена я просто принесла бы сама себе из кухни минералки. Как бы то ни было, Сильвия при упоминании об отраве даже не вздрогнула.

– Я специально для тебя сварила кофе, а ты его не пьешь. Извини, но кроме яблочного с мякотью никакого другого сока у нас доме нет, – отвечала она с нарочитой, убийственной вежливостью.

– Правда? – удивилась я деланно. – А когда мы заезжали за твоими очками, мне показалось, я где-то видела грейпфрутовый.

– Где же это? – она вздернула брови. Я снова струсила и пробормотала только:

– Да уж теперь и не знаю, может, в подвале. Моя бывшая подруга резко встала:

– Пойдем, покажешь!

До сих пор она избегала на меня смотреть, тут же взглянула, и если бы взгляд мог убивать, я бы была уже мертва.

Она пропустила меня вперед, на крутую лестницу в подвал. Ой, не нравится мне это все! Едва я шагнула на ступеньку, как мне под ноги попалась швабра, и я полетела в темноту.

Внизу я долго хватала ртом воздух, задыхаясь, прежде чем закричала от боли и бешенства. Тишина. Через минуту попыталась встать. Ой, больно! Кряхтя, поднялась на ноги, включила свет и заковыляла к лестнице, подгоняемая страхом. Какая же я дура – явилась одна, без сопровождения в дом к убийце!

Дверь в подвал была не заперта, Сильвии нигде не было видно. Я стиснула зубы и поплелась к машине. Все тело ужасно болело. Я медленно тронула машину, даже на сцепление нажимать толком не могла, меня всю передергивало от боли, и я каждый раз ругалась на чем свет стоит во весь голос.

Лара, сгорая от любопытства, открыла мне дверь, я даже ключ достать не успела. Она пожирала меня глазами. Я доковыляла до гостиной и рухнула на софу.

– Ну и видок у тебя! – воскликнула дочь. – Что с тобой, в аварию попала?

– Почти, – простонала я. – Сильвия столкнула меня с лестницы в подвал.

Лара опешила. Может, бешенство Сильвии только подтверждает мою вину?

– Это Удо, наверное, ей наврал, – негодовала я, – она ведь и вправду верит, что у меня с ним что-то было! Господи, но его же теперь уже не допросишь!

Глядя на мои страдания, Лара стала мягкой как масло.

– Может быть, заварить травяного чаю? – засуетилась она.

– Да, пожалуйста, – ответила я, – а еще принеси аптечку и перебинтуй мне ногу покрепче. И обезболивающее какое-нибудь было бы кстати.

Совершенно неожиданно для меня моя десятилетняя дочь стала ухаживать за мной, как за ребенком. Мне сразу полегчало, но все-таки роль сиделки не для нее, поэтому, как только появился Йост, я услала обоих в магазин за цветной бумагой и альбомами для рисования. Но прежде строго-настрого запретила Ларе кому бы то ни было рассказывать о моем падении в подвал и о сплетнях Сильвии. Только правда – никому! Не хочу быть похожей на свою бывшую подругу, которая распускает грязные слухи.

– А Сузи можно? – встрепенулась дочь.

Но я так энергично замотала головой, что ей сразу все стало ясно.

Болела нога, трещала голова, просто раскалывалась. Завтра по всему телу наверняка пойдут синяки, стыдно будет людям на глаза показаться. Подумают еще, что меня муж поколотил. Не позвонить ли Люси или Эллен, может, чем утешат? Я схватила трубку и тут же ее бросила. А потом нашла в телефонной книге номер Имке.

– Да? – тихо произнесла она на том конце провода.

– Как ты поживаешь? – поинтересовалась я. О себе рассказывать не стала. – Не вспомнишь ли чего-нибудь, о чем мне еще не сообщила?

– Не знаю, насколько это важно, – ответила Имке, – недавно я заглянула в окно к Сильвии и увидела там Райнхарда. Но они не целовались, наверное, обе дочки дома были.

– Чем же они занимались?

Я сама устыдилась своего вопроса. Господи, я чувствовала себя каким-то извращенцем, которому доставляет удовольствие подглядывать в замочную скважину.

– Они сняли со стены картину с подсолнухами, – отозвалась Имке, – а за ней оказался сейф. Только открыть его не смогли. Сильвия еще долго рылась в письменном столе, должно быть, искала шифр.

– Когда это было? После смерти Удо или до? – не унималась я.

– После, разумеется! – Имке отвечала так уверенно, будто уже давно выстроила всю цепь событий.

Хороша же я, однако! Психически неустойчивая барышня шпионит для меня за моим же мужем!

– Имке, а ваш терапевт знает, что вы следите за Райнхардом?

– Нет, не знает, – откликнулась она, – в конце концов, я не обязана отчитываться ей за каждый свой шаг.

Не успела я сказать ей спасибо и положить трубку, как силы меня оставили. Значит, речь идет о деньгах, вот что Сильвию так беспокоит – ценные бумаги, наличные, документы на недвижимость. Удо, должно быть, оставил всего этого добра предостаточно. Да, вдовушка, очевидно, рассчитывает на крупный куш. Наверняка она и моего муженька приманила кругленькой суммой.

Что теперь будет со мной? Я в опасности? Глупо было упоминать о грейпфрутовом соке! Если Сильвия разнюхает, что я у нее на хвосте, она и со мной церемониться не станет, разделается по-свойски, она это умеет. Никогда не ожидала получить от нее удар в спину! Мне казалось, женщины друг с другом так не поступают, по крайней мере, до последнего времени я была в этом уверена.

Телефон! Меня бросило в дрожь. Кто?! Сильвия? Райнхард? Имке вспомнила еще что-нибудь? Оказалось, что моя мать.

– Мышка моя – что-то вы совсем пропали. Все в порядке, я надеюсь? – проворковала она.

– Ну конечно, мама, лучше не бывает! Только работы много, – ответила я.

В трубке послышалось тихое гудение – спинка «больной» кровати поплыла вверх. Мамочка устраивается поудобнее – значит, разговор предстоит долгий.

– Что тебе подарить на сорок лет? – полюбопытствовала она.

– Господи, мама, это еще так не скоро! – воскликнула я вне себя.

– Ну так я и хочу знать заранее. Хороший подарок нужно готовить заранее, – не унималась она.

Мне на ум пришел старый фильм Хичкока – «Окно во двор». Там один фотограф из газеты сломал ногу и теперь лежит дома. Из своего окна он наблюдает одну сцену, которая напоминает убийство. Моя нога болела ужасно, но я все-таки могла двигаться. Перелома, скорее всего, нет, кажется, только растяжение. Но следующие несколько дней придется дома посидеть, как Джеймс Стюарт в том фильме. Либо это западня, либо большая удача. По крайней мере, будет немного времени, чтобы обо всем поразмыслить. Об ужине в восемь вечера сегодня можете забыть…

Когда же, интересно, началась история между Сильвией и Райнхардом? Когда я с детьми и Эллен уехала в отпуск? Говорила мне мать: не оставляй мужа одного на три недели без присмотра! А что означает таинственный счет из дорогого ресторана? А новые конюшни, что Сильвия заказала моему мужу? Может, это был только предлог, своеобразное алиби для ежедневных встреч?

А Удо? Как Сильвии могло прийти в голову, что у нас роман? Впрочем, она была способна заподозрить его в очередной измене всякий раз, когда у него появлялся новый одеколон. Что, если она увидела одну из девиц в журнале, похожую на меня, и это восприняла как доказательство наших с ним отношений? Все выстраивается в один ряд: слишком много ложных, но подозрительных признаков, она интерпретирует их по-своему и в результате сама верит в то, чего нет. Признаюсь, со мной самой такое бывало, но только мое чутье не вело меня по ложному следу.

Вполне вероятно, что Удо и впрямь воспылал страстью к какой-нибудь особе, о которой давно мечтал, и Сильвия почуяла неладное, но не угадала, кто это был. Нет, я не собиралась ее оправдывать и даже не стремилась понять. Неважно, обидела я ее или нет – она вела себя со мной неоправданно агрессивно и бессовестно!

Тянуться за блокнотом и карандашом мне не хотелось, поэтому я просто выудила из-под стола ранец Йоста. В тетрадке по математике, наполовину уже исписанной, измусоленным цветным карандашом я набросала:

«1. С. убила Удо

2. С. увела у меня Райнхарда

3. С. распустила сплетню про меня и Удо

4. С. спихнула меня с лестницы».

Пока больше ничего в голову не приходит, но и этого с лихвой хватит. За такое полагается высшая мера. Или пожизненное заключение, хотя не надо быть такой кровожадной. Уговорили. В конце концов, мы же родственники.