Текст книги "Благие намерения"

Автор книги: Ингмар Бергман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

На рассвете Фрида встает, чтобы уйти домой.

Фрида.Нет, нет, лежи. Скоро совсем развиднеется, я люблю гулять вдоль реки, когда город тих и пуст.

Хенрик.Мне на следующей неделе ехать домой. Представляешь себе картину? Мать, толстая, вся преисполненная надежды, стоит на перроне. Я подхожу к ней и сообщаю, что с экзаменом ничего не вышло, я не сдал. И тут она разражается слезами.

Фрида.Бедный Хенрик! Я бы могла поехать с тобой.

Они оба безрадостно смеются над таким совершенно немыслимым планом. Хенрик спрыгивает с кровати и одевается. И вот они уже окунулись в неподвижное, прохладное майское утро. Подойдя к Нюбруну, останавливаются и смотрят вниз, на черную, бурлящую воду.

Хенрик.Когда я был маленьким, мать однажды заказала столяру небольшой алтарь. Сшила сама скатерть с кружевами, купила гипсовую копию скульптуры Христа работы Торвальдсена, принесла из столовой два оловянных подсвечника и поставила на алтарную скатерть. По воскресеньям мы служили мессу, я был пастором, в пасторском облачении и брыжах. Прихожанами были мать и старушка из богадельни. Мама играла на органе, а мы пели псалмы. Мы даже причастие совершали, представляешь? Потом я попросил маму прекратить эти постыдные спектакли. Мне стало казаться, что мы совершаем какой-то ужасный грех – все это было и смешно и унизительно, – мне казалось, что Бог покарает нас. Мать была такая безрассудная. Она, конечно, расстроилась. Все это она делала ради меня, а я – ради нее, по крайней мере в последние годы. Ужасно. И вот теперь, в такой день, как сегодня, я спрашиваю себя, не собираюсь ли я стать священником ради матери и еще потому, что мой отец не захотел быть священником, хотя все в его семье считали, что он должен. И я спрашиваю себя, о чем он думал, когда решил бросить учебу, несмотря на то, что ему прочили большое будущее. Интересно, о чем он думал. Аптекарь, он стал аптекарем. Представляешь деда и остальное семейство? Стыд-то какой! Да-а.

Фрида.Почему бы тебе не стать священником, Хенрик? Хорошая профессия. Честная, хорошая, основательная. Сможешь прокормить и себя, и семью, да и мать тоже.

Фрида подшучивает над ним, никакого сомнения. Или, может, это из-за ее диалекта его проблемы кажутся столь незначительными? Или же просто Фрида считает, что ее богослов все усложняет. Кто знает.

Начальник транспортных перевозок Юхан Окерблюм отдыхает. Под этим понимается, что он достойным способом сокращает послеобеденную скуку с помощью сна. Кроме того, начальник транспортных перевозок имеет полное право отдыхать. Ему исполнилось семьдесят, и он отошел от железнодорожных мостов, сортировочных станций и сигнальных систем, сконструированных и построенных в разгар экспансии рельсового транспорта. Еще в молодости, только что вылупившимся инженером, он поступил на Государственные железные дороги и почти сразу получил признание за свои смелые и практические идеи. Он выдвинулся быстро и легко. В двадцать четыре года женился на дочери богатого оптовика, купил только что построенный дом на Трэдгордсгатан, 12, и занял в нем десятикомнатную квартиру на втором этаже. Один за другим родилось трое сыновей: Оскар, Густав и Карл. После двадцати лет внешних успехов и супружеских неурядиц его болезненная жена скончалась. Юхан Окерблюм, беспомощный и растерянный, оказался один на один с тремя еще не оперившимися, воспитанными в чрезмерной строгости сыновьями. Дом, которым заправляли домоправительницы, быстро шел к запустению.

В свободное время начальник транспортных перевозок играл на виолончели и общался с семейством Кальвагенов – его глава был автором грамматики немецкого языка, которой предстояло мучить не одно поколение шведских детей: «Die Heringe der Ostsee sind magerer als die der Nordsee» [7]7
  Сельдь в Балтийском море меньше сельди в Северном море ( нем.) .


[Закрыть]. И так далее.

Вместе с начальником транспортных перевозок был организован струнный квартет, который при желании можно было расширить до квинтета, поскольку старшая дочь Карин играла на рояле, заменяя недостаток музыкальности энтузиазмом и решительностью. Карин питала сильнейшую симпатию к вдовцу, бывшему почти на тридцать лет старше её. Она хорошо видела, как после смерти жены приходит в упадок его дом. И как-то весной без обиняков предложила Юхану пожениться. Ошеломленный таким великодушием и напором, Юхан не мог сделать ничего иного, как, заикаясь от душевного волнения, ответить согласием. Они поженились спустя полгода, и после весьма короткого по тем временам свадебного путешествия в недавно построенный железнодорожный узел Халле двадцатидвухлетняя Карин, до краев переполненная благими намерениями, переехала в десятикомнатную квартиру на Трэдгордсгатан.

Сыновья, которые практически были ее ровесниками, встретили ее с холодной подозрительностью и присущими тем, кто воспитывался в чрезмерной строгости, изощренными издевательствами. Плохо ладя друг с другом, молодые люди внезапно нашли повод сплотиться против той, кто так очевидно угрожала их свободе. В последующие несколько месяцев, однако, они убедились в превосходящих силах противника. И после ряда тяжелых стычек сочли за благо сложить оружие и объявить о безусловной капитуляции. Карин уже в юные годы была умелым стратегом, поэтому она четко поняла, что не следует использовать свое преимущество, дабы унизить противника. Напротив. Она осыпала их всяческими знаками благожелательности – не только из-за благоразумия, но и из преданности. Она полюбила своих неуклюжих, милых, сбитых с толку пасынков и на их растущую привязанность отвечала суровой и веселой нежностью.

Сейчас Карин сорок четыре, и у нее двое собственных детей – Эрнст и Анна, они погодки. В доме четверо слуг и широкий круг общения. Кроме того, два старших брата женились, создав собственные семьи, которые нередко заглядывают на огонек.

Выйдя замуж, Карин бросила занятия в педагогическом институте, и ей ни разу потом не представилось повода об этом пожалеть. Страдать от безделья ей не пришлось. Она хорошо разбиралась в людях, была проницательна, приветлива, обладала чувством юмора и задорной энергией. И в то же время была вспыльчива, остра на язык и отличалась диктаторскими замашками и бесцеремонностью. Красивой ее назвать было нельзя, но вся ее небольшая фигурка излучала очарование и жизнелюбие. Вряд ли начальник транспортных перевозок и его жена, бывшая почти на тридцать лет его моложе, любили друг друга в банальном смысле этого слова, но они играли свои роли, не протестуя, и мало-помалу стали друзьями.

Итак, начальник транспортных перевозок Юхан Окерблюм отдыхает. Протестантская закалка запрещает ему раздеться и уложить спину и больную ногу в удобную постель. Нет, он сидит в просторном кресле, одетый в короткий, элегантный послеобеденный халат, а рядом лежит научный труд. Только вот очки он сдвинул на лоб. На столике возле кресла – послеобеденная трубка, жестянка с табаком и рюмка с абсентом. Ноги покоятся на скамеечке с вышитой подушкой, колени укрыты пледом. Светлая комната выходит окнами во двор, посему здесь царит тишина. Высокое ухоженное дерево не впускает в окно солнечные лучи и бросает зеленые подвижные тени на книжные стеллажи и картины с итальянскими мотивами. Важного вида напольные часы отмеряют время вежливым тиканием. Дощатый пол устлан восточным ковром ненавязчивых тонов и узора.

Как бы то ни было, но в эту минуту открывается дверь, очень осторожно, и второе главное действующее лицо нашего повествования входит в комнату, тихо-тихо. Это молодая женщина, которую зовут Анна, ей недавно исполнилось двадцать, она небольшого роста, миловидна, но с вполне развившейся фигурой и длинными каштановыми волосами, чуть рыжеватыми на концах. У нее теплые карие глаза, красивой формы нос, чувственный добрый рот и по-детски округлые щеки. На ней дорогая кружевная блузка, длинная, элегантного кроя юбка из светлой шерсти и широкий пояс вокруг узкой талии. Никаких украшений, если не считать легких брильянтовых сережек. Ботинки по моде, на высоких каблуках.

Так вот она выглядит – та, которую в действительности звали Карин. Я не хочу и не могу объяснить, почему у меня такая потребность смешивать и изменять имена: моего отца ведь звали Эрик, а бабушку по матери как раз Анна. Что ж, может, это входит в правила игры – а ведь это и есть игра.

Анна.Вы спите, папа?

Юхан Окерблюм.Конечно. Я сплю и вижу во сне, что сплю. И вижу во сне, что сижу в своем кабинете и сплю. И тут открывается дверь и входит самая красивая, самая любимая, самая нежная. И она подходит ко мне и обдает меня своим нежным дыханием и спрашивает, сплю ли я. И тогда мне снится, что я думаю: вот так, должно быть, просыпаются в раю.

Анна.Вам, папа, надо научиться снимать очки, когда вы отдыхаете после обеда. А то они могут упасть и разбиться.

Юхан Окерблюм.Ты такая же разумная, как твоя мать. Тебе бы следовало знать, что я все делаю намеренно и продуманно. Если я сдвигаю очки на лоб, отдыхая после обеда, так для того, чтобы создать впечатление творческого состояния с закрытыми глазами. Никому – кроме тебя – не удастся застать врасплох Юхана Окерблюма с опущенным подбородком и раскрытым ртом.

Анна.Нет, нет, вы, папа, спали прилично, красиво, контролируя себя. Как всегда.

Юхан Окерблюм.Ну, так чего тебе нужно, мое сердечко?

Анна.Через несколько минут ужин. Кстати, можно мне попробовать ваш абсент, папа? Говорят, это грешно? Подумайте о Кристиане Круге и всех этих гениальных норвежцах, которые сошли с ума от абсента. ( Пригубливает.) Если пьешь абсент, надо, наверное, быть особо большим грешником, чтобы заставить себя пить его. Посидите спокойно, я причешу вам волосы, чтобы вы были красивым.

Анна исчезает в соседней комнате и тотчас возвращается с расческой и щеткой.

Юхан Окерблюм.У нас, кажется, к обеду ожидается гость? Эрнст вроде собирался…

Анна.Это товарищ Эрнста. Они вместе поют в Академическом хоре. Эрнст говорит, что этот парень изучает богословие.

Юхан Окерблюм.Что? Будущий священник? Ну, коли Эрнст общается с пасторским учеником, значит, верно, грядет Судный день.

Анна.Не дурачьтесь, папа. Эрнст говорит, что этот мальчик – забыла, как его зовут, – очень милый. Кроме того, он, кажется, жутко бедный. Но красивый.

Юхан Окерблюм.Вот оно что, в таком случае мне понятен этот неожиданный интерес к новому приятелю твоего брата.

Анна.Вы опять дурачитесь, папа. Я выйду замуж за брата Эрнста. Он для меня Единственный.

Юхан Окерблюм.А как же я?

Анна.И вы, конечно! Разве мама вам не говорила, что надо следить за волосами в ушах? Как можно что-то слышать, когда в ушах столько волос.

Юхан Окерблюм.Это особенные, тоненькие волоски – слуховые, и их никому не дозволено трогать! С помощью этих слуховых волосков у меня развился особого рода слух, позволяющий мне слышать, что люди думают. Большинство ведь говорят одно, а думают другое. И я это сразу же слышу благодаря моим слуховым волоскам.

Анна.А вы можете сказать, о чем я сейчас думаю?

Юхан Окерблюм.Ты слишком близко стоишь. Слуховые волоски перенапряжены. Отойди подальше, туда, куда солнце пробивается, и я тут же скажу, о чем ты думаешь.

Анна( смеется, отходит). Ну давайте, папа!

Юхан Окерблюм.Ты очень довольна собой. И вдобавок очень довольна тем, что твой отец тебя любит.

Когда часы на Домском соборе, часы в передней и ушедшие в себя часы в кабинете бьют пять, распахивается дверь, и начальник транспортных перевозок вступает в залу вместе с Анной. Правую руку он положил ей на плечо, левой опирается на палку.

Все встают, приветствуя главу семейства. Тут, быть может, самый подходящий момент описать присутствующих: о фру Карин мы уже говорили, как и о ее любимом сыне Эрнсте, ровеснике Хенрика. Трое братьев – Оскар, Густав и Карл – стоят чуть в стороне, выясняя что-то по поводу одной из вечных вексельных операций Карла. Они говорят, перебивая друг друга. При появлении отца они тотчас умолкают и, вежливо улыбаясь, поворачиваются к вошедшим.

Оскар похож на отца, преуспевающий оптовик, уверенный в себе и немногословный. Он женат на длинной худой женщине болезненного вида, очки скрывают ее полные боли глаза. Считается, что она постоянно находится на пороге смерти. Каждую осень она уезжает на курорты и воды на юг Германии или в Швейцарию, каждую весну возвращается согбенная, пошатывающаяся, со страдальческой извиняющейся улыбкой: я все еще жива, потерпите еще немножко.

Густав – профессор римского права и зануда, что с удовольствием отмечается окружающими. В качестве защиты он приобрел себе приличную округлость. Он добродушно подсмеивается над своим занудством, качая при этом головой. Его жена Марта – русского происхождения, говорит по-шведски с сильным акцентом и обладает веселым нравом. Ее с мужем объединяет страстная любовь к утехам стола. У них две красивые и несколько упрямые дочери в младшем подростковом возрасте.

Карл – инженер и изобретатель, как правило, не слишком удачливый. Большинство считает его белой вороной в семье. Ум в нем сочетается с мизантропией, он холостяк и не особенно чистоплотен – ни душой, ни телом. Это последнее обстоятельство вызывает постоянное недовольство мачехи. Да, что-то в брате Карле есть эдакого, и к нему я скоро вернусь.

Присутствует здесь и Торстен Булин, молодой гений с мужественными чертами лица и летящими волосами, небрежно-элегантный, любимец всего семейства. В свои двадцать четыре он пишет докторскую диссертацию (о григорианских церковных песнопениях в допротестантском хорале того вида, в коем они отражены в сборнике песен, найденном при реставрации церкви Скаттунгбю в 1898 г.). И наконец, молодой Булин считается суженым Анны. Утверждают, что молодые люди достаточно определенно демонстрируют свои горячие чувства.

В дверях столовой появляется честная фрёкен Сири, вид у нее несколько растерянный. Карин Окерблюм заявляет через всю комнату: наш гость к обеду не явился. Подождем еще несколько минут, может быть, он все-таки придет.

Карин( Эрнсту) .Ты предупредил своего друга, что обед в пять?

Эрнст.Я обратил его внимание на то, что в этом вопросе наша семья болезненно пунктуальна. Он сказал, что сам отчаянно пунктуален.

Юхан Окерблюм.Что он за тип?

Эрнст.Дорогой папа, он вовсе не тип. Он изучает богословие и станет пастором, если Богу будет угодно.

Марта.А у этого сказочного зверя есть имя?

Эрнст.Хенрик Бергман. Землячество Естрике-Хельсинге. Мы поем в Академическом хоре. У него великолепный баритон, а еще у него есть три незамужние тетки.

Оскар.Девицы из Эльфвика.

Эрнст.Девицы Бергман из Эльфвика.

Юхан Окерблюм.Тогда, стало быть, член риксдага Фредрик Бергман его дед.

Карин.Мы с ним знакомы?

Юхан Окерблюм.Старая лиса высокого полета. Выступает за особый союз – крестьянскую партию. Хорошенькое дельце. Борьба и раскол. Кстати, мы вроде состоим в родстве. Троюродные братья или что-то в этом роде.

Эти слова вызывают краткий приступ веселья, смолкающего, когда раздается звонок в дверь. «Я открою», – решительно говорит Анна. Она останавливает фрёкен Сири, которая уже было направилась в прихожую с особым, неприязненным выражением на лице, способным напугать кого угодно. Анна распахивает дверь. На пороге стоит Хенрик Бергман. В его глазах ужас.

Хенрик.Я припозднился. Опоздал.

Анна.Тем не менее поесть вам все-таки дадут. Хотя, наверное, придется сидеть на кухне.

Хенрик.Я ужасно… Обычно я…

Анна.…сама пунктуальность. Это мы уже знаем. Входите же! А то еще позже сядем за стол.

Хенрик.Нет, я, пожалуй, не осмелюсь.

Хенрик круто поворачивается и быстро направляется к лестнице. Анна догоняет его и тянет за руку. Она едва сдерживает смех.

Анна.Мы, безусловно, бываем весьма опасны, собираясь всем семейством, особенно, если нам не дают есть в положенное время. Но мне кажется, вам все же надо набраться мужества. Обед очень вкусный, а я собственноручно приготовила десерт. Идемте. Ради меня.

Она снимает с него студенческую фуражку и рукой приглаживает ему волосы; ну вот, теперь у господина кандидата приличный вид и, подталкивая его в спину, ведет через прихожую.

Анна.Господин Бергман просит извинить его. Он навещал друга в больнице, и ему пришлось пойти в аптеку. Там была очередь. Поэтому он опоздал.

Карин.Добрый день, кандидат. Добро пожаловать. Надеюсь, с вашим другом ничего серьезного…

Хенрик.Нет… нет. Он только…

Анна.Сломал ногу. Это мой папа.

Юхан Окерблюм.Добро пожаловать. По-моему, вы определенно похожи на своего деда.

Хенрик.Да вроде бы.

Анна.Мои братья – Густав, Оскар и Карл, Марта, она замужем за Густавом, Свеа – за Оскаром, девочки – дочки Густава и Марты, а это Торстен Булин, которого считают моим суженым. Теперь вы знакомы со всей семьей.

Карин.В таком случае я предлагаю наконец-то сесть за стол.

Эрнст.Привет, Хенрик.

Хенрик.Привет.

Эрнст.Кто это сломал ногу?

Хенрик.Да никто. Это твоя сестра…

Эрнст.Да, да. Берегись ее.

Хенрик.Мне уже некого…

Карин( прерывает). Пожалуйста, господин Бергман, садитесь вон там, рядом с Мартой. А Торстен рядом с Анной. Теперь прочитаем молитву.

Все.Мы с именем Христа за стол садимся. Благослови же нашу трапезу, Господь.

Присутствующие торопливо кивают и приседают. После чего рассаживаются, оживленно переговариваясь. Появляются фрёкен Сири и фрёкен Лисен в черно-белых одеяниях и накрахмаленных наколках, в руках у них свежая спаржа и сельтерская вода.

Сейчас Хенрику Бергману предстоят дополнительные испытания. Он никогда не видел спаржи. Он никогда не ел обеда из четырех блюд, он никогда не пил ничего, кроме воды, он никогда в жизни не видел полоскательницы с плавающим в воде красным цветком, он никогда не видел столько ножей и вилок, он никогда не беседовал с саркастически приветливой дамой с сильным русским акцентом. Воздвигаются стены, разверзаются волчьи ямы.

Марта.Я из Санкт-Петербурга. Наша семья по-прежнему живет в большом доме рядом с Александровским садом. Петербург очень красив, особенно осенью. Вы бывали в Петербурге? Я каждый год в сентябре езжу домой, это самое прекрасное время года, когда все уже вернулись с дач, и начинается сезон, приемы, театры, концерты. Вы будете священником. У вас очень подходящая внешность. Такие красивые печальные глаза, женщинам наверняка придется по душе такая внешность. Но волосы со лба надо убирать, жалко скрывать такой красивый поэтический лоб. Дайте я вам помогу! Мой муж Густав, вон тот милый толстяк, – да, да! я говорю о тебе, милый! – он профессор римского права, по его виду и не скажешь ( Заливисто смеется.) …я прожила в Швеции уже двадцать лет, я обожаю вашу страну, но я русская, нет, Густав похож на пекаря, у него горячее сердце. Он приехал погостить в Петербург, мы встретились на благотворительном вечере, в тот же вечер он предложил мне руку и сердце, и я сказала себе: Марта, глупая девочка, ты, конечно, могла бы заполучить мужчину покрасивее, но у этогочеловека сердце из чистого золота, и через год мы поженились, разумеется, иногда меня приводят в недоумение и эта страна, и ее странные люди, но я в общем-то никогда не раскаивалась. Кстати, раскаяние не в моем характере. А вы раскаивающийся человек? ( Смеется, потом опять становится серьезной.) .В этой стране церкви такие бедные, песнопения тоже бедные, никаких великих мгновений. Дорогой кандидат, иногда мне кажется, что мы молимся двум совсем разным богам. ( Тихо смеется.) Сейчас я, нет, погодите, сейчас я покажу вам, как нужно есть спаржу, смотрите, самое вкусное – это луковичка, берем пальцами стебель, так вкуснее – больше наслаждения, подносим к губам и осторожно откусываем. А вот как обращаются с полоскательницей, глядите на меня, кандидат.

В меню, кроме спаржи, заливной лосось под зеленым соусом, весенний цыпленок (труден для разделки) и шедевр Анны – подрагивающий пудинг-брюле.

После кофе в гостиной устраивают концерт. За окнами сумерки. Музыканты в окружении зажженных свечей: медленный пассаж последнего струнного квартета Бетховена. Юхан Окерблюм играет на виолончели, Карл – способный скрипач-любитель, член Академического оркестра. Эрнст – вторая скрипка, с большим чувством, но с меньшим успехом. К кофе и грогу со второго этажа спускается со своим альтом вышедший на пенсию член придворной капеллы, вежливая тень, любезный и несколько высокомерный господин. Он с трудом заставляет себя музицировать в этой компании, но начальник транспортных перевозок подписал его векселя, так что муки терпимы.

Музыка и сумерки. Хенрик ушел в себя: все это похоже на сон, далеко за пределами его собственных бесцветных будней. Анна сидит у окна, неотрывно смотрит на музыкантов, внимательно слушает. На фоне сумеречного света четко вырисовывается ее профиль. Вот она чувствует на себе чужой взгляд, подавляет свое первое побуждение, но тут же уступает ему и переводит глаза на Хенрика. Он серьезен, она улыбается чуть натянуто, чуть иронически, но сразу же сгоняет улыбку с лица, отвечает серьезностью на серьезность Хенрика: я вижу тебя. Вижу.

Вечер окончен, время прощаться. Хенрик с поклоном благодарит всех, на мгновенье Анна оказывается прямо перед ним. Поднявшись на цыпочки, она что-то быстро шепчет ему на ухо, аромат ее волос, легкое прикосновение.

Анна.Меня зовут Анна, а тебя Хенрик, верно?

И сразу отходит, становится рядом с отцом и, взяв его за руку, склоняет голову ему на плечо – все это чуточку спектакль, но доброжелательный и небесталанный.

У Хенрика голова идет кругом (так говорят, это банально, но сейчас невозможно подобрать лучшего выражения: голова идет кругом). Итак, у Хенрика, который стоит на углу Трэдгордсгатан и крошечной Огатан, голова идет кругом, ему бы надо идти домой и написать это мучительное письмо матери, но еще рано и одиноко. Друг Эрнст отправился на эскапады, он страшно торопился и припустил вниз по Дроттнинггатан так, что даже полы пальто захлопали по ногам.

Каштаны уже распустились, из Городского парка доносятся звуки военной музыки. Часы Домского собора бьют девять, и с холма над Аркой Стюре тонким голосом им вторит колокол Гуниллы.

Кто-то трогает Хенрика за плечо. Это Карл. Он в добродушном настроении, от него пахнет коньяком.

Карл.Составите мне компанию, кандидат? Давайте пройдемся, к примеру, по этой улице до Лебединого пруда и полюбуемся тремя молодыми лебедями – Сиг-Нус Окор, или черный лебедь, Chenopsis Atrata, – только что привезенными из Австралии, а? Или продлим прогулку ровно на сто метров, выпьем по стаканчику пунша и – что не менее важно – поглядим на трех новехоньких шлюх, вывезенных из Копенгагена? Идем во «Флюстрет», кандидат. Идем во «Флюстрет»!

Карл победительно улыбается и хлопает Хенрика по щеке своей пухлой ручкой.

Они сидят на застекленной веранде «Флюстрета», вечер тих, посетители расположились за столиками на улице в мягких весенних сумерках. Лишь несколько опустившихся доцентов устроились внутри, в горьком одиночестве охраняя свои стаканы с грогом. Стройная, броско-красивая официантка подходит к столу, чтобы принять заказ. Она слегка приседает и здоровается с ними как со старыми знакомыми.

Фрида.Добрый вечер, господин инженер, добрый вечер, господин кандидат, чем вас сегодня угостить?

Карл.Пожалуйста, фрёкен Фрида, полбутылки пунша – обычного сорта и сигары.

Фрида.Я передам разносчице.

Она кивает и удаляется.

Карл.Вы, кажется, знакомы с фрёкен Фридой.

Хенрик.Нет, что вы. Просто иногда мы ходим сюда обедать, когда деньги есть. Нет, я с ней незнаком.

Карл( проницательно) .Щеки пастора порозовели, наступает минута отречения? Сейчас услышим, как пропоет петух?

Хенрик.Я знаю только, что ее зовут Фрида и что она из Онгерманланда. ( Приободрившись.) Недурна.

Карл.Весьма недурна, весьма. Сомнительная репутация. Или? Как вы считаете? Богословское образование, говорят, помогает видеть человеческие слабости? Или лучше сказать – чуять носом?

Подходит разносчица с подносом и снабжает мужчин гаванскими сигарами. Карл расплачивается, оставив приличные чаевые. Девушка обрезает сигары, подносит огонь. Попыхивая сигарами, мужчины откидываются на спинки стульев.

Карл.Ну, кандидат, как вам вечер?

Хенрик.Что вы имеете в виду, господин Окерблюм?

Карл.Как мы вам понравились, короче говоря.

Хенрик.Мне никогда прежде не приходилось есть четыре блюда, запивая их тремя разными сортами вина. Все было как в театре. От меня ждали участия в вашем спектакле, но я не справился с репликами.

Карл.Прекрасно сформулировано!

Хенрик.Все это было привлекательно, но в то же время отталкивающе. Или, правильнее говоря, недосягаемо – это вовсе не критика.

Карл.Недосягаемо?

Хенрик.Если бы я даже захотел проникнуть в ваш мир и претендовал бы на участие в вашем спектакле, это все равно оказалось бы невозможным.

Появляется Фрида с бутылкой пунша в ведерке со льдом и двумя слегка запотевшими стопками. Карл разглядывает Хенрика с дружеским вниманием. Хенрик не решается поднять глаза на Фриду. А вдруг ей вздумается поцеловать меня в губы или положить руку мне на голову? Что тогда будет? Собственно, она тоже непроницаема. Может, все непроницаемо? Я вне? – с горьким сладострастием думает Хенрик. Вне?

Карл.В нашей ничтожной семейной драме главную роль играет моя мачеха. Карин Кальваген. У мамхен поразительный характер, намного сильнее обстоятельств. Властная женщина, которая правит нами железной рукой. Одни говорят, что нам редкостно повезло, другие считают ее настоящей ведьмой. Если бы кому-нибудь пришло в голову спросить меня, я бы ответил, что она хочет блага, а делает зло, как написано – не у Павла ли? Ее цель – сплотить семью, неизвестно только зачем. Ежели что-то не укладывается в рамки, она обрезает, ампутирует, деформирует. Это она умеет великолепно, наша милая, очаровательная дамочка.

Карл поднимает свою стопку, Хенрик отвечает тем же, они смотрят друг на друга с симпатией.

Карл.Извините за дерзость, но я бы хотел предложить тост за наше побратимство. Карл Эберхард, шестьдесят девятого. Спасибо.

Хенрик.Эрик Хенрик Фредрик, восемьдесят шестого. Спасибо.

Ритуал совершается по всем правилам, и побратимы тщательно соблюдают молчание, которое обычно следует за таким важным действом.

Карл.Я, собственно, изобретатель, и кое-какие мои небольшие изобретения зарегистрированы в Королевском патентном бюро. В глазах семьи я неудачник, белая ворона. Несколько раз сидел в желтом доме. Я, пожалуй, не более ненормальный, чем все остальные, но меня считают немного непоследовательным. Наше семейство произвело на свет так чертовски много нормального, что остался излишек сумасшествия, который прибрал к рукам я. Кроме того, несколько лет назад я поссорился с законом – слишком умело копирую почерки. Быть священником предполагает веру в какого-то бога, это ведь главное условие?

Хенрик.Пожалуй.

Карл.Черт возьми, как может молодой человек сегодня верить в Бога? Извини намеренную бестактность вопроса!

Хенрик.…Трудно объяснить. Вот так, с ходу.

Карл.…Внутренний голос? Желание быть в чьих-то руках? Не чувствовать себя оставленным, исключенным? Как теплое дыхание в лицо? Как слабый пульс в необозримой кровеносной системе? Смысл, план, миг милости? Нет, я не иронизирую, просто моя глотка никогда не перестает извергать саркастическую отрыжку. Я страшно серьезен, молодой человек.

Хенрик.Я нерешительный человек. И вообразил, что сутана священника, быть может, послужит мне хорошим корсетом. Я собираюсь стать пастором ради самого себя. Не ради человечества.

Возвращается Фрида, она кладет счет на стол рядом с Карлом. Скашивает глаза на Хенрика.

Фрида.Прошу прощения, что я уже принесла счет, но господа, наверное, заметили объявление внизу, в холле – мы сегодня закрываемся раньше. Завтра здесь будет завтракать консистория, поэтому нам надо заранее накрыть столы.

Карл.Значит, фрёкен Фрида…

Фрида.…занята сегодня вечером? ( Смеется.) Можно сказать.

Пока Карл расплачивается и обстоятельными движениями прячет портмоне, Фрида, стоя за спиной Хенрика, прислоняется к нему и щиплет за ухо. Все происходит быстро и незаметно. От нее вкусно и чуть терпко пахнет потом и розовой водой.

Карл Окерблюм и Хенрик Бергман стоят у ограждения Лебединого пруда и любуются черным лебедем, мечтательно плывущим по темной блестящей воде. Начался мелкий дождичек.

Хенрик( после длинной паузы) .А твоя сестра? Анна?

Карл.Анна? Ей скоро двадцать. Ты же сам видел.

Хенрик.Да ( кивает), конечно.

Карл.Она учится в медицинском училище при больнице Софияхеммет. Мамхен утверждает, что молодым девушкам необходимо получить образование. Чтобы стоять на собственных ногах и тому подобное. Так полагает мамхен. Сама же бросила свое педагогическое образование и вышла замуж.

Хенрик.Твоя младшая сестра очень…

Карл.…привлекательна. Вот именно. У нас в доме была куча претендентов на ее руку, но господин Отец на всех нагнал страху своей жуткой и чрезвычайно изощренной ревностью, а наша госпожа Мать нагнала еще большего страху малозаманчивой перспективой заполучить Карин Окерблюм в тещи. В настоящее время в дом зачастил молодой гений Торстен Булин. На него ничего не действует, и его, кажется, как ни странно, терпят. Но, разумеется, он же человек с будущим. Совершенно очевидно, что он станет министром или архиепископом. Анну, похоже, необычайно забавляют его ухаживания. Хотя, по моей теории, судьба Анны пишется в другой книге.

Хенрик.Смотри, вон из домика выходит второй черный лебедь. Какой приятный дождик.

Карл.После засухи. Да, Анне, вероятно, суждено полюбить сумасшедшего или убийцу на сексуальной почве, а может, просто ничтожество.

Хенрик.Почему это ты так в этом уверен?

Карл.Наша маленькая принцесса умеет прекрасно приспосабливаться, она такая умная, чистосердечная, заботливая и любящая, просто спасу нет.

Хенрик.Ведь это же здорово? Все это? Разве нет?

Карл.Видишь ли, братец, у нее внутри прячется осколок стекла. Острый осколок, о который ничего не стоит порезаться. ( Смеется.) Ага, испугался!

Хенрик.Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Карл.А этого и нельзя так просто понять. Но я ее знаю. Я узнаю ее.

Хенрик.Это похоже на какую-то высокую литературу.

Карл.Конечно. Конечно, Хенрик.

Хенрик.Пойдем? Дождь припустил вовсю.

Карл.Укроешься под моим зонтом. Обладая выраженным трагическим взглядом на ход событий в мире, я всегда ношу с собой зонт. Пользоваться ли им потом или нет – вопрос моего свободного выбора. Таков мой хитроумный способ бороться с детерминизмом и обманывать случай.

Хенрик( с улыбкой). Я, естественно, не могу разделить твое…

Карл.…мировоззрение, хотел ты сказать. У меня нет никакого мировоззрения, взамен я много болтаю. Знаешь что, Хенрик? По-моему, фрёкен Фрида была бы великолепной женой пастора.

На это Хенрик ничего не отвечает. Он просто-напросто потерял дар речи.