Текст книги "Благие намерения"

Автор книги: Ингмар Бергман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Анна( в бешенстве) .Остановись, я сказала!

Она тянет его за рукав, за руку, заставляет остановиться. Стоит напротив него у подножья обелиска на Слоттсбаккен, маленькая, разгневанная, запыхавшаяся.

Анна.Ты бы только послушал себя! Но разумеется, ты везунчик, тебе это не грозит. Я, я, я! Я говорю «нет» – что это, черт подери, за вздор, чистой воды дерьмовый вздор! Нас ведь двое, но ты, наверное, про это забыл там, в тех самых глубинах, где прячутся твои грандиозные видения. Меня зовут Анна, и я твоя жена. Я – одна из нас. И имею право высказать свое мнение. А по моему мнению, ты ведешь себя как истеричная примадонна. О чем ты болтаешь? Что за решения принимаешь? Как ты смеешь принимать решения по… жизненно важному… жизненно важному для нас вопросу… жизненно важному, Хенрик!.. не посоветовавшись со мной. Я твоя жена, и у меня должно быть право высказать свое мнение. Вот, я реву, но если ты думаешь, будто я реву потому, что расстроена, то ты, как всегда, ошибаешься. Слезы льются от боли, потому что ты меня попираешь. Попираешь своего самого верного друга, и я реву, потому что разъярена. Я в бешенстве, вне себя и вполне способна влепить тебе пощечину прямо здесь, перед Стурчуркан – верблюд ты.

Хенрик.Не кричи, кругом же народ, спятила ты, что ли? Можно ведь и спокойно поговорить? ( Смеется.) Ты просто прехорошенькая, когда вот так сердишься.

Анна.Перестань разговаривать со мной этим дурацким снисходительным тоном! Перестань ухмыляться! Еще одно слово, и я уйду от тебя, вернусь на Трэдгордсгатан и не стану с тобой говорить, даже если ты приползешь в Уппсалу на четвереньках.

Хенрик( внезапно ласково). Анна, прости меня.

Анна( милостивее) .Испугался, а?

Хенрик.Господи, ну и рассвирепела же ты.

Анна.У меня бешеный характер, так и знай. И в дальнейшем – если будет дальнейшее – я намерена быть злее обычного.

Хенрик.У меня есть предложение – смиренно прошу выслушать.

Анна.Так, значит, у тебя есть предложение.

Хенрик.Давай купим по рожку малинового мороженого, сядем на паром и поедем в Юргорден.

Анна.Ты хочешь сказать, что нам надо поговорить?

Хенрик.Анна, дорогой мой дружочек. Ведь это так важно для тебя и так важно для меня, и мы с тобой так близки. Мы обязаны, черт подери, найти решение.

Анна.Конечно, мороженое успокаивает и охлаждает.

Юргорденский паром деловито пыхтит, глухо бурча и слабо дрожа, блестит маслянистое зеркало воды, в бурунах играют солнечные зайчики. Анна с Хенриком одни занимают целую скамейку на самом носу, легкий ветерок ласкает их щеки. Анна сняла шляпу и положила ее рядом с собой на скамейку. Они едят мороженое в рожках.

Анна.Сними шляпу.

Хенрик снимает шляпу.

Анна.Можно попробовать твое мороженое?

Хенрик.Давай поменяемся. ( Меняются мороженым.)

Анна.Начинай ты.

Хенрик.Мне сказать нечего.

Анна.Десять минут назад ты много чего наговорил.

Хенрик.Могу повторить то, что я сказал.

Анна.Только более мягким тоном.

Хенрик.Более мягким тоном.

Анна.Я слушаю.

Хенрик.Как обычно, главное для меня – чувство. На этот раз у меня перед глазами возникли огромные, гигантские буквы – НЕТ, нет. Больше ничего. И я расстроился и разозлился на себя самого и на этого толстяка протопресвитера. ( Замолкает.)

Анна.…а потом?

Хенрик.Не знаю. Ничего.

Анна( тихо) .И что будем делать?

Хенрик.Чего ты хочешь?

Анна.Уже не знаю. Такая огромная ответственность. Почему нельзя относиться к жизни чуть легкомысленнее?

Хенрик.Мы не того сорта люди.

Анна.Ты не того сорта.

Хенрик.Я не могу заставить тебя всю жизнь проторчать в Форсбуде. Если бы тебе пришлось пожертвовать своими представлениями о хорошей жизни, ты бы ведь огорчилась и возмутилась. И преисполнилась желанием мести?

Анна.Ты бы тоже, Хенрик.

Хенрик.Да. Угу. Пожалуй что.

Анна.Точно.

Хенрик.Не могу выразить, до чего мучителен для меня этот разговор.

Анна.Кто-то должен уступить. Уф, придется мне, я знаю. Не понимаю, почему я вообще завелась. Ты следуешь своему предназначению, а твое предназначение – жить и умереть в глуши среди язычников и людоедов. Это твое предназначение, ты должен ему следовать – а я следую за тобой. Может, в этом мое предназначение. Но у меня нет твоей уверенности. Наверное, я думала, что жизнь будет многоцветнее и ярче. Великие жертвы и великие чувства. А не похороны заживо. Помнишь наши фантазии о священнике и сестре милосердия и страдающем человечестве?

Хенрик.Но ведь наши мечты осуществились.

Анна.Нет, Хенрик. Мы не мечтали о Форсбуде.

Хенрик.Неужели это так ужасно?

Анна.Несколько недель назад это было вовсе не ужасно. Тогда у нас не было выбора ( Легонько вздыхает.) Ах, Хенрик, я думала, что все будет так замечательно. ( Вновь вздыхает.) Наверное, я была немножко наивной. ( Улыбается.)

Хенрик.Бедная моя Анна. Твой глупый священник оказался вовсе не прекрасным принцем. Надо было тебе выходить за. Торстена Булина.

Анна.Но все-таки разве не странно? Торстен Булин мне был нисколечко не нужен, мне был нужен только ты.

Хенрик.Ты не захотела Торстена Булина только потому, что твоя семья сходила по нему с ума.

Анна.Ты считаешь? Может быть.

Хенрик.И вышла за меня, потому что твоя мама меня на дух не принимала.

Анна( улыбается) .Вполне правдоподобно.

Больше добавить к этой сцене мне нечего.

Ниже следует отрывок из письма протопресвитера Андерса Алопеуса своему дорогому брату Настоятелю Самуэлю Граншё из Форсбуды. «Получив Твое драгоценное Послание от тринадцатого сего месяца и тщательно изучив его содержание, я поспешил попросить аудиенции у Ее Величества королевы. Вынужден заметить, что Ее Величество выказала глубокое разочарование по поводу в равной степени странного и неумного отказа со стороны молодого Бергмана. Тем не менее я осмелился, в эту болезненную минуту нерешительности, предложить некоторую отсрочку наших планов. Я смиренно предположил, что мы, возможно, действовали чересчур стремительно, и, возможно, нам следовало бы дать нашему молодому другу и его милой жене время на обдумывание, скажем, год. Ее Величество соблаговолили оценить мою мысль как достойную внимания, и посему я предлагаю Моему Высокочтимому Брату при благоприятном для сего дела случае вернуться к милостивому предложению Ее Величества. Я убежден, что мой Высокочтимый Брат, призвав на помощь всю свою мудрость, сумеет повернуть мысли нашего молодого друга в желательном направлении, не забывая при этом, вне всякого сомнения, решающего влияния очаровательной фру Анны на мысли и чувства своего супруга. Может статься, я ошибаюсь, но мне показалось, что молодая дама с энтузиазмом отнеслась к возможности столь блестящего и почетного Продвижения. Ее Величество королева особо просила меня передать моему Высокочтимому Брату, что Она с полным доверием перекладывает это деликатное поручение в опытные руки моего Уважаемого друга. И наконец, я призываю на тебя, мой Любимый Брат во Христе, и на Твой дом Божий мир и Благословение. Tuus [20]20
  Твой ( лат.) .


[Закрыть]Андерс Алопеус».

Настоятель, два раза прочитав письмо, отправился отдохнуть на своем шезлонге, обдумал послание и решил ждать подходящего момента. После чего сладко заснул и спал до обеда, пока фрёкен Сэлль легким стуком в дверь не разбудила его, пригласив откушать свежего картофеля и вареной лососины. Конечно, страна переживала кризис, но на картофельных полях и в реке не было заметно ни малейшего кризиса.

В субботу, накануне Иванова дня, пастор собирает своих учеников, чтобы украсить часовню цветами и только что распустившимися ветками березы. Анна с Хенриком, в сопровождении Мии и Мейан, Петруса, сына Дага и пса Яка вышли из дома сразу после полудня. У всех, кроме Яка, в руках большие охапки белой и лиловой сирени, сломанной с кустов, пышущих ароматом и красками. Сейчас хозяин дома и все его домочадцы на пути к часовне. Внезапно Анна левой рукой обнимает мужа за талию, прижимается лбом к его плечу и– говорит, что она счастлива. «Я счастлива, Хенрик, я чувствую, что опять по-настоящему счастлива. В тот раз, наверное, ты был прав, я была слишком ослеплена блеском. Теперь я чувствую, что все это, все это ребячество позади. Ты проявил ум, это не значит, что ты всегда бываешь умным, но именно в тот раз ты был умный, а я глупая».

Все это Анна произносит шепотом, обнимая мужа за талию и приноравливаясь к его шагам, сейчас они идут в ногу, на ней белое летнее платье с высоким лифом и широкой юбкой, ботинки и чулки она сняла, идет босая и простоволосая, густые каштановые волосы заплетены в косу, закинутую за спину. Хенрик, не дав себе времени на размышления, говорит, что часто задумывался над тем, как может выглядеть Рай, скорее всего, никакого Рая нет, но если он есть, то наверняка здесь, на земле, июньским субботним полднем в приходе Вальбу. «И я, Хенрик Бергман, иду по Райским кущам в совершенном Счастье. Никогда бы не поверил. Никогда не думал, что такое может со мной случиться. Никогда в жизни. И ангелы! И райский пес! Невероятно, непостижимо!»

Учеников пятнадцать человек, семь мальчиков и восемь девочек, кое– кто из бараков вокруг лесопильни, некоторые заводские, младший сын доктора и обе дочери директора Нурденсона, Сюзанна и Хелена. Они старше всех, Сюзанне – семнадцать, Хелене – шестнадцать. Все заняты уборкой и украшением часовни под наблюдением фрёкен Магды (темно– синий передник на светлом летнем платье и широкополая шляпа.)

Появляется пастор со своими домашними в полном составе, теперь в часовенке двадцать один человек, не считая ребенка и собаки. Прервав работу, собравшиеся здороваются, переговариваются, Анна усаживается за орган, Петрус накачивает воздух, под сводами церкви звучит летний псалом фон Дюбена: «О, сладостное лето, душа моя раскрылась, о, радуйся Всевышнего дарам! Для нас с тобой земля так нарядилась».

Никто не замечает, что в дверях часовни стоит Нурденсон. На нем элегантное летнее пальто, светлый костюм и красиво завязанный галстук. Шляпу он держит в левой руке. Лицо бледно, он похудел, правый уголок рта дергается, взгляд затуманенный, жидкие седые волосы прилизаны и напомажены.

Первым обнаруживает посетителя Хенрик, но он читает благословение после песнопения. Закончив, делает несколько шагов навстречу Нурденсону. Теперь его увидели все, в церкви воцаряется тишина.

Хенрик.Добро пожаловать. Не хотите присесть, инженер Нурденсон? Или поможете нам? У нас еще множество дел осталось.

Нурденсон.Сожалею, что помешал, но я пришел за дочерьми.

Хенрик.Ценю вашу заботу, но Сюзанна и Хелена будут заняты еще примерно час. Мы собирались повторить вопросы и ответы перед завтрашним экзаменом.

Нурденсон.Я сознаю, что возникнут трудности, но боюсь, моим дочерям придется отказаться.

Хенрик.Фрёкен Сэлль наверняка охотно проводит девочек, когда мы закончим. Вам совершенно нет необходимости их ждать.

Нурденсон.Я пришел за своими дочерьми. Моими дочерьми. Сюзанной и Хеленой.

Хенрик.Я понял, что вы собираетесь забрать своих дочерей. К сожалению, в ближайший час это невозможно. Девочки заняты другими делами.

Нурденсон.Вот как. Они заняты. Другими делами. Хелена и Сюзанна заняты.

Хенрик.Таким образом, вы не сможете их забрать раньше чем через час.

Нурденсон.Сюзанна, иди сюда!

Сюзанна не двигается с места.

Нурденсон.Хелена, иди сюда!

Хелена не двигается с места.

Нурденсон( спокойно) .Идите сюда, девочки. Я не могу ждать до бесконечности.

Хенрик.Давайте выйдем во двор и разберемся. Здесь, очевидно, какое-то недоразумение.

Нурденсон.По этому вопросу я могу вас успокоить, пастор. Тут нет ни малейшего недоразумения. Независимо от времени или места, Хелена и Сюзанна обязаны беспрекословно слушаться своего отца.

Хенрик.Должно быть какое-то решение.

Нурденсон( спокойно) .Безусловно, пастор Бергман. Решение заключается в том, что мои дочери идут со мной. Немедленно!

Хенрик.А если они ослушаются?

Нурденсон.Не ослушаются.

Хенрик.Что произойдет, если я попрошу вас покинуть помещение церкви?

Нурденсон( тихо) .Тогда я применю силу.

Хенрик.Против кого?

Нурденсон.Против кого угодно.

Хенрик.Это невозможно.

Нурденсон( примирительно) .Прекратите этот спектакль, пастор Бергман. Учтиво прошу вас велеть моим дочерям пойти со мной.

Хенрик.Вы пьяны.

Нурденсон.Вы тоже пьяны, пастор Бергман. Но гораздо опаснее. Вы опьянены своей властью над моими дочерьми. Вы сознательно унижаете меня на глазах у моих детей. Тем самым вы лишаете Сюзанну и Хелену возможности принять участие в конфирмации и причастии.

Хенрик( после короткой паузы) .Сюзанна и Хелена, подойдите к отцу.

Девочки бросают то, чем они занимались. Не оглядываясь, подходят к отцу и замирают, отвернувшись, руки безвольно повисли.

Нурденсон.Ваш приказ опоздал ровно на полминуты, пастор Бергман. Пятнадцать секунд назад я решил предотвратить их участие в ваших кровавых ритуалах. Когда-нибудь они будут мне благодарны.

Хенрик.Вы не можете этого сделать.

Нурденсон.Чего я не могу сделать? Не могу воспрепятствовать эмоциональному насилию, отвратительному обезьянничанию, вонючей оргии слез и крови, которым будут подвергнуты мои дети? Чего я не могу сделать, пастор Бергман?

Хенрик, нарушая хореографический рисунок, преодолевает небольшое расстояние, отделяющее его от Нурденсона. Он очень бледен, под глазами выступили синие тени, губы дрожат.

Хенрик.Вы подлец. Мстительный, ревнивый и отвратительный.

Нурденсон( недвижимый) .Весьма любопытно – священник позорит отца на глазах у его детей и в присутствии свидетелей. Слышать от духовного лица такие слова в Божьем доме – ну просто восхитительно. Бог есть Любовь, и Любовь есть Бог, разве не так, пастор? Дом Бога и Любви. Так сказать, Любовный дом.

Хенрик.Я способен вас убить. ( Почти неслышно.)

Нурденсон.Что? У вас голос пропал. По-моему, я различил слово «убить». Возможно ли? Сбейте меня с ног. Это совсем просто. Я не собираюсь защищаться. Вы молоды и сильны! Ударьте меня. Я стар, измотан и, как сказано, – пьян.

Анна.Хенрик! Прекрати!

Голос доносится издалека, вряд ли достигая его ушей. Неподвижность, отягощенная ненавистью, раскалывается. Нурденсон поворачивается и уходит. Дочери следуют за ним.

Зима наступила рано. Уже в начале октября над Форсбудой разразилась первая снежная буря, выведя из строя электричество, телефонную сеть, дорожное и железнодорожное сообщение. После бури ударили арктические холода. У лесопильни и в лесах вокруг завода термометр показывал минус тридцать. Стуршён и река покрылись льдом. Только водопад и стремнина внизу у пасторской усадьбы не позволили себя сковать, поток между кромками льда казался угольно-черным, вдалеке грохотал водопад.

К необычным и странным морозам добавились испытания кризисного времени, быть может, не столь ощутимые в сельской местности, как в городах. Были введены карточки на хлеб и кофе (уже год люди пили кофе из одуванчиков). Исчез карбид, стеариновые свечи и керосин стали дефицитным товаром. Но в лесу были дрова, и потому в чугунных и кафельных печах можно было поддерживать огонь. Форсбуда более или менее справлялась. Завод и лесопильня работали на полную мощность, люди не голодали, в домах и бараках тепло, и на карточки особого внимания не обращали. Но в арктической ночи было темно и тихо.

Наконец-то мать Хенрика выбралась к ним погостить. Она выглядит оживленной и вроде здоровой. Сильные морозы плохо действуют на ее астму, но кафельная печь в комнате для гостей топится днем и ночью. Фру Альма предпочитает сидеть в качалке с книгой или рукоделием, а Даг мирно играет на расстеленном одеяле или замирает у бабушкиных колен, чтобы послушать сказку. Фру Альма любит рассказывать сказки.

Солнечным днем незадолго до отъезда у фру Альмы заныл бок, ее обычные таблетки не помогают. Она встает с качалки, чтобы позвать на помощь, но валится на пол. Чтобы не напугать ребенка, она с легким смешком говорит, что толстуха бабушка такая неуклюжая, пусть Даг приведет маму или папу.

Даг тем не менее, не двигаясь с места, серьезно разглядывает упавшую бабушку: «Ты сейчас умрешь?» Потом садится на пол совсем рядом и кладет ладошку на лоб больной. Она закрывает глаза, думая, вероятно, что, может, сейчас все пройдет. Но боль в боку возобновляется с новой силой, она начинает задыхаться. Открыв глаза, она строгим голосом велит Дагу обязательно привести папу или маму или кого-нибудь другого, кто бы помог бабушке лечь в кровать.

Даг неохотно встает и отыскивает маму на кухне. Усадив Яка в чан, она моет его мыльной стружкой. Мейан варит щи, Петрус сидит за столом с книжкой про индейцев, а Миа на финских санках укатила за почтой.

Альму поднимают с пола, губы у нее посинели, боли усилились, отдают под лопатку, она опять начала задыхаться. Общими усилиями грузную женщину раздевают и укладывают в постель. Петрус и Даг, стоя в сторонке, наблюдают за удивительным спектаклем с серьезным видом, но без особого страха. Як, выскочив из чана, отряхивается, забрызгав весь пол на кухне, после чего прячется под кровать Мейан.

Хенрик пытается дозвониться до доктора, но на телефонной станции отвечают, что линия в Вальбу оборвалась под тяжестью снега, ожидается, что ее починят в конце следующей недели. Поскольку Хенрик хороший лыжник, принимается решение немедленно отправить его в путь. Он рассчитывает вернуться вместе с доктором меньше чем через два часа. Мейан поручается заняться мальчиками (и Яком, которого надо ополоснуть и вытереть). На дне банки осталось немного какао. Мейан готовит шоколад с молоком и, отрезав два толстых куска хлеба, намазывает их жиром. В пасторской усадьбе вновь воцаряется тишина. Белизна безветренна, опушка леса освещена солнцем. В комнате для гостей (собственно, детской, но Даг, пока бабушка гостит у них, спит в спальне родителей, где ему очень нравится) все еще светло.

Анна сидит у постели и держит руку старухи. Боль отпустила, больная задремывает. Безмолвие на небе и на земле. Светит солнце. Часы в столовой бьют два. Мейан и мальчики смеются. Як лает. И вновь тишина.

Альма.Анна.

Анна.Да?

Анна наклоняется вперед, видит мягкую ладонь, изрезанную мелкими линиями и черточками, веки закрыты, но слабо подрагивают, дыхание едва слышно, пульс медленный, замедляется, в уголке рта выступила слюна, жидкая прядь седых волос упала на низкий, широкий лоб. Рука.

Альма.Малыш испугался?

Анна.Не думаю.

Альма.Я имею в виду, когда я грохнулась?

Анна.Он сейчас на кухне, пьет шоколад, там Петрус и Мейан. И Як.

Альма.Я такая неуклюжая. Не удержалась. Вот грохоту наделала.

Анна.Как глупо, что никто не услышал.

Альма.Как по-твоему, Хенрик успеет вернуться?

Анна.Тут не слишком далеко. А у доктора есть лошадь и сани, и дорога расчищена.

Альма.Ты собираешься бросить Хенрика?

Анна.Нет.

Альма.У меня такое странное чувство.

Анна.У нас были сложности. Но сейчас все хорошо.

Альма.Не понимаю, почему я волнуюсь.

Анна.У нас все хорошо, бабушка.

Альма.Хенрик… нет.

Анна.Одинок?

Альма.Замкнут …нет. Не знаю. Не знаю.

Анна.Я никогда его не брошу. Обещаю.

Альма.Видишь ли, дело было так: когда Хенрик был еще совсем малец и его отца не стало, и я понятия не имела, как мы будем жить дальше… ( Замолкает.)

Анна.И?

Альма.Я сделала ужасную глупость.

Анна.Может, не надо…

Альма.Надо. Все это ужасно. Мы целый год прожили в усадьбе деда Хенрика. Дед Хенрика и его брат жили там, на севере, ты знаешь. Хиндрих был настоятель, а другой, тот, длинный, депутат риксдага. Не тогда, позднее. Нам деваться было некуда, и нас приютили в усадьбе. Я стояла в дверях и смотрела, как Хиндрих плеткой хлестал моего мальчика, ему было, наверное, столько, сколько сейчас Дагу, годика три. Это было своего рода воспитание. Для его же блага, утверждал Хиндрих. Дед Хенрика тоже смотрел, но ни словечка не обронил. Я совсем потеряла голову. Просто застыла.

Альма говорит спокойно и отчетливо, без эмоций, как будто из воспоминания о наказаниях испарились все чувства – удивительная картина, которую важно по какой-то неясной причине вызвать из небытия.

Анна.И часто это случалось?

Альма.Хиндрих был одержим этим самым «воспитанием», как он выражался. У него были взрослые дети, дочь жила дома, она в общем-то молчала. Говорила только: будь уверена, у отца самые добрые намерения, ничего страшного в этом нет, нас тоже лупили, и ничего дурного с нами не случилось. Ты чересчур чувствительная. Мальчик тоже стал неженкой, в тебя. Его надо закалять. Вот такое она болтала. Бабушка Хенрика была женщина добрая, но боязливая, она никогда не решалась… может, пару раз.

Анна.Но, тетя Альма, вы ведь не остались там?

Альма.Нет. Однажды я взяла сына и поехала в Эльфвик, ну, ты знаешь, к сестрам в Эльфвик, в то время там было не так роскошно. Но вполне прилично. Бленда, та, у которой есть голова на плечах, одолжила мне денег. Она не хотела, чтобы мы жили с ней, потому что не любила меня. Но одолжила мне немного денег. И мы переехали в Сёдерхамн.

Анна.Мужественный поступок.

Альма.Мужественный?

Анна.Хотите попить? Чаю?

Альма.Спасибо, у меня от этих таблеток во рту пересохло.

Анна кладет руку Альмы на одеяло, Альма лежит совершенно неподвижно. Солнце еще не зашло, но скрылось за деревьями, и тени в комнате сгустились. Длинные, вытянутые облака подернуты морозной зеленью.

На кухне покой и уют. Петрус читает вслух Дагу, они пристроились рядышком за кухонным столом. Мейан погружена в рукоделие. Ароматно дымят щи. Як после помывки в изнеможении растянулся на полу. День угасает.

Мейан.Как себя чувствует старая фру?

Анна.Кажется, заснула.

Мейан.У нее были сильные боли?

Анна.Безусловно. Надо бы приготовить ей чаю.

Мейан.Сейчас сделаю.

Анна.Дагу пора спать. Пойду уложу его. Хенрик с доктором должны явиться с минуты на минуту, правда?

Ожившие, вновь обретенные будни. Спокойные голоса, привычные действия, дела. Анна зовет сына, который неохотно отрывается от читающего вслух Петруса. Як машет хвостом, показывая, что он бодрствует, но страшно устал. Мейан, заварив липовый чай, наливает его в большую, расписанную цветами чашку, кладет на тарелку несколько сухарей. Анна берет Дага на руки и поднимается по лестнице. «Я хочу сам», – говорит он грустно, но и не думает вырываться. Вот он стоит на кровати, рубашка и штанишки уже сняты. «Пописать хочешь?» – «Нет, я уже писал». – «У тебя дыра на чулке, надо надеть другие!» – «Нет, спасибо, новые чулки колючие». «Быстро в постель, вот так, поцелуй маму, вот так. А куда поцеловать Дага? Ага, в носик. Пожалуйста».

Анна отгораживает кроватку Дага зеленой ширмой. «Бабушка умрет?» – тихо спрашивает Даг. «Нет, не умрет, доктор придет с минуты на минуту».

«А когда смерть придет за бабушкой и погрузит ее на тачку, она может и еще кого-нибудь прихватить?» – спрашивает Даг. «Что ты такое болтаешь», – говорит Анна, по-прежнему стоя рядом с ширмой. В белой комнате густой сумрак, сквозь окна втекает и вытекает не дающий тени снежный свет. «А вдруг она меня по ошибке прихватит. Или маму». – «Смерть не приходит с тачкой, – говорит Анна. – Откуда ты это взял?» – «Папа читал тетям книгу!» – «Ах, вот оно что, а ты слышал? Но понимаешь, это ведь сказка. Смерть не приходит с тачкой, и смерть не ошибается. Если бабушка умрет, так потому, что она очень устала и ей страшно больно». Даг внимательно слушает материны объяснения. А потом спрашивает: «Дети тоже умирают?» Анна в задумчивости молчит и тут слышит, как Хенрик снимает лыжи и, топая на крыльце, отряхивает снег с пьексов.

«Папа вернулся, – говорит Анна. – Спи, мой мальчик, мы как-нибудь поговорим обо всем этом, когда у нас будет побольше времени». Она быстро проводит рукой по его лбу и щеке, и он безропотно закрывает глаза.

Хенрик.Доктора нет дома, но сестра Бленда обещала немедленно ему передать, как только он вернется. Несчастный случай в кузне.

Мейан.Старая фру спит. Я подала ей чай, а она сказала, что хочет спать. Но чаю немножко выпила. Я помогла ей.

Хенрик в сенях расшнуровывает пьексы, лицо у него раскраснелось от мороза, он нанес в сени снега, полушубок и шапка брошены на дровяной ларь. Он шмыгает носом.

Анна.Я довольно долго сидела у нее, голова у нее совершенно ясная. Может быть, приступ на сей раз миновал.

Хенрик.Поднимусь к ней, взгляну.

Анна.Лучше я! Ты весь потный, я положила тебе сухую одежду возле печи в кабинете.

Хенрик.Нельзя ли сегодня пообедать пораньше? У меня в шесть часов назначена встреча с людьми и с церковным старостой.

Мейан.Через десять минут можно садиться.

Анна.Я тоже должна была пойти. Насчет рождественского базара. Тебе придется сказать, что я никак не могу.

Хенрик на цыпочках поднимается наверх, чтобы переодеться, а Анна осторожно открывает дверь в комнату, где спит фру Альма. Она сразу же понимает, что старуха умерла, но на всякий случай подходит к кровати и делает быстрый профессиональный осмотр. Закрывает покойной глаза, складывает ей руки на груди и убирает со лба, еще теплого и чуть влажного, волосы. Потом зажигает полуобгоревшую стеариновую свечу на ночной тумбочке и свечу, стоящую на высоком зеленом комоде. Затем возвращается к кровати и смотрит на покойную. Пытается понять, что она чувствует: да, торжественность. Жалость. Величие смерти. Из твоего чрева появился на свет Хенрик.

Услышав шаги Хенрика на лестнице, она выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Он сразу понимает, что произошло, на мгновение замирает на последней ступеньке лестницы, а потом, взяв Анну за правую руку, начинает плакать, громко, непривычно, без слез. Странный, душераздирающий плач. Анна, преодолев первую растерянность, тянет его с собой в комнату к покойной. Он останавливается у дверей, плач быстро прекращается – словно бы это нечто запретное, с чем надо справиться как можно быстрее.

Анна.Она просто заснула, это видно.

Хенрик.Да, но в одиночестве. В одиночестве. Она всегда была одинока.

В начале ноября в районе Стуршёна разражается снежный буран, который с короткими перерывами продолжается почти целую неделю. Стужа словно пламенем горелки обжигает людей и их жилища, выедает спинной мозг, минус тридцать, буран – это настоящий ад, гибель земли.

Как-то рассветным утром Анну рвет в ведро, сначала она решила, что виновата салака, она была жирная, отвратительная. Потом ее рвет еще раз, от страха Анна покрывается испариной. Нет, это не салака. Хенрик поддерживает ей голову, он стоит в кальсонах и нижней рубахе, только что приступил к бритью, лицо в мыльной пене. «Тогда, значит, колбаса на бутерброде вчера вечером, я почувствовал тухловатый запах». – «Я не ела колбасы, – возражает Анна, беспомощно глядя в зеркало. – Не ела». – «Ну, тогда не знаю. Может, живот переохладила в уборной». – «Не думаю, – бормочет Анна, спускает рубашку и обнажает левую грудь. – Видишь!» – говорит она. «Что? Что я должен увидеть?»

Анна.Черт подери, неужели не видишь, что она стала…

Хенрик.Красивее?

Анна.Идиот! Неужели ты не видишь, что она изменилась?

Хенрик.За ночь?

Анна.А вдруг я беременна?

Хенрик.Что? Мы же были…

Анна.…осторожными. Хотя я не знаю, что ты, собственно, имеешь в виду под осторожностью.

Хенрик.…ты же говорила, что хочешь ребенка.

Анна.…это просто слова.

Хенрик.…когда мама…

Анна.…Э!

Хенрик.Жилки появились.

Анна.…она здорово увеличилась всего за одну ночь. Сейчас опять вырвет.

Хенрик.Встань на колени. Я подержу тебе голову.

Анна.Ничего не выходит.

Хенрик( садится на пол) .Иди сюда, я тебя обниму.

Анна.Мне холодно. Почему все время такая холодина?

Хенрик( укутывает ее в одеяло). Сейчас согреешься.

Анна.Ты меня мылом перемазал.

Хенрик.Девочка моя любимая. Похныкай, пожалуйся!

Анна.Я такая несчастная, Хенрик.

Хенрик.Такая несчастная?

Анна.Почему должно быть так жутко холодно и так жутко темно? Можешь мне ответить?

Хенрик.Мы сами выбрали такую жизнь.

Анна.И так тихо. И так одиноко. Давай куда-нибудь поедем, а? Всего на пару недель. На неделю.

Хенрик.Где мы возьмем деньги?

Анна.У меня есть деньги. Я плачу.

Хенрик.Я не могу уехать сейчас, когда у настоятеля инфлюэнца, ты же знаешь.

Анна.Фу, черт, до чего мне плохо.

Хенрик.Залезай в постель.

Анна.Нет, с тобой лучше. ( Обнимаются.)

Хенрик.Жалуйся, жалуйся!

Анна.Я страшно скучаю по маме! Сумасшествие какое-то, но я жутко соскучилась по маме.

Хенрик.Я напишу ей вежливое письмо и попрошу приехать навестить нас: «Тетя Карин доставит нам искреннюю радость, если наконец, несмотря на все неудобства, соберется навестить нас в нашей глуши».

Анна.Полный кошмар.

Хенрик.Тогда уж и не знаю.

Анна.Я скучаю по Трэдгордсгатан. По маме, Лисен и Трэдгордсгатан. И по Эрнсту! ( Всплакнула.) Я соскучилась по моему брату!

Хенрик.Бедная моя, любимая девочка.

Анна.А ты хочешь еще одного ребенка? Отвечай честно. Хочешь еще одного малыша?

Хенрик.Я хочу десяток. Ты знаешь.

Анна.И лучше девочек?

Хенрик.Раз ты спросила, я отвечаю – на этот раз мне бы хотелось девочку. Тебе ведь тоже хочется девочку.

Анна.Мне совершенно не хочется быть беременной.

Хенрик.Я буду особенно внимательным и заботливым.

Анна.Ты такой, какой есть.

Хенрик.Что это за тон?

Анна.Ты совершенное дитя, Хенрик. Мне хочется, чтобы у меня наконец был взрослый, зрелый муж.

Хенрик.И ты сама бы смогла быть маленькой девочкой.

Анна( дружелюбно) .Глупо и банально.

Хенрик.Если хочешь поехать к маме на пару месяцев…

Анна.И дать ей в руки такой козырь? Ни за что!

Хенрик.Ну, тогда не знаю.

Они сидят на полу в обнимку, укутавшись в одеяло. Светает, снег валит и бесчинствует, беззвучно, но не зная пощады.

Вечер четверга в начале декабря. Собрание кружка рукоделия в пасторской усадьбе. Все как обычно, но гостей непривычно мало, всего пять человек, причину чего следует искать не только в морозе, плохих дорогах или нехватке керосина, свечей, кофе и других предметов первой необходимости.

Есть повод представить присутствующих: Гертруд Талльрут семьдесят, она вдовствует уже не один год, муж работал в кузне. Сейчас она помогает на почте, когда требуется дополнительная рабочая сила. Высокая, худая, сгорбленная, глаза за стеклами пенсне ясные, жидкие волосы, на тяжелом подбородке что-то вроде бороденки, характер веселый, голос глубокий. На ней просторная вязаная кофта, на ногах сапоги. Ковыряет в ухе спицей, выглядит это жутковато.

Альве Нюквист около пятидесяти, она много лет служит в заводской конторе. Общительная, лицо круглое, с бледным румянцем, глаза черные и любопытные. Обожает рассказывать о местных катастрофах и интересных слухах. Не замужем, без нежности ухаживает за увечной кузиной. Начитанна, набожна, ездит за границу. Она принадлежит, так сказать, к заводской верхушке, поскольку живет на наследство отца, удачливого оптовика в Евле.

Фру Магна Флинк за эти годы стала другом пасторской семьи. Ее муж большую часть года проводит в разъездах как представитель фирмы станков, главный офис которой расположен в Ёнчёпинге. Магна – темноволосая, статная красавица с решительным характером и полным сознанием собственной значительности. Она возглавляет местную женскую организацию гражданской обороны. Дети выросли и учатся в Уппсале. В характере Магны есть неприятные черточки – она ревнива и властолюбива, но весьма умело это скрывает.