Текст книги "Благие намерения"

Автор книги: Ингмар Бергман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Еспер Якобссон открывает еще одну дверь: «Это прихожая парадного входа. Лестницу на второй этаж перестроят. Немножко странно, что парадный вход обращен к лесу, а черный – к воротам, правда? Не слишком удобно для гостей, особенно если они приезжают в экипажах?» Хенрик в упор смотрит на Еспера Якобссона. «Дом просто-напросто неправильно развернут», – произносит он с неожиданным вызовом. Староста мгновенно мрачнеет: «Не я строил его». И замолкает.

«Комната для гостей», – кратко бросает он и начинает подниматься по вспучившейся, скрипучей лестнице. «Не становитесь на эту ступеньку, – предупреждает он, останавливаясь. – Ненадежна, можно провалиться. Осторожно, фрёкен Окерблюм! Дайте мне руку. Да, ну вот, это второй этаж, он, в общем, в приличном состоянии, если мне будет позволено высказать свое мнение. Здесь мы только переклеим обои и покрасим. Пожалуйста: спальня, может, и не слишком просторная, но при ней есть небольшая умывальня, и вид отсюда красивый. Можно вырубить деревья внизу, сейчас из-за них не видно реку, но мы уже говорили о вырубке, это же южная сторона. Детская – направо, кабинет пастора – налево. Или наоборот, если вам так больше подойдет. Только скажите, мы все устроим – либо вечером солнце, либо утром». «А где мой кабинет?» – вдруг спрашивает Анна.

Подавленное настроение, копившееся подспудно уже довольно долго, теперь явственно вышло наружу. Магда Сэлль ошеломленно уставилась на маленькую фигурку в элегантном пальто. Темные серьезные глаза. Решительный подбородок, решительный голос. «Мне бы очень хотелось знать, где мое место? У меня будет не меньше обязанностей, чем у мужа. И к тому же без всякого вознаграждения – хорошо, пусть, но куда мне деваться, когда я захочу написать письмо, почитать книгу или заняться бухгалтерией?» Анна смотрит на старосту, который в свою очередь как-то просительно смотрит на Хенрика. «Я привыкла иметь собственную комнату, – продолжает спокойный голос. – Я понимаю, вы считаете меня избалованной, но это – непременное условие».

Растерянность полнейшая: непременное условие, черт возьми, что она имеет в виду? Не приедет, что ли, если у нее не будет собственной комнаты, или что еще? «У пасторских жен обычно не бывает собственной комнаты», – сообщает Магда Сэлль. «Вот как, мне об этом ничего не известно». «А комната для гостей не подойдет? – спрашивает староста, откашливаясь на удивление смиренно. – Ведь фрёкен Окерблюм может сделать себе кабинет из комнаты для гостей?» – «Я предлагаю Хенрику устроить кабинет в комнате для гостей. Я хочу быть поближе к детской». «Там внизу шумно, постоянное хождение, – говорит осторожно Магда Сэлль. – Пастору нельзя мешать, когда он готовится к проповеди». «Заткнет уши ватой», – отвечает Анна, улыбаясь Хенрику: скажи что-нибудь, милый Хенрик! – умоляет ее взгляд. Ведь ты же хозяин, тебе решать.

Но Хенрик потерял дар речи: «Неужели это надо решать прямо сейчас?» – с мольбой в голосе бормочет он. «Мы с господином Якобссоном пойдем в сад, посмотрим хозяйственные постройки», – с неожиданным прозрением говорит Магда.

Анна и Хенрик наконец предоставлены сами себе. «Я же пошутила, – смеется Анна. – Это шутка, а то ведь – сплошное уныние, и у нас начало портиться настроение. – Она крепко обнимает Хенрика. – Засмейся же, Хенрик! Ничего страшного, у нас будет красивый дом, и я – могу – обвести – Еспера – Якобссона – вокруг пальца! Ты ведь заметил? Ну, слава Богу, засмеялся, а то мне на мгновение показалось, что ты сердишься».

Фрёкен Сэлль и староста отмечают, что настроение у молодых людей, вышедших на осеннее солнце, поднялось. Все вместе они осматривают дровяной сарай, столярную мастерскую, нужник, ледник, клеть и погребок: «Смотрите, на крыше будет полно земляники», – говорит Анна.

Затем приходит черед часовни. Хенрик отпирает высокую, железную, безо всяких украшений дверь: «Я взял ключ у Якобссона. Сказал ему, что нам хотелось бы одним первый раз войти в церковь».

Часовня Форсбуды, построенная в конце XVIII века, задумывалась – мы уже упоминали об этом – как зимняя теплица для пальм. Высокие сводчатые окна с цветными витражами на хорах, толстые стены, каменный пол. Вокруг часовни располагается кладбище, местами заросшее, поскольку там больше не хоронят, кое-где в желтой траве виднеются надгробные плиты.

Хенрик и Анна входят в церковь. Несколько голубей, шумно хлопая крыльями, вылетают в разбитое окно. Скамейки убраны, темной грудой они громоздятся у дальней короткой стены, перед алтарным возвышением простирается пустой и гулкий каменный пол. Алтарь не покрыт, деревянное сооружение зияет пустотой, в одном углу прогрызена дыра. На дощечке для псалмов – цифры. Стих 224: «За счастье, хлеб и славу не стоит воевать. И в краткий жизни миг не надо горевать».

«Это словно призыв», – говорит Хенрик, обнимая Анну за плечи. Резкий солнечный свет рисует на оштукатуренной стене узоры из квадратиков и теней деревьев. У входной двери до самого потолка, образующего округлый свод, высятся строительные леса. Хлопанье крыльев. Солнечные тени. Где-то завывает ветер. Сквозь разбитые, местами заколоченные окна задувает внутрь увядшие листья.

«Кафедра XVI века, – говорит Хенрик со знанием дела. – Посмотри, какая прекрасная резьба! Вот Петр и Иоанн, а там архангел с мечом, солнце и око. Интересно, куда они дели сам алтарь? Может быть, он в ризнице?»

Но в ризнице пусто. Там лишь шкаф с дверцами нараспашку да на широких досках пола ведро с кистями, стена с окном уже покрашена, трещины и раны в штукатурке заделаны. «Видишь, они вовсю ведут ремонт», – шепчет Анна.

Потом они обследуют закрытый брезентом орган, стоящий вплотную к алтарю справа. Инструмент высокий, украшенный великолепной резьбой, с двумя клавиатурами и множеством регистров. По бокам педали. «Попробуем звучание», – предлагает Анна, усаживаясь на скамеечку.

Хенрик сбрасывает брезент на пол и педалью накачивает воздух в мехи. Анна вытягивает несколько клапанов регистров и берет широкий до-мажорный аккорд. Инструмент издает мощный, но пугающе немелодичный звук. «Орган надо тоже ремонтировать, – говорит Анна, снимая руки с клавиатуры. – Интересно, Еспер Якобссон учел эту деталь? Прекрасный старинный орган. Где же он стоял, прежде чем был сослан сюда? Кстати, вон там в углу под покрывалом, не алтарный ли образ?»

Они поднимают покрывало и раскрывают створки складня. В середине – «Тайная вечеря», вырезанная неуклюже, но с драматизмом – у учеников глаза вылезают из орбит. Учитель стоит, подняв руку с непропорционально большой ладонью, уголки рта опущены. Иуда черен лицом, подавлен своим скорым предательством. Правая часть триптиха изображает Христа, распятого на кресте, голова упала на грудь. Раны ужасающи, римский солдат как раз всаживает ему в бок копье, хлещет кровь. Слева – Благовещение: Мария сложила руки на животе, грозное существо с распростертыми крыльями, вытянув длинный указательный палец, энергично кивает головой. На заднем плане солнце освещает мирно пасущегося ягненка.

Все эти образы, вся эта воля и нежность находятся на краю гибели. Кружится древесная пыль, отдельные детали валяются на полу, от влаги потемнели краски, в тайной вечере принимали участие мыши и насекомые. Голгофу сверху донизу перерезает глубокая трещина – словно рана или крик.

Ужас и печаль написаны на лицах Анны и Хенрика. Они осторожно водворяют на место грязное покрывало.

Теперь я расскажу о ссоре, которая вскоре разразится между Анной и Хенриком. Именно здесь, в этой обветшавшей пальмовой теплице, по случайной прихоти ставшей Божьим домом и по случайной прихоти вновь пришедшей в запустение. Выяснить настоящую причину конфликта всегда нелегко. Кроме того, начало и сама вспышка редко бывают идентичны (точно так же, как место убийства и место обнаружения трупа). Можно представить себе самые разные поводы – как незначительные, так и важные. Пожалуйста, листайте, думайте – это наша общая игра. Прошу вас! Тем не менее два факта очевидны. Во-первых, мы наблюдаем первую душераздирающую схватку между нашими главными героями. Во-вторых, Лютер прав, говоря, что вылетевшее слово за крыло не поймать. Имея тем самым в виду, что некоторые слова невозможно ни взять обратно, ни простить. Вот такими-то словами и будут обмениваться герои в сцене сведения счетов, которую я сейчас опишу. В действительности я почти ничего не знаю о том, что произошло в ту пятницу на развалинах церкви Форсбуды. Я помню всего лишь несколько слов, оброненных моей матерью: «Впервые попав в часовню, мы поругались. По-моему, даже поставили точку и на нашей любви, и на нашей помолвке. Мне кажется, прошло немало времени, прежде чем мы простили друг друга. Не уверена, что мы вообще простили друг друга – до конца».

Следует, наверное, упомянуть, что Анна всю жизнь отличалась тем, что мгновенно вспыхивала, но так же мгновенно отходила. Ей было трудно обуздывать свой горячий нрав корсетом христианского терпения. В Хенрике гнев созревал долго, но когда преграды рушились, выплескивался с ужасающей жестокостью. К тому же он был до смешного злопамятен. Никогда не забывал обиды, хотя с очевидным актерским талантом был способен улыбаться в лицо обидчику.

Между тем сцена начинается, и я утверждаю, что она начинается именно в этот момент: Анна все еще стоит у закрытого покрывалом складня – голова опущена, руки беспомощно повисли. Потом медленно натягивает перчатки, которые сняла, садясь за орган. Хенрик подходит к алтарному возвышению, где лежит замызганная, рваная подушечка для коленопреклонения. Повернувшись спиной к Анне, он разглядывает цветные витражи хоров. Освещение? Полное драматизма и контрастов! Солнце зависло перед грозящей снегом тучей, закрывшей край леса. Туча возвела черно-синюю стену, а свет белый и слепящий, но падает только на одну половину лица. Выравнивающий свет на другой половине лица посерел.

Хенрик.Анна?

Анна.Что, друг мой?

Хенрик.Я хочу, чтобы мы… ( Замолкает.)

Анна.Что ты хочешь?

Хенрик.Давай попросим старого настоятеля Граншё обвенчать нас?

Анна.Конечно, если тебе так хочется.

Хенрик.Здесь.

Анна.Здесь?

Хенрик.Да, на хорах нашей недоделанной церкви. Только ты и я. И два свидетеля, разумеется.

Анна( мягко) .Я не понимаю. Ты хочешь сказать, мы будем венчаться здесь?

Хенрик.Ты, я, настоятель и два свидетеля. Например, фрёкен Сэлль и староста. А потом мы освятим эту церковь и посвятим себя ей, давай сделаем так, Анна?

Анна.Нет, этого мы сделать не можем.

Хенрик.Не можем? Что ты имеешь в виду?

Анна.Мы с тобой будем венчаться в Домском соборе в Уппсале, а венчать нас будет пробст Тиссель, он уже обещал. И у нас будет настоящая свадьба с подружками и дружками, и Академическим хором, и множеством родственников и гостей, и обедом в «Йиллет». Ведь мы обо всем этом договорились, дорогой. Ничего изменить нельзя.

Хенрик.Нельзя изменить! Мы поженимся в марте, а сейчас сентябрь?

Анна.Что, по-твоему, скажет мама?

Хенрик.Мне казалось, что мнение твоей мамы для тебя неважно. Больше уже неважно.

Анна.Я пригласила на свадьбу весь курс из училища. И почти все приняли приглашение. Хенрик, милый, мы все это уже обсуждали.

Хенрик.Ты поставила меня в известность о том, как все будет устроено. Свое мнение мне пришлось держать при себе.

Анна.Это ты хотел, чтобы пел Академический хор. Вы с Эрнстом уже составили программу. Надеюсь, этого ты не забыл?

Хенрик.А если я теперь предложу тебе от всего отказаться? Неужели это так невозможно?

Анна.Невозможно.

Хенрик.Почему же…

Анна( сердито) .Потому что я хочу, чтобы была настоящая свадьба! По-настоящему пышный и запоминающийся праздник. Хочу праздновать. Хочу веселиться. Хочу, чтобы был пир на весь мир!

Хенрик.А венчание, которое я предлагаю?

Анна.Ну, хватит этой глупой болтовни. А то поругаемся. Вот мило было бы.

Хенрик.Я не ругаюсь.

Анна.Зато я начну.

Хенрик.По крайней мере ты можешь хоть подумать. ( Умаляюще.) Анна!

Анна.Я уже подумала, и изо всех идиотских вещей, которые мне за последнее время пришлось вынести, этот твой каприз – самая идиотская. Если ты этого не понимаешь, значит, ты еще больший идиот, чем я думала, что и так вполне достаточно.

Хенрик.А если я не захочу?

Анна.Чего?

Хенрик.Если я не захочу участвовать в этом спектакле в Домском соборе? Что ты тогда сделаешь?

Анна( гневно) .Охотно скажу, Хенрик Бергман, – тогда я верну тебе это кольцо.

Хенрик.Господи, ты сошла с ума!

Анна.Почему это я сошла с ума?

Хенрик.Ты готова пожертвовать нашей совместной жизнью, нашей жизнью, ради ничтожного ритуала?

Анна.Это ты жертвуешь нашей совместной жизнью ради дурацкой, театральной, мелодраматической, сентиментальной… не знаю чего. Мой праздник во всяком случае все-таки праздник. Все будут веселиться и поймут, что мы с тобой наконец-то женаты по-настоящему.

Хенрик.Мы же будем жить здесь! Понимаешь, здесь! Поэтому и важно, чтобы мы начали нашу новую жизнь именно здесь, в этой церкви.

Анна.Важно для тебя, но не для меня.

Хенрик.Ты ничего не поняла из того, что я тебе говорил?

Анна.Я не хочу понимать.

Хенрик.Если бы ты любила меня, ты бы поняла.

Анна( сердито) .Только не надо этой чепухи! Я могу тебе ответить тем же – если бы ты любил меня, то позволил бы мне устроить мой праздник.

Хенрик.Твоя избалованность не знает границ. Неужели тебе не ясно, что это серьезно?

Анна.Мне ясно одно: ты не любишь мою семью, ты хочешь как можно сильнее унизить мою мать, ты хочешь показать свою новую власть: Анна последует за мной. Анне уже плевать на то, что думает ее семья. Ты хочешь отомстить – обидно и изощренно. Вот как обстоит дело, Хенрик! Признайся, что я права!

Хенрик.Удивительно, как ты умеешь все ставить с ног на голову. Ужасно и удивительно. Но, разумеется, хорошо, что я понял…

Анна( еще сердитее) .…не стой с таким видом. Что это еще за дурацкая ухмылка? Думаешь, она выражает иронию или еще что-нибудь в этом роде?

Хенрик.…я вижу только, что ты приняла сторону своей семьи – против меня.

Анна.…ты совсем рехнулся? Я чуть не свела в могилу мать, только чтобы быть с тобой. А папа, по-твоему, он бы обрадовался…

Хенрик.…а я лишь прошу о крошечной, ерундовой жертве.

Анна.…нет, ты все-таки ненормальный. Знаешь что, Хенрик? Иногда из тебя мучительно лезет низшее сословие. Ты представляешься хуже…

Хенрик.…как ты сказала?

Анна.…представляешься глупее, чем ты есть, разыгрываешь какой-то спектакль, который тебе вовсе не подходит. Знаешь что? Ты кокетничаешь своей бедностью, и своим несчастным детством, и своей несчастной мамочкой. Это отвратительно.

Хенрик.…я помню, как ты спросила меня о профессии Фриды, и я ответил, что она официантка. Я помню твою интонацию, помню твое лицо.

Анна.…не обязательно ходить в грязных рубашках и дырявых носках. Не обязательно, чтобы воротник был в перхоти, а под ногтями – грязь.

Хенрик.… у меня всегда чистые ногти.

Анна.…ты не отличаешься чистоплотностью, и иногда от тебя пахнет потом.

Хенрик.…ты зашла слишком далеко.

Анна.…естественно. Пастор не выносит правды.

Хенрик.…я не выношу твоей жестокости.

Анна.…не топчи меня, Хенрик.

Хенрик.…хорошо, что этот разговор состоялся до свадьбы.

Анна.…да, замечательно. Теперь мы узнали друг друга. Мы чуть не совершили большую ошибку.

Хенрик.…значит, ты готова отбросить…

Анна.…это я-то отбрасываю?

Хенрик.…нет, самое ужасное, что мы оба…

Анна.…да, поразительно легко получилось.

Хенрик.…ужасно.

Анна.…хочется плакать, а не могу. Наверное, потому, что мне слишком больно.

Хенрик.…мне тоже хочется плакать, мне страшно больно. Я не хочу потерять тебя.

Анна.…по твоим недавним словам этого не скажешь.

Хенрик.…да, я знаю.

Дистанция – и географическая, и душевная. Солнечные лучи погасли в иссиня-черной снежной стене, медленно наваливающейся на лес. Свет серый, но резкий. Анна садится на грязную скамью для коленопреклонения возле алтарного ограждения. Хенрик тоже, но на расстоянии, метрах в двух, может, больше. Горе вполне реально, но реальны и гнев, и ядовитые слова, пронизывающие нервы и молчание. На этом рассказ о Благих Намерениях мог бы закончиться, ибо оба главных героя в эту самую минуту считают себя брошенными, чужими и одинокими. Анна с гадливостью думает о теле и запахах этого мужчины. Хенрик с отвращением думает об этом жестоком, избалованном ребенке. Оба думают ( возможно) :Кошмарно прожить вместе хоть день, хоть час. Унизительно. Недостойно. Страшно. Стены дома рухнули, крепостные стены растут со скоростью сорняков.

Анна.Хенрик?

Хенрик молчит.

Анна.Хенрик.

Хенрик.Нет.

Анна( протягивает руку) .Хенрик!

Хенрик.Не притворяйся.

Анна.Мне плохо.

Хенрик.Вот как. Грустно слышать.

Анна.Я говорила ужасные вещи.

Хенрик.Да.

Анна.Ты никогда не сможешь меня простить?

Хенрик.Не знаю.

Анна.Значит, это конец?

Хенрик.Наверное.

Анна( вздыхает) .Похоже на то.

Хенрик.Вылетевшее слово за крыло не поймать.

Анна.Я что-то не понимаю?

Хенрик.Это Лютер. Он хочет сказать, что говорить можно почти все что угодно. Но не все. Некоторые слова непоправимы.

Анна.И ты имеешь в виду, что я…

Хенрик.Да.

Анна.Это же ужасно.

Хенрик.…да, ужасно.

Анна.…ведь ты священник.

Хенрик.…моя профессия к делу не…

Анна.…ты должен меня простить.

Хенрик.…не могу, я в бешенстве. Я ненавижу тебя, я способен тебя ударить.

Анна.…честное признание.

Хенрик.На здоровье.

Анна.А я-то сижу здесь и унижаюсь и…

Хенрик.Тебя никто не просил.

Анна.…умоляю, чтобы ты – ты простил меня!

Хенрик.Будь у меня силы, я бы прямо сейчас встал, вышел вот в эту дверь, запер ее на замок и никогда больше сюда не возвращался.

Анна.Ты плачешь?

Хенрик.Да, плачу, но плачу от ярости. Нет, не подходи. Не прикасайся ко мне.

Анна прикасается к нему, он ударом отбрасывает ее руку, удар получился сильнее, чем он рассчитывал, она в испуге откидывается на перила алтарного заграждения.

Анна.Ты ударил меня!

Хенрик( в полном бешенстве) .И еще ударю. Убирайся! Я больше не желаю тебя видеть, никогда! Ты отвратительна, ты мучаешь меня. Мучаешь потому, что тебе хочется меня мучить. Убирайся. К черту.

Анна.Ну и скотина же ты. Наконец-то я начинаю понимать, почему мама тебя боялась. Начинаю понимать…

Хенрик( обрывает ее) .…вот как, ну вот и прекрасно. Вы с матерью бросаетесь друг другу в объятия и благодарите Бога, что ты отделалась всего лишь испугом да попорченной невинностью.

Анна( в ярости) .Господи, ну и хам! Так знай же, не только мама с папой меня предупреждали. Эрнст тоже, много раз. Он говорил, что ты двуличный, что тебе не…

Хенрик( побелев) .Что он говорил? Что говорил Эрнст?

Анна.Что тебе нельзя верить. Что ты лжец. И лжец самого опасного сорта, потому что сам не понимаешь, что лжешь. Он сказал, что ты абсолютно не в состоянии отделить правду от лжи. Собственно, по этой причине ты и стал священником.

Хенрик.Эрнст сказал это?

Анна.Нет.

Хенрик.А что он говорил обо мне?

Анна.Ничего. Он любит тебя. Ты это знаешь.

Хенрик.Сейчас я ничего не знаю. ( На лице ужас.)

Анна.По-моему, тебе надо разыскать Фриду и возобновить знакомство. Карл говорил, что она была бы хорошей пасторской женой. А случай с Анной Окерблюм останется поучительным эпизодом.

Хенрик.Не разыгрывай спектакль, у тебя это дьявольски плохо выходит. И оставь Фриду в покое, не смей марать ее своими грязными…

Анна.…фрёкен Фрида ничего не требовала. Она любила своего маленького Хенрика. Ее материнская нежность не знала границ.

Хенрик.Заткнись.

Анна.Твоя грубость просто…

Хенрик.…на одном уровне с твоей.

Анна.Ага. Ну и ладно.

Немота и гнев, почти слышимый, гулко громыхающий в сумеречном помещении, отделившись от своих носителей, он колотится о потолок и стены, того гляди, взорвет стекла, языками пламени лижет каменный пол.

Хенрик.Ну вот, я снова узнаю свою жизнь. Наконец-то она вернулась, все такая же, какой была всегда. Я спал. Теперь проснулся.

Анна.Иногда твои слова напоминают роман. Роман для служанок.

Хенрик.Другому не научился.

Анна.А ведь мы хотели иметь детей! Троих. Двух мальчиков и одну девочку. Как же все это гадко. И глупо. Просто невероятно. Я сижу в полуразвалившейся пальмовой теплице где-то в дикой глуши, за окнами темнеет, по-моему, даже снег пошел. Я. Невероятно. Чужой, совсем чужой человек орет на меня, поднимает на меня руку. Можно сойти с ума.

Хенрик.Как мы сможем жить после всего этого?

Анна.Ничего, сможем.

Хенрик.Неужели ты не понимаешь самого ужасного?

Анна.Чего же?

Хенрик.У нас был капитал – капитал любви. И этот капитал мы растратили на…

Анна.…ерунду. Это верно.

Хенрик.Мне плевать на это венчание. Пусть состоится где угодно, хоть на Северном полюсе.

Анна.Мне тоже все равно, безразлично. Ты решай.

Хенрик.Нет, нет. Ритуал для тебя важнее, чем для меня. Кроме того, глупо еще больше огорчать твою мать, она и без того расстроена.

Анна.Но она ведь может приехать сюда?

Хенрик.Твоя мать и моя мать! Здесь? Тогда уж лучше грандиозное пиршество, на котором все и вся утонут в океане театрализованного идиотизма.

Анна.Давай не будем венчаться. Я стану твоей экономкой.

Хенрик.Спасибо за предложение. Я подумаю.

Анна.Хенрик!

Хенрик.Да, Анна, да.

Анна.Мы ругались и орали друг на друга перед Господом. Что он, по-твоему, на это скажет?

Хенрик.Не знаю. Место, конечно, несколько странное.

Анна.Тебе не кажется, что это было своего рода венчанием?

Хенрик.Нет, не кажется. Мы вполне серьезно были готовы разрушить нашу любовь.

Анна.Сколько же в нас ненависти!

Хенрик.Да. Я чудовищно устал, Анна.

Анна.Я тоже устала. Как мы отсюда выберемся?

Хенрик.Иди сюда, сядь рядом.

Анна.Значит, драться больше не намерен?

Хенрик.Анна!

Анна.Так хорошо?

Хенрик.Дай мне руку. Она ледяная. Тебе холодно?

Анна.В общем, нет. Только внутри.

Хенрик.Ну вот. Так хорошо?

Анна.Я сейчас заплачу.

Хенрик.Я обниму тебя.

Анна( плачет) .Как ты думаешь, мы поумнели после этого?

Хенрик.Не знаю. Стали осторожнее.

Анна.…бережнее обращаться с тем, что у нас есть?

Хенрик.Приблизительно.

Они сидят в сумерках, тесно прижавшись друг к другу.

Мои родители обвенчались в пятницу, 15 марта 1913 года в Домском соборе Уппсалы при большом стечении родственников, друзей и знакомых. Пел Академический хор, обряд бракосочетания совершал пробст Тиссель. Ему помогали подружки невесты и шаферы, маленькие девчушки наступали на фату. После венчания был устроен обед в праздничном зале гостиницы «Йиллет». Как тщательно я ни роюсь в альбомах и среди оставшихся фотографий, все равно не нахожу свадебной фотографии. Весьма примечательно, учитывая, что Окерблюмы просто обожали фотографироваться. Увековеченным осталось бесконечное множество гораздо менее важных событий. В нашем доме было море счастливых невест и статных женихов, красовавшихся на печных фризах и журнальных столиках, но я никогда не видел свадебной фотографии отца и матери. Тому есть разные объяснения: самое простое, вероятно, заключается в том, что моей матери (сохранявшей фотографии и любившей наклеивать их в альбомы) показалось, будто невеста недостаточно красива, или свадебное платье ей не к лицу, или просто-напросто у молодоженов был дурацкий вид. Другое объяснение (очень неправдоподобное) – фотографирование отменили. Кто-то воспротивился, кто-то заболел, был расстроен или даже разгневан. Третье (в той же степени неправдоподобное) – фотограф потерпел неудачу. Фотографии не получились, не будешь же выряжаться и позировать еще раз в венце и с букетом в руках. Инсинуация совершенно невероятная. Веннерстрём и Сын на Эвре Слоттсгатан были превосходными профессионалами, и неудача с их стороны немыслима.

Тем не менее факт остается фактом – свадебной фотографии нет ни в альбомах, ни в архиве. Кстати, я никогда не расспрашивал родителей об их свадьбе. Я вообще слишком мало расспрашивал их обо всем. Я сожалею об этом, сейчас особенно, обнаруживая большие пробелы в документальном материале. И вообще сожалею. Какое безразличие и отсутствие любопытства. Как глупо и как по-бергмановски!

Ну, как бы то ни было, свадьба получилась пышной, а обед праздничным. У Меня есть пожелтевший пригласительный билет (очень элегантный – на лицевой стороне на голубом фоне переплетенные инициалы жениха и невесты, а внутри изящно отпечатанное приглашение). Речи наверняка были красивы, трогательны и шутливы, вальсы прекрасно исполнены, а угощение изысканно.

Мне хочется на минуту понаблюдать за короткой сценой, разыгравшейся в этот солнечный мартовский день. В кадре – столовая дома на Трэдгордсгатан. Огромный стол на львиных лапах придвинут к пузатому животу буфета. Из спальни фру Карин принесено высокое напольное зеркало, оно красуется в простенке между окнами. Перед зеркалом, купаясь в солнечных лучах, стоит невеста, полностью одетая, в венце из Домского собора и фате из семейного сундука. Фру Сёдерстрём, служащая самого роскошного модного магазина города, на коленях подшивает подол, оторвавшийся, когда на него случайно (от волнения) наступили ногой. Анна деловито и внимательно рассматривает свое отражение словно актриса, которой предстоит сейчас выйти на сцену в бесподобной, никогда прежде не игранной никем роли, сочиненной и написанной исключительно для нее. Дыхание равномерное, сердце колотится, лицо бледно, глаза расширены.

Распахивается дверь столовой. В зеркало Анна видит своего брата Эрнста в ладно сидящем фраке с шаферской эмблемой. Несколько секунд сестра и брат молча смотрят друг на друга, после чего Эрнст, приблизившись, нежно обнимает сестру. Фру Сёдерстрём, перекусив нитку, вкалывает иглу в левую лямку фартука и тихо отходит в сторону – важное действующее лицо в сегодняшнем спектакле, но все равно лишь тень. Три недели она твердой рукой и с помощью трех замечательных мастериц создавала свой шедевр и сегодня утром доставила его на Трэдгордсгатан. Высокая, широкоплечая смуглая женщина с тяжелым узлом на затылке стоит, приложив к губам указательный палец. У нее есть все основания быть довольной своим произведением, только вот невесте надобно двигаться медленнее, с большим достоинством, фру Сёдерстрём непременно обратит на это ее внимание, как только брат оставит их наедине.

Эрнст.Ну?

Анна.Хорошо.

Эрнст.На самом деле хорошо или просто слова?

Анна.Догадайся.

Эрнст.Ты красивая.

Анна.Ты тоже красивый.

Эрнст.Но бледна, сестричка.

Анна.Наверное, от страха.

Эрнст.Ты добилась того, чего хотела. Во всем.

Анна.Жалко, что папа…

Эрнст.Да, грустно. С другой стороны, он бы наверняка расстроился. Его любимица его покидает. Можешь себе представить. ( Замолкает.)

Анна.Когда ты уезжаешь?

Эрнст.Послезавтра.

Анна.А вернешься?

Эрнст.Через год – может быть. Экспедиция длительная.

Анна.А потом останешься в Христиании.

Эрнст.У меня работа в Христиании.

Анна.Теперь маме будет одиноко.

Эрнст.Иногда мне кажется, что ей хочется одиночества.

Анна.Хенрик пришел?

Эрнст.Он раздавлен. Пришлось дать ему солидную порцию коньяка.

Анна.Скажи ему, что я скоро буду. Кто-нибудь сходил в гостиницу за его бедной мамой?

Эрнст.Успокойся, сестричка. Здесь в каждом углу сидит по организатору. Юбилейному спектаклю провал не грозит.

Анна.Мама идет.

Легкий стук в дверь. Не ожидая ответа, в столовую входит фру Карин в темно-красной парче и фамильных драгоценностях. Она спокойна, на губах – улыбка. За последнее время она несколько отяжелела, каким-то образом раздалась в плечах, хотя, может быть, это только кажется. Походка тем не менее энергичная, движения по обыкновению легкие и сдержанные.

Карин.Эрнст, проследи, пожалуйста, чтобы Карл не напился. Он только что пришел и, похоже, не совсем в своей тарелке.

Эрнст.Будет сделано, мама.

Карин.Дорогая фру Сёдерстрём, это настоящий шедевр!

Фру Сёдерстрём.Спасибо, фру Окерблюм.

Карин.Я бы хотела остаться на минуту наедине с дочерью.

Фру Сёдерстрём.Разумеется, фру Окерблюм.

Мать и дочь остаются наедине. Фру Карин опускается на стул с высокой спинкой, который сейчас, после того как стол отодвинут к буфету, как-то потерянно застрял посреди комнаты.

Карин.По-моему, я немного расстроена. Но так обычно бывает.

Анна.Мама, огромное спасибо за эту пышную свадьбу.

Карин.Не за что, душа моя.

Анна.Как жалко, что папа…

Карин.Да. Да.

Анна.Мне кажется, он сейчас с нами. Я чувствую это.

Карин.Правда?

Анна.Мама, я должна тебе сказать одну вещь.

Карин.Слушаю.

Анна.Мы с Хенриком отменили свадебное путешествие. Эрнст был так мил, что согласился все уладить с билетами и гостиницей.

Карин.Вот как. Значит, поэтому он пропадал все утро.

Анна.Да.

Карин.И каковы же ваши планы теперь, если мне будет позволено спросить? ( Улыбается.)

Анна.Ты огорчилась?

Карин.Дорогая моя, свадебное путешествие доставило бы вам удовольствие.

Анна.Мы с Хенриком можем поехать в Италию в другой раз. Ведь так? Поездка ведь за нами остается?

Карин( немного устало) .Разумеется. Что вы намерены делать вместо этого?

Анна.Мы едем прямо в Форсбуду.

Карин.Завтра?

Анна.Да. Рано утром.

Карин.Так-так. Ну-ну. Немного неожиданно.

Анна.Мама, не расстраивайся.

Карин.Я не расстраиваюсь. ( Легко.)

Анна.Мы говорили с фрёкен Сэлль. Она предложила нам пожить у настоятеля. В епископских покоях. Ослепительно элегантно, можешь поверить. Настоящие свадебные покои. Там все очень рады нашему скорому приезду, говорит она.

Карин.Понимаю. И вы сможете следить за ходом ремонта в пасторской усадьбе.

Анна.…и в церкви.

Карин.Все будет наверняка сделано превосходно. На дачу в июле не приедете?

Анна.Конечно, приедем. Не меньше, чем на неделю.

Карин.Мы, помнится, говорили о трех?

Анна.Думаю, Хенрику не терпится приступить к своим обязанностям раньше, чем было оговорено. И я хочу быть вместе с ним с самого начала. Это важно для нас обоих.

Карин.Понимаю.

Анна.Мне тоже надо проявить уступчивость. Хенрик и так уже уступил по многим пунктам.

Карин.Неужели? ( Улыбается.)

Анна.Да, но об этом мы сейчас говорить не будем.

Карин.Да, вот именно, Анна.

Карин подходит к дочери и бережно берет в руки ее голову. Они смотрят друг на друга.

Анна.Ты можешь ведь попытаться полюбить Хенрика. Ради меня. Хоть чуточку.

Карин.Старое забыто.

Анна.Если бы это было так.

Глаза фру Карин темнеют. Она целует Анну в щеку и лоб и выходит. Анна медленно поворачивается к зеркалу.

Анна( тихо, про себя) .Какой переполох! Какие приготовления! Я делаю что хочу. Никакого свадебного путешествия? Вот как! Никакой дачи? Вот как! Кстати, а хотела ли я всего этого? Не знаю. Знаю ли я, чего хочу, или я лишь хочу массу какой-то ерунды? Есть ли у меня вообще воля? Задумываюсь ли я хоть когда-нибудь над тем, что я хочу именно этого, и потом получается так, как я хочу? Есть ли у меня воля того же рода, что у мамы? Вряд ли. Хочу ли я Хенрика? Да, этого я точно хочу. Но хочу ли выйти замуж? Не знаю. Сомнительно. Надо остерегаться желать слишком многого, особенно сейчас, когда мама и другие начинают прислушиваться к моим желаниям.