Текст книги "Домашняя дипломатия, или Как установить отношения между родителями и детьми"

Автор книги: Инесса Ципоркина

Соавторы: Елена Кабанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Во–первых, начнем с причины, которая нам, авторам, кажется всеобщей, как законы мироздания: с того, что длительных идиллических отношений не бывает. Либо они длительные, либо идиллические. Как говорят англичане: «Чудо – только девять дней чудо». В том смысле, что чудесные происшествия или благородные поступки на десятый день становятся обыденностью. И если вы девять дней делали что–то хорошее (например, самолично ремонтировали дверной замок), то на десятый день вас, вероятно, попросят отремонтировать всю прихожую. И на вопрос: с чего бы это? – немедленно дадут ответ: назвался хорошим – полезай! На стремянку. Вот тебе банка с краской, рулон обоев, книжка «Раскрась сам!» – и вперед, к новым свершениям на почве благородства души. И получается, что либо ты совершаешь доброе дело и линяешь до исхода девятидневного срока, либо так и проживешь в образе «недоброго и нехорошего», которого как–то раз попросили сделать евро–или хотя бы просто ремонт, а он отказался.

Во–вторых, родители, как правило, становятся свидетелями того, как дети… подрастают. То есть буквально вчера это было умилительное существо в бантиках и рюшечках, звонким голосом декламирующее Чуковского или Остера, и вот оно же (согласно внутреннему родительскому восприятию, все такое же прелестное, наивное созданье) объясняет маме и папе, что завтра женится (разводится), собирается вместо получения высшего образования играть на бирже (на скачках, на трубе, на нервах), покупает особняк в Беверли–хиллз на деньги, которые занял у приятелей… Естественно, любая из этих идей кажется дурацкой авантюрой, и самая распространенная реакция на нее – отшлепать безобразника и в угол! Постоишь, подумаешь о своем поведении. В общем, родители зачастую не догоняют: дитятко–то выросло. И само в угол поставит кого хошь. А если что, то и отшлепает.

В–третьих, проблема стереотипов мышления распространяется не только на сам факт вырастания дитятка. Родители могут даже понимать, что их ребенок уже вправе жениться или пойти в брокеры, трубачи, психиатры. Абстрактно родители с этим согласны и даже в разговорах частенько намекают на необходимость повысить социальную активность: ну, и когда ты наконец женишься? Ну, и когда ты найдешь нормальную работу? Ну, и когда ты перестанешь дурака валять? Родные хотят дать путевку в жизнь подросшему чаду. И не протестуют против его социализации^[11]. Но родителю трудно избавиться от стереотипа мышления, который формировал его видение мира лет двадцать. Содержание этого стереотипа состоит в убеждении, что направлять ту самую социализацию должно старшее поколение. Иначе говоря, ребенок волен проявлять активность и самостоятельность – в тех рамках, которые ему предложат (с разной степенью категоричности) сверху, с родительского Олимпа. С него, дескать, лучше видно, кем должен стать и с кем должен провести жизнь вчерашний маленький лорд Фаунтлерой^[12] в гольфах с помпонами.

Конечно, стереотипы мышления, в силу их разнообразия, даже перечислить затруднительно. Поэтому моделировать причины конфликтов – четвертую, пятую, шестую и т.д. – мы не будем. Гораздо проще сразу обратиться к источнику проблем. Его можно сформулировать как столкновение интересов. У всех людей интересы разные, даже если эти люди – близкие родственники. А часто именно поэтому они такие разные. Польский сатирик Збигнев Земецкий полагал, что «людей обычно сближает сходство взглядов на третьих лиц и разделяет различие взглядов на собственную особу».

Субъективное ощущение личности и объективное отношение к ней всегда отличаются друг от друга. Выход состоит в том, чтобы внешняя оценка не деформировала внутреннюю.

Проще говоря, чтобы давление со стороны окружающих не сформировало у индивида комплексов и фобий. Но как его найти, это гармоническое равновесие?

Первое условие гармонизации жизни – перестать мечтать о долговременном чуде. Легенды об идиллиях – любовных или семейных – это всего лишь легенды. Французский драматург Жан Кокто писал: «Миф – это ложь, которая становится правдой». Мы бы решились уточнить: не становится, а выглядит правдой. Мы верим в то, во что хотим верить. Нам приятно представлять себе нежные отношения, которые сформировались после первого же взгляда и гармонизировались сами собой, без малейших усилий со стороны участников. Потому что одна из самых энергоемких сфер нашей жизни – это близкие отношения. И степень их удачности и неудачности зачастую определяет наше самоощущение. Поэтому семейное счастье, в некотором роде, символ успеха. Вот, я так хорош/хороша, что меня все любят и все уважают. А родители мной прямо гордятся. Вырастает эта формула прямиком из стереотипа: хороших любят, успешными гордятся. Все вроде бы правильно. За исключением одной маленькой детали: хорошие и успешные – как правило, совершенно разные люди. Опять–таки по причине уже упомянутой социализации, в процессе которой личность подвергается разным испытаниям. А первым становится социальная конкуренция.

С ней ребенок встречается еще в детстве. Социальную конкуренцию порождает столкновение интересов, возникающее буквально на каждом шагу, сделанном человеком. Вот почему этот вид конкуренции неизмеримо шире, чем, например, конкуренция рыночная. Действуя в рамках социальной конкуренции, мы ищем и находим и соперников, и союзников. До того, как наш жизненный опыт станет руководить нами, а наш характер обретет достаточную произвольность^[13], мы доверяемся технологиям психологической защиты: тот, кто поднимает нашу самооценку похвалами – друг, тот, кто нас ругает (или кого ругаем мы) – враг… Довольно небрежный подход. И примитивный к тому же. Так недолго записать льстеца в друзья, а близкого человека, имеющего склонность к критике – во враги. Значит, для определения, кто есть кто, необходимо узнать саму личность, а не только ее поведение.

Вот зачем мы сначала рассказали нашим читателям, не жалея подробностей, о различных психологических типах. Ведь одна из основных задач установления прочных, но не травмирующих душу связей с окружением – выход из пространства «подмены всех собой». Так можно назвать состояние, в котором человек любую ситуацию прогнозирует по принципу: «Я бы на их месте…» – не вдаваясь в их логику и в их цели. Как будто человечество – это шесть миллиардов его личных клонов. Только разного возраста и пола. Получив (и неоднократно) доказательство того, что мир устроен иначе, не совсем сформировавшаяся (или попросту инфантильная) личность впадает в другую крайность: воображает, что каждый человек есть закрытая книга, написанная иероглифами, на мертвом языке, с применением специальных терминов и, для верности, со склеенными намертво страницами. Вероятно, так оно и есть, если поставить перед собой задачу полной разгадки человеческой индивидуальности, до последнего пласта подсознания. Но для общения подобного погружения не требуется! Вполне достаточно представлять те принципы, согласно которым ваш напарник решает стоящие перед ним задачи и формирует свою систему ценностей. А такой абрис индивидуальности можно составить и по внешним приметам. Надо только захотеть это сделать. И оставить «крайние» тактики. И ту, что в духе «неглиже с отвагой»: что же тут сложного? все они одинаковы! И ту, о которой говорил французский экзистенциалист Жан Поль Сартр: «Ад – это Другие». Не надо бояться Других. И согласимся с английской юмористкой Фэй Уэлдон, которая возразила Сартру: «Ад – это не другие, ад – когда нет других».

Итак, если вы уже отказались от полярных воззрений, перейдем к конкретным советам, благодаря которым вы сможете увидеть первопричину конфликта или возможного конфликта. Этап первый: определимся с методом, как нам отличить цели, которые человек преследует, от приемов, которыми он пользуется. Мы постоянно путаем эти вещи. А почему? Потому что приемы, в отличие от целей, рассмотреть легче. Но что поделаешь: нашему подсознанию, в силу природных особенностей, важнее скорость реагирования, чем результативность. И оно выстраивает цепь реакций, ориентируясь на поверхностные признаки. Мало того, эти цепи имеют тенденцию закрепляться, превращаясь в стереотипы. И мы перестаем даже приглядываться ко всем признакам, а ограничиваемся двумя–тремя. Естественно, верность принятых решений снижается. Но для дикой природы высокий уровень верности не столь важен. А для цивилизованного человека – важен, и еще как. Но прежде, чем перейти к цивилизованному поведению, мы долго–долго пользуемся дарами природы. И потому инстинктивно ищем: нет ли какой–нибудь отмычки понадежнее? В смысле, правила без исключений, которое действует всегда и на всех.

В сущности, жесткое исполнение правил – любых, от придворного этикета до биологической программы – тем хорошо, что оно избавляет от самостоятельного выбора тактики и стратегии. Правила фактически освобождают нас от необходимости решать проблемы любого уровня сложности.

Всякие ухищрения в духе шахматной партии уже не нужны. Их можно заменить автоматикой: на описание ситуации накладывается кодекс необходимых и достаточных действий. Все это сильно экономит время и энергозатраты. А стереотипы для того и формируются – для решения простой, но глобальной задачи: чтобы экономить психическую и социальную энергию.

Предсказуемый поступок не требует оригинальной ответной реакции. Всегда можно дать сдачи заранее заготовленной словесно–поведенческой «мелочью». И далее по цепочке. Или даже по кругу. Никаких чрезвычайных положений, никаких несанкционированных всплесков, никакой опасности для популяции. Все согласно законам биологической программы: эндемики^[14], живущие на ограниченной территории, должны четко придерживаться рамок, отведенных природой. Вмешательство извне или случайная мутация грозит смертельной эпидемией или экологической катастрофой. Как и для природы, для общества координировать предсказуемые особи намного проще. Неудивительно, что изрядное количество натур самой эволюцией направляется в сторону предсказуемости и ограниченности. Срабатывает закон сохранения энергии.

А чтобы компенсировать биологизм своего изначального направления, мы, как уже говорилось, охотно прибегаем к мифам или даже к сказкам. Надеемся, что на жизненном пути нам попадется золотая рыбка или лампа Алладина, которые исполнят все наши желания и компенсируют нашу поспешность, неопытность и неосмотрительность. Но дуракам везет только в сказках. В жизни такое случает страсть как редко.

Будем осваивать технику сознательных выводов, не рассчитывая на рыбок разной степени съедобности, болтливых, словно рекламные агенты.

Предлагаем совершить путешествие по архипелагу, составленному не из тропических островов, покрытых длинными теплыми пляжами, открытыми кафе и загорелыми телами. Это будет архипелаг поводов для ссор. Некоторые территории заняты детьми, некоторые – родителями. Вот и разберемся, кто где выступает в роли агрессивно настроенного местного населения, а где – в роли ни в чем не повинных туристов, которых вот–вот пустят на горячее блюдо.

Глава 2

Отсутствие сходства с нами

Ничто не меняется так быстро, как прошлое. Дмитрий Пашков

Страна, где все по–другому

О обитатели сегодняшней реальности, ностальгически вспоминающие обычаи и пейзажи «чужой страны» – своего прекрасного и безвозвратно утерянного прошлого! Это обращение к старшему поколению, которое любит поговорить, что в их время все было лучше. В ответ молодежь, которая не знает иной реальности, кроме окружающей, принимается всячески защищать мир, в котором живет. Результат? Естественно, ссора.

Прошлое, как говорил английский писатель Лесли Хартли, действительно «чужая страна, там все по–другому». И родственники, знакомые и даже совершенно посторонние лица преклонного (то есть от сорока и выше) возраста не устают напоминать об этом людям вполне зрелым и дееспособным (то есть достигшим пятнадцатилетнего рубежа). И, разумеется, те, кому напоминают, не преминут назвать тех, кто напоминает, добрым словосочетанием «старпер отстойный». Причем из всех возможных характеристик эта – едва ли не самая политкорректная. Хотя правы лица преклонного возраста, ох как правы! В прошлом все по–другому. Именно потому, что это чужая страна, чужая даже для «старперов», продвинутые они или отстойные. А почему? Да потому, что имеет место быть вытеснение^[15], надежный прием избавления от неприятных воспоминаний.

Недаром великий психолог Карл Юнг дал вытеснению название «аутогипнотической амнезии»: под влиянием нежелания помнить о каком–нибудь инциденте человек способен забыть что угодно и кого угодно, даже родное дитя, второй десяток лет проживающее в соседней комнате. Вспомните фильм «Один дома»! Психолог бы сказал: неспроста мама с папой до самого прибытия на место назначения так и не заметили, что самый вредный из отпрысков остался неупакованным и неготовым к отправке. В общем, позабыть отдельные факты из собственной биографии для человеческого сознания – плевое дело. К тому же это та–ак освежает восприятие!

Эту чрезвычайно эффективную форму психологической защиты нам довелось встречать непосредственно у наших знакомых: одна из них (назовем ее Тамара) отличается «защищенностью» поистине удивительного качества. Ей неизменно удается забыть все то, что выходит за пределы ее представления о себе. Поскольку в ее системе ценностей первое место занимает семья, то, разумеется, для повышения самооценки Тамара считает себя превосходной женой и матерью. И помешать этому представлению не смогли ни разводы, ни конфликты с детьми. Через некоторое – весьма краткое – время после взрывов, которыми разряжаются все затяжные конфликты, Тамара абсолютно всерьез утверждает, что она для всех непререкаемый авторитет и все ее обожают – и мужья, нынешние и бывшие, и дочь, и прочая родня. Да, в самом деле, близкие давно оставили надежду поколебать Тамарино самоощущение, на своей шкуре убедившись в его непробиваемости. Хотя время от времени срывы случаются и в этом семействе. Впрочем, между сценами Тамара живет, как в старой студенческой песенке поется: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год!» – ее способность к аутогипнотической амнезии, она же подавление, репрессия, вытеснение, поистине неисчерпаема.

Тамара не помнит, как ссорила своих детей с друзьями – просто потому, что боялась утратить свое влияние на сына и дочь. После пары–тройки сцен с доверительными разговорами друзья ее детей испарялись. Или, во всяком случае, не отваживались переступить порог столь гостеприимного дома. Тамара не помнит, как вмешивалась в отношения сына с девушками, как заставила дочь учиться на курсах секретарей–референтов против ее воли, как выживала детей из дома, когда появился второй муж. Список можно было бы продолжать и продолжать: неистребимый дух соревновательности постоянно толкал эту неутомимую женщину к новым свершениям в узком семейном кругу. И чем явственней был урон, нанесенный собственным детям, тем громче звучал ее голос, голос матери семейства: «Я для вас в лепешку разбивались! Всегда желала вам только добра. И запомните: ни одна мать детям плохого не пожелает! Каждая мать для своего ребенка все сделает! Вот я, между прочим, всю жизнь вам помогала, всю себя вам отдала…», et cetera, et cetera.

Нам как–то тоже довелось прослушать такую оду самовосхваления. Наблюдая за остальными слушателями, мы заметили, что в присутствии Тамары не возникают даже те, кто ей откровенно не симпатизирует, кто знает ее как облупленную, кто не верит в ее фантазмы ни на йоту. Все сидят паиньками и благожелательно улыбаются. Разве что слегка покашливают и отводят глаза, слушая Томино щебетание о том, сколь она добра к людям, сколь велика ее харизма и сколь не замутнена ее карма.

«Матери что–то объяснять – дохлый номер, – смеялся Игорь, Тамарин сын, – И ведь что ей ни скажешь, чего не припомнишь, хоть какие улики предъяви – через пять минут: а? Что? Нет, не помню, не было, не состояла, не участвовала! Если б она меня зарезала и нож облизала, а ее в это время сняли скрытой камерой и фото развесили по всему интернету – она бы и тогда все отрицала! И прошла бы любой детектор лжи, уверяя, что к пострадавшему вообще не прикасалась, если не считать материнского поцелуя при встрече!»

Для молодого человека, который в свое время принимал участие во внутренних военных действиях и понес определенные потери, конечно, совершенно невыносимы дифирамбы, которые его мать посвящает якобы имевшей место семейной идиллии и себе, представителю старшего поколения, как миротворцу и харизмоносцу. Отсюда родственная обида, переходящая в стойкую антипатию, перерастающую в тяжелое равнодушие, крепко замешанное на разочаровании и недоверии. Да вдобавок чувство справедливости, свойственное молодости, а в зрелости несколько размытое чувством практицизма: кажется, что ради правды (или того, что представляется правдой) есть смысл и побороться, вплоть до нанесения противнику тяжких моральных повреждений. А уж сказать не в меру распевшемуся «родимому соловью»: «Да чё ты гонишь!» – это уж непременно. А он не гонит. В смысле, не врет. Он, может быть, сочиняет, но не обманывает во имя достижения недостойных, эгоистичных, мелких целей.

Как ни странно, цели у него самые благородные и альтруистические: взрастить в себе и своих близких облагороженный имидж той самой серой повседневности, в которой все бывает – и холодная (горячая) война, и вооруженное перемирие, и двойная агентура, и наука дипломатия, которая есть «продолжение войны другими средствами», как сказал китайский политик Чжоу Эньлай. Согласитесь, такая реальность в пух и прах разносит семейные идеалы – и личные, и общепринятые. Итак, разочаровавшись в идеалах, одновременно начинаешь понимать изречение писателя, много воевавшего со своим окружением за право быть собой – Оскара Уайльда: «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой». Вот почему большинство людей старается это нечистое и непростое нечто замаскировать – но не ложью, а мифом. Да, это проявление слабости. А кто сказал, что все мы поголовно должны стать сильными? Как это требование обосновать? Учительница в школе говорила: «Ты старше, значит, должен быть сильнее (варианты: умнее, храбрее, добрее)» – так, что ли? Увы. Годы не всегда добавляют человеку ума, силы, храбрости и доброты. Но каждое очередное поколение молодых ждет от старших именно этих возрастных проявлений. А старшие все равно демонстрируют неиссякаемые запасы инфантилизма.

Вот и Тамарино поведение – такой же «привет из детства». Тактика, к которой она прибегает, а вместе с ней и миллионы других – не простое вранье. Это вранье улучшенного качества, «апгрейденное» системой Станиславского и самогипнозом.

Искренняя вера в то, что вы отродясь никому зла не делали, превращает вас, реального, а значит, неидеального, в ангела повышенной плотности.

Примерно то же происходит и с вашей жизнью, довольно будничной. Повседневность, сверкающую всеми красками от бледно–серого до темно–серого, легко расцветить с помощью богатого воображения. Дети так и делают, рассказывая истории, «не потому, что они правдивы, а потому, что это хорошие истории», как говорил ирландский писатель Джон Махаффи. О летающих тарелках, злостно похищающих варенье прямо из банки и мешающих вовремя сделать уроки, хоть раз в жизни слышит каждая мать. И буквально через несколько лет после преступных тарелок настанет время еще менее правдоподобных вариаций на тему «А знаешь, мама, он такой…». Обычно родители реагируют на подобные игры подсознания как на злостный обман с преступными целями. Ведь взрослым кажется, что они сами давным–давно оставили глупые детские затеи и живут в реальном мире. Следовательно, и детям – неважно, дошкольного, школьного или постшкольного возраста – пора повзрослеть и заглянуть в лицо действительности.

Между тем, у действительности, судя по всему, не самое приятное лицо, пусть и переменчивое. Никому–то оно не нравится, в том числе и отчаянным мазохистам. Потому что даже люди, не обделенные храбростью, перед грядущим обзором реалий стараются вовремя принять тщательно подобранный допинг. Храбрятся и подначивают себя кто как может. И как только это тягостное зрелище – мы имеем в виду лицо действительности – оказывается в прошлом, наше сознание тут же замазывает портретик ушедшей эпохи: колорит меняет на более веселый, придает освещению теплый оттенок, записывает наиболее ужасные фигуры всякими там камушками, кустиками, фигурами крупного домашнего скота… Так из самой унылой повседневности рождается обаятельный, можно сказать, ностальгический образ. А в основе ностальгии, как известно, лежит желание вернуть то, чего у нас никогда не было. И никого не убеждает Экклезиаст, где сказано: «Не говори: «отчего это прежние дни были лучше нынешних?», потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом».

Да, не от мудрости. Наоборот, от инфантилизма. Ну и что, если мне приятно об этом спрашивать, повышая тем самым свою самооценку: я родился/родилась и вырос/выросла в уникальную, замечательную эпоху, которой вы, нынешние, и представить не можете! «Горе от ума», монолог Фамусова. Ода старшему поколению – «прямые канцлеры в отставке по уму», а заодно и себе, раз уж довелось с такими людьми знаться. Стремление найти или хотя бы создать предмет для ностальгии оправдано именно этим желанием похвалить себя без особых на то оснований – ну, пожил в былые времена, ну повидал то, от чего сегодня остались лишь пустыри да руины… Разве тут найдется повод для комплимента? Найдется. И еще как.

Американская писательница Мэри Маккарти пишет: «Все мы – герои своих романов». Если временный отрезок, в который вы росли и развивались, станет легендой, вы и сами превратитесь в персонаж легенды, а персонаж по определению интереснее, ярче, выразительнее рядового человека.

Человек многогранен, многомерен, многосторонен, зато персонаж имеет шанс прославиться.

В общем, у каждого есть свои причины представляться героем романа. Становясь чище (или грязнее – это уж что кому кажется более престижным) помыслами и деяниями если не на деле, то в собственном воображении, человек всю жизнь, по выражению Ф.М. Достоевского, «самосочиняется». Это все отзвуки детских фантазий, за которые всех нас журили и песочили взрослые, которые тоже были не без греха. Можно, в принципе, его и осудить за такое «мифотворчество». Врушка Тамара авторам этой книги, во всяком случае, симпатичнее не стала. Но любителя «самосочиняться» необходимо понять – а потом уж осуждать его или оправдывать согласно конкретной ситуации. Он человек – и ничто человеческое ему не чуждо.

Правду трудно говорить и нелегко слушать

Проблема непонимания между поколениями заключается в том, что приемы психологической защиты младшим кажутся злонамеренным саботажем, игнорированием очевидного, возвеличиванием себя за счет того, кто близок и кто слабее – и часто за счет собственных детей. Естественно, такая стратегия воспринимается как агрессия, а не как защита. Молодежь полагает, что взрослые стараются ущемить их законное право на эмоциональную гармонию, на полноценное самовыражение, на доверительные отношения – одним словом, на счастье. Как же так, спрашивается? Родители не должны поступать с детьми подобным образом! Они вообще не должны режиссировать свои дурацкие «постановки» с нами, молодыми, в качестве бесправных статистов! И если они сами не в силах сказать себе правду, мы сделаем это – скажем что следует, да еще такими словами, с такой критической дозой откровенности – мало не покажется!

Жизнь отдам и пасть порву за правду! Особенно если правда на моей стороне. Чтобы доказать родителям свою правоту и их заблуждения, дети готовы жертвовать собой. И, как правило, не задаваясь вопросом: а стоит ли?

Ульяне было двадцать лет, когда разошлись ее родители. Она уже давно перестала считать себя ребенком, но развод родителей стал для нее тяжким потрясением. Прежде всего Ульяна думала, что выросла в крепкой и дружной семье. Папа с мамой по отношению друг к другу уже не угорали в страсти на третьем десятке совместной жизни, но всегда хорошо ладили, проявляя снисхождение к недостаткам друг друга. Отец, например, стоически переносил мамино хобби: Наталья Андреевна пела в художественной самодеятельности. Отец восторгов не проявлял, но и недовольства не выказывал. А вот Ульяну коробило от маминого увлечения. Точнее от результата. Голос у Натальи Андреевны был сильный, но некрасивый. В репертуаре преобладали песни про любовь и арии из оперетт, которые предполагалось исполнять молодым особам, свято уверовавшим в свою сексуальную неотразимость. Наряды для выступления Наталья Андреевна подбирала себе согласно репертуару. Короче, когда мама пела на праздниках со сцены дома культуры, сидящей в зале Ульяне хотелось провалиться сквозь землю. Она видела, насколько нелепо и неприлично выглядит ее мать. Ульяна не раз порывалась сказать об этом Наталье Андреевне, но отец отговаривал. «Ну, нравится ей все это, – успокаивал он воинственно настроенную дочь, – пусть развлекается. Мы же тебе не запрещали сделать татуировку или носить розовый парик, когда тебе в пятнадцать лет приспичило. Ну, и ты на мать не наезжай. У каждого свои недостатки», – философски заключал отец сакраментальной фразой из фильма, герои которого «любили погорячее».

Ульяну такое отношение отца успокаивало, во всяком случае она была уверена, что ее несуразная мамаша не останется одна на старости лет, отец ее не бросит. Гром грянул, как казалось Ульяне, среди ясного неба. Ульяна была в шоке, когда узнала, что Наталья Андреевна подала на развод с мужем. Еще больший шок она испытала, когда увидела нового избранника матери, своего будущего отчима. Ей страшно захотелось схватить мать в охапку и отвести ее на прием к психиатру и окулисту: «Только слепая и сумасшедшая баба может связаться с таким уродом!» – в ужасе думала девушка. Виталий, избранник Натальи Андреевны, был неприятный, потасканный, пронырливый тип, из тех, что с удовольствием шатаются по самодеятельным концертам, бесплатным презентациям и прочим мероприятиям третьего сорта. В таких местах всегда полно женщин с заниженной самооценкой, манией величия и неутоленной жаждой чего–нибудь эдакого. Здесь Виталики чувствуют себя хозяевами положения, выбирают себе жертву и приступают к осаде. И при любом раскладе не оказываются в убытке, потому что терять им нечего. Зато Наталья Андреевна была в полном восторге от своего нового мужа: «Он мой самый преданный поклонник! Он ходил на все мои концерты! Он меня боготворит! Какое счастье, что меня посетила великая любовь!» Однако Ульяна видела, что отчим не любит мать, что Виталий просто выбрал себе тетку подурее, побезвреднее и решил обосноваться у нее до лучших времен. Он даже не считал нужным особо скрывать свое отношение.

В какой–то момент у Ульяны созрела идея, что все еще можно вернуть. И родители снова будут вместе, только нужно избавиться от Виталия. Например, открыть матери глаза на его реальное чувство, отнюдь не напоминающее любовь. Пусть мать застанет своего непорочного и любящего (якобы) мужа в постели с другой женщиной, так сказать, поймает с поличным. И тогда у нее наконец–то откроются глаза. Ульяне казалось проще простого осуществить свои планы «технически». Она видела, какими глазами провожает ее отчим, как, впрочем, и любую другую молоденькую девушку, попавшую в его поле зрения. Конечно, кроме отвращения Ульяна ничего к Виталию не испытывала, но ради восстановления своей семьи она была готова на серьезные жертвы. Соблазнить отчима оказалось легко. Виталий не испытывал ни угрызений совести, ни вообще какой–нибудь неловкости – словно только того и ждал. Приготовив «место преступления», Ульяна позвонила матери, наплела небылиц и заставила встревоженную мамашу срочно вернуться домой. В общем, все случилось именно так, как запланировала Ульяна. Наталья Андреевна примчалась домой, застала дочь и мужа в постели, устроила скандал, Виталий, криво ухмыляясь, съехал.

Да, все прошло согласно Ульяниным задумкам. Кроме одного: Наталья Андреевна ничего не поняла. Точнее, поняла на свой манер. Она посчитала дочь злодейкой, которая из зависти разрушила ее великую любовь и семейное счастье. Естественно, последовал конфликт с летальным исходом – летальным для материнско–дочерних отношений. А вот к первому мужу Наталья Андреевна так и не вернулась. И глаза на реальное положение дел у нее так и не открылись. Потому что дело было не только в Виталии.

А в чем же тогда? Все в том же: в желании сделать свою жизнь, равно как и себя, интереснее. Люди впадают в психологическую зависимость именно от тех вещей, которые добавляют интересности их существованию. Просто каждый выбирает свое: самодеятельность, романы, наркотики, горные лыжи… И, разумеется, некоторые увлечения не столько дополняют, сколько аннулируют личность увлекшегося. Впрочем, иная личность настолько непривлекательна и неразвита, что ее и аннулировать не жалко. Беда в том, что страдает уже отлаженная группа контактов, социальные функции, которые человек выполнял раньше, до появления психологической зависимости, нарушаются или вовсе разрушаются: он/она разводится, теряет близких, оставляет работу, растрачивает «подкожные», влезает в долги, обзаводится кучей болячек – и заодно отказывается платить за свои личные и деловые катастрофы из собственных дивидендов, требуя помощи от знакомых и даже незнакомых. Речь, конечно, не только о деньгах, хотя и о них тоже. И те, на чьи плечи легло слишком много проблем и обязательств, пытаются исправить положение чем могут. А чем? Вернув все обратно. Есть и другой путь: доказать этой особе, страдающей маниями и фобиями, что она не права! И поступает непорядочно! И отдает свое сердце и свои средства недостойному объекту!

Стереотип, навеянный масс–медиа: стоит человеку открыть глаза на правду и показать ему наглядно и во всей красе, кто есть ху, как он сразу примет точку зрения оппонента, и все встанет по своим местам. Не верьте тому, что утверждает кино, ток–шоу и господин Мольер^[16]. Поведение Оргона, наблюдавшего из–под стола, как Тартюф соблазняет его жену Эльмиру, в высшей степени нетипично: выгнал негодяя и со всеми домашними помирился.

В реальной жизни Оргон, намертво прикипевший душою к ханже, вряд ли пожелал бы с ним расстаться, а стал бы по–прежнему обвинять чад и домочадцев во лжи и разврате. И наказал бы их, за попытку поругания чистоты и невинности его дражайшего святоши.