Текст книги "Отвергнутые воспоминания"

Автор книги: Имби Паю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Война продолжалась, и 30 января 1919 года партизаны Куперьянова вместе с финнами атаковали мызу Паю, вынудив красноармейцев к отступлению. В батальоне Куперьянова сражался и мой дед Эльмар Паю, бежавший из Красной армии. На следующий день эстонские войска захватили города Валга и Выру, 4 февраля – Псков. После этого Эстония была уже свободна от Красной армии.

Финны Ингерманландии, расположенной между Нарвой и Петроградом, тоже стремились к свободе от российского ига. Эстонское правительство помогло им в создании ингерманландских частей. Из-за шовинистического и враждебного отношения русских белогвардейцев идея самоопределение финских ингерманландцев не реализовалась, и во время Второй мировой войны и после нее ингерманландцев постигла особенно суровая участь, о чем будет рассказано позднее.

Эстония пыталась помочь и в создании своей армии в Латвии, зависевшей от немецкого экспедиционного корпуса ландесвера, в составе которого были добровольцы и остзейские немцы. Задачей ландесвера было не что иное, как превращение Латвии в зависимое от Германии герцогство.

В то время, когда эстонская армия освобождала Северную Латвию от красноармейцев, немцы под командованием генерала графа Рюдигера фон дер Гольца заняли Ригу (фон дер Гольц командовал немецкими войсками и во время Финской освободительной войны). Немцы обвиняли Эстонию в оккупации Латвии, приводя в качестве довода то, что Эстония не признавала правительство немецкого ставленника Андриевса Ниедры (Andrievs Niedra). Однако Эстония требовала только одного – отступления ландесвера. Это требование поддерживали и западные державы, которых беспокоило расширение влияния Германии в Прибалтийских странах. 5 июня началась война между Эстонией и ландесвером. Эстонцев поддерживала Латвийская бригада, ландесвер немецкие войска.

Руководство эстонскими войсками осуществляли генерал Эрнст Пыддер и командир штаба Николай Реэк. При поддержке западных государств 10 июня было заключено перемирие, однако 19 июня военные действия начались вновь. В решающем сражении под Вынну 23 июня эстонско-латвийские объединенные войска разгромили противника. Этот день отмечается в Эстонии как День победы.

Война против Советской России продолжалась еще летом и осенью на территории России, к эстонским войскам присоединились балтийский батальон, состоявший из остзейского дворянства, а также военно-морской флот Великобритании и Эстонии. Они пытались поддержать Северо-Западную Белую армию, стремящуюся занять Петроград. Эстонцы надеялись, что если Северо-Западная армия займет Петроград, то им достанутся морские крепости Красная Горка и Кронштадт. Таким образом белогвардейцам не удалось бы использовать свой флот против Балтийских стран. Но белогвардейцы потерпели поражение, и Эстония отказалась от захвата морских крепостей.

В ноябре 1919 года Красная армия вновь подступила к границам Эстонии. Крупные сражения состоялись в ноябре и декабре на Нарвском фронте. Советское командование направило против Эстонии две армии численностью 160 000 солдат. Эстония смогла выставить 85 000 человек. Результатом стало то, что еще в 1919 году Россия пошла на перемирие.

Между тем, когда положение на фронте улучшилось. 5–7 апреля 1919 года состоялись выборы Эстонского учредительного собрания, которое проходило 24 апреля в театре «Эстония». Временный земский совет, выбранный в 1917 году, не имел полномочий принимать Конституцию Эстонской Республики. Это могло сделать только выбранное демократическим путем Учредительное Собрание из 120 членов.

Выборы показали, что народ поддерживал создание Эстонской Республики. Больше всего получили голосов партии, стоящие за радикальную земельную реформу, левые фракции получили в собрание 48 мест, центристы – 55, правые – 13 и партии национальных меньшинств – 4. Лидер Эстонской трудовой партии Отто Штрандман, фракция которого получила 30 мест, 9 мая сформировал правительство Эстонской Республики. Председателем Учредительного собрания был избран социал-демократ Аугуст Рей.

Проживающие в Эстонии национальные меньшинства, по отношению к которым в царской России велась политика травли и русификации, а большевистская Россия не предложила им лучшей жизни, показали свою солидарность с самоопределением Эстонии следующим образом.

Приветствие от съезда Еврейской общины Учредительному собранию

21 мая 1919 года

Собравшиеся в столице Эстонской Республики на свой съезд делегаты всех еврейских общин, расположенных на территории страны, приветствуют в Вашем лице высшее представительное собрание. Народ, выбравший это собрание, завоевал независимость, пройдя через рабство и страдание, которые продолжались сотни лет. За этот период страданий эстонский народ, несомненно, понял важность сосуществования народов и сумел узнать те условия, в которых возможно совместное проживание народов молодой демократической республики.

Эти условия находятся в сочетании закона и труда, прав и обязанностей. Еврейское национальное меньшинство уверено в надежности своей автономии и передает настоящему съезду знания и опыт нашего народа, приобретенные за тысячи лет бесправия и угнетения. Да благословит судьба Ваш труд и найдет широкое понимание и поддержку в своих начинаниях, направленных на процветание демократической республики, способствующей процветанию живущих в Эстонии евреев как полноценного культурного национального меньшинства.

(Подписи)

Председатель Айзенштадт

Секретарь Пумпянский

Протоколы Учредительного собрания. Заседание 1919 г.^[25]

Приветствие Союза шведов Эстонии Учредительному собранию

24 апреля 1919 года

Союз шведов Эстонии приветствует Учредительное собрание. Шведы, живущие на эстонских островах и побережье, сотни лет делили горькую судьбу Эстонии. Страдали вместе, боролись вместе, лучших лет ожидали вместе. Надежда, что придет время, когда на эстонской земле будет править свобода и право, никогда не угасала. Сквозь штормы Эстония пришла к Учредительному собранию, чьей задачей является создание Эстонской Республики, где будет править воля народа. Мы, шведский народ, верим, что будет построена Эстонская Республика, где и мы, шведы, будем чувствовать себя как дома. Когда эстонский Калев принесет счастье своему народу, тогда и шведский Фритьоф поплывет к берегу, где он долго сражался, сквозь пенящиеся морские волны. Да пребудет счастье в вечном созидании Эстонской Республики.

От имени Союза шведов Блеез Вестерблом

Протоколы Учредительного Собрания. Заседание 1919 г.^[26]

Освободительная война унесла жизни 3600 эстонских солдат, 14 000 человек получили ранения, 2600 из них остались инвалидами.

2 февраля 1920 года в Тарту был заключен мирный договор, под которым подписались министр иностранных дел Эстонии Яан Поска и представитель Советской России Адольф Иоффе. Тартуским мирным договором Советская Россия безоговорочно признала независимость Эстонии и «навечно отказалась от всех притязаний, имеющихся у России по отношению к эстонскому народу и ее территории».

IV

Известный французский историк и психоаналитик Мишель де Серто (Michel de Сerteau) (1925–1986) констатировал, что значение события определяется не в момент его свершения, а позднее – важно то, как оно воспринимается и документируется. Важно осознать то, как история реализуется в описаниях, которые одновременно рассказывают о прошлом и отражают настоящее, где своеобразно переплетается правда и ложь, реальность и выдумка. Историческое сочинение – это своего рода могила, которая выражает почтение к покойнику и одновременно укрывает его.^[27] После выхода фильма «Отвергнутые воспоминания» мне показалось, что собранного материала, мыслей и переживаний настолько много, что работа памяти остается незавершенной. Я должна была расчистить эту «заросшую травой могилу», чтобы появилась возможность как для траура, так и для осознания простых надежд предыдущих поколений и их стремления к лучшей жизни.

Под вопросом идентитет всей Европы с ее характерными верованиями и патологиями, раскрывающимися, например, в диалоге между Западной Европой и находившейся под гнетом тоталитарного коммунизма Восточной Европой. Альтернативой могло бы стать восполнение идентитета посредством нарративов, поддерживающих человеческую жизнь и разрушающих молчание, рожденное тоталитаризмом и политикой времен холодной войны.

Советская система контролировала чувства и сознание людей через свои навязанные нарративы. Так, и сегодня в самостоятельной Эстонии в какой-то степени мы живем в этой семиосфере отмеченности, где исследование социальной истории ведется весьма осторожно. Остаются неисследованными чувства оптимизма, связанные с созданием своего государства. Не проанализировано то, как рассматривалась смерть, какие создавались мифы о погибших солдатах, как влиял траур на детей и взрослых, какова была поддержка ближних, какие соблюдались ритуалы, связанные с трауром, а также все конструкции социальной идентичности, с помощью которых создавалась своя республика.

В обществе, пережившем боль, через историзм, память и связанный с ней траур может произойти открытие нового и произойти оздоровление общества. Я имею в виду не слепой национализм, а межчеловеческое понимание и чувство эмпатии.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ, УВАЖАЮЩАЯ НАЦИОНАЛЬНЫЕ МЕНЬШИНСТВА

У войны могут быть разные последствия. Освободительная война (1918–1920) соединила воедино национальные меньшинства Эстонии. Отдельно взятая нация не противостояла другой нации (такой след оставила советская оккупация с ее русификацией), а была своеобразным высшим идеалом, залогом которого должна была стать гарантия быстрого развития и общенародного успеха. Это было политическое и культурное соглашение, во имя которого велась работа.

По данным переписи населения на 1 марта 1934 года, в Эстонии проживали представители 51 национальности, но сотни тысяч было только эстонцев – 992 520 (88,2% от всего населения), русских – 92 656 (8,2%), немцев – 16 346 (1,5%), шведов – 7641 (0,7%), латышей – 5435 (0,5%), евреев – 4434 (0,4%), поляков – 1608 (0,1%). Меньше тысячи насчитывалось ингерманландцев – 841, цыган – 766, литовцев – 253, датчан – 228, татар – 166, англичан – 158, французов – 102, швейцарцев – 99, чехов – 92, голландцев – 32, венгров – 28, караимов – 26, греков – 25, армян – 24, грузин – 22, австрийцев – 21, итальянцев – 20, американцев (граждан США) – 18, тюрков – 16, ливов – 13, норвежцев – 12, валлонов и карелов – 10, китайцев – 9, шотландцев – 8, сербов – 5, болгар, испанцев, японцев, мордвы и води – 5, фламандцев, ирландцев, молдаван, осетин, португальцев и украинцев – 2, абхазов, бразильцев, иранцев, коми, корейцев и румын – по 1.^[28]

Чувство долга, лежащее на современных обществах, является не только грузом – оно может стать источником новых начинаний. Из него может сформироваться шанс для новой истории как совокупности переосмысления прошлого и мысленного воспроизведения и познания бесчисленного количества возможностей, которые в свое время не удалось осуществить. Этот труд возможен лишь тогда, когда совершится становление и развитие памяти и истории.

При этом важно различать патологическую память, представляющую собой повторяющиеся кошмары, и живую память, которая в перспективе является созидающей. Один народ, одна нация, одна культурная общность может дойти до живого и открытого рассмотрения своих традиций, когда с помощью истории она искупит обманутые надежды, попираемые и отталкиваемые в течение времени.^[29]

Интересно вспомнить, что для эстонцев поиски идентичности начались еще до Освободительной войны, через свою культуру, в т.ч. язык, литературу, певческие праздники и деятельность обществ. Находясь в составе Российской империи и под властью остзейского дворянства, только через русскоязычное и немецкоязычное образование эстонцам можно было добиться определенного социального статуса. Эстонской писатель Густав Суйтс призывал оставаться эстонцами, но одновременно интегрироваться и в Европу. Тем самым принадлежность к Европе для жителей Эстонии была сама собой разумеющейся.

Поскольку Российская империя подвергала дискриминации проживающие на своей территории национальные меньшинства, в 1910 году народы Балтии организовали в Париже Национальную лигу. Стал издаваться журнал „Les annals des nationalites”, ставивший себе целью распространение нейтральной информации о национальных меньшинствах России, а также оказание поддержки межнациональному сотрудничеству. Планировалось также создание своеобразного дворца и музея народов. Одной из важных форм деятельности организации стали межнациональные конференции. Крупнейшей заслугой, однако, надо признать то, что проблема национальностей стала звучать и на международном уровне, так, например, в 1916 году было отправлено обращение президенту США В. Вильсону с просьбой о поддержке национальных меньшинств России. ^[30]

Когда США вмешались в Первую мировую войну, президент Вильсон нуждался в позитивной программе. Еще перед выборами 1916 года он обещал не вступать в военные действия, теперь для оправдания своей политики он должен был найти решение, каким образом прекратить войну и гарантировать мир на земле. Тем самым, в конце 1917 – начале 1918 годов принцип самоопределения народов был провозглашен всеобщим средством решения европейских проблем. Будущий мировой порядок и мир должны были и в дальнейшем сохраняться благодаря установлению права на самоопределение – основного требования всех наций. Вероятно, Вильсон искренне верил, что все нации будут заинтересованы в сотрудничестве, возможности к которому им предоставит специальная международная организация – Лига наций.^[31]

По мнению историка Ээро Медияйнена, самоопределение Прибалтийских республик можно считать, в итоге, и последними плодами вильсонского идеализма в Европе. Возможно, не особенно желанными плодами, но созревшими в последний момент, образно говоря, на острие ножа.^[32] Даже гневное обращение большевика Виктора Кингисеппа к эстонскому пролетариату и крестьянам с воззванием не принимать экономической помощи Вильсона во время Освободительной войны не смогло опровергнуть идеализма свободы. Конституция только что родившейся Эстонской Республики, принятая в 1920 году и декларирующая права национальных меньшинств и гарантию их культурной автономии, в этом плане была единственной в своем роде.

По данному закону, право на культурную автономию было предоставлено русским, немцам, шведам, евреям и всем другим национальным меньшинствам, число членов которых в зарегистрированных национальных сообществах было не менее 3000 человек. Осенью 1925 появилась Немецкая культурная автономия, в 1926 году – Еврейская. Русские и шведы не настолько стремились к образованию своей культурной автономии, так как их локальное расселение давало возможность решать свои проблемы через местные самоуправления.^[33]

Еврейский национальный фонд (Jewish National Fund) вручил эстонскому правительству благодарственное письмо – Colden Book Certificate за культурное признание еврейского меньшинства «впервые в истории еврейского народа». В 1933 году при Тартуском университете была открыта кафедра иудаистики, заведующим которой был избран гражданин Германии, бывший профессор Лейпцигского университета Лазарь Гулкович.

Среди преподавателей Тартуского университета были ученые из Швеции, Финляндии, Венгрии, Чехии, Польши, Англии, Швейцарии и др. стран. Кроме евреев, национальные гимназии имелись у немцев, шведов и русских. Начальное образование на родном языке могли получать и финны. Государство поддерживало создание библиотек при национальных школах.

Национальные меньшинства начали издавать журналы и газеты на своем языке. К концу 1920-х годов в Эстонии издавалось на немецком языке 10 журналов, на русском – 3 и на шведском – 2, а также по одному журналу на финском и английском языках. В 1927 году издавалось 8 русскоязычных газет, 5 – немецкоязычных и по одной газете на еврейском и шведском языках. Ряд библиотек и солидных кафе считали нужным предоставить своим посетителям возможность для чтения важнейших изданий из Англии, Германии, Франции, Швеции, Финляндии, а также Советского Союза. Иностранное влияние сказывалось во многом. Хейно Ноор вспоминает, что «Капитал» Карла Маркса, вышедший в конце 1930-х годов и на эстонском языке, изучали и в Хаапсалуской гимназии, где он учился. Хейно Ноор был настолько воодушевлен этой книгой, что целую неделю носил красную рубашку, пока учитель не заявил: «Наш Хейно теперь полон протеста».

В Эстонии создавались общества национальных меньшинств, например, Грузинское и Латвийское общества, для поддержки международных связей были созданы Эстонско-Шведское общество, Эстонско-Польское, Эстонско-Венгерское, Эстонско-Датское и т.п. Одним из крупнейших достижений периода Эстонской Республики было создание инфраструктуры учреждений культуры по всей стране. К концу своей республики (1940) в Эстонии было 728 общественных библиотек и более 500 народных домов, при которых действовали различные общества. Всего в государстве было 1385 обществ, действовавших в области духовной культуры, 572 национальных и религиозных объединения, 229 женских обществ, 152 объединения учителей, 152 студенческих общества и корпорации, а также 92 объединения свободных профессий.

Такой была Эстонская Республика, в которой родились в 1930 году моя мать Айно и ее сестра-близняшка. Мой отец родился спустя три года, в 1933 году, в том же году, что и Матти Пятс – внук президента Эстонии Константина Пятса, к истории которого мы еще вернемся.

V

Период Эстонской Республики был временем детства моих родителей, и воспоминания о нем не являются политическими, а связаны с чувствами, находящимися в противоречии с теми, что принес с собой будущий террор. Восстанавливая услышанные в детстве от матери намеки на период независимости, можно сказать, что для ее семьи это время сопоставимо с понятием дома и его безопасностью. Ребенок там был защищенным. Ее отец Готтлиб в рассказах матери предстает как образ из далекой красивой сказки: он приходит домой после работы в лесу, в руках туесок с лесной земляникой, он садится на крылечко и берет детей на колени, угощает их ягодами и затягивает песню или рассказывает сказку. Отрывок другой истории, врезавшийся в мою детскую память, – это рассказ матери о том, какие пироги пекли ее старшие сестры. В эти пироги добавлялись специи и приправы, которых в Советской Эстонии невозможно было свободно купить в магазинах. Однако моей маме и в советское время удавалось доставать их по знакомству, тогда я всегда думала, что у пирога или торта вкус времен Эстонской Республики – вкус булки или пирога времен детства моей матери.

Под влиянием рассказов матери я ходила с бабушкой Хелене смотреть лесную просеку, очищенную в эстонское время дедом Готтлибом. Тогда лес принадлежал еще родителям моей матери. В советское время его отобрали у семьи «в социалистическую собственность». Бабушка сказала, смотри, как добротно выполняли работу в эстонское время, даже сегодня приятно смотреть. На просеке росла земляника, от которой распространялся запах сладости.

Тяжелая болезнь, перенесенная в годы Первой мировой войны, подорвала здоровье Готтлиба, он умер, когда сестрам-двойняшкам было пять лет. Даже история смерти, рассказанная тогда детям, по-моему, связана с чем-то успокаивающим – небом и ангелами. Ангелы были из Библии, а библейские рассказы всегда интересовали меня. В советское время запрещалось говорить о них вслух. У моей бабушки Хелене имелась Библия времен Эстонской Республики. Это была единственная книга, которую не удалось отобрать у нее советским органам безопасности во время ареста в 1949 году. Эта Библия прошла через Сибирь. По вечерам бабушка читала молитвы за своих детей, выживших в лагерях и на войне, а также за погибших близких. В советское время об ангелах не говорили, однако мое представление о них было настолько живое, что, когда в первом классе мне читали рассказы о детстве Ленина, а в учебниках были фотографии маленького Володи с золотыми кудряшками на голове, бежавшего на фоне летнего пейзажа, я представляла себе, что маленький Володя мог быть ангелом. Поэтому я очень хотела стать октябренком, членом советской детской организации, созданной в честь Октябрьской революции. Я не понимала, что была счастливым «дитем пропаганды» советской системы, рожденным вместе с мифами об Октябрьской революции. В один прекрасный день я была торжественно принята в эту детскую организацию, и на мою грудь, на черный атласный школьный фартук, прикрепили красную звездочку, в центре которой сияла золотая головка маленького Володи. Отец пришел встречать меня в школу, и я с гордостью показала значок и сказала, что теперь я октябренок. Это значит, дитя Ленина, а Ленин и есть ангел. На следующий день, когда я пришла домой после школы, отец спросил: «Чего тебе сегодня наврали?» Мать на это сказала, что в эстонское время такого не было, чтобы обманывали. Я сохранила свою фотографию с красной звездочкой на груди, но после слов родителей, от стыда, я ее скомкала.

В школе в первом классе я получила красную звездочку с головкой белокурого мальчика в центре. Это был маленький Володя. Я думала, что это и есть ангел, так как он был с золотыми кудряшками

Годы детства моей матери были наполнены любовью и заботой. Так я поняла из ее рассказов. В воспоминаниях матери их дом был полон запахов леса, луг покрыт цветами. (Позднее, когда она была сослана в советский лагерь, она потеряла чувство обоняния.) Слушаю также рассказы о том, что мамина мама и моя бабушка Хелене успела посадить до войны новый яблоневый сад. Счастливые воспоминания моей мамы всегда были связаны с независимой Эстонией. Вместе с семьей отмечали Рождество и Пасху, и сказки, которые рассказывала детям бабушка, всегда кончались победой добра над злом.

Этические ценности, забота, помощь слабым, чему учили в школе, становились частью детского самосознания. «Не делай другим того, чего не желаешь для себя! Не предавай своих ближних! Так нас учили в школе и дома», – не раз говорила мне мама, когда я была еще ребенком. Эти этические коды сидели глубоко в их сознании и тогда, когда начался советский террор. Отличие между ранее усвоенными ценностями и советским брутальным гонением на людей было слишком велико. Когда духовная жизнь ребенка находится в опасности, когда его включают в систему насилия и ужаса, он не успевает усвоить мудрость сказок и позитивное представление о людях. Сестра моей матери, тетя Вайке, сказала, что опыт ужаса смерти она получила в 1941 году, когда Советская Россия оккупировала Эстонию и солдаты, пришедшие из Советского Союза, убили семью, живущую недалеко от их дома.

Эта история побудила меня к размышлениям. Что происходит тогда, когда общественное насилие похоже на семейное, когда не вырабатываются такие черты, как эмпатия, умение учитывать мнение других, мораль, доверие, терпимость и решительность. При проявлении насилия человек находится как бы между двух сторон – темной и светлой, между ними – пропасть. Человек должен сделать выбор, на какой он останется, или упадет в пропасть.

Айно (слева) и Вайке на могиле своего отца Готтлиба

Я нахожусь вне переживаний прошлых поколений, но одновременно и внутри них. Собирая воедино мгновения и отрывки прошлого, символически нахожусь в пустой комнате, где когда-то стояла мебель и на стенах висели картины, где воспитывали детей, ели-пили и любили друг друга. Читая свои дневники и заметки, я замечаю как бы сквозь стекло микроскопа, как мое бессознательное и моя идентичность связаны с опытом моих родственников. С ними связаны самооценка, предпочтения и опыт любви. Собирая документы для фильма или литературного произведения, изучая опыт предшествующих поколений, я как бы получаю средство для обозрения прошлого: получаю подзорную трубу, через которую могу детально рассмотреть все, если только захочу. Чувство такого видения рождается в момент, когда карандаш касается бумаги, когда я начинаю писать или просматриваю кинокадры. Пропуская через себя испытанные моими родителями мгновения счастья и их смерть, я получаю возможность запечатлеть что-то новое, что находится за пределами мести и гнета, нечто такое, что рождает чувство духовного равновесия, что ты осмелился высказаться, пусть даже теперь, когда за это уже не наказывают.

* * *

После Освободительной войны в стране началось восстановление государства, но одновременно и время траура. Люди воздвигали обелиски и облагораживали могилы близких. В 1940 году, когда Советский Союз оккупировал Эстонию, нарушив условия Тартуского мирного договора, эти обелиски в основном были разрушены. В годы советской власти ни Освободительная война, ни независимая Эстония не входили в учебную программу, и если даже говорилось об этом, то только со стыдом. Вместе с учащимися Тартуской музыкальной школы и студентами Тартуского университета, на основе специального разрешения, в 1980 году я была на экскурсии на острове Вормси, охраняемом советскими пограничниками. Остров выглядел экзотически, до войны здесь в основном жили шведы. До этого я ни разу не бывала в заброшенных деревнях эстонских шведов. В страхе перед советской оккупацией местные жители в годы немецкой оккупации бежали в Швецию. Эти безлюдные деревни на острове были как музеи: брошенные дома, кое-где комнаты с оборванными обоями на стенах, из-под которых выступают газеты на шведском языке. Среди кустов сирени нашли мемориальный камень в честь эстонских шведов, павших в Освободительной войне. Этот камень был символом того, что здесь когда-то соблюдали траур, сопереживали, что в этой деревне до войны текла жизнь. И кто-то, борясь за свободу, отдал за нее свою жизнь. Кто-то был кому-то дорог, но ушёл из жизни. Власти не заметили в кустах сирени этот камень, и он остался неразрушенным.

И другой обелиск остался целым в годы советской власти. Он расположен в Ида-Вирумаа, в местечке Мяэтагузе, на этом обелиске запечатлены имена девяти прибалтийских немцев, боровшихся на эстонской стороне: Ханс Браше (1901–1918), Георг Ражеборинский (1898–1919), Зигурд Франдсен (1891–1919), Рольф барон Унгерн-Штернберг (1898–1919), Вольфганг фон Линген (1896–1919), Фридрих Бек (1893–1919), Йоханнес Мыттус (1898–1919), Вольфганг Шау (1890–1919) и Фридрих барон Шульц фон Ашераден (1895–1919).

В Балтийском полку за эстонскую свободу воевало 1350 человек, из них 920 остзейских немцев, 270 русских и 160 эстонцев.

Я должна рассказать об этих открытиях, в этих камнях запечат-лена Освободительная война и то, что борьба за свободу не была безымянной. Сегодня эти имена, несомненно, уже включены и в какие-то книги или статьи, но еще не в наше сознание.

Об обелиске в честь Освободительной войны у меня есть и третья история. Недалеко от моей школы находился небольшой парк. Там не было никаких обелисков, только небольшая камен-ная лесенка. До советской оккупации там стоял памятник погиб-шим в Освободительной войне, но новая власть разрушила его. Осенью, когда мы пошли в школу, учительница сказала нам, что мы возьмем грабли и пойдем к обелиску сгребать листву. Так, теперь у нас был один невидимый монумент, перед которым мы не скло-няли голову, но мне нравилось ходить туда осенью под большие деревья сгребать листья. Только теперь я поняла, что и это было своего рода сохранение памяти.

После того, как в 1991 году Эстония восстановила свою независимость, были восстановлены и обелиски. В дни праздников и траура вместе с семьями возлагают к ним цветы, играет оркестр и произносятся речи.

Жизнь близких нам людей в созданных нами нарративах должна сделать естественной родство бывших поколений. Нарратив связан с теми, с кем вместе что-то делал, к словам и мнению которых как-то прислушивался. Эти ценности управляют человеком в его действиях и дают окраску всему сказанному.^[34]

VI

В детстве мне вместе с Лейдой (старшей сестрой матери) приходилось бывать на руинах одного хутора на опушке леса. В годы Эстонской Республики здесь стоял дом моей тети, и это место называлось «домом Лейды». У тети были больные легкие, она была очень худая и постоянно подкашливала и отхаркивала. Хотя среди родственников о здоровье Лейды особо не говорили, все знали, что советский лагерь превратил ее в развалину. А от ее дома остался только фундамент, тетя вязала в лесу березовые веники и продавала их государству. Несмотря на то, что в лагере она выполняла тяжелую работу, пенсию ей в советское время не платили.

Мы сидели на месте бывшего жилища, где теперь росли лесные цветы. Ранней весной расцветала ветреница, поздней весной – купальница, а потом незабудки. Светило солнце, вокруг шумел лес, мне нравилось это время, проведенное с тетей, и я представляла себе, как жили здесь раньше. Только в 2005 году мама рассказала мне, что дом тети Лейды разрушила советская власть в 1949 году (я всегда думала, что он сгорел во время войны). Перед ее возвращением из лагеря (1956) колхоз бульдозером сровнял с землей и плодоносный фруктовый сад.

Мое поколение с детства привыкло к ландшафту, где вместо жилых строений виднеются руины. Лишь позднее я осознала, что на этом месте находились дома людей, репрессированных и сосланных в советские лагеря, умерших там или расстрелянных.

Там, на останках разрушенного родного очага, тетя никогда не говорила о боли утраты, она чаще вспоминала о красивой мебели, стоявшей в комнатах во времена независимой Эстонии. Рассказывала об одном резном комоде, сделанном белогвардейцем, который сбежал в 1918 году из Советской России от Октябрьской революции. (В 1930-х годах этот «белогвардеец» поменял свое имя на эстонское, а в 1940 году, когда Советский Союз оккупировал Эстонию, он стал здесь влиятельным чиновником. Выяснилось, что он был советским агентом.) В ящиках комода тетя хранила постельное белье, на простынях и на наволочках имелись вышитые ею шелковой нитью монограммы. Таких красивых ниток для вышивки в советское время невозможно было достать. Все хорошее доставалось по знакомству. Рассказ тети был настолько образным, что я мысленно видела перед глазами окружающие ее красивые вещи и любимых людей, как будто бы они были живыми. В моих представлениях вокруг дома бегали дети – моя мама и ее сестренка-близняшка.

Но тогда я еще не осознавала трагизма ее рассказов. История, рассказанная тетей о своей молодости, была слишком красивой, там было слишком много теплоты и любви. Муж тети Оскар после работы обычно играл на аккордеоне, гармошке или другом инструменте. Когда приходили в гости младшие сестренки Лейды, то вместе пели многоголосием.