Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Илзе Лоза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Но хватит рассуждать! Давайте посмотрим, как встретились Звездочка и Грустик, как все это было. Звездочка с подносом на груди только что вернулся в свой квартал. Он был уже возле дома и шел, пересчитывая собранные гроши. Вдруг он услыхал лай, который был ему хорошо знаком. Звездочка замер. Не может быть! Но если это не Грустик, то кто же?… Звездочка так и впился глазами в дверь своего дома. Кто это там лает? Неужели в самом деле?…
– Грустик? – едва выговорил он.
Дверь открылась, и Грустик, живой и невредимый, кубарем выкатился навстречу Звездочке, который даже вскрикнул от радости. Мальчик опустился на колени, и лапы Грустика тут же очутились у него на плечах. Горячий язык облизывал ему лицо, руки. И Звездочка, не выдержав, заплакал.
– Грустик, дорогой мой, – повторял он, обнимая друга.
Какое-то время они так и сидели, никого и ничего не замечая. А вокруг мало-помалу стали собираться соседи. Кое-кто смахивал слезу, видя, что не напрасно пожертвовал последними грошами. Разве это не самая большая радость – сделать ребенка счастливым?
Когда Звездочка заметил собравшихся людей, он смущенно поднялся с земли. Эрмелинда, очень довольная тем, что она совершила доброе дело, сказала:
– Давайте посмотрим, не забыл ли плутишка свои фокусы.
Звездочка подал знак Грустику. Тот немедленно встал на задние лапы, поднял передние и замахал ушами. На вопрос Звездочки: «Как лает собачка?» – Грустик пролаял три раза, а когда мальчик спросил его: «Как кавалеры ухаживают за дамами?» – Грустик очень учтиво облизал ему руки. Раздались аплодисменты, крики «браво». Откуда ни возьмись, появились рыбные косточки, сардиньи головы и куски хлеба.
Это был настоящий праздник. Грустик и Звездочка были счастливы, как никогда. Что произошло дальше, нетрудно догадаться. Звездочка и Грустик стали неразлучны. Грустик опять похудел, потому что еды ему перепадало маловато. Пришел конец и купаньям в эмалированной ванне.
Но кто знает? В мире все меняется. Может, и для Звездочки настанут лучшие дни, и он сможет покупать, когда ему вздумается, цыпленка и давать косточки Грустику. Может, он даже заведет эмалированную ванну – для себя и своего друга…
Что, если нам всем очень этого захотеть… Ведь правда, Грустик и Звездочка этого заслуживают?
Бонифаций
Вы, наверно, замечали, что шоферы такси не похожи один на другого, каждый из них устроен на свой манер. Один любит помолчать, только спросит, куда ехать, и больше из него слова не вытянешь. Пожалуй, это даже неплохо, потому что ты можешь спокойно глядеть в окно или думать о своем.
У другого радиоприемник постоянно подключен к диспетчерской, и женский голос то и дело сообщает, где ждут такси. Под конец эта трескотня так тебе надоедает, что домой ты приезжаешь с распухшей головой, будто по ней молотком колотили.
Третий таксист болтает о погоде, о том, холодно сегодня или жарко, будет ли дождь, а то еще о ценах на базаре или о зарплате. А есть и такие, что всю дорогу ворчат и ругают водителей, которые их обгоняют.
Но я вовсе не собираюсь рассказывать вам о том, какие бывают водители такси. Я хочу поговорить лишь об одном из них – о сеньоре Висенте. Сеньор Висенте – мой хороший знакомый, человек он вежливый и всегда пребывает в отличном настроении. Пока он меня везет, то обычно рассказывает всякие забавные истории, которые я слушаю с большим удовольствием. Если вдуматься, разве это не замечательно иметь друга, который знает разные забавные истории?
Так вот, еду я недавно в машине сеньора Висенте, и, к моему великому удивлению, он всю дорогу молчит: сказал «добрый день», и ни слова больше. И сказал как-то сухо, а уж это совсем на него не похоже. Даже не взглянул в мою сторону, сидит, словно воды в рот набрал.
– Что случилось, сеньор Висенте? – спрашиваю я его.
– Надоело мне все.
– И я тоже?
– Нет, что вы! Почему это вы должны мне надоесть?
И замолчал. А через какое-то время не выдержал и говорит:
– Мне пришлось расстаться с Бонифацием.
– А кто это?
– Мой попугай… Был мой! Самый смышленый попугай на свете! Я себе места не нахожу. Не было у меня другого выхода: от попугая житья не стало, чего он только не вытворял, разбойник этакий! Все соседи были от него без ума. Сеньор Родолфу, инженер, – он живет в соседнем доме – не раз мне говорил: «Как бы я хотел иметь такого артиста!» Сеньор Родолфу – большой знаток музыки, а Бонифаций, вы только подумайте, умеет петь! И не так, как другие попугаи: поет он прекрасно, слушать его – одно удовольствие. И вот как мы узнали про его талант.
Однажды, это было давно, мои дети подарили мне пластинку с песней, которую я очень люблю с самого детства. (И сеньор Висенте запел: «Матушка послала меня к роднику, к роднику под плакучей ивой…») Целыми днями мы крутили эту пластинку. И Бонифаций – вот артист! – выучил эту песенку наизусть и в один прекрасный день пропел ее нам. Представляете наше удивление? Точь-в-точь как певица на пластинке. Да что говорить, это чудо, а не попугай!
В хорошую погоду я выносил клетку во двор, где обычно мою свою машину, чтобы и сеньор Родолфу мог послушать пение Бонифация. Бывало, инженер даже глаза закрывал от удовольствия.
Он был нашей радостью, мой Бонифаций! Он знал моих детей по имени и звал их делать уроки, ну совсем как моя жена: «Дети, за арифметику! Дети, за изложение!» Или приказывал: «Марш в постель, и точка!» Мы так его любили. И это еще не все. Вот послушайте, что он однажды выкинул.
Обычно, подъехав к дому, я трижды сигналю, чтобы дети открыли мне ворота. Как-то сидит моя жена дома одна и вдруг слышит три автомобильных гудка. Выбегает она к воротам – ни такси, ни мужа, чудеса какие-то! Проходит какое-то время – снова три гудка. Она к воротам – ничего, ну прямо ничегошеньки: ни мужа, ни машины. «Что это со мной?» – испугалась она.
Возвращается домой старший сын. Только снял пальто – на улице сигналят. «Это папа!» – решил он. Выбегает к воротам – никого! Тут он услыхал хорошо знакомый хохот. Дело в том, что Бонифаций еще и хохотать умеет. Тут моего сына осенило, и он спрятался во дворе за дубом так, чтобы Бонифаций его не заметил. Через несколько минут он снова услышал автомобильные гудки и прямым ходом к Бонифацию. Стой поры мы никогда не оставляли его во дворе, и если гудок раздавался в доме, мои домашние знали, кто это сигналит.
Но этим дело не кончилось. Как-то моя жена решила устроить генеральную уборку. Мы собирались отметить годовщину нашей свадьбы и пригласили гостей. Бонифаций отвлекал жену от уборки, и она отнесла его клетку в ванную комнату… И вот что выкинул этот разбойник.
На другой день сидим мы за столом, и кто-то из моих детей, чтобы развлечь гостей, приносит клетку и ставит ее на стол: «Ну-ка, Бонифаций, покажи, на что ты способен!» Дважды просить не пришлось. Бонифаций начал с хохота, а потом запел: «Матушка послала меня к роднику…» Гости захлопали, и во второй раз он спел еще лучше, чем в первый. Потом трижды просигналил – все хохотали до упаду. Он всегда расходится, точно артист в театре, когда чувствует, что нравится публике. В тот раз он показал еще и новый номер: шум воды в унитазе. Да как точно: вот побежала вода, сначала с напором, потом слабее, вот последнее урчанье, вроде голуби клекочут, и все стихло. Успех был шумный. Все хлопали, кричали «бис», Бонифаций так разошелся, что повторял свой номер много-много раз. В конце концов, на то и праздник, почему бы людям не повеселиться?
Но потом… вы только представьте! Мы ежедневно должны были слушать рокот воды в унитазе. С утра до вечера! Прямо наказание какое-то! Жена хваталась за голову: «Прекрати, Бонифаций, ради бога, прекрати!» Сил не было смотреть, как она мучается. Вот почему я решил расстаться с Бонифацием. Поверьте, мне это было очень нелегко!
Сеньор Родолфу, который так восхищался попугаем, не захотел его взять. Ему тоже не нравился шум спускаемой воды. Я подумал: может, сантехнику пригодится попугай, умеющий подражать шуму воды в унитазе. Какая была бы замечательная реклама! Но когда мы пришли к сантехнику, этот мошенник Бонифаций упрямо повторял автомобильные гудки, одни автомобильные гудки. Конечно, сантехнику это не понравилось. На что ему автомобильный сигнал?
Я сунул попугая в машину и поехал в автомагазин. Раз у Бонифация автомобильная горячка, покажу-ка я его хозяину магазина: может, попугай пригодится ему для рекламы машин? Куда там! Только мы вошли, негодник прожурчал, подражая спускаемой воде. «Уберите отсюда эту птицу! – закричал владелец магазина. – Тут вам не общественный туалет!»
После нескольких неудачных попыток я, наконец, сумел пристроить попугая в одном универсаме. По крайней мере, там он может делать, что ему вздумается. Показывать все свое искусство: хохотать, звать детей в постель и за уроки, петь «Матушка послала меня к роднику…», сигналить и рокотать… Ведь на то и универсам, тут всему найдется место: и тому, что нужно, и тому, что не нужно. Здесь, чем больше шума, тем лучше.
Нет, правда, более подходящего места для Бонифация не найти. И все же мне очень тоскливо, я просто не знаю, куда себя деть! Я так его любил! Это такой необыкновенный попугай! Разве он не заслуживает того, чтобы жить с нами, у себя дома, вместо того чтобы развлекать покупателей? Но ведь жизнь – сложная штука…
Мы приехали. Я поблагодарила сеньора Висенте за рассказ и пожелала, чтобы Бонифацию надоели его фокусы с автосигналом и унитазом и он снова вернулся в симпатичную семью, членом которой он, в конце концов, является.
Универсамы, конечно, нужны, но это не самое веселое место на свете.
Артист по кличке Герцог
Стоял чудесный летний день. Я шла к пляжу по старинной улочке городка, где проводила свой отпуск. Мне хотелось полежать в дюнах и почитать. Но вдруг меня заставила остановиться странная процессия. В тележке, которую тянул ослик лежала очень маленькая лошадка, вся покрытая букетами цветов. За тележкой, по обе ее стороны, шли мальчик и девочка и несли венок из бумажных роз. Следом за ними – женщина, мужчина в темном костюме и еще много детей. В конце процессии одиноко брел человек в бумазейных брюках. Похоже, он был чужой и для людей, и для самого городка. Наверное поэтому дети иногда на него оглядывались.
Вместо того чтобы идти на пляж, я пристроилась к странной процессии и пошла рядом с человеком в бумазейных брюках, который не обратил на меня никакого внимания. Он шел и глядел прямо перед собой, точно шофер за рулем автомобиля. Я хотела было спросить у него, что за мертвую лошадку везут в тележке, но, видя его задумчивость, не осмелилась.
Теперь дети оборачивались на меня: кто такая? Я хотела им улыбнуться – пусть не считают меня противной втирушей, но можно ли смеяться на похоронах? Про себя я подумала что, верно, мы идем на кладбище. Но где вы видали кладбище для лошадей? Разве что в Америке, где есть, говорят, престранные вещи, вроде больницы для кошек или яслей для собак. Хотя, если вдуматься, что уж такого удивительного в кладбище для лошадей? Разве лошади – верные друзья и помощники человека – не заслужили того, чтобы их хоронили по всем правилам? Конечно, заслужили, и нечему тут удивляться. Правда, пройдет немало лет, прежде чем мы заведем у себя такую роскошь: слишком много у нас, португальцев, забот куда более серьезных.
Пока я так размышляла, – ведь когда идешь молча, всегда о чем-нибудь размышляешь, – мы дошли до сосновой рощи. Верхушки темных и стройных стволов уходили высоко в голубое небо. Вокруг ярко зеленели папоротники, кое-где виднелись красноватые пятна цветущего вереска. Процессия остановилась возле глубокой ямы под сосною.
– Эта могила для Герцога, – вдруг произнес человек в бумазейных брюках.
Я удивилась, потому что не ожидала, что он заговорит со мною.
– Герцог – это мертвый пони на тележке, – пояснил человек.
– Он ваш? – спросила я.
– Нет, давно не мой.
– Вы отдали его этим детям?
– Продал.
При этом в глазах у него мелькнула такая мука, словно он вспомнил об очень дурном поступке, в котором теперь глубоко раскаивался. Я хотела было расспросить его, но он уже отошел к тележке, с которой мужчина вместе с мальчиком снимали мертвую лошадку.
– Можно, я помогу? – робко спросил он.
– Спасибо, не беспокойтесь, – суховато ответил ему мужчина.
Человек не настаивал, а когда пони уже лежал на земле, погладил его по шерстке и поцеловал в голову.
Цветы рассыпались по земле, и дети собрали их в холмик. Потом мальчик произнес прощальную речь, и пони опустили на дно ямы. Он лежал так мирно, как будто спал.
– Прощай, Герцог! Мне будет тебя очень недоставать, – прошептал человек в бумазейных брюках.
Дети помогли засыпать могилу землей, украсили ее цветами и поставили на ней венок из роз, к которому прикрепили табличку: «Здесь покоится Герцог, замечательный товарищ и великий артист».
Вечерело, и небо окрасилось в розовые и красные тона.
– Уже поздно, – сказала женщина, – пора домой.
Все ушли, а человек в бумазейных брюках остался стоять возле могилы. Я тоже решила остаться.
– Вы знали Герцога? – удивленно спросил он.
– Нет, не знала, – ответила я. – Я здесь отдыхаю и не знаю никого.
– Герцог был настоящим шетландским пони.
Увидав в моих глазах вопрос – я не знала, что такое настоящий шетландский пони, – он сказал:
– Вы, верно, знаете, что Шетландия – это остров к северу от Шотландии. Там живут самые маленькие и самые выносливые пони на свете. Они не боятся ни дождя, ни холода и потому круглый год пасутся в лугах. Герцог тоже был очень маленький. Он едва доставал мне до пояса.
– Вы ездили за ним на Шетландские острова?
– Что вы, я бедный человек, у меня никогда не было столько денег. Пони я купил у богатого помещика, а тот привез его с этих самых островов. Он не знал, что с ним делать. У него были большие лошади – рабочие и верховые, и Герцог был среди них точно карлик среди великанов. Помещик купил его из чистой прихоти: ему приглянулась его красивая каштановая шерстка, ладная головка и густая грива. Подержал-подержал помещик Герцога в стойле, а потом решил продать и дал объявление в газете.
– А для чего вам была нужна такая маленькая лошадка?
– Я цирковой артист. Герцог стал «гвоздем» нашей программы.
Стемнело, и, поскольку до города было далеко, я попросила меня проводить, а по дороге рассказать о Герцоге. Человек согласился и назвал себя. Его звали Мариу Титу, и у него, как у всех людей его профессии, не было постоянного адреса. Когда мы отправились в обратный путь, яркие краски цветов уже погасли. На прощание он послал пони воздушный поцелуй и снова сказал: «Мне будет очень тебя недоставать, Герцог».
Мы шли по луговой тропинке, и я слушала рассказ Мариу Титу.
– Помещик послал за Герцогом, и его привели. Я сразу полюбил этого малыша. Уж очень мне приглянулись его ровный шаг, ласковые глаза и бархатная шерстка. Помещик заставил его пройтись туда-сюда, чтобы я увидал его во всей красе. Потом дал осмотреть его зубы: на, мол, гляди, какой это молодой пони. Возраст у лошадей можно определить по резцам. У них есть одна особенность: эмаль на кончиках зубов стирается и образуется ямка, ну совсем как на кончиках пальцев у перчаток, когда их стянешь. Зуб изнашивается, и ямка меняется. Не осталось эмали – значит, лошадь совсем старая. Когда мне пришлось продать Герцога, у него уже не было эмали в ямке. Но лучше я начну с самого начала.
Цирковая труппа, которая кочует с места на место, выступая на ярмарках и праздниках, зарабатывает мало. Жизнь у нас тяжелая. Какие в ней радости? Публика наш труд не ценит. Она глядит представление, а раскошелиться или хотя бы похлопать не торопится. Иной раз хоть в лепешку расшибись – а ничем ее не проймешь. Знаете, как это обидно! Вот почему я не мог заплатить ту сумму, которую помещик назначил за Герцога. Ох, и рассердился он: ногами топал, кричал, что нечего мне было приходить и попусту отнимать у него время. Все знают, что настоящий пони из Шетландии стоит недешево. Или я вообразил, что он держит лошадей для разных зевак?
До чего же я расстроился, что не смогу увести с собой такую замечательную лошадку. Вернувшись, я обо всем рассказал своим домашним. Моя жена, женщина суровая, но мудрая, сказала, что я всегда был с приветом и что пони не про нас. Но она ошиблась. Жизнь полна неожиданностей, и ты не будь олухом – считай ее задачкой из учебника.
Мы задержались на несколько дней. Была большая ярмарка, на нее съехался народ со всей округи. В последний вечер, когда мы уже укладывали пожитки к отъезду, является слуга помещика и спрашивает, нужен ли мне еще пони. Я отвечаю: «Конечно нужен, только заплатить названную сумму я по-прежнему не могу». – «Мой хозяин умер, – отвечает слуга. – Хозяйка хочет продать усадьбу и все, что в ней есть. Вы можете забрать пони за сколько хотите». Вот так: для одних беда, а для других – удача. В тот же вечер Герцог вошел в нашу труппу и в нашу семью.
Но сначала я расскажу, какой была наша труппа в те времена. Мы с женой показывали китайские игры. Был у нас испанец Пепе, который играл на аккордеоне, и его невеста Марина. Она танцевала на пуантах. Мои дети Антониу и Антония, тогда еще маленькие, работали со мной в акробатическом номере. Была у нас собака Кармен, чистокровный терьер; мы наряжали ее испанкой, и она играла на гитаре. Дела наши пошли хуже с отъездом Пепе и Марины в Испанию: я не смог их никем заменить. Кармен умерла от простуды, вместо нее мы взяли белую болонку: она садилась на стул и с ученым видом листала старинную книгу. Антониу и Антония стали со временем отличными акробатами. Честное слово, мой сын чудо какой гибкий.
А теперь я снова вернусь к тому вечеру, когда мы с Герцогом заявились домой. Ну и обрадовались же мои домашние! Даже жена нашла пони симпатичным и добавила: «Ну и везет же тебе, Мариу Титу». Дети ласкали пони и совали ему кусочки сахара. Они натаскали соломы и устроили ему подстилку в углу нашего вагончика на колесах. Томаш, старая кляча, которая возила в то время наш фургон, била хвостом и ржала: она завидовала маленькому пони, которого так балуют.
Но я купил пони не для забавы. Мне хотелось сделать из него артиста, и я стал его дрессировать. Ну и намучились мы с ним поначалу! Многие считают лошадей самыми умными среди животных. Может, потому, что у них красивая, благородная осанка и хорошая память. Ведь у лошадей такое тонкое чутье, что стоит им однажды где-нибудь пройти, и они этого места вовек не забудут. Но сколько же нужно терпения, чтобы научить чему-то лошадь! А сколько сахару! Терпения у меня тогда хватало, но годы берут свое, а если у тебя к тому же и денег нет, то что это за жизнь!
Пока я учил Герцога, у меня в руках всегда был кнут, но пользовался я им редко. Битьем от животных мало чего добьешься. Они делаются пугливые и упрямые. Тут они, как дети. Честно говоря, иной раз у меня руки так и чесались отлупить Герцога. Бьешься, бьешься с ним часами, а толку никакого. Я тогда придумывал для него разные трюки: учил решать примеры на сложение, вычитание и умножение, подниматься на задние ноги по команде: «Герцог, поприветствуй уважаемую публику», танцевать под аккордеон. Был у него и «коронный номер» – он подымал с земли зубами кружку с пивом и залпом ее выпивал.
Быстрее всего Герцог научился по моему сигналу поднимать передние ноги: я щелкал кнутом о землю и подносил его горизонтально к груди пони. Потом он освоил решение примеров. Я задавал вопрос, а Герцог отбивал ответ копытом. Ясное дело, лошади не умеют считать, это только особый трюк, но публика верит.
Я купил книжку про животных и прочел там, что зрение у лошади намного острее, чем у человека. И вот что пришло мне в голову: как только Герцог отобьет нужное число раз, я чуть-чуть наклоняю голову. Совсем чуть-чуть, чтобы публика не заметила. Но раз у лошадей хорошее зрение – все будет, как надо.
И я не ошибся. Герцог заметил мое движение, и постепенно до него дошло, что это сигнал «больше не стучать». Я дал ему кусочек сахара и сказал: «Молодец, Герцог!» Он понял, что все сделал правильно, заржал от радости и потерся головой о мою голову. Потом я долго и упорно учил его танцевать под аккордеон и трюку с кружкой пива.
С самого первого своего выступления Герцог всех нас затмил. Публика отбила себе ладоши, а такое случается не часто. И до чего же это приятно нам, артистам! Все кричали: «Браво! Бис!» – как это водится в настоящем, большом цирке.
С того дня зрители с нетерпением ждали выхода Герцога. Им не было дела до Марины, танцевавшей на кончиках пальцев, а ведь она была хорошенькая. Даже собачка Кармен, такая забавная в своем испанском наряде, совсем их не интересовала. Публика требовала Герцога: «Пони! Пони! Пони!» А когда он появлялся, маленький, слабый, на прямых тонких ножках, такой весь складненький, его встречали криком: «Привет, Герцог!» Они готовы были без конца смотреть номер с задачками, а когда доходило до пива, то публика просто ревела от восторга. Зрители отбивали себе ладони и кивали друг другу: «Вот это да!»
Успех был огромный! Теперь, когда Герцога с нами нет, мы часто вспоминаем времена: «Ах, Герцог! И всего-то от горшка два вершка, а какой артист!» Нам уже не видать такого успеха. Нынче публике скучно на наших представлениях. Мы это видим, а все равно должны быть веселыми и бодрыми. Если моя жена выходит к зрителям с кислой миной, я толкаю ее локтем: улыбнись! Ах, бродячим артистам вовсе не так легко живется, как это кажется!
Пока Герцог был с нами, у нас всегда был кусок хлеба. Люди охотно бросали деньги в тарелку, с которой их обходили мои дети. Мы даже прославились. Нас прозвали «циркачи с волшебной лошадкой». В один прекрасный день явились два хорошо одетых господина и попросили продать нашего пони за большие деньги. У них был эстрадный театр в Лиссабоне, и они хотели включить в свою программу номер Герцога. Я их убедил, что Герцог не может выступать без меня, и предложил взять всю нашу труппу. Мы были неплохие артисты. Антониу мог сделать без передышки двадцать прыжков сальто. Пепе и Марина хорошо работали в паре, а собачка плясала, как настоящая испанка. Но тем людям все это было ни к чему. Они соглашались взять только меня, поскольку я дрессировщик Герцога и он ко мне привык. Сулили мне кругленькую сумму, да я не мог бросить товарищей. И отдать одного Герцога тоже не мог: он был не только нашей «звездой» и гордостью, он стал нам настоящим другом.
Мои дети очень любили Герцога. Часто меняли ему соломенную подстилку, мыли его и чистили, водили к кузнецу подковать. Они никогда не забывали дать ему после выступления добрую меру овса или сена и подлить свежей воды. А как же иначе, ведь он был, можно сказать, нашим главным кормильцем.
Но время шло, и Герцог стал слабеть. Он начал быстро уставать, ноги у него искривились и на них наросли шишки. Мы отвели его к ветеринару, тот прописал лекарства, а на прощание сказал: «При вашей беспокойной жизни пони долго не протянет. Ему нужно больше отдыхать, и тогда он проживет еще несколько годков. Не заставляйте его выступать: он может умереть в любой момент». Мы не придали значения этим словам, решив, что врач преувеличивает. «Надо ведь и докторам зарабатывать себе на хлеб, вот и пугают людей понапрасну», – сказал Пепе, и все с ним согласились.
Вскоре мы убедились, как мало мы в этом понимали: однажды, танцуя под аккомпанемент Пепе, Герцог рухнул на землю. Зрители поглазели-поглазели на упавшего пони и разошлись, не подав нам ни гроша. Им не было жалко ни Герцога, ни нас. Какое им дело до нашей беды, они пришли развлечься!
Нам повезло: Герцог не умер, а только упал от слабости. В тот вечер мы собрались на совет. Пепе считал, что пони лучше всего прирезать, а мясо продать бедноте, у которой нет денег на говядину. Дети подняли крик, и, не вмешайся я вовремя, Пепе плохо бы пришлось. А он-то предложил такое не со зла. Просто есть люди, которые стараются казаться грубыми, чтобы спрятать добрые чувства. Вернее всего сказала моя жена: «Раз ветеринар считает, что Герцогу надо отдыхать, мы должны продать его тому, кто будет с ним хорошо обращаться и не заставит работать». Все с нею согласились. Так было решено продать нашего Герцога.
Несколько дней мы, как могли, его выхаживали, чтобы он немного оправился. Дети не отходили от него ни на шаг, словно родители от ребенка, с которым вот-вот расстанутся. Они то и дело гладили своего пони, приговаривая: «Не забывай нас, Герцог, ладно?»
Потом я отвел беднягу на базар. Много часов простояли мы с ним на солнцепеке. Никто не хотел его покупать. Иной раз подходил какой-нибудь крестьянин, смотрел, качал головой и нес всякую чепуху, вроде: «А на что нужен такой карлик?» или: «Гляди-ка, да ему в самый раз собачья будка! Ну-ка, полай!» Тогда я похлопывал Герцога по загривку и говорил: «Не обращай внимания, дружок. Откуда им знать, на что ты годен».
К вечеру, когда я потерял всякую надежду, к нам подошел мужчина с мальчиком и девочкой. Дети с восторгом глядели на Герцога. Они спросили, можно ли его погладить. Я ответил: «Гладьте на здоровье». Отец тянул детей прочь, но куда там! Я спросил: «Хотите взять пони?» – «Еще бы!» – воскликнули они разом. «Так за чем дело стало? – отвечал я. – Покупайте!» Они так и повисли на отце: «Папа, купи пони, купи!» Мужчина спросил, сколько я хочу. Я знал, что пони уже старый, да и не хотел упустить случая: где мне было дожидаться другого покупателя. Поэтому я запросил совсем мало. Гляжу, он колеблется и говорю: «Его зовут Герцог. Он большой артист и многое умеет». Дети как закричат: «Покажите, покажите!» Я показал им трюк с задачками. Дети так и ахнули. Они были еще маленькие и не умели считать. Поэтому они не знали, угадал Герцог или нет. «Он правильно ответил, папа?» – «Правильно», – подтвердил отец. Он тоже был удивлен.
Я попросил их немного подождать и помчался в пивную за пивом. Герцог был усталый, весь день простоял на солнцепеке, а старался изо всех сил. Когда он мордой поднял кружку с земли и залпом выпил все пиво, что тут сделалось с детьми! Они в восторге прыгали вокруг пони, хлопали в ладоши и кричали: «Еще раз! Еще раз!» Я не мог показать им другие трюки, потому что с нами не было Пепе и его аккордеона. И потом, Герцог уже не мог ни танцевать, ни становиться на задние ноги. Ему это стало не по силам. Да ничего и не нужно было показывать. Отец сдался и купил пони за ту цену, которую я назначил.
Так Герцог попал к тем людям, что сегодня его похоронили. А мы, не зная отдыха, продолжали переезжать с места на место. Так прошло четыре года. Вчера мы приехали в этот городок, потому что завтра здесь начинается ярмарка. Я пошел купить что-нибудь из еды и повстречал эти вот похороны. Из любопытства я заглянул в тележку и сразу узнал нашего Герцога, хотя он был весь усыпан цветами. Я не мог не проводить его в последний путь.
Вот и все, что я знаю о Герцоге. Что было, после того как я его продал, мне не известно. Новые хозяева ни разу не прислали мне весточки. И сегодня были со мной не очень приветливы. Не разрешили мне снять моего старого друга с тележки. Для них я жалкий циркач, который продал своего замечательного пони из-за денег.
Мы дошли до города. На площади сооружали карусели и киоски для ярмарки. Прощаясь со мною, Мариу Титу виновато спросил:
– Я вам не надоел?
Я ответила, что напротив, история Герцога-артиста меня очень тронула. И мне жаль, что я не узнаю ее конца.
Он ушел. Я смотрела ему вслед, пока он не исчез в темноте.
* * *
На следующий день что-то заставило меня снова прийти в сосновую рощу, на могилу Герцога-артиста. Его история не шла у меня из головы. Крохотная лошадка была не только «звездой» цирковой труппы, она вошла в жизнь разных людей. Сначала была забавой для взбалмошного помещика, потом стала главным кормильцем бродячих циркачей. А как прошли ее последние годы?
Возле могилы я увидела вчерашнего мальчика. Он взглянул на меня с удивлением. В его глазах читался вопрос: «Зачем вы сюда пришли?» Я заговорила первой:
– Ты, наверное, удивлен? Я была вчера на похоронах.
– Я вас видел, – отвечал он. – Но простите, я вас не знаю.
– Разумеется. Я впервые провожу здесь отпуск.
– Вы знали нашего Герцога?
– К сожалению, нет.
– Тогда почему вы пришли на его похороны?
– Из любопытства. Я никогда не видела, как хоронят лошадей.
– А сегодня?
– Я столько узнала о Герцоге, что теперь мне кажется, будто он мой старый знакомый.
– От кого узнали?
– От Мариу Титу.
– А кто это?
– Прежний хозяин Герцога.
– А-а, циркач!
– Да, он, – кивнула я.
– Он хотел зарабатывать на Герцоге деньги. А когда бедняжка состарился, он его тут же продал.
– Это не совсем так. Не суди о людях сгоряча. Циркач был Герцогу хорошим другом. Все должны как-то зарабатывать на жизнь. А цирковым артистам хлеб нелегко достается.
Мальчик не ответил. Похоже, он не очень-то мне поверил.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Камилу.
– Ты очень любил Герцога, Камилу?
– Он был мой лучший друг.
– Он сразу тебе понравился, как только ты увидал его с Мариу Титу на базаре?
– Да, с первого взгляда. Я никогда не видел такой маленькой и такой красивой лошади. А когда циркач заставил Герцога показать, на что он способен, мы с сестрой уговорили папу его купить.
– Расскажи, что было потом? Как Герцог к вам привыкал?
– Когда мы с Мануэлой увидали Герцога на базаре, – начал свой рассказ Камилу, – мы так и ахнули. Папа нас торопил и все повторял: «Идемте, дети, идемте!» А мы никак не могли оторваться от Герцога. Циркач это заметил и спросил: «Хотите взять пони себе?» Мы ответили, что хотим. Тогда он сказал, что нет ничего проще, нужно только его купить. Папа думал, что пони стоит очень дорого. Он удивился и даже чуточку не поверил, когда циркач назвал ему цену.
– Почему не поверил? – прервала я Камилу.
– Папа сказал, что раз мало просят, значит, товар не стоящий. И правда, циркач запросил так мало, потому что Герцог был очень старый. Он прожил у нас всего четыре года.
– Но будь Герцог моложе, он стоил бы в несколько раз дороже, ведь так?
– Конечно, – согласился Камилу. – Тут не было обмана.
– Я тоже так думаю, – сказала я. – А что было дальше?
– Когда циркач заметил, что папа сомневается, он заставил Герцога показать все свои трюки, чтобы мы знали, какой он замечательный артист и на что способен. Он дал Герцогу задачку по арифметике, и тот с ходу ее решил. И знаете как? Процокал ответ копытом. Еще циркач сбегал за кружкой пива и поставил ее на землю. Герцог наклонился и взял кружку зубами. Потом запрокинул голову и залпом выпил все пиво. Нам с сестрой так понравилось, что мы даже захлопали в ладоши. Папе тоже понравилось, и он сказал: «Убедили, покупаю». А как обрадовался циркач. Он был счастлив отделаться от Герцога.
