Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Илзе Лоза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Илзе Лоза
Рассказы
Приключения коротконожки
В квартале появляется собака
Ранним утром в одном из бедных кварталов Порту появилась собачонка, которую раньше тут никто не видел. Туловище – как цилиндр, шерстка – черный бархат, уши, коричневые и гладкие, – как два больших осенних листа. А лапы такие короткие, что казалось, она не бежит, а катится по земле.
– Ну до чего забавная! – воскликнул кто-то.
Швея по имени Эрмелинда знала толк в породистых собаках. Она в них разбиралась, потому что шила в зажиточных домах, где, как известно, любят держать породистых собак. Поэтому она тут же заявила с видом знатока:
– Это немецкая такса. Наверное, удрала из богатого дома. Надо думать, за нее выложили кругленькую сумму.
Несмотря на благородное происхождение, песику, похоже, хотелось есть, как простой дворняжке, и он отчаянно обнюхивал землю.
В кварталах, где живут бедняки, одни упорно трудятся, чтобы хоть немного заработать на жизнь, а другие просят милостыню, потому что не могут найти работу или потому что в свое время ничему не выучились и теперь ни на что не годны.
А есть и такие, кто считает, что, попрошайничая жить гораздо легче. Всякие люди живут в таком квартале.
Есть тут и коты. Теперь они искоса поглядывали на чужака со своих крыш и подоконников. Что тут делает эта гладкая бархатная колбаска на коротких ножках, с ушами, как у слона, и с дурацкой красной лентой на шее? Здесь их место, котов! Вот они никому не в тягость, им не нужны мягкие подушки и поводок для прогулок. Если понадобится, они могут ночевать под открытым небом и добывать себе еду где придется. И всегда найдут дорогу домой. К тому же от них есть польза: они ловят мышей, этих жуликоватых нахалов, которые смеют жить в домах, да еще грызть стены и мебель.
А этот пижон на кривых ножках! Он-то наверняка привык к хлебу с маслом и куриным косточкам! Что он тут забыл? Вот о чем переговаривались коты.
Песик с унылым видом бегал туда-сюда, точно изо всех сил старался что-то припомнить. Швея Эрмелинда тут же смекнула, в чем дело.
– Бедняжка, – сказала она, – у него пока нет настоящего нюха, и ему не найти дорогу домой. А ведь он из приличного дома, клянусь моим котом! Гляньте, какой на нем ошейник!
Хотя песик приглянулся всем обитателям квартала, никто и не думал взять его себе. Тут привыкли жить впроголодь, куда еще лишний рот. Между тем песик, похоже, решил остаться. Раз для него не нашлось крова, он будет спать под открытым небом, как бродячие собаки, хотя, как правильно рассудила Эрмелинда, он был породистый пес и к тому же иностранец… в общем, аристократ.
Обращались с песиком хорошо: то и дело ему бросали из окон хлеб, головы от сардин, а бывало, и рыбьи косточки. Только как при таком питании не исхудать и не потерять блеска? Стоит ли удивляться, что ошейник у него замызгался, и теперь никому бы и в голову не пришло, что раньше он был ярко-красного цвета.
«Настоящий бродяга», – говорили люди. Но коты думали иначе. Кто это бродяга? Эта колбасятина, которая дни напролет ошивается возле дома? Вот они – бродяги, потому что шныряют по улицам и переулкам, лазают по деревьям и заборам. А этот? Наверняка вздыхает по своей подушке и камину. Лежебока несчастный, куда ему до настоящих бродяг!
Звездочка дает коротконожке имя
В этом квартале жил мальчуган, которого звали Фернанду, но для всех он был просто Звездочка. И вот почему. Когда он был маленький, то больше всего любил сидеть на пороге и глядеть на небо. Его спрашивали:
– Фернанду, что ты там нашел?
– Звездочку, – отвечал он.
Так его и прозвали Звездочкой.
Звездочке нравилась собачка, которая так нежданно-негаданно объявилась у них в квартале. Мальчика восхищали ее большие и грустные глаза.
– У этой собачки глаза, как у философа, – сказал он однажды матери.
Та рассмеялась:
– А ты знаешь, кто такой философ?
– Конечно, знаю. Это кто все время думает о жизни.
– Значит, по-твоему, эта псина думает о жизни? Вот это да! Кто бы мог подумать? Да ты у меня поэт, Звездочка!
Мать Звездочки считала, что у всех поэтов с головой не в порядке и поэтому они несут разную чушь. Откуда ей было знать, что такое поэзия, ведь она не могла прочесть ни одного слова, будь оно хоть с дом величиною.
Несмотря на все насмешки, Звездочка никак не мог отделаться от мысли, что песик думает о жизни. Когда мальчик видел его грустные глаза, то опускался перед ним на колени, гладил по голове и разговаривал с ним, как с человеком:
– Дружочек, о чем ты думаешь?
Пес тянулся к нему, и в его прекрасных карих с голубоватыми зрачками глазах стояла такая тоска, что мальчик говорил:
– Не грусти, мой хороший! Не стоит! Жить на свете не так уж плохо!
Обитатели квартала звали пса «песик», или «псина», или «такса», или просто «собака», но ведь это не имя.
– Мы должны его назвать, – сказала Эрмелинда.
– Цыган, – предложил кто-то.
Кличка не понравилась. Ведь так называют дворняжек, а наш песик был из благородных.
Все долго спорили, но так ничего и не решили.
– Мне хотелось бы назвать его именем какого-нибудь философа, – сказал Звездочка.
– А ты знаешь хоть одного?
Звездочка прикусил большой палец: нет, он не знал. Упавшим голосом он спросил:
– Может, кто другой знает?
Все только покачали головой. Нет, никто не знал.
Вдруг Звездочку осенило:
– Давайте назовем его Грустиком, ведь у него такие грустные глаза.
Все согласились, и не потому, что имя пришлось по душе: просто все любили Звездочку, слабенького, с черными блестящими, словно звездочки, глазами.
Так герой нашей истории стал зваться Грустиком. Он полюбил свое новое имя. Во всяком случае, оно нравилось ему гораздо больше, чем прежнее – Энтони. Но об этом речь впереди.
Некоторые сведения о предках Грустика.
Когда нам кто-то интересен, мы хотим узнать о нем побольше, в том числе и о его предках. Вот что можно рассказать о предках Грустика.
В давние времена таксы обитали в северных странах, где густые леса и ярко-зеленые травы. Это были живые, проказливые создания. Они не годились для охоты, потому что играли с добычей, как озорные дети, а потом поедали ее, как будто охотники трудились исключительно ради их удовольствия. Но, несмотря на свой малый рост и короткие ноги, они были решительны и бесстрашны, и охотники с их помощью выгоняли из нор лисиц. Таксы легко проникали в нору, отчаянно лаяли, смело и без устали наскакивали на лисицу, пока она в ярости и отчаянии не вылетала из своего убежища, где ее уже ждали охотники с ружьями.
Но дело в том, что некоторым людям очень полюбились эти забавные гладкие собачки. Люди нянчились с ними, как с грудными младенцами. От этого собаки становились ленивыми, вялыми и утратили вкус к волнующим приключениям. Им бы только лежать на диванных подушках, а не охотиться на лис.
Родители Грустика тоже были таксы. Красивые, с узкой мордой, мягкими ушами и выразительными глазами, они были очень ленивые и самовлюбленные. Их хозяин, высокий и богатый немец, по имени фон Юнк, ничего от них не требовал.
Эти важные персоны редко ходили пешком. С большим удовольствием восседали они с хозяином в автомобиле «мерседес-бенц» и знать не знали, какая это радость бегать по полям и лесам. Ели они только самые изысканные и вкусные блюда, и можно легко себе представить, что вскоре и хозяин, и таксы отрастили себе по внушительному брюшку.
Однажды господин фон Юнк, который уже посетил разные страны, надумал совершить поездку в Португалию. Вместе с таксами он пересек Голландию, Бельгию, Францию и Испанию. Добравшись до португальской границы, он спросил, где здесь самый модный курорт. Ему назвали Эшторил. Так они оказались в Эшториле, в отеле «Палас», где расположились в номере с ванной комнатой. Днем все трое загорали на пляже, а вечером господин фон Юнк надевал фрак, белый шелковый галстук и шел играть в карты. Ему почти всегда везло. Но однажды вечером счастье ему изменило. Перед уходом он особенно красиво завязал галстук и нежно простился со своими таксами, заботливо укрыв их одеялом. В зале для игры в карты он разом все проиграл и вышел оттуда с трясущимися руками.
Он не смог заплатить по счету в гостинице и даже залить бак бензином на обратную дорогу. Ему ничего не оставалось, как продать что-нибудь из вещей. Золотые часы? Нельзя! Он получил их в наследство от отца, который унаследовал их от деда, а тот – от прадеда. И потом, не мог же он путешествовать без часов? Автомобиль? Ни в коем случае! Как тогда он доберется до Германии? Он решил продать бриллиант, которым закалывал галстук, затем фотоаппарат, серебряный портсигар с гравировкой на крышке и, наконец, халат в красно-синюю полоску. Но вырученных денег все же не хватало, чтобы уплатить все долги и вернуться на родину.
Тогда он дал объявление в газете: «Продается пара настоящих немецких такс». По объявлению пришел какой-то господин из Порту. Он осмотрел собак – уши, морду, лапы, когти… Потом сговорились о цене.
Прощаясь с друзьями, господин фон Юнк смахнул слезу и сказал: «Ах, мои дорогие детки, как я вас люблю». Но «дорогие детки» не поверили другу, который предпочел им золотые часы. Господина фон Юнка они больше никогда не видели.
Покупатель поместил собак в ящик с решетками. Потом их, привыкших путешествовать в «мерседес-бенце», грузчик запихнул в багажный вагон поезда-экспресса Лиссабон-Порту. Всю дорогу они выли, но пассажиры не слыхали их воя.
Дама в фиолетовом
У купившего такс господина был в Порту магазин по продаже породистых собак. Когда в один прекрасный день такса родила четырех щенят, он выставил их в витрине магазина вместе с эльзасской овчаркой, маленьким бульдогом и пекинесом. Прохожие останавливались у витрины и с удовольствием глядели на игравших щенков.
Однажды в магазин вошла худая дама средних лет в фиолетовом платье. Говорила она так, будто держала во рту горячий каштан, и несла немыслимые глупости, без конца вставляя в свои замысловатые фразы английские слова вроде «уэлл», «йес», «плиз», «ол райт». В собаках она разбиралась, потому что осматривала щенков с таким видом, какой бывает только у знатоков.
Нет, она не хочет эльзасскую овчарку: она слишком большая. Ей не нравятся большие собаки. Бульдог? Тоже нет. Он чересчур похож на одного министра, которого она не выносит. Пекинес? Он такой некрасивый, с приплюснутой мордой. Она остановила свой выбор на таксах. Осмотрела по очереди всех щенков и выбрала черного с коричневыми ушами.
– Этот собака, – сказала она, – есть хороший порода.
– В таком случае, мадам, вы берете этого, не так ли? – спросил, сама любезность, приказчик, которому, как всем приказчикам, нравилось французское слово «мадам».
– Йес, этот, – ответила мадам. – Плиз, прислать этот собака в моя дом.
Еще она купила красный ошейник с красным поводком. Заплатила по счету, оставила адрес и прочирикала: «Гуд бай».
По-прежнему сама любезность, приказчик проводил ее до дверей и дважды поблагодарил: «Спасибо, мадам! Большое спасибо, мадам!» Закрыв за нею дверь, он зашелся от хохота.
Даму в фиолетовом звали мисс Баттеркап. Она жила в прекрасном доме, который находился в прекрасном квартале.
Щенку она дала имя Энтони. Так звали ее жениха, за которого ей не довелось выйти замуж.
Мисс Баттеркап уложила своего Энтони на коврик в красно-белую полоску и укрыла клетчатым шотландским пледом. Вечером она всегда стелила коврик возле своей кровати и, ложась, желала Энтони спокойной ночи: «Гуд найт, дарлинг». Говорила она с ним только по-английски. Ей хотелось с самого начала приучить его к языку, который считала «настоящим», с которым не мог сравниться ни один другой язык на свете. К тому же ей стоило неимоверного труда говорить по-португальски.
Энтони рвется на свободу
Мисс Баттеркап любила не только фиолетовый цвет, ей нравился также и красный. Шторы в ее комнате были в красную и розовую клетку, покрывало на кровати – алое; в столовой лежал ковер вишневого цвета; мебель на кухне была покрашена в красно-кирпичный цвет. И как уже говорилось, ошейник и поводок для Энтони тоже были красные. Но особую слабость она питала к красивому мальчику с черными локонами, в костюмчике из красного бархата. Его изображение было на самых разных предметах в доме: на щетке для волос, на одежной щетке, на ручном зеркальце, на подносе для завтрака, на шкатулках и на коробках из-под конфет, которые ей присылали из Англии, а также на большой картине в позолоченной раме, висевшей над камином.
Однажды вечером, когда подросший и похорошевший Энтони лежал на коленях у мисс Баттеркап, сидевшей перед камином, она показала на картину и произнесла по-английски: «Энтони, дорогой, тебе нравится этот мальчик?» На Энтони ее слова не произвели ни малейшего впечатления. Какое ему дело до этого мальчишки? И потом он не разбирался в живописи.
Каждый день мисс Баттеркап во всем фиолетовом вела Энтони на прогулку. Держа его на поводке, она трижды проходила из конца в конец одну из центральных улиц города. Расписание менялось только раз в месяц, когда в установленный день мисс Баттеркап пила чай с миссис Райт, супругой консула.
Она разрешала Энтони обнюхивать стволы деревьев и поднимать возле них заднюю лапу, однако ему категорически запрещалось приближаться к оградам, воротам и особенно к другим собакам.
– Фу, Энтони, какой кошмар! – в ужасе восклицала по-английски мисс Баттеркап и изо всех сил тянула за поводок, когда Энтони принимался обнюхивать собачьи следы.
Энтони не слишком нравились эти «гигиенические» прогулки. Вот почему как-то утром, когда мисс Баттеркап срезала розы в саду перед домом, он решил улизнуть через деревянную решетку. Ему хотелось хотя бы однажды окунуться в мир, не чувствуя поводка и не слыша размеренных шагов рядом. И особенно этого ненавистного: «Энтони, какой кошмар!»
Довольный, бежал он по улицам, бесцеремонно обнюхивая заборы и ворота. Он легкомысленно заигрывал со всеми собаками, которые попадались ему на пути. Он был счастлив и жаждал приключений. Возможно, он решил, что ему не пристала роль комнатной собачки мисс Баттеркап.
Решающий момент
Около пяти часов вечера, когда наш Энтони уже устал бегать и резвиться, он очутился перед большим памятником, который стоял посреди сквера.
Энтони хотелось есть, и он обнюхивал цветы на клумбах. Пока еще он не заметил памятника. Вообще он подбегал только к небольшим предметам, которые не заслоняли остальных: так было удобнее.
Стараясь уловить запах съестного, он поднял мордочку, и душа у него ушла в пятки: он увидал гигантскую женщину. Куда это она несется, взметнув вверх меч и знамя? С быстротой молнии Энтони рванул от нее в сторону. Не тут-то было: там стоял толстяк-солдат с ружьем за спиною и, хотя он судорожно вцепился в ствол пушки, казалось, вот-вот свалится на клумбу с цветами. Энтони еще выше задрал морду, словно хотел позвать оттуда, с небес, кого-нибудь на помощь. К своему ужасу, на верху колонны он увидал льва, терзавшего огромную птицу.
«Ну и ну! Как же он туда забрался?» – вот что пришло в голову нашему щенку. Он был очень предусмотрительный и поэтому подумал: «А вдруг льву захочется спрыгнуть оттуда, и он меня раздавит…»
Разумеется, Энтони не разбирался в истории и в исторических памятниках. Иначе он бы понял, что лев с колонны спрыгнуть не может: он из бронзы и символизирует Англию, страну, откуда была родом мисс Баттеркап, а орел – разгромленную наполеоновскую Францию.
Но такие мысли не приходят в голову таксе, какой бы ученой она ни была. Поэтому бедняга Энтони похолодел от страха. И задрожал как осиновый листок. А потом бросился бежать.
Заблудился
Он бежал все вперед и вперед. Зашло солнце и посвежело. Тут Энтони вспомнил об уютном доме мисс Баттеркап, где так хорошо вечерком посидеть у камина. В этот час каша с кусочками мяса уже ждала его в углу на кухне. Ах, чудесная каша с кусочками мяса, которую добрая мисс Баттеркап заботливо готовила ему на электрической плите и сразу перекладывала в миску с зелеными крапинками! Ах, восхитительная кухня, выкрашенная в кирпичный цвет, где на полке стоят шесть высоких жестяных банок с нарисованным Красным мальчиком, и одна из них доверху полна собачьих галет!
Ему казалось, что проспекту не будет конца. Он свернул на одну улицу, потом на другую и оказался в лабиринте из переулков и тупиков. Господи, до чего же ему хотелось вернуться домой! Он любил мисс Баттеркап, камин, чудного красного мальчика и кашу с кусочками мяса. Он бежал сломя голову и совсем измучился. Тогда ему припомнился коврик в красную полоску и плед из шотландской шерсти… Как он мог так неосмотрительно покинуть свой рай?
Ночь была беззвездной. Время от времени в разрыве туч показывался одинокий месяц. Редкие фонари отбрасывали такой жалкий свет на мостовую, что Энтони не мог отличить одного переулка от другого. Он догадывался, что кружит на одном месте, но никак не мог из него выбраться. Ему было грустно, и он совсем выбился из сил. Ему казалось, что все на свете о нем забыли, и собачьи боги тоже. Куда подевалась та знаменитая храбрость, с какой его предки выгоняли из нор лисиц? От нее не осталось и следа.
Вдруг он услыхал громкий, мощный рев. Шерсть встала у него на спине дыбом. Что это? Может, жаждущий крови лев сожрал птицу и теперь решил приняться за него? Ах, если бы он остался у мисс Баттеркап! Пусть она превратит его в тряпку, в нелепую комнатную собачонку! В конце концов, какое это имеет значение?
Чем дальше он бежал, тем сильнее становился рев. Сердце уже готово было разорваться на части… Тогда… Вот так дела! Умей собаки смеяться, он бы расхохотался. Это было море!
Энтони хорошо знал, что такое море. Он видел его раз в месяц, когда они вместе с мисс Баттеркап шли на чай к консульше. Как-то они даже спустились вниз на песок, и он проворно поднял заднюю лапу у тента. Из-за полосатой парусины показался раздетый человек. «Какой кошмар! Какой кошмар!» – завизжала мисс Баттеркап. И с той поры они больше никогда не спускались к морю.
Теперь у него появилась надежда. Он сможет найти дорогу домой, потому что море ему знакомо. Но Энтони не знал, как бесконечно и обманчиво море. Он с большим удовольствием вслушивался в шум прибоя. Он надеялся, что вот-вот появится мисс Баттеркап и воскликнет от радости: «Энтони, дарлинг, это ты, наконец-то я тебя нашла!»
Но она не появилась. Зато рев стих. Вода бежала теперь спокойно и мирно. Энтони в замешательстве остановился. Он не знал, что миновал устье реки и шел теперь вдоль ее русла. Огни фонарей блестящей цепочкой ложились на воду. У пристани стояли на якоре лодки и баркасы. Энтони снова пал духом. Где он? Почему вода такая тихая? Что сталось с шумливыми волнами? Отыщется ли когда-нибудь мисс Баттеркап?
В душу к нему закралось мучительное сомнение, и он завыл. Но в ночи ни одна живая душа, будь то человечья или собачья, его не услыхала.
Настает новый день
Когда занялся рассвет, наш Энтони добрался до той части города, которая не имела ничего общего с великолепной улицей, на которой стоял дом мисс Баттеркап. Здесь не было домов с садами и воротами, здесь и улицы не были похожи на улицы, хотя таблички на углах и пытались нас в этом убедить. Скорее это были проулки, такие узкие, что сюда не проникали даже солнечные лучи. А дома! Куда им до сарая под крышей огненного цвета во дворе у мисс Баттеркап! Почему все тут такое неухоженное, в то время как у мисс Баттеркап все сияет чистотой и изяществом?
Энтони был усталый и голодный. Прибрано тут или нет, ему бы чего-нибудь поесть. Он понюхал, понюхал… мусора полно, а съестного не видно.
Ну, вот мы и вернулись к тому месту, с которого началась наша история. Энтони появляется в бедном квартале и получает красивое имя – Грустик. Теперь нам известно, почему у него такой печальный, задумчивый вид и почему он размышляет, как правильно подметил Звездочка, над тайнами жизни. Кто знает, может, он считает себя неудачником или стыдится, что позволял себя баловать и вел беззаботную, недостойную собаки жизнь, от которой хотел убежать. А может, он думает об одном глупом псе, который не сумел отыскать дорогу домой.
Два больших друга и женщина, которая не верит в дружбу
За столом, потихоньку от родителей, Звездочка прятал куски в платок. Заметь они это, ему бы не поздоровилось. Ведь жилось им нелегко. Отец Звездочки был чистильщиком обуви. Мать продавала лотерейные билеты. Скрепив билеты бельевой прищепкой, она вставала на углу одной из улиц и без передышки кричала: «Кому лотерейные билеты? Кому лотерейные билеты?»
Что и говорить, лотерейный билет может принести его обладателю немного денег, если, конечно, повезет. Но никто пока не разбогател, продавая на углу лотерейные билеты. Сапоги, начищенные до зеркального блеска, придают их владельцу элегантность и вызывают уважение окружающих. Но это не мешает чистильщику едва сводить концы с концами, как это случается со всеми художниками, которые трудятся из любви к искусству и получают гроши. Звездочка должен был помогать семье зарабатывать на жизнь. С четырех лет, с подносом на шее, он ходил по улицам и продавал пластмассовые расчески, шнурки для ботинок и туалетное мыло.
Но даже втроем они не могли заработать столько, чтобы в доме был достаток. Поэтому Звездочке не поздоровилось бы, узнай его родители, что он относит часть своей скудной порции собаке. А Звездочка готов был выходить из-за стола полуголодным, лишь бы не видеть отчаянных глаз Грустика.
– Ешь, – говорил он. – Извини, больше у меня нет.
Грустик подымал на него свои карие с голубоватыми зрачками глаза и благодарно лизал ему руки.
Их дружба росла день ото дня. Звездочка обучал своего друга разным номерам. Грустик становился на задние лапы, подымал передние и махал ушами. Звездочка спрашивал его: «Как собаки разговаривают?» И Грустик лаял три раза. «Как кавалеры ухаживают за дамами?» И Грустик преданно лизал ему руки. Этот номер вызывал у обитателей квартала самые бурные аплодисменты.
Грустик приноровился спать под окном Звездочки, словно хотел этим сказать: тут мой дом. Проснувшись утром, Звездочка тотчас открывал окно и звал друга, который отвечал ему веселым лаем и махал хвостом.
Швея Эрмелинда, понимавшая в собаках (она говорила не «породистые» собаки, а «благородные»), считала никуда не годным, что такая «благородная» собака, как такса, жила в бедном квартале и, более того, спала под открытым небом. Она любила повторять, что «всему свое место», «так устроен мир» и «надо принимать его таким, каков он есть».
Почти ежедневно Эрмелинда шила в богатых домах, там ей давали хорошую еду и, случалось, дарили ношеные вещи. Поэтому ей жилось не так трудно, как остальным обитателям квартала.
– Собаке нужен дом по ее мерке, – много раз повторяла она.
Ей и в голову не приходило, что собаки способны на верную дружбу, в сравнении с которой ни знатное происхождение, ни райская жизнь, ни вкусная каша с кусочками мяса ничего не значат. Из этого не следует, что можно голодать и холодать в свое удовольствие. Что-то до сих пор не нашлось таких, кому бы это понравилось. Но черноглазый кудрявый Звездочка стал для Грустика самым любимым существом на свете. А кто же согласится расстаться с тем, кого любит? В этом собаки, как люди.
Знай Грустик, что задумала Эрмелинда, и умей он говорить по-человечьи, он бы сказал: «Умоляю, не вмешивайтесь в мою жизнь!»
План
У Эрмелинды был свой план, и она его вскоре осуществила.
Как-то она шила в доме у сеньоры Олимпии, богатой вдовы, у которой были две служанки, один слуга и два пуделя. Перед ужином сеньора Олимпия обычно приходила поболтать с Эрмелиндой и узнать от нее, что новенького в других домах, где бывала швея. Эрмелинда улучила момент и спросила: «Ах, вы не слыхали, не пропадала ли у кого немецкая такса? По всему видать, она из настоящих, из благородных, и стоит, наверное, уйму денег».
Сеньору Олимпию всегда интересовали такие новости, поэтому она в свою очередь спросила:
– А где сейчас эта такса?
– У нас в квартале. Бедный песик! Для него настала просто собачья жизнь. Ошейник у него совсем изорвался, а сам он слабеет прямо на глазах. А знаете, где он спит? На улице, точно какой-нибудь бродяга. Ну где же справедливость?
При этих словах Эрмелинда закатила глаза и перекрестилась. Она была набожна и, проходя мимо церкви, всегда заглядывала в нее хотя бы на минутку.
Сеньора Олимпия ответила, что хотела бы взглянуть на собаку. Может, она оставит таксу у себя, если та в самом деле чистокровная, потому что полукровки ее не интересуют, им не место в приличном доме.
На следующее утро Эрмелинда поднялась раньше всех в квартале. С жареной сардиной в руке она подкралась к Грустику, спавшему под окном у Звездочки. Грустик, учуяв запах рыбы, сразу проснулся. Он вскочил на задние лапы, потянулся передними и замахал ушами. Эрмелинда заставила его подпрыгнуть: «Ну-ка, лови!» И как только песик коснулся сардины, схватила его и побежала.
Грустик уплетал вкусную сардину. Его совсем не насторожило странное поведение швеи. Лишь доев неожиданно свалившееся на него угощение и с сожалением облизнувшись, Грустик немного растерялся. Не слишком ли ранняя прогулка? И какие огромные шаги у Эрмелинды! Почему она держит его на груди, как ребенка? Мисс Баттеркап это и в голову не приходило. А ведь мисс Баттеркап так его баловала!
«Тут что-то не так», – подумал он, пытаясь вырваться. Но куда там! Эрмелинда крепко его держала.
– Потерпи немного, Грустик. Ты не пожалеешь. Я делаю доброе дело, и бог меня за это вознаградит.
Грустик входит в дом сеньоры Олимпии
Эрмелинда остановилась перед большой железной дверью. Позвонила. К двери неторопливо подошел слуга в серой ливрее с позолоченными пуговицами. Он был в скверном настроении.
– Что вам угодно? Ваш день был вчера.
Тут следует сказать несколько слов о слуге. Звали его Шавьер. Он считал себя важной персоной, важней самой хозяйки, потому что носил ливрею, имел прекрасную осанку и впускал-выпускал посетителей. У него была привычка воротить нос от всего, что, по его мнению, не было изысканным. Дело в том, что он изо всех сил старался забыть, как когда-то приехал из бедной деревушки, где жил в нищете, и что звали его деревенским именем Зе. Теперь он звался Шавьером, потому что сеньоре Олимпии не нравились простонародные имена.
– От него дурно пахнет, – сказал Шавьер, показывая на Грустика и одновременно затыкая нос большим и указательным пальцами.
– Не говорите глупостей, – ответила швея. – Позовите лучше свою хозяйку, она меня ждет.
– Моя хозяйка никого не ждет. Она спит. Стану я ее беспокоить в такую рань из-за этого замарашки.
– Не ваше дело. Она приказала мне прийти, и точка.
Шавьер пожал плечами:
– Мне-то что, пожалуйста… Но если хозяйка будет недовольна…
«Зачем я тут? – подумал Грустик. – Что со мною будет? Пропади пропадом мое обжорство! Из-за какой-то паршивой сардины я угодил в ловушку, как последний олух!»
Шавьер вернулся с серьезной миной на лице:
– Сеньора приказала вам подождать у черного хода.
Вскоре по лестнице величественно спустилась сеньора Олимпия в атласном халате и с бигуди на голове. Она вышла в сопровождении двух пуделей, белого и черного, которые, завидев Грустика, хотели на него броситься.
– Сидеть! – приказала им хозяйка.
Повизгивая, собаки уселись возле ее ног. Сеньора Олимпия оглядела таксу.
– Отлично, – сказала она наконец. – Он славный. И чистокровный. Я его беру.
Теперь Грустик не сомневался: Эрмелинда хочет отдать его этой сеньоре с трубочками на голове и тому человеку, который зажимает нос. Но он не хотел тут оставаться, он хотел к Звездочке. Грустик рванулся из рук швеи.
– Сиди спокойно, – попыталась успокоить его Эрмелинда. Ей очень хотелось казаться заботливой. Обращаясь к сеньоре Олимпии, она добавила: – Ему ужас как хочется пожить в приличном доме.
На это Грустик ответил лаем: «Эрмелинда ошибается! Отпустите меня отсюда! У меня есть друг. Вы поняли? Друг!»
Люди не понимают собачьего языка. Зато собаки прекрасно понимают друг друга. Поэтому оба пуделя, раздосадованные тем, что у них появился соперник, тоже стали умолять хозяйку. Они хватали ее за рукава, прыгали ей на грудь и лаяли: «Он хочет уйти! У него уже есть друг, у него уже…»
Ну и гвалт тут поднялся.
– Бог ты мой! Чего они хотят? – нетерпеливо спрашивала сеньора Олимпия. Она погладила пуделей по голове: – Не волнуйтесь, сейчас вам дадут молочка.
Стриженные в парикмахерской, пудели были похожи на клоунов. На затылке и на ушах у них были кудри. Передняя часть туловища покрыта завитками, а задняя казалась обритой наголо. Только на лапах им оставили браслеты, а на кончиках хвостов – пышные шарики. На шеях красовались шелковые ленты с большими помпонами на концах. Черного пуделя звали Король, а белого – Принц.
Сеньора Олимпия спросила, как зовут таксу.
– Грустик, – отметила Эрмелинда.
– Мне это кличка не нравится. В моем доме никто не должен грустить. Я буду звать его Бароном, раз у меня уже есть Король и Принц.
Эрмелинда пришла в восторг:
– Ну и везет же некоторым! Только что был голь перекатная, а теперь, поди ж ты, Барон! Вот бы и людям так!
При этих словах Шавьер бросил на Эрмелинду презрительный взгляд. Он все еще зажимал нос.
Вот как случилось, что против своей воли Грустик оказался в доме у сеньоры Олимпии, где ему дали роскошную кличку Барон.
Звездочка узнает об исчезновении друга
А теперь вернемся в квартал и посмотрим, что там происходит. Звездочка проснулся и, как обычно, открыл окно.
– Грустик! – позвал он. Ни Грустика, ни его веселого лая. Звездочка оделся, выбежал в проулок и снова позвал:
– Грустик, Грустик!
Кое-кто из соседей высунулся в окно:
– Ты что кричишь в такую рань?
Звездочка спросил:
– Вы не видали Грустика?
Нет, никто его не видел.
Мать Эрмелинды, совсем уже старенькая, вся согнутая, стирала в раковине белье.
– Тетушка Амелия, вы не видели Грустика?
Старушка была туга на ухо:
– Что ты сказал, сорванец?
– Звездочка, Звездочка! – послышался голос матери.
– Мама, сегодня я не пойду в школу. Мне нужно найти Грустика.
– Кто это не пойдет в школу? Еще чего не хватало! Тут из сил выбиваешься, чтобы купить книжки и тетрадки для этого молокососа! Пей кофе и марш в школу!
Ее не разжалобили даже слезы, которые текли по лицу у Звездочки. Она мечтала о лучшей жизни для сына и не хотела, чтобы ему пришлось чистить чужие башмаки или продавать на углу лотерейные билеты. Поэтому она и слышать не хотела, чтобы сын пропускал уроки из-за какой-то бродячей собаки.
– Выкинь из головы этого негодника, – сказала она. – Просто ему не понравилось здешнее житье. Ему подавай котлету на блюдечке. Скажите, какой благородный! Если бы он тебя любил, то не сбежал бы.
