Текст книги "Шесть голов Айдахара"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава седьмая

Урус-хан, сероглазый, высокий, подавшись всем телом вперед, не мигая смотрел на своего родственника – эмира Мынгышлака Той-Ходжу.

– Итак, ты считаешь, что начинать поход против Золотой Орды не надо?

Круглое лицо Той-Ходжи было мрачным:

– Нам не будет удачи…

– Кто сказал тебе? – презрительно спросил хан. – Или, может быть, ты увидел плохой сон?

– Не сон заставляет меня быть осторожным. Звездочет Кази-заде Руми сказал, что звезда Кейван[13]13
  Кейван – планета Сатурн (перс.). По древним поверьям, если Сатурн появился у края небосклона, путника постигнет неудача: воин, отправившись в поход, попадает в беду.


[Закрыть] повисла на самом краю небосклона.

Урус-хан зло засмеялся.

– Мы тоже обращались за советом к Кази-заде Руми. И он сказал нам, что на небе появилась кровавая звезда Баграм[14]14
  Баграм – планета Марс (перс.).


[Закрыть], а значит, поход наш будет удачным.

Той-Ходжа долго молчал, наконец, все так же не поднимая упрямо склоненной головы, сказал:

– Чего добьешься ты, разрушив остов Орды, созданный ханами Узбеком и Джанибеком?

– Я воздвигну новый остов!

– Выдержат ли твои плечи такую тяжесть? Не случится ли так, что ты станешь добычей молодого льва из Мавераннахра – Хромого Тимура? Твой враг не Золотая Орда, а Тимур. Точи свой меч на него, ибо он точит свой на тебя. Скоро Тимур подчинит себе Хорасан и Хорезм, и тогда взгляд его упадет на твои города, что стоят на желтой реке Сейхун, – эмир замолчал. – Я сказал. После не говори, что ты не слышал. И воинов своих я тебе не дам.

– Почему?! – в голосе Урус-хана клокотала ярость. – Кому станут помогать твои воины? Может быть, Мамаю?

Эмир резко вскинул голову:

– Да. Если Мамай сделается ханом Золотой Орды, он сумеет остановить Хромого Тимура. И разве вы не слышите, как зашевелились в своих лесах орусуты? Близко то время, когда они скажут о том, что не желают платить Орде дань. Только Мамай сможет остановить их и напомнить о покорности.

– Значит, ты хочешь, чтобы Золотой Ордой владел не я, а Мамай? – еще больше подавшись вперед телом, спросил Урус-хан.

– Я хочу… – Той-Ходжа не успел договорить. В руке Урус-хана блеснул нож…

Узнав о смерти отца в ставке хана Белой Орды, сын его, Тохтамыш, не стал дожидаться, пока гнев Уруса обрушится на него. Тайно, глубокой ночью, он бежал в Самарканд к Хромому Тимуру.

В дни, когда Тимур сделал Самарканд своей главной ставкой, никто из живущих на земле даже не мог предположить, каким станет древний город, когда дни великого Тамерлана подойдут к закату. Рабы еще не воздвигли прекрасных мазаров Регистана и не стояла под жарким солнцем, споря яркостью своих синих куполов с весенним небом, усыпальница Тимура – Гур-эмир.

Обычен и прост был облик Самарканда – города, который десятки раз топтали, превращая в прах, кони завоевателей и который всегда, подобно птице Феникс, возрождался из развалин и пепла. На северо-восточной стороне его по-прежнему высились остатки крепостной стены города Афросиаба, некогда стоявшего на месте Самарканда, да мусульмане со всего Востока приходили к мазарам Шохизиндана, чтобы поклониться праху младшего брата пророка Мухаммеда – Кусам ибн-Аббаса. Согласно преданию, пришел он в седьмом веке в Мавераннахр, чтобы принести людям свет ислама. Но коварные гяуры обезглавили проповедника в тот момент, когда он творил намаз. Воистину всесилен аллах. Кусам ибн-Аббас не умер. Он взял в руки свою отрезанную голову и спустился в глубокий колодец, который вел в райские кущи имрама. Муллы во всех мечетях рассказывают, что он и поныне живет там.

Недалеко от мазара Кусам ибн-Аббаса стояла древняя мечеть с высоким минаретом и находился центр Самарканда. Шесть улиц вели к нему.

Тимур хорошо понимал, что величие правителя – в его делах. Чтобы народ был послушен, его надо ослепить блеском богатства, заставить удивляться, а для этого город, где поселился правитель, должен поражать воображение, чтобы всякий, кто увидит его, мог сказать, что он прекрасен.

Всю свою жизнь, против какого бы государства ни поднимал свой меч Тимур, он прежде приказывал собирать ремесленников и строителей и отправлять их в Самарканд. Один за другим вырастали здесь дворцы и мечети, усыпальницы и медресе. И вскоре не было на всем востоке города прекраснее и величественнее Самарканда.

Имя Хромого Тимура стало греметь по всему миру, когда ему едва исполнилось сорок лет. Не было государства, чьи правители не бледнели бы при мысли о Тимуре и бессонными ночами не молились аллаху, чтобы тот отвел хищный взор от их земель.

Много женщин разных племен и народов знал Тимур, но железное сердце его принадлежало одной – Биби-ханум. Он взял ее в жены, когда она увидела только пятнадцатую весну. И никто не мог объяснить, чем покорила жестокого Тимура эта хрупкая женщина. А может быть, все дело было в том, что она смогла полюбить человека, при имени которого трепетал весь мир.

В год, когда Тимур повел свои тумены в Кашгарию, чтобы покорить моголов, посмевших выказать ему свою непокорность, Биби-ханум решила к его возвращению выстроить новую мечеть, равной по красоте которой не было бы в мире. Все она имела для этого: и золото, и искусных мастеров-рабов, но не было только одного человека, который бы придумал, какой быть мечети. И тогда она велела привести к себе известного иранского мастера, привезенного в свое время Тимуром в Самарканд, – Джусупа Ширази.

Это был спокойный медлительный мужчина, возраст которого перевалил за сорок лет. Он носил большую белую чалму, а худое горбоносое лицо его украшала густая, крашенная хной борода.

Выслушав Биби-ханум, Джусуп Ширази задумался.

– Мне не совсем понятно, моя повелительница, – наконец сказал он, – какой вы хотите видеть мечеть? Должна ли она быть похожа на те, что строят в Бухаре и Самарканде, или, быть может, вам больше нравятся мечети, которые строятся на моей родине, в Иране?

Биби-ханум отрицательно покачала головой:

– Нет. Мечеть не должна быть похожа ни на одну, уже известную людям. Нет на свете человека, равного великому Тимуру, поэтому и мечеть, построенная в его честь, должна превосходить все своим великолепием и красотой.

Мастер почтительно склонил голову.

– Я не смогу построить то, что вы хотите.

– Но почему? – лицо Биби-ханум сделалось недоверчивым. – Разве не о тебе говорят в народе, что ты умеешь творить чудеса?

– Люди склонны преувеличивать, моя повелительница…

Мастер хитрил. Он действительно умел много, но ему хотелось жить. Кто знает, останется ли всесильный, жестокий Тимур доволен тем, что он построит. Одно знал краснобородый иранец точно: что, если он не угодит эмиру, обезглавленное тело его будут терзать шакалы.

– Я не могу сделать то, что вы просите, – повторил мастер. – Но я знаю человека, который превзошел меня в искусстве строителя.

– Кто он и где его можно найти? – нетерпеливо спросила Биби-ханум.

– Он в Самарканде. Зовут его Али. Он тоже иранец…

– Пусть приведут его ко мне.

– Моя повелительница, он раб. Он живет в Хизаре вместе с другими пленниками твоего мужа.

Али вошел в комнату, где его ждала Биби-ханум, и опустился на колени.

Женщина внимательно и недоверчиво рассматривала молодого раба. Даже сейчас, когда он стоял на коленях, было видно, что он высок и строен. Узбекский поношенный халат, был тесен для сильного тела, и Биби-ханум невольно отметила, что грудь раба мускулиста и бронзова от загара.

– Ты действительно умеешь строить мечети? – спросила женщина.

– Да, – не поднимая головы, сказал раб.

– Ты знаешь, зачем я позвала тебя?

– Откуда мне знать мысли великих, тех, кто правит миром?

– Посмотри на меня, – властно приказала Биби-ханум.

Раб поднял голову. Глаза его, глубокие и темные, заблестели, а на смуглом красивом лице появилась улыбка.

– Чему ты смеешься? – недовольно спросила Биби-ханум.

– А разве грешно улыбаться, если видишь перед собой утреннюю звезду?

– Я позвала тебя не для того, чтобы выслушивать твои слова. Слушай то, что хочу сказать тебе я. Ты смог бы построить мечеть, красота котрой затмила бы красоту тех, которые уже видели люди?

– Могу, – не задумываясь, сказал раб.

– Тогда я повелеваю тебе…

– Что получу я за свою работу? – дерзко спросил раб.

– Ты будешь свободным…

Тот тихо, загадочно засмеялся:

– Этого мало, моя повелительница. Я готов до конца дней оставаться рабом…

– Если тебе этого мало, возьми все, что пожелаешь…

Биби-ханум испытывающе смотрела на раба. Скрытый смысл почудился ему в словах, но он заговорил снова, совсем серьезно:

– Я построю мечеть… Нет на свете ничего дороже красоты… О цене договоримся позже…

* * *

Тысячу рабов, знающих тайну замеса глины и резьбы по ганчу, изготовлению кирпича и обжигу цветных изразцов, велела предоставить Биби-ханум мастеру Али. Место для будущей мечети иранец выбрал сам. Оно занимало сто шестьдесят семь шагов в длину и сто девять в ширину. По замыслу мастера, в центре площади должна подняться главная мечеть с голубым куполом, а по краям ее – две поменьше. Пройти к главной мечети можно было только через огромные, украшенные цветными изразцами и исписанные сурами из Корана ворота – пештак. По углам высокой стены должны подняться четыре двадцатиметровых минарета, с которых каждый день на рассвете и закате голосистые муэдзины призывали бы правоверных на молитву во имя всемогущего и справедливого аллаха.

Минул год после того дня, когда Биби-ханум повелела мастеру Али начать строительство мечети, прежде чем она впервые приехала посмотреть на то, что уже сделано.

Увиденное поразило ее. Она долго ходила среди стен, украшенных цветными плитками и таинственно переплетающимися, загадочными узорами. Удивительной арабской вязью повсюду начертаны суры из Корана. Работы оставалось немного – полностью был готов пештак и две боковые мечети уже сияли голубыми куполами. Не было купола только над центральной, главной мечетью.

– Ты сделал то, о чем я мечтала, – сказала Биби-ханум мастеру. – Эта мечеть достойна великого Тимура. Поспеши с главным куполом.

Али дерзко глянул на женщину, и в темных глазах его засветился вызов:

– Я не могу выполнить то, о чем ты говоришь, моя повелительница, потому что…

– Чего тебе не хватает?

– Твоей любви.

Биби-ханум растерялась, к смуглым щекам прилила кровь. Никто еще в жизни не решался с ней говорить так откровенно и дерзко.

– Моей любви? – переспросила она.

– Да, – сказал мастер. Плечи его вдруг поникли. – Я полюбил тебя в тот день, когда впервые увидел! Любовь помогла мне сотворить то, что ты сегодня увидела. Она давала моей мечте крылья. Не знаю, поймешь ли ты меня, но сейчас, когда работа подошла к концу, именно любовь и дает мне ее завершить. Мечта моя увяла, как цветок, лишенный влаги в жаркий полдень, а руки бессильны.

– Разве ты забыл, кому я принадлежу?!

– Знаю! Но Тимур не страшнее смерти! Ради тебя я готов умереть в любой миг!

– Ты умрешь, если помутившийся твой разум не озарит свет благоразумия. Я даю тебе неделю, и если ты не станешь продолжать работу…

Биби-ханум резко повернулась и пошла к ожидающим ее нукерам.

* * *

Шел пятый год с той поры, как Хромой Тимур подчинил своей воле Мавераннахр. Покорились ему сопредельные земли, имя его было в зените славы, а воинская доблесть сделалась подобной обоюдоострому сверкающему мечу, вознесенному мощной рукой к вечно синему небу.

Никто и никогда не знал тайных мыслей Хромого Тимура, никто не мог сказать, куда направит он завтра своего коня и каие земли содрогнутся от невиданной жестокости его туменов.

Когда звезда удачи зажигается на небосклоне судьбы воителя, он не устает ходить в походы и не дает своему мечу заржаветь в ножнах. Решив навсегда покончить с ханством моголов, он двинул свое войско на Восточный Туркестан и Семиречье.

Весть о том, что в Самарканд, спасаясь от преследования Уруса, прибежал Тохтамыш, застала его в пути. Он оставил управлять войском вместо себя преданных ему доблестных военачальников – Мухаммедбека, Аббас-эмира и Актемир-батыра, сам же, отправив вперед гонца, спешно выехал в Самарканд.

Хромой Тимур был жесток и кровожаден, но это не мешало ему смотреть далеко вперед и предугадывать события. Вот и сейчас он прекрасно понимал, что рано или поздно Орда может стать его врагом. Мавераннахру грозит серьезная опасность. Могучие соседи заставят отказаться от мысли подчинить себе Хорасан и Хорезм и смогут угрожать самому Тимуру, вынуждая его сидеть в своих землях смирно и тихо. Этого правитель Мавераннахра допустить никак не мог. Именно поэтому он заторопился в Самарканд, когда узнал, что там находится Тохтамыш. На сына убитого Урус-ханом мынгышлакского эмира Той-Ходжи Тимур возлагал особые надежды: тщеславный Тохтамыш мог внести большую смуту в Белую Орду, а если ему помочь воинами и оружием, то борьба его против убийцы отца могла затянуться долго и тем самым ослабить предполагаемых врагов.

* * *

Биби-ханум радушно приняла Тохтамыша. Она знала тайные замыслы Тимура и, чтобы беглец не скучал до приезда мужа, велела всячески развлекать его. Почти ежедневно устраивались соколиная охота и всякие другие развлечения.

Тохтамыш был джигитом рослым, широкоплечим, из-под высокого лба на мир смотрели карие умные глаза. Он производил впечатление человека спокойного, задумчивого, а порой и скрытного. Но мало кто знал, как честолюбив Тохтамыш. За спокойной внешностью до поры до времени были упрятаны и решительность в поступках, и мстительность, и быстрота, и горячность. Из всех решений он умел выбрать единственно правильное.

Предаваясь развлечениям, устроенным для него Биби-ханум, он внимательно присматривался к тому, что происходило в ставке Тимура. Шло время, и он все больше верил в то, что избрал правильный выход, когда решил бежать в Самарканд.

Судьба, а порой и слепой случай ткут ковер человеческой жизни. Здесь, во дворце Тимура, свел случай Тохтамыша с девушкой по имени Кунайым-Жупар-бегим. Она была красива, стройна, а серые глаза ее доверчиво смотрели на мир. Девушка была из рода бурлас, к которому принадлежал и сам Хромой Тимур.

Тохтамыш встретился с нею на скачках, и души их потянулись друг к другу. Биби-ханум заметила и не стала мешать сближению молодых людей. Однажды на охоте они затерялись в густых зарослях на берегу небольшой речки и, стреножив коней, впервые испили пригоршню радости из родника наслаждения. Здесь же девушка шепнула Тохтамышу, что Хромой Тимур через неделю прибудет в Самарканд.

Возвращение Хромого Тимура в ставку было подобно возвращению огромной сказочной птицы самрук к своему гнезду. Весть о его скором приезде распространилась по базарным площадям и пыльным городским улицам. Беспокойство поселилось в душах людей. Милость или гнев выплеснет жестокий и неожиданный в своих решениях правитель после долгого отсутствия? Этого не мог предсказать ни простолюдин, ни прославленный звездочет. Неуверенность поселилась даже в душах близких к Тимуру людей.

Забеспокоилась и Биби-ханум. Спешно отправилась она к строящейся мечети, и гнев охватил ее от того, что она увидела. Главный купол еще не был готов. Мастер Али сидел в тени, отбрасываемой на пыльную землю величественным пештаком, и не то находился в глубокой задумчивости, не то дремал.

В гневе направила Биби-ханум своего коня прямо на мастера и, когда тот испуганно вскинул голову, закричала:

– Мой повелитель прибывает через неделю, а купол еще не закончен! Или тебе надоело носить свою голову на плечах?!

– Я уже говорил… Купол не будет готов до тех пор, пока ты не исполнишь моего желания, – упрямо сказал мастер. – Разреши мне хотя бы поцеловать тебя, и это даст мне новые силы…

Биби-ханум охватила ярость. Мастер не повиновался ни приказам, ни уговорам. И тогда она изо всех сил хлестнула Али камчой по голове.

Мастер тихо засмеялся:

– Твой удар для меня как ласка.

Биби-ханум обернулась к сопровождавшим ее нукерам:

– Возьмите раба и бросьте его в зиндан. Пусть там дожидается своего часа, когда палач прервет его глупую жизнь!

В этот же день Биби-ханум велела позвать к себе мастера Джусупа Ширази и приказала ему сделать то, от чего отказывался Али.

– Я видел мечеть, – задумчиво сказал Джусуп. – Это поистине великое творение. Но я ничем не могу помочь тебе, моя повелительница. У каждого мастера своя тайна, своя мысль. И если в это вмешивается другой человек, то, как правило, из этого ничего не выходит. Начатое одним и завершенное другим теряет гармонию. Мой совет вам – попытайтесь уговорить Али завершить купол. Быть может, побывав в зиндане, он станет более сговорчивым…

Был вечер, когда Биби-ханум велела привести к себе Али.

– Я велю обезглавить тебя, – тихо сказала она. – Завтра весь народ увидит, как покатится на землю твоя голова.

– Смерть от твоей руки станет мне наградой. Полюбив тебя, я сразу же понял, какая участь ждет меня… – Глаза мастера горели безумным светом, и Биби-ханум поняла, что ни обещанием награды, ни угрозами его не сломить.

Она вдруг без прежней злости посмотрела на Али и, как в первый день, когда увидела его, заметила, что раб красив. У Али были сильные, большие руки, мускулистая бронзовая грудь… Биби-ханум прикрыла глаза и вдруг, поддавшись охватившему ее волнению, тихо сказала:

– Подойди ко мне…

* * *

Тимур возвращался в Самарканд в хорошем настроении. Мысли его были заняты предстоящим разговором с Тохтамышем, и он знал, как поступит дальше и что скажет беглецу из Белой Орды.

За несколько дней пути от Самарканда Тимура встретил Саидахмед-ата – любимый ученик известного во всей Средней Азии шейха Ахмеда Яссави.

– Какие новости ты привез мне? – спросил Тимур. – Я долго отсутствовал в землях, которые по воле аллаха принадлежат мне, и потому обязан все знать.

– Тихо и спокойно в Самарканде, мой гурхан. Все с нетерпением ждут твоего возвращения, и лица людей, подобно лику луны, сияют от счастья, что скоро смогут вновь увидеть тебя. Ваша жена, пресветлая Биби-ханум, приказала в вашу честь построить прекрасную мечеть.

Саидахмед-ата владел красноречием в совершенстве и потому рассказал о мечети.

Довольная улыбка тронула губы Тимура.

– Мечеть строил Джусуп Ширази? – спросил он.

– Нет. Ее построил раб из Ирана Али.

– Откуда он взялся и кто отыскал его?

– Он был среди плененных тобой мастеров, а нашла его сама Биби-ханум.

Лицо Тимура стало суровым, и он больше ни о чем не спросил у Саидахмеда-ата.

У городских ворот гурхана встречали тысячные толпы людей, с высоких крепостных стен неслись хриплые вопли сырнаев и карнаев, приветствуя Тимура. Но он не спешил ехать во дворец. Он приказал Саидахмеду-ата проводить его к новой мечети. Хмурый, сидя в седле боком, ехал Тимур по улицам города.

У мечети он слез с коня, бросил повод нукерам и сказал:

– Пришло время вечернего намаза. Так давайте совершим его в новой ме-чети.

Тимур прошел под сводами величественного пештака и, словно он десятки раз бывал здесь, уверенно пошел туда, где находилась михрабе – площадка – место для совершения намаза.

Глубоко упрятанные под надбровными дугами его глаза внимательно рассматривали мечеть. Обернувшись к Саидахмеду-ата, он спросил:

– Скажи, не будет ли грехом, если мы совершим намаз без омовения? Ведь мы с дороги…

– Нет, мой повелитель, – закивал головой Саидахмед-ата. – Аллах прощает человека, если чисты его помыслы.

Закончив молитву, Тимур долго ходил по мечети, трогал рукой теплые голубые стены, потом задумчиво сказал:

– Только человек влюбленный может создать подобное чудо. – Глаза его сделались жесткими, лицо окаменело. Тимур повернулся к сопровождавшему его визирю: – Вели отрезать голову мастеру Али, а когда наступит ночь, пусть принесут ее во дворец, в покой Биби-ханум.

Прихрамывая больше обычного, он вышел из мечети и взобрался в седло.

Ночью, придя в покои Биби-ханум, Тимур долго всматривался в прекрасное лицо жены. Полураздетая, она сидела на постели, а он не спешил коснуться ее и предаться любви.

Наконец Тимур сказал:

– Ты сделала мне замечательный подарок. Мечеть действительно удивительна. Ничего подобного я еще не видел. Пусть же отныне она называется твоим именем. Так хочу я… – Он помолчал. – Заставить мастера построить такую мечеть не смог даже я – человек, перед которым трепещут люди. Видимо, страх не может родить чуда. Видимо, правильно говорили в старину, что крепость, которую не сможет взять военоначальник с десятью тысячами отважных воинов, легко покорят или осел, груженный золотом, или красивая женщина… Ты сумела заставить мастера Али… В этом твоя тайна… Чтобы она не лежала тяжким грузом на твоей душе, я велел обезглавить мастера…

Глаза Тимура сделались злыми и колючими. Он хлопнул в ладоши. Неслышно отворилась дверь, и в ее проеме возникла фигура стражника. На вытянутых руках он держал большое деревянное блюдо, прикрытое куском ткани.

– Подойди и посмотри! – властно приказал Тимур жене.

Медленно приблизилась Биби-ханум к стражнику, держащему блюдо. Дрожащей рукой откинула ткань и отшатнулась. На блюде лежала голова Али.

Справившись с волнением, Биби-ханум коснулась указательным пальцем белого лба мастера.

– Увидела?!

– Да, – твердо сказала женщина, и на лице ее не дрогнула ни одна чер-точка.

Тимур махнул рукой, и стражник исчез, почтительно затворив за собой дверь.

– Теперь забудем о нем, – сказал устало Тимур. – Жена гурхана должна быть безгрешной, живя среди греха, честной – среди моря лжи… Тебе понятно? А теперь потуши светильники…

Хромой Тимур не был чингизидом, а потому не мог объявить себя ханом. После женитьбы на вдове эмира Хусаина он велел называть себя гурханом и был доволен этим. Это звание возвышало его над другими эмирами, а сильное войско, стоящее за ним, заставляло их беспрекословно подчиняться новому правителю Мавераннахра. В кипчакской степи тюрки-кочевники называли его не «гурхан», а близким по звучанию словом «гореген», что означало «дальновидный». Персы же добавили к его имени слово «лангу» – «хромой». Чуть измененным дошло имя Тимура до русских и западноевропейцев. Здесь его стали называть Тимурлан – Хромой Тимур.

Нелегким и запутанным бывает возвышение восточного правителя, а путь, по которому ему приходится идти, всегда обильно полит кровью.

Эмира Хусаина Тимур убрал руками его брата Кайгусара, затем позволил близким Хусаина расправиться с Кайгусаром. И сейчас, готовясь встретиться с Тохтамышем, Хромой Тимур задумал подобное. Кто, кроме Тохтамыша, мог сильнее всех желать смерти Урус-хану, убившему его отца Той-Ходжу? Именно поэтому для Тохтамыша готовился самый сердечный прием. Когда он вошел в покои, где дожидался его Тимур, гурхан поднялся навстречу и, коснувшись грудью груди Тохтамыша, усадил его рядом с собой на почетное место.

– Легка ли была твоя дорога до Самарканда, батыр-оглан? – спросил Тимур.

Вопрос был праздный и больше задавался по традиции. Какой может быть дорога у беглеца, спасающего свою жизнь?

Тохтамыш улыбнулся:

– Я жив, значит, все слава аллаху… Видимо, и в том его воля, что пришлось мне подобно вору бежать темной ночью с родной земли…

Они проговорили долго. О чем был разговор, не знал никто, но, когда он закончился, Тимур велел позвать эмиров, беков и всех начальников.

– В нашем доме почетный гость. Прежде чем отпраздновать его приезд, я хочу сказать вам… Воробей, спрятавшийся в гнезде сокола, избежит когтей ястреба. Тохтамыш – не воробей, он – сокол с глазами, налитыми кровью. Он пришел к нам не для того, чтобы, собрав силы, сломать ему крылья. Тохтамыш – наш друг и враг нашим врагам…

– Твои слова полны мудрости, гурхан, – согласились присутствующие.

– Хорошо, что вы поняли меня. – Тимур обвел всех пристальным взглядом, и все опустили перед ним глаза. – Тохтамыш должен почувствовать себя у нас сильным и свободным, как чувствовал он это на родной земле. Для этого мы дадим ему все, что он пожелает.

Сказав это, Тимур набросил на плечи гостя дорогой халат и насыпал в каждый карман по горсти золота и драгоценных камней. Затем протянул Тохтамышу булатный меч.

– Пусть поставят для Тохтамыша отдельный шатер, пусть дадут ему стада скота, – приказал Тимур своему визирю. – Кроме того, мы дадим ему главный город Белой Орды Сыганак и еще города Отрар и Сауран.

Дверь, ведущая в женские покои, растворилась, и нукеры гурхана внесли знамя и барабан – даулпаз.

Тохтамыш слушал Тимура с улыбкой.

– Вы дали мне меч, знамя и даулпаз, – сказал он. – Но Сыганак, Отрар и Сауран принадлежат Урус-хану.

– Сегодня – да, но завтра они станут твоими.

– Каким образом?

– Ты отнимешь их у Урус-хана.

– Со мной два спутника…

– Под твоей рукой будет доблестное войско Мавераннахра. Завтра у тебя будут воины из рода жалаир.

Тимур хорошо знал, что делал. С первых дней своего правления в Мавераннахре он сумел привлечь на свою сторону потомков Джагатая, его поддерживал и род барлас, выходцем из которого он был, и только жалаирцы смотрели на гурхана косо, словно выжидали чего-то. Их-то он теперь и отдавал под начало Тохтамыша, который должен был подвластное ему войско увести в земли Белой Орды.

– Есть ли у тебя еще желания? – спросил Тимур.

– Нет. То, что вы сделали для меня, не имеет цены.

Тимур вдруг нахмурился:

– У тебя есть еще одно желание, но ты почему-то не хочешь мне о нем сказать…

Тохтамыш виновато опустил голову.

– Тогда скажу я. Коня не удержишь на чужбине без привязи, человека – без верной жены. Земля Мавераннахра должна стать для тебя родной. Мне известно, что есть у тебя на примете достойная девушка. Это Кунайым-Жупар-бегим. Если я не ошибся и ты действительно хочешь владеть ею – то возьми.

– Я не решался просить об этом…

Тимур поднялся со своего места.

– Все свободны до вечера. Пусть на той, который мы устроим сегодня в честь нашего гостя, придет священнослужитель, чтобы соединить молодых. Но не забывай, – Тимур повернулся к Тохтамышу, – Кунайым-Жупар-бегим – дочь моего младшего брата…

– Для меня великая честь породниться с вами, – горячо и искренне сказал Тохтамыш.

Никому не дано знать, что хранит в своих переметных сумах для него судьба. Пройдут годы, и в борьбе за власть Хромой Тимур, принимающий с таким почетом своего нового родственника, станет врагом Тохтамыша, а тому будет сниться во сне, как он перерезает горло гурхану.

* * *

В год барса (1362), став ханом Белой Орды, Урус сделал местом главной ставки город Сыганак. Едва почувствовав, что власть его укрепилась, он созвал на большой совет эмиров, беков, биев, старейшин родов, известных батыров. Щедр был Урус-хан. Каждого одарил богатым, достойным звания и положения подарком.

На совете Урус повел разговор о походе на Золотую Орду, и все согласились с ним. Было решено, пользуясь слабостью и междоусобицами, охватившими Золотую Орду, поставить ее на колени и, соединив с Белой Ордой, как в прежние времена, избрать нового хана. Им должен стать Урус-хан. Против этого замысла пошел только эмир Мынгышлака, отец Тохтамыша, – Той-Ходжа. Урус-хан убил его.

Урус-хан был умным правителем. Он умел смотреть вперед. Мавераннахр, Хорасан, Хорезм – все это были мелочи по сравнению с бескрайней Дешт-и-Кипчак. Он чувствовал, что пройдет немного времени, и, если не взять Золотую Орду под свое крыло, ее растащат по клочьям соседи, которые станут еще сильнее, и тогда кто знает, чем это обернется для него самого.

Несколько лет ушло у Урус-хана на подготовку сильного войска, способного победить Золотую Орду. Когда приготовления были окончены, он послал своих воинов под предводительством кипчакских батыров Ер Косая, Ер Кокше, Каракесека, Ер Саина, Ер Таргына, Нарик-улы Шори в сторону Жаика. В коротких стычках они разбили золотоордынские отряды, высланные им навстречу. Времена для него были благоприятными. В Сарай-Берке скончался хан Золотой Орды – Айбек, и на трон сел его сын Кари-хан.

Еще через год, так же неторопливо, Урус-хан поднялся с войском вверх по Итилю и захватил Сарай-Берке. Некогда могучая Золотая Орда отныне была в его руках, но предстояло еще взнуздать этого степного коня. А для этого должен был подчиниться Мамай, владевший Крымом и частью Саксина, выразить покорность булгары, мордва и башкиры – старые данники Орды.

Мамай в это время находился в зените славы, и удача сопутствовала ему, поэтому Урус-хан не решился вступить с ним в борьбу. И в верховья Итиля и Камы он решил до поры до времени не ходить, подумав, что будет разумнее укрепиться на захваченных землях.

Именно в это время дошли из Самарканда тревожные вести – с войском, которое дал ему Тимур, Тохтамыш двинулся на покорение Сыганака, Отрара, Саурана. Могучая рука Хромого Тимура направляла сына покойного мынгышлакского эмира.

Урус понял, что он недооценил Мавераннахр. Пока он был занят своими делами, там вырос сильный и коварный противник. И вот теперь интересы их столкнулись. И то, что Тимур дал Тохтамышу войско, говорило о том, что гурхан почувствовал свою силу и борьба предстоит не из легких.

Лазутчики приносили тревожные вести – Тохтамыш шел к Сыганаку, и надо торопиться, чтобы защитить земли Белой Орды.

Урус-хан спешно направил гонца к среднему сыну Кутлук-Буги, которого оставил в Орде вместо себя, с приказом постараться в битву с Тохтамышем не вступать, а ждать, когда он сам подойдет с войском.

* * *

Урус-хан хотел оттянуть время, Тохтамыш торопил события. И вскоре обстоятельства сложились так, что главные силы Кутлук-Буги и Тохтамыша встали друг против друга в степи южнее Отрара. Битву нельзя было откладывать.

На рассвете загремели барабаны, хриплые и тревожные понеслись над просыпающейся степью звуки карнаев, и слитный гул тысяч коней заставил задрожать землю.

Кутлук-Буги был уверен в победе. С высокого холма хорошо просматривалось поле битвы. И каждый воин мог видеть своего предводителя. Белое знамя билось на ветру над головой Кутлук-Буги, а сам он был одет в тускло поблескивающую кольчугу, для которой не страшны стрелы с самыми крепкими наконечниками.

Лишь напротив сердца в кольчуге оставлена маленькая дырочка, которую называли «судьбой» или «глазком».

«Жизнь и смерть человека в руках всевышнего, – говорил пророк Мухаммед. – Спасаться от смерти, прикрыв свое тело кольчугой, значит, идти против воли аллаха. Поэтому, коль определена тебе смерть, пусть стрела врага или острие его копья отыщет эту дырочку, и свершится божья воля». И если человек оказывался убитым именно через этот «глазок», его считали избранником самого аллаха и, будь это свой или враг, хоронили с почестями.

Кутлук-Буги верил, что еще не наступила пора, когда отпущенный ему срок жизни должен прерваться, и поэтому был спокоен.

На другом холме находился Тохтамыш. Приплясывал под ним темно-серый тулпар, рвался в битву. На Тохтамыше не было кольчуги, только островерхий железный шлем украшал его голову да две стальные пластины прикрывали грудь и спину. Богатырского сложения нукер держал над ним зеленое знамя Тимура.

Две конные лавины сначала легкой рысью, потом галопом, потом неудержимым потоком ринулись навстречу. Желтая пыль закрыла небо, сделалось так темно, что люди видели друг друга не далее, чем на длину древка копья. Слышаля звон сабель, удары тяжелых дубин по окованным железом щитам, крики ярости и боли, отчаянное ржание лошадей.