Текст книги "Крымские тетради"

Автор книги: Илья Вергасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

И еще одна опасность: партизаны косо смотрели на Раимова. Свободно мог найтись человек, который в упор расстреляет важного государственного преступника.

Македонский и Селимов выработали план...

Раимов и его личная охрана были вызваны в штаб Южного соединения. (Надо здесь подчеркнуть, что охрана Раимова состояла из бывших фашистских офицеров и, как выяснили, военных преступников. Но Раимов о них говорил как об антифашистах.)

– Товарищ командир соединения! По вашему приказу командир партизанского отряда Раимов прибыл! – четко отрапортовал бывший палач.

– Садись, перекусим.

– Спасибо. – Раимов молодцевато присел.

Выпили, закусили.

– Как дела в отряде?

– Успешно дерутся... Не из-под палки!

– Это хорошо. Но ты жаловался комбригу Чусси...

– Точно! Мне нужны противотанковые средства: ружья, гранаты...

– За тем я тебя и вызвал. На Бурульче каждую ночь приземляются самолеты – оружие доставляют. Я завтра посылаю человек сорок туда... Вот ты и своих давай, – очень просто и по-деловому заявил Михаил Андреевич.

– А сколько можно командировать?

– Отделения хватит, как думаешь?

– Вполне! – Раимов подумал, а потом вдруг спросил:-. А если я сам своих поведу?

– Это зачем еще? – удивился Македонский.

– Хочу видеть партизанский аэродром, советского летчика! И вообще люблю испытывать судьбу.

– Тут испытание невелико. Только языком не болтай, что ты Раимов. Имя твое плохая броня для тебя. Можешь идти!

Расчет Селимова и Македонского оказался точным. Было им известно, что Раимов давно собирается поглядеть на весь партизанский лес. Для чего? Трудно и сейчас сказать...

Раимовская охрана! И тут ясно – он отобрал самых верных друзей, сплошное фашистское офицерье. Именно тех, кого и ждут на Большой земле.

Сорок настоящих партизан и раимовская охрана прибыли вовремя на далекий и тайный партизанский аэродром. На поле стоял многоместный самолет. Раимов – он был старшим – доложил о прибытии. Рапорт принимал командир Северного соединения Ямпольский.

Он спокойно выслушал его, прошелся вдоль строя партизан, поздоровался:

– Приветствую отважных южан!

Ямпольский подошел еще ближе, а потом резко крикнул, как бичом ударил по строю:

– Положить оружие!

Сорок партизан Македонского с волнением ждали этой команды – они заранее знали о ней и немедленно исполнили приказ. Раимовцы почти автоматически последовали их примеру. Только Раимов все понял, молниеносно выхватил из кобуры парабеллум, но кто-то с силой ударил его по руке, и оружие отлетело прочь.

Предателей погрузили в самолет, доставили прямехонько в Москву.

19

Мы, партизаны 1942 года, отвлекали войска, заставляли дни и ночи охранять дороги, мосты, вынуждали фашистов держать в тылу громоздкую карательную машину. И все же мы ограничивались тем, что разбивали один-другой грузовик, взрывали там мост, там переезд.

Южное соединение Македонского делало то же самое, но масштабно, одновременно охватывая ударами огромные территории от Симферополя до Севастополя, от Симферополя до Ялты – Байдары. Бывали дни, когда уничтожалось в самых различных местах по нескольку машин одновременно, пускались под откос эшелоны, захватывалась одна из железнодорожных станций и полностью нарушалось движение на несколько дней.

Партизанский фронт был активным, требовал не меньше сил, чем, например, Керченское направление.

Приближалась весна 1944 года, трезвый расчет говорил немецким генералам: Крым не удержать.

Но как можно больше советских дивизий отвлечь и задержать здесь необходимо.

А для этого надобно иметь свободный тыл, свободу маневра на крымских дорогах. Ликвидировать партизанский фронт, усилить позиции на Перекопе, под Керчью. Вот оперативная цель врага.

Поэтому в январе – апреле 1944 года одними только самолетами было переброшено в Крым 69 батальонов пехоты из самой Германии. Немецкий командарм лично возглавил операцию против партизан, в которой принимали участие все роды войск: пехота, танки, артиллерия, авиация...

Удар готовился открытый, о нем говорили и писали. Началось с тактики выжженных сел. Вокруг гор все было сметено с лица земли. Потом второй этап – планомерная авиационная подготовка. Днем и ночью леса "обрабатывали" группами самолетов.

Главный удар нацелен был на тылы.

Прорваться в лесные глубины и уничтожить гражданское население!

Тыл сковывал партизанский маневр.

Но тыл давал и другое – чувство, похожее на то, что глубокой осенью 1941 года испытывали защитники советской столицы. "За нами Москва отступать некуда!"

"За нами наши матери, жены, дети – отступать некуда!"

Перед началом решительных схваток контрразведка во главе с Иваном Витенко разоблачила группу диверсантов, проникших в Большой лес с единственной целью: отравить Македонского и весь его штаб.

Не так-то трудно было в те дни фашистам засылать в лес агентуру. В партизаны шли селами, коллективами из оккупационных учреждений.

Зрелость партизанской разведки и контрразведки позволяла разгадывать замыслы врагов, происки его пятой колонны. Тридцать месяцев жесточайшей битвы научили командиров очень многому, главное – классовому чутью, интуитивному ощущению, где свой, а где чужой.

Вот явился из Симферополя бывший полицай с группой бывших шуцманов. Было из-за чего являться в лес: жену немцы убили еще в 1941 году, сын пропал без вести, дочь угнана в Германию.

Все обычно, но только необычна речь бывшего полицая. Говорит, что старый учитель, человек интеллигентный, а вот язык больше смахивает на извозчичий.

Иван Витенко на это и обратил внимание.

И еще: этот самый учитель носит в кармане листочек с похабнейшими стишками – проверили тайно.

Школьный наставник – и эти стихи... Странно.

Витенко, чтобы не упустить из поля зрения подозреваемого, сделал его личным ездовым.

Однажды к Витенко подошел старый партизан – житель деревни Саблы.

– Откуда он у тебя, командир?

– А что? – спросил Иван Илларионович.

– Кого-то он мне напоминает. А вот кого?

– Может, по голосу узнаешь, а? – горячо спросил Иван.

– Попытка – не пытка.

– Эй, ездовой! – крикнул Витенко, предварительно спрятав саблынца.

– Есть, товарищ начальник!

– Седлай лошадей!

– Одним мигом!

Ездовой ушел, а Витенко к саблынцу:

– Ну?

– Наш лавочник. В тридцатом году деру дал и как сквозь землю провалился. Вот какая штука.

– Спасибо! Никому ни слова!

Вечером того же дня "учителя" разоблачили и приперли к стенке.

Витенко был краток:

– Выбирайте: трибунал или полное признание, с каким заданием явились в лес! Три минуты на размышление...

Уже через минуту шпион взмолился:

– Расскажу все, все! Сохраните жизнь?

– Обещаю: до суда.

– Я никого не убивал!

– Только полное признание!

И признание было. "Учитель" – начальное звено цепи, пробный камень. Похабные стишки – пароль для встречи с очередным агентом. Цель – отравить пищу, которую подадут на стол штабу.

Через пять дней были взяты агент "246" и главный исполнитель агент "500". Все они яро ненавидели партизан, верой и правдой служили фашистам. Агент "500" вел себя дерзко и развязно.

– Не советую шутить, – сказал ему Витенко.

– А если шутится! – крикнул шпион, ударил часового, стоящего с ним рядом, и рванулся к обрыву. Но далеко не убежал.

Это все – только начало.

"Музыка" грянула в светлый январский день, когда все заставы сообщили: "Идут батальоны!"

Маневр врага был необычно прост. Расчет на одно: хотят того партизаны или нет, но им придется принять бой. Расчет, надо сказать, абсолютно точный. На него и вся ставка. Пушки, подтянутые к Бейшуйским высотам, настойчиво обрабатывают хребты вокруг отрядов, линии партизанских окопов.

С утра до вечера висит над лесом "рама". С самолета-видно все, что делается в лесу. Можно различить линии партизанских окопов, лагеря, тылы и скопление в них гражданского населения.

Все шло по писаному, и никто не знал действительного плана Македонского, конечно кроме посвященных в него.

Командир 4-й партизанской бригады Христофор Чусси – ветеран леса, в прошлую зиму отважный командир Первого Симферопольского отряда.

Чусси во многом подражает Македонскому – в походке, в одежде, но в критическую минуту совершенно самостоятелен и умеет принимать ответственные решения. И сейчас у командира Южного соединения вся ставка на самостоятельность Христофора.

Македонский даже свой штаб отвел подальше от Чусси и перестал появляться в расположении бригады.

– Ты совсем на нас ноль внимания! – упрекает Чусси Македонского.

– А что, вам скорая помощь нужна?

– Почти дивизия идет. Македонский!

– Что ты хочешь?

– Не нравится твой план, командир.

– Что предлагаешь?

Но потом идею Македонского Чусси принимает полностью. Идея такая: фашисты вызывают на оборонительный бой – пожалуйста; фашисты рассчитывают превосходящими силами прорвать партизанские линии, выйти в тыл прорывайте. Подеремся часиков пяток и допустим прорыв: ворота в лес открыты! Самое главное – втянуть основные силы врага по руслу Сухой Альмы к хребту Абдуга. И... нанести решительный контрудар, удар на полное уничтожение прорвавшихся сил. Сделать партизанский Сталинград!

Очень дерзкая идея, под силу только тем, кто в совершенстве владеет средствами маневра, кто абсолютно уверен в каждом бойце-партизане. Чусси ничего против не имеет, но не согласен с тем, что фашисты так запросто войдут в долину, – они тоже думают!

– А как они пойдут? – спрашивает Македонский.

– По склонам хребта.

– Значит, засаду главную надо поднять повыше?

– Да! Надо заставить немцев маневрировать. Но все маневры должны кончиться лобовым столкновением с нами. Фашистов вынудим наступать по долине.

Македонский принял план Чусси, на прощание сказал:

– Держу в резерве бригаду Самойленко.

Чусси возразил:

– Справимся сами. Единственная просьба: дать нам отряд Грузинова.

– Дам! Но зачем?

– Пусть выйдет в тыл артиллерийских позиций. Начну контратаку, дам сигнал. И тогда Грузинов должен взять немецкие орудия.

– Возьмет и обезопасит дорогу: задержит всякое подкрепление врагу.

...Следующее утро началось с артиллерийского огня. Немецкие пушки били с горы Белой, что за Бешуем, не подозревая, что один из самых боевых отрядов Южного соединения – отряд Грузинова – вышел им в тыл.

В 14.00 началась атака. Силами до полка немцы начали наступать на правом фланге на отряд Николая Дементьева.

Драка была кровавой. Атаки за атаками, но партизаны отбивали каждую из них и молниеносно совершали перегруппировки. В горячке боя Дементьев сумел разделить силы противника на две части, а потом и на четыре. В отдельных узлах происходили короткие рукопашные схватки.

Чусси был прав: общее направление врага в лес не по долине, а по скатам хребта. Но отчаянная оборона партизан заставила немцев спускаться все ниже и ниже.

Такой же тактики придерживались и на левом фланге, где упорно держались Второй и Третий отряды.

Седьмой отряд Матвея Гвоздева находился в центре, в самой долине.

Фашисты, не добившись успеха на флангах, стали стягивать таран к центру и ударили по отряду Гвоздева.

Македонский на поле боя не присутствовал, но держал с Чусси постоянную связь.

Он был доволен.

– Академики! – сказал комиссару и шапку надвинул на лоб.

Чусси вел тяжелый бой в самой долине и скрытно группировал ударные силы на флангах.

Бешено работали немецкие пушки. Гвоздеву и его комиссару черноморцу Алексею Палажченко приходилось труднее всего. Но они знали, чего ждут от отряда и что будет, если не выполнит он своего долга. А будет вот что: немцы действительно прорвутся в тыл, а там несдобровать никому: ни детям, ни женам, ни старикам.

Гвоздев и Палажченко, как и было заранее приказано, медленно, очень медленно отступали в глубину леса.

Немцы чувствовали: вот-вот они прорвутся в Большой лес. Налетели самолеты и ударили по лесным просекам вдоль Сухой Альмы. Атака усилилась, отдельные группы автоматчиков прорвались в сад, где действовал комиссар Палажченко. Началась рукопашная, комиссар был ранен. Но человек огромной физической силы, он держался до тех пор, пока прорвавшаяся группа автоматчиков не была полностью уничтожена. Потом потерял сознание.

Чусси смотрел на часы. Никогда еще не стучало так сильно и тревожно командирское сердце. Вот-вот ракетами он подаст сигнал на контрудар!

Но все ли на месте? Вышел ли в тыл орудиям Грузинов?

Комбриг вытер вспотевший лоб, посмотрел на своего начальника штаба, глухо спросил:

– Как думаешь, Леня?

– Все будет на сто богов!

Комбриг вскинул ракетницу:

– Ах, зачем только меня мама родила! – и нажал на гашетку.

Получилось как бы автоматически: щелкнуло в одном месте – и началось сложное, но согласованное движение. Отряды ударили с четырех сторон. Немедленно умолкла немецкая артиллерия.

Фашисты вызывали помощь, но их тыл не отвечал, пушки молчали. А потом оттуда стал доноситься шум непредвиденного боя.

Окружение!

Паника!

Удирали как только могли, просачивались мелкими группами, как рыба сквозь прорванную сеть.

Никогда враг в лесу еще не оставлял столько трупов, никогда! В долине Бешуя лежало 480 трупов! Двадцать семь пленных. Пулеметы, автоматы, машины, радиостанции, лошади, разбитые пушки.

Партизанские потери: 18 убитых и 35 раненых.

Бешуйский бой морально подавил карателей. Около недели не могли прийти в себя и только делали вид, что продолжают выполнять приказ своего командующего по ликвидации партизанского фронта.

Но вскоре снова начались большие бои. Шестая партизанская бригада под командованием Михаила Самойленко стойко держала район Коуш – Мулга – Марта. Около месяца шли бои с немецкой пехотной дивизией, но ни одному фашистскому солдату не удалось прорваться в Большой лес.

Наш Басман и все трехречье были в руках Седьмой партизанской бригады под командованием Леонида Вихмана. Сколько раз фашисты пытались прорваться через седловину Басмана на Донгу, Писару – столько раз приходилось уходить им битыми, унося сотни трупов.

...Апрель 1944 года. Забелели долины от цветущих слив и черешен, в горах ранее обычного сходил снег.

В тылу партизан рождались дети, водяные мельницы на Каче мололи партизанскую муку.

Свобода начала свой шаг с Перекопа, с Керчи и с Большого леса.

Одновременно ударили три фронта: 4-й Украинский, Керченский Приморская армия и партизанский.

Южное соединение получило приказ спуститься с гор.

Даешь Бахчисарай!

Отряды Четвертой и Шестой бригад рванулись из Качинской долины на предгорья и на семь часов раньше Красной Армии заняли Бахчисарай. Вихмановская бригада нацелилась на Ялту, на Южный берег Крыма.

Спасти дворцы: Ливадийский, Воронцовский, Массандровский, Юсуповский, знаменитые подвалы Массандры, спасти санатории и дома отдыха!..

От Алушты до Байдарских ворот партизанские группы наносили удары по отступающим фашистам.

Немцы бросали машины, пушки, раненых. В Севастополь, в Севастополь!

Факельщики забывали про свои факелы, подрывники про тол, заложенный во все крупные здания побережья.

"Партизан! Партизан!" – страх шел впереди немецких солдат.

Ялтинский отряд вошел в родной город совместно с пехотинцами и артиллеристами генерала Преображенского, с танкистами генерала Привалова.

Южный берег был в цвету!

* * *

Годы как падающая вода: вспять не идут.

В восточном Крыму, едва ли не на самом романтическом месте Крыма, лежат земли совхоза "Коктебель".

Здесь виноград сплошным зеленым ковром покрывает долину – от горного перевала до остроконечных пиков Кара-Дага. Он взбирается на взгорья, сползает в ложбины, лепится между скалами: виноград всюду, где настойчивые руки человека отвоевали у гор хотя бы узкую полоску земли.

Я часто бываю на той стороне полуострова, вижу долину, а главное – ее людей, умеющих ловить солнце в бокалы.

И куда бы я ни смотрел – на улицы поселка, дома, на цветники, сады и поляны, – повсюду я чувствовал почерк одного человека, будто он собственноручно подписывается под каждым добрым делом.

Это почерк боевого, сильного и мужественного хозяина земли – почерк Михаила Македонского, директора первого на Украине хозяйства коммунистического труда, совхоза "Коктебель", почерк человека, удостоенного за подвиг на мирной земле звания Героя Социалистического Труда.

* * *

Несколько лет тому назад, за неделю до майских праздников, я получил приглашение, которого ждал очень долго.

Меня звали на всекрымскую встречу партизан! Неужели будет: соберемся на зеленой лужайке заповедника, посмотрим на наши горы – молчаливых свидетелей славной, трудной, задорной, полной драматизма боевой жизни, а главное – взглянем друг другу в глаза, спросим: отсырел ли порох в твоей пороховнице или по-прежнему сухой, пламенистый?

И вот оно – утро мая! Вдоль Салгира под ветром шумят седые тополя. Город спит, только по улице Шмидта у турбазы необычный шум, смех, взволнованные восклицания, слезы. Со всех сторон сходятся люди – немолодые люди, и глаза у них ищущие, лица бледноватые от волнения.

– Иван... Иван, чтоб ты сгорел!

– Пидожды... пидожды!.. Нэвже Грыцько? Ей-богу, вин, живэсэнькый та повнэсэнькый!

Обнимаются, хлопают друг друга по широким спинам, плачут, смеются, как могут смеяться дети и люди с чистыми душами. Тут нет ни начальников, ни подчиненных – собрались равные братья по оружию.

Я смотрю на лица моих братьев, и сердце мое бьется от счастья, волнения, оттого, что время не выветрило из нас боевого духа. Нет, я не хочу сказать, что мои друзья – люди особого сорта, но, черт возьми, в них все же есть что-то необыкновенное!

Кто может еще так молодцевато носить головные уборы – то ли кепку-монеточку, то ли шляпу из модного сукна – чуть набекрень, этаким наклончиком к виску? Кто с такой юношеской непосредственностью может выражать свой восторг, как выражает мой сосед своему другу – тучному директору крупного совхоза Македонскому: что, мол, ты, Мишка, здорово шагнул, Герой Труда, а такой, со смешиночкой, собака тебя задави!..

А вот и наш Чуб... Ему уже шесть десятков, а глаза... глаза!.. Блестят ярко, задористо. С прытью, размашисто прилаживает красное знамя к вездеходу, который пойдет в голове колонны... Чтоб от самого легкого ветерка трепыхалось полотнище. Приладил, выпрямил сильное, широкоплечее, мускулистое тело и с прежней командирской властностью крикнул:

– По машинам, хлопцы!

И необычная колонна тронулась в путь... Она промчалась через город, выскочила на весенний простор.

...Мы посмотрели на себя, на свои прожитые послевоенные годы глазами тех, кто в трудную минуту испытаний был рядом, локоть в локоть, всегда готовый на самый высокий подвиг.

Зеленая поляна в знаменитой партизанской балке, теплое майское солнце, импровизированная трибуна – кузов машины, на ней плотная фигура партизанского командира. Молодой весенний ветер обдувает его виски, седую шевелюру. Вокруг – мы. Седые головы. Море седых голов, но как еще энергично горят наши глаза, как глубоко сердца воспринимают страстные слова оратора!

Встречи эти стали нашей традицией. Где бы ты ни был в День Победы лети в Крым. Там в заповедных лесах ждут тебя твои однополчане, там у главного знамени – легендарный Чуб.

Ялта – Москва

1963-1967

Примечания

{1}Тарпа – плетенка, корзинка для винограда.

{2}Каптаж – резервуар для хранения воды.

{3}Керосин.