Текст книги "ЦЕЗАРЬ АВГУСТ"

Автор книги: Илья Шифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Илья Шолеймович Шифман
ЦЕЗАРЬ АВГУСТ
(Серия «Из истории мировой культуры»)

Величью Цезаря не верь.

Есть плотно запертая дверь,

во тьму открытая немного,

да два гвардейца у порога.

В. Катаев

Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю.

Б. Пастернак

Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его история всегда полезна для государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели.

Н М. Карамзин

ВВЕДЕНИЕ

Гай Октавий Фурин, именовавшийся с 44 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь Октавиан, с 40 г. до н. э. Император Цезарь и с 27 г. до н. э. Император Цезарь Август, сыграл в жизни стран и народов средиземноморского мира исключительную роль. Приняв, несмотря на возражения родственников, наследство своего приемного отца, знаменитого диктатора Гая Юлия Цезаря, он в возрасте девятнадцати лет в кризисной ситуации вступил на арену политической борьбы и сумел переиграть неизмеримо более политически опытных, влиятельных и популярных противников. Придя к власти, он добился прекращения опустошительных гражданских войн, водворил мир, спокойствие и порядок. Утверждая свое непререкаемое господство, он сумел найти такую форму единовластия, что оно могло быть провозглашено восстановленной республикой и действительно выглядело таковой. В отличие от Суллы и Цезаря он никогда не именовал себя диктатором и не стремился к одиозному в глазах римлян царскому титулу. Его власть осуществлялась как выполнение республиканских магистратур или функций, сопряженных с ними; по идее она основывалась на его личном авторитете влиятельнейшего гражданина и первоприсутствующего в сенате, на том, что он стал патроном всех италиков, т. е. всех римских граждан, принесших ему клятву клиентской верности. Он желал казаться – и сделал для этого все возможное – не «господином», а первым среди равных. Мир внутри Римского государства, установленный Августом, просуществовал почти два столетия; государственный строй, созданный им и постепенно эволюционировавший к неприкрытой самодержавной монархии без фиговых листочков республиканской «реставрации», – около трех столетий. Человек, которому удалось добиться таких результатов, мог быть кем угодно, но только не посредственностью, хотя этому очень ловкому, очень трезвому, очень осторожному, очень скрытному холодному прагматику сильно повредило во мнении современников и потомков соседство с блестящим Цезарем, чьим приемным сыном, наследником и продолжателем он стал.

Понятно, что созданный Августом политический режим явился прямым следствием социально-политического развития римского общества и всего средиземноморского мира, развития, которое вело – в интересах зажиточных слоев общества, крупных земле-и рабовладельцев, торговцев, хозяев ремесленных мастерских – к установлению твердой власти, способной обеспечить необходимые им стабильность и порядок. Август хорошо понимал, в чем состоят объективные потребности выдвинувших его классов и социальных групп, и не только действовал в их высших интересах, но и нашел, как сказано, ту форму, в которой фактическая монархия его самого и его преемников оказалась приемлемой для широких слоев римского народа. Сенатская оппозиция, выражавшая недовольство отдельных аристократических родов и группировок режимом личной власти Юлиев-Клавдиев, не имела удовлетворительной альтернативы порядку, установленному Августом, и была в целом изолирована. Все верхушечные перевороты I – II вв. н. э. заканчивались появлением нового правителя, иногда действовавшего в соответствии с пожеланиями сената, иногда беспощадно истреблявшего оппозицию. На основы созданного Августом государственного строя они не посягали.

Деятельность Августа знаменовала собою конец одной эпохи римской истории (период Республики) и начало другой (период Империи; более точно: режима Принципата). Это переходное время привлекало и привлекает внимание не одного поколения исследователей. Их интересует процесс развития, приведший к столь радикальным переменам, природа последних, их характер, основы нового государственного устройства, содержание полномочий и существо власти правителя, римские политические партии и группировки, люди, делавшие историю, в особенности Цицерон, Помпей, Цезарь, Антоний и Август. Заметное влияние на историографию, посвященную интересующей нас эпохе, оказали такие события, как Великая французская революция и диктатура Наполеона, становление Германской империи и в особенности Великая Октябрьская социалистическая революция. Появилась тенденция усматривать прямые аналогии между событиями римской истории конца Республики и начала Империи и фактами новой и новейшей истории, наблюдать вторые через призму первых, и наоборот. В процессах, приведших к установлению имперского режима, видели социальную революцию, аналогичную революциям Нового времени. Наиболее детально и последовательно это воззрение разработал Р. Сайм.* (*Syme R. The Roman Revolution. Oxford, 1939.) Эпоху Гражданских войн он изображает как период революции, а Августа – как вождя революционных масс. Новая политическая структура возникла в результате обмана и кровопролитий, насильственного захвата власти и перераспределения собственности «революционным лидером». Однако вне зависимости от субъективных намерений и политических убеждений историка (Р. Сайм – враг революции) краеугольным камнем подобных построений является обывательское представление о революции как только о насильственном перевороте с неизбежными нарушениями порядка и законности, экспроприацией и отстранением от власти одних, выходом на авансцену других. Между тем революция, как бы ни воспринимали события ее современники и непосредственные участники, имеет своим содержанием прежде всего и главным образом коренное преобразование производственных отношений в соответствии с достигнутым уровнем развития производительных сил и на этой основе создание нового общественно-политического устройства, в том числе и организацию власти. Политический переворот, связанный с именами Цезаря и Августа, явился разрешением кризиса римского общества, но в рамках существовавших производственных и общественных отношений, а потому не может считаться революцией в собственном смысле слова.

В современном антиковедении репутация Августа кажется раз и навсегда установившейся: это виртуоз лицемерия, постоянно приспосабливавшийся к изменявшимся жизненным обстоятельствам; это посредственность, подхватывавшая и усваивавшая чужие идеи и лозунги, действовавшая под влиянием действительно крупных людей, таких как Агриппа или Ливия; это расчетливый политик, неуклонно стремившийся к достижению единовластия и выбиравший для достижения своих целей наиболее действенные средства. Проявляющий в начале своей карьеры чудовищную, часто не вызывавшуюся необходимостью жестокость, Август воспитал в себе осторожность и милосердие, сделавшие его популярным в различных слоях общества. Бездарный полководец, Август проявлял большую политическую проницательность, хотя и не мог выдвигать новые политические идеи. Хороший организатор, он сумел набрать себе первоклассных помощников. Не возвышаясь по своему духовному развитию над средним уровнем римской аристократии, усвоив модные неверие и скептицизм, Август пришел к насаждению староримской религиозности и «отеческих нравов». Порочный сластолюбец, он научился со временем держать себя в руках.

Ниже будет сделана попытка выяснить, насколько эти ходячие характеристики соответствуют реальному положению вещей. Пока же заметим следующее. Август был не только порождением своей эпохи, но и ее воплощением; он был человеком, оказавшимся вовремя на своем месте. Его общественно-политическая деятельность полностью соответствовала требованиям эпохи, именно ему принадлежат оптимальные решения общественных, социальных проблем Римского государства, и именно поэтому Август как общественный, политический, государственный деятель превосходит своих современников – не только таких, как Помпей или Антоний, но и таких блестящих людей, как Цицерон или Цезарь. И если споры об Августе в значительной степени утратили свою злободневность, они все же остаются научно актуальными, и попытка еще раз проследить жизненный путь этого человека кажется небесполезной.

Итак: Гай Октавий Фурин родился…

Глава 1. НАЧАЛО ПУТИ

Гай Октавий Фурин родился в Риме (Кассий Дион ¹ ошибочно: в Велитрах) в скромном доме у спуска с Палатина («К бычьим головам») перед восходом солнца за 9 дней до октябрьских календ в 691 г. от основания Рима, в консульство знаменитого оратора, философа, политика Марка Туллия Цицерона и, конечно, гораздо менее заметного, но в свое время известного римского государственного деятеля Гая Антония Гибриды, иначе говоря, 23 сентября 63 г. до н. э. в плебейской всаднической семье.² Пройдет время, и этот день станет сакральным общегосударственным праздником, который будет справляться по всей Империи еще в IV в. н. э.

Самый ранний известный нам предок будущегоимпе-ратора, Гай Октавий Руф, во время I Пунической войны (первая половина III в. до н. э.) избирался претором. От него пошли две линии Октавиев, постепенно утратившие родственные связи между собой. Одна из них сохранила прочные позиции в среде римского нобилитета,³ и за период после I Пунической войны до середины I в. до и. э. четыре ее представителя сумели подняться на одну из самых высших ступеней римской должностной иерархии, добиться должности консула. Другая ветвь Октавиев, к которой принадлежал и герой нашего повествования, была менее удачливой. Правда, еще его прапрадед Гай Октавий в 205 г. до н. э. во время II Пунической войны занимал должность военного трибуна, по-видимому самое высокое положение, достигнутое выходцами из этой семьи на протяжении более чем полутора столетий. О деде будущего императора, тоже Гае Октавии, известно, что он жил вдали от бурь, сотрясавших римское общество в I в. до н. э., в Вольском городке Велитры, не стремясь к большой карьере, довольствуясь местными провинциальными магистратурами, и накопил значительные денежные средства.⁴ Марк Антоний в разгар борьбы за власть, пытаясь скомпрометировать приемного сына и наследника Цезаря, утверждал, что его прадед был вольноотпущенником, а дед – менялой.⁵ Последнее, возможно, и не лишено оснований,⁶ но вольноотпущенников среди его прямых известных нам предков, безусловно, не было.

Восхождение этой линии Октавиев круто вверх по римской иерархической лестнице начал Гай Октавий-отец. Он родился около 101 г. до н. э. и дважды был военным трибуном.⁷ Со II в. до н. э. положение военного трибуна не считалось особенно высоким; выходцы из старинных сенаторских родов к нему не стремились. На этом посту можно было обычно видеть всадников из тех, кто не принадлежал к столичной верхушке; именно таким был и Гай Октавий-отец. По своему положению в обществе он был типичным выскочкой, «новым человеком»; но подобное происхождение не могло помешать умному и удачливому человеку пробиться наверх. Из этой именно среды вышли такие государственные деятели, как Марк Порций Катон и Марк Туллий Цицерон. Не помешало оно и Гаю Октавию-отцу. В 66 г. до н. э., тридцатипятнлетним, он стал квестором, а в 63 г. до н. э. – плебейским эдилом. Еще позже мы видим его судейским следователем, претором,⁸ наместником римской провинции Македонии.⁹ Следуя туда, Гай Октавий-отец по специальному поручению сената организовал уничтожение остатков разгромленных войск Кати-лины и Спартака, действовавших на юге Италии. В Македонии он вел успешные войны с соседними племенами и даже был провозглашен императором («командующий, повелитель») – титул, дававший право на триумф, присваивавшийся армией победоносному полководцу. Гай Октавий-отец собирался домогаться консульства и, вероятно, имел шансы на успех,¹⁰ но смерть в 59 г. до н. э., в возрасте 42 лет, ему помешала. Проходя военную службу, Гай Октавий-отец завязал разнообразные связи в аристократических кругах. В частности, он заручился дружбой Луция Лициния Мурены, и тот впоследствии помог ему стать претором. Однако самой большой жизненной удачей Гая Октавия-отца была женитьба в 65 г. до н. э. вторым браком на Атии, дочери Марка Атия Бальбина и Юлии, сестры Гая Юлия Цезаря; от этого брака и родился будущий

император. Цезарь тогда был еще всего лишь одним из аристократов, правда, очень знатным, делавшим обычную для его круга карьеру (в год женитьбы Гая Октавия-отца он был курульным эдилом, а в 62 г. до н. э. – претором), но его хорошо знали в Риме, а главное – родство со знатнейшим и влиятельнейшим родом Юлиев широко распахнуло перед Гаем Октавием-отцом все двери. Сопоставляя приведенные выше даты, можно думать, что и эдильство Гая Октавия-отца, и его претура соответствовали политическим интересам Цезаря. Бальбин также принадлежал к знатной сенаторской семье; он был по материнской линии родственником Гнея Помпея,¹¹ в тот момент, пожалуй, самого авторитетного в Риме политического деятеля.

Должности принесли Гаю Октавию-отцу кресло сенатора; близость к ведущим деятелям сформировавшегося в 60 г. до н. э. первого триумвирата (Цезарь, Помпеи) давала ему надежду при благоприятном развитии событий занять видное место при новом, тогда еще складывавшемся режиме. Он был, конечно, цезарианцем, и Цезарь это высоко ценил; позже, став неограниченным правителем Рима, Цезарь сделает своих родственников Октавиев патрициями.¹² По такому случаю сочинили даже легенду, будто они еще при царе Таркви-нии Старшем были включены в сенат, при Сервии Туллии стали патрициями, но потом деградировали и опять превратились в плебеев.¹³ К чести героя нашего повествования, сам он никогда не повторял выдумок тех, кто желал подольститься к нему или к его отцу, и говорил о себе только как о выходце из старинного и богатого всаднического рода, где первым сенатором был его отец. Пройдет время, и Октавий, тогда уже полновластный владыка Рима, воздвигнет на Форуме статую отца с приличествующей случаю надписью и в его честь триумфальную арку на Палатине.¹⁴

Как и многие другие римские семьи, занимающие нас Октавии не имели фамильного прозвища (cognomen). Однако Гай Октавий-отец, когда у него в 63 г. до н. э. родился сын, дал своему отпрыску не только традиционное для семьи личное имя (praenomen) Гай, как звали и отца, и деда, и прадеда, и прапрадеда младенца, но и прозвище Фурин (Thurinus), т. е. Фурийский. По-видимому, отец желал увековечить память о своей победе в окрестностях Фурий над беглыми рабами из войска Спартака, одержанной в тот самый год, когда ребенок появился на свет.

Само собой разумеется, что в Риме, несомненно, после того как Гай Октавий Фурин превратился в Императора Цезаря и в Императора Цезаря Августа, циркулировали слухи о всякого рода чудесах и предзнаменованиях, предрекавших ребенку в будущем верховную власть. Рассказывали,¹⁵ что некогда молния ударила в городскую стену, и это знамение предрекало для выходца из Велитр когда-нибудь верховную власть, и осуществилось оно в Августе. По другим слухам (Светоний ссылается на Юлия Марата), за несколько месяцев до рождения Октавия-сына в Риме совершилось при скоплении народа чудо, возвещавшее рождение царя для римского народа; сенат, будто бы, устрашившись, запретил выкармливать детей, родившихся в этом году, но это распоряжение не было выполнено (поразительна близость этого предания к легенде о царе Ироде). В «Рассуждениях о богах» Асклепиада Мендетского Светоний нашел сказание, будто Атия, жена Октавия-отца, родила своего отпрыска от Аполлона, явившегося к ней, когда она спала в храме, в виде змея; аналогичные предания циркулировали об Александре Македонском и Сципионе Африканском, но там в виде змея являлся Зевс-Юпитер. Тем самым Октавий-сын вводился в сонм древних легендарных героев божественного происхождения. Были и другие повествования о вещих снах, гороскопах и оракулах. Столь же знаменательными были и предания о раннем детстве Октавия-сына. Будучи ребенком, он выбрался из колыбели, оставленной на полу; после долгих поисков его нашли на самой высокой башне, лежащим и обратившим лицо к солнцу. Едва научившись говорить, он приказал лягушкам, слишком громко квакавшим в его дедовской вилле, замолчать, и с тех пор, как говорят, лягушки там не квакают. Но подобным образом и Геракл унял стрекот цикад.^1Ь Однажды Октавий-сын завтракал в роще у четвертого милевого столба на Кампанской дороге; внезапно на него напал орел, вырвал из его рук хлеб, взлетел высоко в небо, а потом опустился и отдал этот хлеб ребенку. Аналогичное чудо предвещало царскую власть Тарквинию Древнему.¹⁷

В этих преданиях правда переплетена с льстивыми вымыслами и вариациями на широко распространенные фольклорные сюжеты, но человека характеризует в немалой степени также и то, что о нем рассказывают. Гаю Октавию Фурину было всего четыре года, когда умер его отец. Эта смерть не сказалась на общественном положении семьи, которое определялось родственными связями матери. Атия снова вышла замуж за Луция Марция Филиппа;¹⁸ активное участие в ребенке принимала его бабушка Юлия, в доме которой он рос до самой ее кончины. Мальчик получил воспитание, приличествующее знатному римлянину. Льстивые россказни о его детстве ¹⁹ едва ли достоверны; ясно только, что он вращался среди сверстников из высших аристократических кругов. Среди его учителей и воспитателей упоминаются раб-педагог Сфэр, которому в 40 г. до н. э. благодарный воспитанник устроил публичные похороны,²⁰ и греческий философ Арий родом из Александрии,²¹ видимо, получивший впоследствии от Октавия римское гражданство с родовым имением Юлиев. Много позже Октавий числил Ария среди своих друзей и даже сделал его наместником Египта. В греческом обучении Октавия вместе с Арием участвовал и Апол-лодор из Пергама. Впрочем, познания Октавия в греческом языке всегда оставались весьма скромными; тем не менее он хорошо ориентировался в греческой поэзии и восторгался древней комедией. Латинской риторике Октавий учился у Марка Эпидия.

Октавий пополнял свои знания в течение всей жизни, много читал, даже находясь в критических ситуациях, и образование, полученное им, позволило ему стать искусным оратором, хотя он и не удостаивал произносить свои речи наизусть, он читал их по предварительно сделанной записи.²² Октавий активно участвовал и в литературной жизни. В 12 лет, в соответствии с римскими обычаями, Октавий произнес публичную похвально-поминальную речь по случаю кончины своей бабушки Юлии (51 г. до н. э.). Это выступление запомнилось; оно лишний раз дало знать о родстве юного оратора с могущественными Юлиями, и прежде всего с самим Цезарем. Теперь он живет вместе с матерью и отчимом.²³ В 49 г. до н. э., когда разразилась война между Цезарем и Гнеем Помпеем, они отправили Октавия в одну из своих вилл, однако вскоре, когда войска Цезаря заняли Рим, Октавий возвратился.²⁴ 18 октября 48 г. до н. э., в возрасте 15 лет, Октавий облачился в мужскую тогу,²⁵ т. е. был признан достигшим совершеннолетия. Существует рассказ,²⁶ будто во время церемонии его сенаторская туника разорвалась и упала к ногам; это было истолковано как предзнаменование его грядущей власти над сенатом. Тогда же он был включен в коллегию жрецов-понтификов, которых возглавлял сам Цезарь. Оценивая это назначение, необходимо иметь в виду, что понтифики занимали в римской жреческой иерархии центральное положение; они контролировали другие жреческие коллегии, отправление обрядов, ведение календаря, выполнение норм скарального права и т. п., что позволяло им активно участвовать в общественно-политической жизни Рима и оказывать влияние на выработку всех сколько-нибудь значительных решений. Именно поэтому Цезарю было важно посадить на вакантное кресло одного из понтификов своего человека. Что же до Октавия, то ему участие в коллегии понтификов позволило войти с самого начала в верхние эшелоны власти Римского государства.²⁷ Вообще Цезарь начинает потихоньку приучать племянника к выполнению государственных функций. Так, Октавий по поручению Цезаря руководил Греческими играми (это закончилось для него тяжелой болезнью), а в 47 г. до н. э. он был префектом города во время Латинских игр.²⁹

Когда в секстилии (августе) 46 г. до н. э. Цезарь праздновал свой триумф по поводу победы в африканской кампании, среди отмеченных воинскими наградами был и Гай Октавий Фурин, стоявший у порога своего семнадцатилетия. Отличавшийся, вообще говоря, слабым здоровьем, Октавий пытался участвовать и в испанских кампаниях Цезаря. Он отправился в Испанию, но его корабль потерпел крушение, и в Тарраконе Октавий Цезаря уже не застал; к битве при Мунде он также опоздал. Как бы то ни было, кратковременная служба в армии Цезаря должна была стать школой, где юноша должен был приобрести репутацию доблестного воина и знания, необходимые для будущего государственного деятеля, которому придется выполнять наряду с другими обязанностями также и функции полководца. К тому же по римским понятиям определенный стаж воинской службы был необходим каждому, кто собирался делать большую карьеру.

В 44 г. до н. э. мы застаем Октавия в Аполлонии (Греция); биограф Октавия ³⁰ связывает это с подготовкой Цезаря к походам против даков и парфян; другой источник³¹ – с предполагавшейся войной в Македонии. Там Октавий должен был продолжать учиться военному делу и совершенствовать свое общее образование.³² Впрочем, Цезарь не склонен был форсировать события; когда Октавий – еще совсем зеленый юнец – вздумал домогаться должности начальника конницы, т. е. положения второго после диктатора лица в государстве, Цезарь ему отказал и предпочел имевшего большой политический и военный опыт Марка Эмилия Лепида.³³ По другой версии ³⁴ Октавий занимал этот пост в течение года. По-видимому, последняя традиция неточна и возникла вследствие недоразумения: должность городского префекта спутали с должностью начальника конницы. В Аполлонию его сопровождали по желанию Цезаря сверстники, выходцы из незнатных родов – Марк Випсаний Агриппа, впоследствии ближайший его друг,³⁵ и Квинт Сальвидиен Руф, также сыгравший заметную роль в его жизни.

Внезапная кончина Цезаря в мартовские иды (15 марта) 44 г. до н. э. круто все изменила. Из завещания Цезаря стало известно, что Октавий усыновлен диктатором и назначен его наследником.³⁶ Этот факт едва ли был для Октавия неожиданностью: подобного рода усыновления и передачи наследства (далеко не новость в римских аристократических кругах того времени) представляли собой чрезвычайной важности политический акт, который мог состояться только после совещаний и переговоров, прежде всего с усыновляемым и его семьей. Существует правдоподобная версия,³⁷ согласно которой усыновление состоялось по завершении африканской и других войн Цезаря; Октавий участвовал в жертвоприношениях и обрядах, совершавшихся Цезарем, появлялся с ним на зрелищах и пирах, успешно ходатайствовал перед Цезарем за друзей и других граждан. Если современникам и показалось, что Октавий ничего не слышал ни об усыновлении, ни о завещании,³⁸ то это был, очевидно, его первый и удачный ход в сложной и опасной политической игре. Выбор Цезаря остановился на Октавии, конечно, не только из-за родственных связей. Надо полагать, Цезарь был вполне уверен в способностях, надежности и лояльности своего избранника.³⁹

Завещание Цезаря было рассчитано, конечно, на естественный ход событий. Его гибель под ножами заговорщиков открыла перед Римом перспективу не только государственного переворота, но и гражданской войны. Она поставила Октавия перед непростым выбором: принять наследство убитого диктатора и вмешаться в борьбу за власть либо отказаться от него и навсегда удалиться в частную жизнь.

* * *

Жизнь Гая Октавия-отца, детство и отрочество Гая Октавия Фурина пришлись на годы, когда римское общество и государство переживали затяжной кризис. Детство и юность Гая Октавия-отца – это годы, когда Гай Марий отчаянно боролся за власть, когда бунтовал Луций Аппулей Сатурнин, когда вся Италия была охвачена Союзнической войной, когда Луций Корнелий Сулла установил в Риме свою террористическую диктатуру, а затем неожиданно для всех отказался от власти и удалился на покой, когда вспыхнуло и с огромным трудом было подавлено восстание рабов под руководством Спартака. Гай Октавий-отец делал карьеру римского магистрата, когда Луций Сергий Катилина пытался захватить власть и погиб в непосильной борьбе с римской государственной машиной (и именно в тот год родился Гай Октавий Фурин), когда сложился так называемый первый триумвират – тайное соглашение между Гаем Юлием Цезарем, Гнеем Помпеем и Марком Лицинием Крассом, поделившими между собой фактическое господство в Риме. Детство и отрочество Гая Октавия Фурина совпали с борьбой за власть между Клодием и Милоном, войной между Цезарем и Помпеем, стремительным возвышением Цезаря, его диктатурой и трагической кончиной. Что же, собственно, происходило в Риме?

К середине II в. до н. э. Рим представлял собой город-государство, непомерно разросшийся, где власть теоретически принадлежала квиритам – суверенному римскому народу, которым управляли сенат, где заседали бывшие магистраты и особо знатные граждане, народное собрание и ежегодно переизбиравшиеся магистраты. Экономическую основу Римского государства составляло земледелие; значительного размаха достигли ремесло и торговля, особливо после уничтожения в 146 г. до н. э. Карфагена и Коринфа – важнейших торговых соперников Рима.

Социальная структура общества определялась господством рабовладельческих отношений, которые проникали во все сферы жизни общества. Рабы трудились на полях и в ремесленных мастерских, в рудниках и каменоломнях, на строительстве дорог и других объектов; они пасли скот и обслуживали своих хозяев; они выполняли в хозяйствах функции администраторов и надсмотрщиков; они были воспитателями и секретарями, выполняли разнообразные функции при магистратах; на потеху толпе они сражались между собой на арене цирка; из рабов формировались вооруженные отряды, использовавшиеся в борьбе за власть, во время распрей с соседями. Иногда рабы вели свое хозяйство, имели свое предприятие, на свой страх и риск участвовали в деловой жизни. Среди рабов было много деятелей искусства – актеров и музыкантов, вообще широко образованных людей, делавших, получив свободу, карьеру писателей, ораторов, ученых. Так или иначе во всех случаях они оставались вещью, собственностью своего господина, эксплуатируемыми и бесправными; ими самими, их добром, их жизнью полноправно распоряжался рабовладелец, считавшийся юридическим собственником всего того, что мог накопить раб, и неукоснительно извлекавший доход из всех видов деятельности раба. Естественно, что рабы боролись за освобождение; своего пика их борьба достигала в восстаниях (около 185 г. до н. э. в Апулии, в 138– 132 и в 104-101 гг. до н. э. в Сицилии, в 74-71 гг. до н. э. крупнейшее восстание рабов под предводительством Спартака), которые, однако, неизменно заканчивались поражением повстанцев. Рабы не стремились ликвидировать рабовладельческую систему; они хотели либо сами сесть на место своих господ, либо уйти от них и таким образом вновь добыть себе свободу. Самостоятельной, а тем более решающей роли в общественно-политической жизни Рима они не играли.

На протяжении столетий в Риме культивировалось представление о единстве римского гражданства, воплощавшееся во взгляде на государство как на res publica – «общественное достояние», «общее дело». С этой точки зрения рассматривалось историческое прошлое; единство, согласие римского народа было идеалом публицистики эпохи Гражданских войн. Но не больше, чем идеалом. Конечно, борьба между патрициями и плебеями, когда-то сотрясавшая Рим, уже в незапамятные времена исчерпала себя. Патриции были вынуждены признать полное гражданское равноправие плебеев. Однако очень скоро старую знать сменила новая – богатые и знатные патрицианские и плебейские роды, сконцентрировавшие в своих руках высшие должности в государстве. К середине II в. до н. э. суровая простота нравов, бедность и неприхотливость, о которых с восторгом повествует историко-публицистическая литература, давным-давно стали достоянием прошлого (если предположить, что они когда-нибудь реально существовали). В обществе все глубже становилась пропасть между горсткой знатных (в том числе и выбившихся в знать из низов) богачей, располагавших громадными ценностями, множеством вилл, ведших по всему Средиземноморью активную коммерческую деятельность, занимавших ключевые позиции во всех сферах политической жизни, и великим множеством тех, кто безысходно бился на жалком клочке земли или в крохотной мастерской, терпел постоянные притеснения сильных и богатых соседей, а то и, лишившись всего, шел в арендаторы или батраки, кормился за счет государственных выдач и подачек богатых покровителей. Каким было и как воспринималось положение римской бедноты накануне Гражданских войн, показывает известный отрывок из речи знаменитого народного трибуна Тиберия Семпрония Гракха: «Дикие звери, обитающие в Италии, и логовища имеют, и нора есть у каждого из них; тем же, кто за Италию сражается и умирает, принадлежат воздух и свет, а больше, ничего; лишенные крова и бездомные, с детьми они бродят и женами. Полководцы обманывают воинов, в битвах призывая сражаться за гробницы и храмы: ведь ни у кого из столь многих римлян нет ни алтаря отеческого, ни могилы предков; за чужую роскошь и богатство они воюют и умирают. Говорят, они – владыки обитаемого мира, но нет у них ни единого клочка собственной земли». Александриец Аппиан, вдумчивый и обладавший огромным административным опытом историк-исследователь (первая половина II в. н. э.), широко пользовавшийся свидетельствами современников и римской историографии о Гражданских войнах, рисует не менее впечатляющую картину. «Богачи, – пишет он, – захватили большую часть неразделенной земли («общественное поле». – И. Ш.) и со временем пришли к убеждению, что ее никто никогда у них не отнимет. А соседние с ними земли, те, что были ничтожными участками бедняков, они либо покупали, прибегая к уговорам, либо забирали силой. Огромные поля они обрабатывали как свои поместья. Они употребяли там покупных земледельцев и пастухов, отвлекая свободных от земледелия в походы. Кроме того, это хозяйство давало им большую выгоду вследствие многодетности рабов, размножавшихся в безопасности, так как они не участвовали в походах. От этого власть имущие очень обогащались и численность рабов в стране возрастала, а италики испытывали скудость и малодушие, изнуренные бедностью, и податями, и походами. Но если даже они освобождались от этого, они не занимались трудом, потому что землей владели богатые, и они употребляли земледельцев-рабов, а не свободных».⁴¹ Борьба этих двух социальных группировок, в конечном счете борьба за землю мелкого землевладения с крупным с теми модификациями, которые были обусловлены существованием рабства, составляла, по точному наблюдению К. Маркса, основное содержание внутренней истории римского общества интересующей нас эпохи. К этому, по-видимому, следует добавить еще один аспект, очевидный, когда анализируешь ход событий, – борьбу внутри господствующей прослойки за власть и все новые и новые переделы власти.