Текст книги "Ганнибал"

Автор книги: Илья Кораблев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Второй договор Карфагена с Римом обычно датируется 348 г. [ср. у Ливия, 7, 27, 2; Орозий, 3, 7, 1—3; Диодор, 16, 69, 1],^[27] однако в 1958 г. была выдвинута новая точка зрения: указывалось, что второй договор представляет собой, в сущности, лишь развитие, конкретизацию и уточнение первого и поэтому не может слишком далеко хронологически отстоять от первого. Исходя из сказанного, предлагается датировать второй договор Карфагена с Римом концом VI в. или, более точно, временем около 500 г.^[28] Эта гипотеза кажется весьма правдоподобной, однако пока, к сожалению, отсутствуют данные, которые позволили бы окончательно решить проблему. Как бы то ни было, согласно этому договору [Полибий, 3, 24, 3—13] римлянам запрещалось плавать за Прекрасный мыс, в Мастию и Тарсей – Таршиш, то есть в Южную Испанию, а также в Сардинию и Ливию. Право и возможность вести торговлю римляне сохраняют только в пунийской Сицилии и в самом Карфагене. Кроме того, договором регулируется «порядок», если можно так выразиться, пиратских набегов карфагенян на те районы Лациума, которые не были подвластны Риму, причем предусматривается возможность освобождения пленных союзников Рима на римской и Карфагена – на карфагенской территории.

Дальнейшее развитие этой линии взаимоотношений нашло свое отражение в договоре, основное содержание которого сохранил поздний римский автор Сервий в своем комментарии к «Энеиде» Вергилия [4, 628]. Обычно этот договор датируется 306 г.,^[29] однако в настоящее время в связи с пересмотром времени второго договора его предлагают отнести к 348 г.^[30] Здесь предусматривается полный запрет карфагенянам плавать к берегам римских владений, а римлянам—карфагенских. Своеобразной буферной территорией, отделяющей одних от других, должна была стать Корсика. Аналогичные сведения имелись и в трудах прокарфагенски настроенного [Полибий, 1, 14, 3] греческого историка Филина. Согласно изложению Полибия [3, 26, З], Филин писал, что «у римлян и карфагенян имелись договоры, согласно которым римлянам следовало отказаться от всей Сицилии, а карфагенянам – от Италии». Полибий резко отрицает сообщение Филина; такого соглашения, по его словам, никогда не было, и какие-либо записи о подобном отсутствуют [3, 26, 4]. Однако аргументация греческого историка в свете указаний Сервия не может быть признана убедительной; не исключено, что римляне скрыли от него документ, позволявший врагам (тому же Филину) обвинить их в вероломстве. Во всяком случае, политическая ситуация конца IV в., когда отчетливо ощущалась потребность в разделе сфер влияния и когда стороны еще не могли претендовать ни на Италию (Карфаген), ни на Сицилию (Рим), не исключает его существования. По-видимому, этот же договор имеет в виду Тит Ливий [9, 43, 26], когда он пишет, что «и с карфагенянами в том же году (то есть в 306 г.– И. К.) был в третий раз обновлен союз, а их послам, которые прибыли для этого, любезно посланы дары».

В сочинении Ливия имеется упоминание [Ливий, Сод., 13] и об «обновлении» в четвертый раз союза между Римом и Карфагеном. Контекст, в котором находится это указание, показывает, что договор был заключен в разгар борьбы между римлянами и эпирским царем Пирром за господство в Южной Италии. Заранее можно предполагать, что речь идет о военно-политическом союзе, направленном против последнего. Полибий [3, 25, 3—5] сохранил сведения об условиях этого рода, включенных в соглашение, датируемое 280 г.; видимо, именно о нем говорит и римский историограф. Стороны взяли на себя следующие обязательства: «Если они заключат с Пирром договор о союзе, пусть сделают те и другие, чтобы они могли помогать друг другу на территории тех, кто подвергнется нападению. Кто бы ни нуждался, корабли пусть предоставят карфагеняне как для охраны путей, так и для нападения; жалованье своим воинам каждая сторона выплачивает сама. Карфагеняне пусть помогают римлянам и на море, если будет нужно. А команду пусть никто не принуждает сходить на берег против воли».

Таким образом, отношения между Римом и Карфагеном никогда не отличались чрезмерной сердечностью. Борьба против общего врага – Пирра, который замышлял создать для себя на западе мощное царство на обломках римского и карфагенского могущества,– казалось, должна была их сблизить. Однако последующие события обнаружили, что стороны опасались союзника не меньше, если не больше, чем противника. По крайней мере это можно сказать о Риме. Во исполнение договора или под этим предлогом якобы на помощь Риму была отправлена флотилия в составе 120 кораблей, однако сенат вежливо поблагодарил и отказался. Ему тем легче было это сделать, что непосредственная опасность миновала. Тогда карфагенянин Магон отправился К Пирру; было объявлено, что он хочет содействовать установлению миpa между Римом и Пирром, хотя на самом деле он попытался выяснить планы последнего: карфагенян очень беспокоили слухи о том, что царь предполагает вторгнуться в Сицилию [Юстин, 18, 2, 1—4, Вал. Макс., 3, 7, 10].

Создается впечатление, что союзники действовали порознь, фактически независимо друг от друга, хотя Диодор [22, 7, 5] и сохранил сведения о том, будто пунийцы предоставили римлянам свои корабли для переброски воинов в Регий. Когда худшие опасения карфагенского правительства оправдались, когда Пирр переправился в Сицилию и даже объявил себя царем этого острова, карфагеняне оказались в одиночестве и, потерпев ряд сокрушительных поражений от своего противника, поддержанного местным греческим населением, потеряли почти все [Юстин, 23, 3, 1—4; Апп., Самн., 12]. Единственное, что они сумели сохранить благодаря своему господству на море,– порт Лилибей. Опасность представлялась настолько грозной, а бездействие Рима настолько лишало всякой надежды на спасительную помощь извне, что карфагеняне решились, сознательно нарушая союзнические обязательства, предложить врагу мир. Они готовы были примириться с потерями и даже предоставить флот своему недавнему противнику. Переговоры не дали результата, так как Пирр потребовал уступить ему еще и Лилибей [Плут., Пирр., 22—24]. Господство карфагенян в Сицилии удалось восстановить только потому, что сицилийская политика царя (взыскание податей и повинностей, размещение гарнизонов и т. п.) сделала сицилийских греков союзниками карфагенян. Пирр в конце концов был изгнан из Сицилии в Италию [Апп., Самн., 12]. Впрочем, в античной историографии есть указания и другого рода: отмечают, что Пирр покинул Сицилию, уступая настойчивым просьбам своих италийских союзников, которые опасались нового нашествия римлян [Юстин, 23, 3, 5– 9]. По-видимому, и то и другое сыграло свою роль, хотя Пирру и, возможно, Риму было политически выгодно подчеркнуть именно второе обстоятельство. Как бы то ни было, если бы Пирр не восстановил против себя сицилийских греков, что использовали в своих целях карфагеняне, его отъезд в Италию едва ли мог повлечь за собой крушение всех планов, связанных с островом.

После того как Пирр оказался вынужденным оставить Сицилию, а затем и Италию, о союзе между Карфагеном и Римом уже не было и речи. Возобновилось их противостояние, теперь чреватое прямым конфликтом. Взаимные нарушения договора 306 г.– попытка Карфагена оказать помощь Таренту в его сопротивлении римской экспансии [Ливий, Сод., 14; Орозий, 4, 3, 1—2; 5, 2; Зонара, 8, 6] и вмешательство римлян в дела Мессаны [Полибий, 1, 8—11]—послужили предлогом для начала войны.

По существу, исход первой войны между Карфагеном и Римом – I Пунической войны (264—241 гг.) – был предрешен в самом начале. В течение кампаний 264—262 годов римлянам удалось заставить сиракузского царя Гиерона II—до этого союзника пунийцев – перейти на сторону Рима, в результате чего Карфаген оказался политически изолирован, и, кроме того, установить свое господство практически на всем острове. Особенно тяжким ударом для карфагенян было падение Акраганта, стратегически самого важного пункта в Сицилии. После этого под их властью оставались только некоторые приморские города, теперь снабжавшиеся и оборонявшиеся с моря.

До сих пор римский военный флот не шел ни в какое сравнение с карфагенским, и поэтому казалось, что сломить преимущество пунийцев в этой области Рим никогда не сможет Перед соперниками открывалась перспектива затяжной, изнурительной войны. Добиться победы исключительно морскими силами Карфаген не мог. Но и Рим не мог победить только при помощи сухопутных войск. Поэтому перед первым возникла задача создать боеспособную пехоту, тогда как второй был поставлен перед необходимостью срочно строить новые военные корабли и обучать моряков. Мы осведомлены главным образом о действиях римлян, однако последующие события говорят сами за себя: римские военачальники выиграли соревнование Захватив севшую на мель карфагенскую пентеру, они использовали ее в качестве образца и уже в 260 г. располагали флотом в 120 судов. Но этого мало: чтобы парализовать обычные для того времени приемы морского боя – прорыв строя кораблей и таран, римляне разработали новую тактику. Они изобрели абордажные мостки («вороны»); по этим мосткам воины перебегали на вражеский корабль и там вели рукопашную схватку. Тем самым римляне получали возможность использовать на море, в абордажном бою, превосходство своей пехоты. Правда, первое морское предприятие римлян окончилось неудачей: они попытались было овладеть Липарскими островами, но были заперты в гавани и захвачены в плен (17 кораблей под командованием консула Гнея Корнелия Сципиона). Однако поражение было с избытком компенсировано победой при Милах в 259 г., где были потоплены или взяты в плен около 50 военных кораблей, едва ли не половина пунийского флота. Этот успех потряс современников, в особенности самих римлян; консул Гай Дуилий, командовавший римским флотом, был удостоен помимо обычного триумфа совершенно исключительных почестей: по постановлению сената его должен был в общественных местах сопровождать флейтист. До нас дошла и надпись, воздвигнутая для того, чтобы увековечить подвиг Дуилия [CIL, I, 195, Плиний, 34, 20].

Теперь римские власти имели возможность попытаться сломить Карфаген на африканской территории. Весной 256 г. 4 легиона, которыми командовали оба консула – Марк Атилий Регул и Луций Манлий Вольсон, на 330 кораблях отправились к африканскому берегу. Карфагеняне, встретившие противника у Экнома, не сумели, несмотря на численное превосходство (у них было 350 судов), помешать своим врагам и забавить их вернуться в Сицилию. Потеряв 94 корабля (против 24 римских), пунийский флот отступил в Африку. Римляне высадились там, где их совершенно не ждали,– в районе крепости Клупея, которая стала их опорным пунктом. Половина десанта во главе с Вольсоном по требованию сената возвратилась в Италию; тем не менее Регул сумел поставить под свой контроль почти все африканские владения Карфагена и приобрести союзника в лице взбунтовавшихся ливийцев.

Не рассчитывая на военную победу, карфагенское правительство попыталось выйти из войны, примирившись с потерей Сицилии и Сардинии. Но этого Регулу показалось мало. Во время переговоров он потребовал, чтобы пунийцы уничтожили свой военный флот и обязались поставлять корабли Риму. Принятие подобных условий означало бы ликвидацию Карфагена как великой державы и установление прямой его зависимости от Рима. Карфагеняне решили защищаться. Из Сицилии были вызваны войска. Кроме этого была создана новая армия из греческих наемных солдат во главе с талантливым полководцем спартанцем Ксантиппом (его предшествующая и последующая деятельность неизвестны). В результате соотношение сил резко изменилось, и карфагеняне смогли, главным образом благодаря стратегическому мастерству Ксантиппа, наголову разбить войска Регула неподалеку от Тунета. Ливийским союзникам Рима карфагеняне устроили кровавую баню, и память о тысячах убитых и казненных еще долго жила в африканских деревнях и поселках.

Военные действия теперь снова сосредоточились в Сицилии и поначалу приняли явно неблагоприятный для пунийцев оборот, хотя операции римлян на море и не были особенно удачными. В 254 г. карфагеняне оставили Панорм, а в 251 г. потерпели тяжелое поражение под стенами этого города, потеряв 120 боевых слонов. В 249 г. пал Эрикс, и в руках пунийцев остались только Дрепанум и Лилибей. Повторная попытка Карфагена заключить мир не дала результатов. Между тем римляне оказались не в состоянии полностью блокировать Дрепанум и Лилибей ни со стороны моря, ни с суши. Карфагенские моряки на небольших парусных судах, минуя препятствия, созданные римлянами, проникали в гавани. Пунийские всадники наносили противнику чувствительные удары и перехватывали римские обозы с продовольствием, предназначавшимся для осаждавших. Желая круто изменить положение, консул Публий Клавдий попробовал было уничтожить карфагенский флот в гавани Дрепанума, но пунийскому флотоводцу Атарбе удалось окружить римские корабли и захватить 80 из них и уничтожить 100. Клавдий сумел спасти всего 30 судов. Разгром был дополнен уничтожением римского транспортного флота в районе Гелы и Камарины. В результате даже та неполная блокада Лилибея и Дрепанума, которую установили римляне, была ликвидирована. После тринадцатилетней изнурительной борьбы стороны вернулись к положению, которое сложилось уже в 262 г., и, по-видимому, так же как и в конце 60-х годов, были далеки от окончательной победы.

Такова была ситуация, когда в 247 г. командующим карфагенским флотом в Сицилии был назначен Гамилькар Барка, а в его семье приблизительно в то же время родился сын Ганнибал – в недалеком будущем самый упорный и самый опасный враг Рима.

II

Завершение I Пунической войны. Восстание наёмников

Гамилькар, сын Ганнибала, носивший прозвище – может быть, родовое—Барка ('молния'), занял, по сообщению его биографа, важнейший по тому времени пост и принял фактически на себя всю ответственность за исход войны с Римом в юношеском возрасте [Корн. Неп., Гам., 1, I]. Как нам кажется, едва ли правильно чрезмерно доверять этим сведениям. На Гамилькара могли быть перенесены биографические данные, относящиеся к его несравненно более знаменитому сыну и преемнику. В любом случае до получения подобного назначения Гамилькар должен был пройти серьезную военную школу, принимая на разных должностях участие в боевых операциях против римлян, а также приобрести определенный административный опыт, исполняя обязанности магистратов, в том числе и на высоком уровне. Трудно представить себе, чтобы судьба Карфагена могла быть вручена неопытному и незрелому юнцу, который до этого ничем значительным себя не проявил. Заметим в этой связи, что к 240—230 гг., когда Ганнибалу исполнилось шесть-семь лет, у Гамилькара уже были по крайней мере две дочери, достигшие брачного возраста [Полибий, 1, 78, 8; Апп., Исп., 4]; они родились, следовательно, не раньше 255– 252 гг., и, значит, сам Гамилькар вступил в брак не раньше 256 г. Все эти расчеты, конечно, далеки от необходимой точности и дают очень приблизительное представление о возрасте полководца, когда он впервые появился на исторической авансцене. С известной долей вероятия можно предполагать, что в 247 г. ему уже исполнилось где-то около тридцати лет, а может быть, и более. Источник, которым воспользовался Корнелий Непот, мог иметь в виду, если допустить, что он отражает действительные события, не абсолютную молодость полководца, а относительную, сравнительно с летами его коллег и противников.

Интересно, что Цицерон [Циц., Обяз., 3, 99] и Зонара [8, 10] отождествляли Гамилькара Барку с тем Гамилькаром, который командовал пунийскими войсками в Сицилии в 261– 256 гг., участвовал в морской битве при Экноме, а также организовал в Африке борьбу против Регула и поддерживавших его нумидийцев. Однако такое отождествление кажется маловероятным.

Если бы подобное совпадение действительно имело место, наши основные источники не смогли бы говорить о назначении Гамилькара Барки в тоне, показывающем, что он только в 247 г. впервые появляется в повествовании о I Пунической войне. Так, например, Полибий [1, 56, 1] писал: «Карфагеняне назначили после этого полководцем Гамилькара, прозывавшегося Барка, и ему вручили командование флотом». Выражение «прозывавшегося Барка» определенно показывает, что Полибий или его источник хотели отличить именно данного Гамилькара от остальных, не имевших прозвища .^[31]

Как бы то ни было, в 247 г. Гамилькар Барка получил ответственнейшее назначение, которое в дальнейшем открыло ему путь к захвату всей власти в государстве. Если верно, что изображению финикийского бога Мелькарта на одной из монет, происходящих из Нового Карфагена, приданы портретные черты Гамилькара Барки,^[32] то мы можем составить себе некоторое представление об его облике, хотя портрет и стилизован в духе современной исполнителю эллинистической манеры. Автору, который, несомненно, стремился не только добиться внешнего сходства, но и дать психологическую характеристику модели, удалось передать твердость воли, решительность, суровость и, пожалуй, жестокость властного и уверенного в себе надменного аристократа. Плотно сжатые тонкие губы, курчавая борода, настороженный, как будто пронизывающий взгляд… Художник старательно избегает всего, что могло бы выявить в этом бесспорно незаурядном человеке иные качества – мягкость, доброту, деликатность. Перед нами солдат, который не остановится перед потоками крови, расчетливый и непреклонный политический деятель – такой, каким его воспитала карфагенская действительность с ее интригами, коррупцией, смертельной враждой, отчаянной борьбой за власть. Античная традиция приписывает Гамилькару Барке государственную мудрость, презрение к опасности, исключительное воинское мастерство. Он некогда никого не посвящал в свои замыслы, чтобы противник не узнал о них, а его воины не были бы приведены в смятение размышлениями о тех опасностях, какие им предстоят [Диодор, 24, 5—7]. В Карфагене надеялись, что такому человеку удастся вывести военные действия из тупика и добиться победы.

Вначале обстоятельства складывались благоприятно для карфагенян.^[33] Приняв командование, Гамилькар прежде всего подверг опустошительным набегам побережье Италии, и в особенности на юге Апеннинского полуострова, Локры Эпизефирские и Брутиум. Эта операция, в которой пунийские войска, по-видимому, не встретили активного сопротивления со стороны противника (Полибий вообще не говорит о нем), могла иметь несколько целей. Во-первых, заставить римлян обратить большее внимание на оборону Италии и тем уменьшить их военный напор в Сицилии – на основном театре военных действий. Во-вторых, захватить пленных, чтобы произвести обмен и выручить если не всех, то хотя бы часть своих. И действительно, обмен военнопленными из расчета один к одному состоялся в том же году, хотя пунийцам и не удалось добиться возвращения на родину всех своих соотечественников, видимо, не хватило добычи. Наконец, в-третьих, продемонстрировать силу карфагенского флота и подготовить римлян к мысли о мире на основе признания существовавшего в 247 г. положения вещей. Дальнейшие события показали, что свои замыслы Гамилькар сумел осуществить лишь частично. Судьба войны решалась в Сицилии; именно здесь Гамилькар решил сосредоточить свои основные усилия. Ему удалось беспрепятственно высадиться недалеко от Панорма и занять гору Эйркте (совр. Монте Пеллегрино), которую он превратил в свою военную базу.

Лучшего выбора сделать было нельзя. Крутые обрывы делали гору неприступной со всех сторон и позволяли укрепить ее без особого труда; на вершине – большом плоском кругообразном плато – находились пастбища и пригодные для обработки земли; на нем же и холм, который легко можно было превратить во внутреннюю крепость и наблюдательный пункт; у подножия горы естественная гавань обеспечивала надежный выход в море и связь с внешним миром. Дороги, которые вели в Эйркте – две из глубинных районов Сицилии и одна от моря, занятая пунийскими войсками, были труднопроходимыми, так что опорный пункт Гамилькара был почти недоступен для врагов. Однако, насколько об этом можно судить, четкий план наступательных операций на острове Гамилькар так и не разработал; во всяком случае, в его дальнейших действиях какая-либо планомерность не прослеживается. Более того, создается впечатление, что Гамилькар был связан своею базой в Эйркте.

Опираясь на нее, Гамилькар постоянно совершал набеги на южные области Италии. Когда римляне создали свою базу неподалеку от Панорма, рассчитывая сковать неприятеля, он в течение трех лет вел с ними изнурительную повседневную войну. Полибий, отказываясь от подробного и последовательного описания событий этого трехлетия, уподобил воюющих кулачным бойцам, наносящим друг другу удары, за которыми со стороны трудно уследить. Полибий ограничился общей оценкой: все военные хитрости, уловки и приемы были испробованы, а решающего сражения все не было. Равновесие нарушилось только тогда, когда пунийцам удалось захватить город Эрикс и осадить римский лагерь, находившийся на вершине одноименной горы. Однако и здесь решающего результата Гамилькар не добился. Осада затянулась. В результате пунийский полководец утратил инициативу и не смог помешать врагу изменить ход событий.

В 243 г. римляне снова – в третий раз за время войны – построили флот – на этот раз в 200 кораблей. Сделано это было на средства граждан, которые индивидуально или компаниями в два-три пайщика (в зависимости от имущественного положения) обязывались построить по одному пятипалубному судну. Государство обязывалось возместить расходы только в случае успешного исхода военных действий.

Когда римская армада появилась на море, Гамилькар Барка оказался отрезанным от Карфагена. Пунийские власти решили принять меры для того, чтобы вывести свои войска из Сицилии. К северным берегам острова был направлен карфагенский флот, однако экспедиция оказалась неудачной. В битве при Эгатских островах карфагенская эскадра была разгромлена. Не видя теперь другого выхода, карфагенские власти уполномочили Гамилькара Барку заключить мир. И в самом деле, в условиях, когда ресурсы государства были истощены (пунийцы оказались вынужденными, хотя и безрезультатно, просить заем в Египте), никакой надежды на восстановление морского могущества у Карфагена быть уже не могло. Гамилькар, внезапно оказавшийся перед крахом всех своих замыслов, должен был скрепя сердце покориться обстоятельствам Гер. у Корн. Неп., Гам., 1, 3; Полибий, 1, 62, 3—6].

Карфагенское предложение закончить войну пришлось и римлянам как нельзя более кстати: казна Рима была пуста. Поэтому консул Г. Лутаций Катул, командовавший в Сицилии римскими легионами, «радостно», как пишет Полибий [1, 62, 71, принял предложение, полученное от Гамилькара Барки. Тем не менее во время переговоров Гамилькар должен был мобилизовать все свои дипломатические способности, чтобы добиться приемлемых условий: его контрагент, максимально использовавший преимущества победы при Эгатах и господства на море, пытался включить в договор статьи, выполнение которых должно было унизить пунийских воинов и тем самым затруднить вербовку наемных солдат, серьезно ослабить обороноспособность Карфагена. Г. Лутаций Катул потребовал, чтобы воины Гамилькара покинули Сицилию безоружными [Корн. Неп., Гам., 1, 5; Диодор, 24, 13]. В источниках, правда очень поздних, но воспроизводящих традицию Тита Ливия, есть даже сведения, будто римское командование настаивало, чтобы пунийские войска прошли под игом [Зонара, 8, 17]. Как проходили переговоры, мы не знаем, однако из их результатов ясно, что Барка заставил консула отступить: пунийские войска получили возможность эвакуироваться с острова после уплаты выкупа – 18 денариев за человека. И все же эта сравнительно небольшая дипломатическая победа не могла в целом компенсировать весьма неблагоприятного для карфагенян результата войны, хотя, само собой разумеется, Гамилькар сделал все для того, чтобы условия мира не подорвали боеспособности Карфагена и не помешали бы ему готовиться к реваншу.

Полибий [1, 62, 8—9] так излагает договор, заключенный Г. Лутацием Катулом и Гамилькаром Баркой: «На таких условиях быть дружбе между карфагенянами и римлянами, если и римскому народу будет угодно: карфагеняне очистят всю Сицилию, и не будут воевать с Гиероном, и не поднимут оружия ни на сиракузян, ни на союзников сиракузян; карфагеняне отдадут римлянам без выкупа всех пленных; карфагеняне выплатят римлянам в течение двадцати лет 2 200 эвбейских талантов серебра». Было достигнуто соглашение и о судьбе пленных пунийских воинов [Евтропий, 2, 27]. Карфагеняне просили разрешения выкупить их, но встретили исключительную любезность недавнего противника: римские власти возвратили даром тех, кто содержался в государственных тюрьмах. Находившиеся в частных руках пленные карфагеняне могли быть выкуплены, причем активное участие в этом приняла римская казна. Вероятно, уже на данной стадии переговоров было зафиксировано соглашение, запрещавшее Карфагену направлять свои корабли в районы, находившиеся под контролем Рима и его союзников (да и не было у него подобной возможности), и вербовать наемников на территории Италии; несколько позже оно вошло в окончательный текст договора [Зонара, 8, 17; Апп., Сиц., 2].

Все эти условия поражают совершенно неожиданной для Рима мягкостью. Побежденный Карфаген ценою полного отказа от Сицилии, которая никогда и не была целиком в его власти, сохранил не только независимость и все остальные владения в Западном Средиземноморье, но также и свое положение великой державы, то есть он оставался грозным противником. Не удивительно, что в Риме такой договор вызвал недовольство и народное собрание отказалось его ратифицировать. В Сицилию была направлена специальная комиссия из десяти человек, чтобы на месте пересмотреть условия мира. Однако результат ее деятельности был до смешного ничтожен. Контрибуция возросла до 3 200 талантов с обязательством уплаты в течение десяти лет; кроме того, в договор записали обязательство карфагенян покинуть острова, расположенные между Италией и Сицилией [Полибий, 1, 63, 1—3]. Но последняя клаузула, как обоснованно думает Т. Моммзен,^[34] конечно, только оформляла и закрепляла юридически положение, сложившееся после прекращения военных действий. В самом деле, трудно представить себе, чтобы, потеряв Сицилию, Карфаген мог сохранить какие бы то ни было владения в бассейне Тирренского моря. Комиссия 10-ти приняла решение, определенно убедившись в том, что не снисходительность Г. Лутация Катула, но объективные обстоятельства велят римлянам умерить свои аппетиты. Мы вряд ли ошибемся, предположив, что Гамилькар Барка убедил римлян не выдвигать своих требований, которые могли бы привести к срыву мирных переговоров. А судьба экспедиции Регула, да и самого Регула, погибшего в карфагенском плену, разумеется, была слишком памятна.

В 241 г. мир был подписан. Война окончилась. Гамилькар Барка вывел подчиненные ему войска из Северной Сицилии в Лилибей, после чего отказался от своих полномочий и, очевидно, уехал на родину [Полибий, 1, 66, I]. Отставка командующего, подлинных мотивов которой мы не знаем, ознаменовала собой переход власти в руки враждебной Гамилькару аристократической группировки. Одним из ее крупнейших деятелей был Ганнон, сыгравший вскоре столь отрицательную по отношению к карфагенянам роль во время так называемой Ливийской войны.

В то время Ганнибалу было около пяти лет. Он рос в атмосфере рассказов о подвигах отца, плоды которых были вырваны у Гамилькара хищным врагом и бездарностью карфагенских аристократов – его политических противников. Гамилькар страстно желал сокрушить и уничтожить римлян. Эти же чувства он внушал и своим сыновьям – Ганнибалу, Гасдрубалу и Магону. Из уст в уста в Риме передавали его слова, сохраненные до наших дней традицией, восходящей к Титу Ливию [Зонара, 8, 21]: своих сыновей он вскармливает, как львов, натравливая их на римлян.

Знаменитая клятва, данная девятилетним мальчиком, надо полагать, завершила определенный этап в его воспитании; отец не случайно и не только повинуясь внезапному душевному движению, заставил ребенка прийти в храм и принять участие в жертвоприношении: его сын должен был унаследовать и его ненависть. Но до этого момента оставалось еще целых четыре года, а пока Карфагену предстояло выдержать смертельную схватку за само свое существование и Гамилькару – руководить этой борьбой.

Все началось, как обычно, с мелкой, нерасчетливой скупости. Перед карфагенским правительством стояла довольно сложная задача– вывести из Лилибея в Африку своих наемных солдат (вероятно, около 20 000 [Полибий, 1, 67, 13; Корн. Hen., Гам., 2, 2]), выдать им жалованье и наградные, а затем во избежание бунтов и насилий отправить на родину. Комендант Лилибея Гисгон благоразумно решил отправлять воинов в Карфаген относительно небольшими партиями через определенные промежутки времени, не допуская скопления в городе огромного количества хорошо вооруженных людей, уже утрачивающих всякое представление о дисциплине и порядке. Между тем карфагенское правительство вознамерилось заставить наемников отказаться от причитавшейся им доли жалованья. Наивно рассчитывая быстрее добиться своей цели, если все солдаты соберутся вместе, пунийские власти не отпускали их из Карфагена. В результате нормальная жизнь в городе очень скоро была нарушена. Грабежи и убийства происходили не только ночью, но и средь бела дня. Никто не чувствовал себя в безопасности. Власти оказались не в состоянии овладеть положением и, желая избежать худшего, решили теперь отправить наемников на юг, в город Сикку, расположенный в самом центре африканских владений Карфагена.

Смысл этой операции понятен. Здесь можно было бы не только вести переговоры, но и в случае необходимости локализовать, а затем и подавить любые солдатские бунты, если бы… если бы карфагеняне располагали достаточными военными резервами и если бы наемников не поддержало местное крестьянство. Но обстоятельства складывались совершенно иначе, и, отправляя наемников на юг, пунийцы своими руками создавали центр мятежа. Все это обнаружилось позднее, а пока воины отправлялись в Сикку, надеясь скоро вернуться назад и получить наконец свое жалованье: ведь небольшую сумму на прожитье перед уходом им все-таки выдали, так что их надежды, казалось, были оправданны. Конечно, известное беспокойство должно было внушать то обстоятельство, что карфагеняне заставляли забирать с собой все пожитки, однако воины не обращали на это внимания.