Текст книги "День начинается утром"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Снова дома

Уезжали не так торжественно, как приехали.

Ехали на двух арбах. А в упряжке буйволы. Арбы непрерывно и дико скрипели и ползли как черепахи.

Но Костик был счастлив: с каждым шагом неторопливых буйволов приближался дом.

Ехали бесконечно долго. Костик с Шуркой убегали вперёд, успевали забраться на гору, спуститься, набегаться, устать, а протяжный скрип и не думал приближаться.

Несколько раз они купались в горных речках. Впрочем, «купались» – не то слово. Вода была ледяная. Можно было только окунуться на один-единственный коротенький миг. Сразу останавливалось дыхание, глаза испуганно вытаращивались, а ноги сами выносили на берег, на тёплые голыши. Тело начинало гореть, как ошпаренное, и вздувались здоровенные пупырышки. Как на огурцах.

– Ну и в-водичка, – говорил Шурка, клацая зубами, – как только в ней р-р-рыбы живут!

Вода была неправдоподобно прозрачная.

Дно устлано чисто промытыми хрусткими голышами. А в тени, головой против течения, висели пятнистые рыбы – форели. Круглые, как веретено. Даже на глаз – крепкие и упругие.

– Вот бы сюда нашего бычка или барабульку – сразу бы замёрзли. Привыкли, неженки, к тёплой водичке, к Чёрному морю, – говорил Шурка.

* * *

К дому подъехали уже в сумерки. В окне горел свет. Костик вбежал в комнату и увидел военного, сидящего к нему спиной.

«Кто это?» – подумал Костик.

Военный обернулся. Керосиновая лампа мигала и коптила.

– Мама?! – шёпотом удивился Костик.

– Сынуля! – Мама схватила Костика на руки, закружилась с ним по комнате. – Какие вы молодцы, что приехали! Какие вы умницы!

Костик глядел на неё и не узнавал. Мама коротко постриглась. В гимнастёрке с широким ремнём. На петлицах два кубика – лейтенант.

Шурка тихонько топтался в углу. На него тяжело было смотреть.

Бабушка с Мелашвили втаскивали узлы.

В комнате всё было разворочено. На полу лежали какие-то тряпки. Шкаф раскрыт, ящики выдвинуты. Постель перевёрнута. Бабушка огляделась.

– Батюшки, что это ты наделала? Ералаш-то какой!

Мама посмотрела вокруг и засмеялась.

– Я вам самого интересного не сказала: нас обокрали.

Бабушка как стояла – так и села на стул.

– И много? Много украли?

– А всё, что могли! – ответила мама. – Только какие-то воры дураки попались. Брали всякую дрянь. Платья мои, пальто, всякий хлам. Даже швейную машинку хотели утащить, да, видно, показалась тяжёлой – под окнами бросили. А самое ценное – книги – не взяли. Ведь у нас такие книжки есть! Редкостные! А эти чудаки наволочки хватали. Смех, да и только! – мама снова засмеялась.

– Тебе бы только хохотать, а как мы теперь без наволочек спать будем? – Бабушка сердито заглядывала в ящики шкафа и с грохотом захлопывала их.

– Переживём. Они не всё украли. – Мама махнула рукой.

Она подкрутила лампу, сделала свет поярче.

– Славно, что вы приехали. Я собиралась завтра к вам в гости. Из нашего госпиталя скомплектовали медсанбат. Я скоро буду генералом.

Мама засмеялась и подошла к Шурке. Лицо у неё сразу посерьёзнело.

– Ты, Шурик, не переживай. Твоей маме лучше. Завтра увидишься с ней. Теперь всё будет в порядке. Но ей придётся несколько месяцев полежать в госпитале. Поживёшь пока с нами.

Она взъерошила ему волосы и повернула за плечи.

– А теперь слушай мою команду: ать, два! Кругом! Приказываю спать. Всем. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.

Мелашвили – лисий сын – тоже остался ночевать.

Толька идёт по следу

Прошло пять месяцев. Медсанбат перевели ближе к фронту. Шуркину маму эвакуировали. Стали жить втроём. Без мам.

К бомбёжкам немного привыкли, научились прятаться. В порту на каждом шагу стояли зенитки, и немцы теперь не летали так нахально. А с большой высоты не очень-то попадёшь.

Костик начал было собирать осколки бомб, да бросил. Их было столько – на каждом шагу, – что пропал всякий интерес.

Жизнь стала трудная. Всё время хотелось есть. Хлеб выдавали по карточкам – кукурузный, невкусный, но и его не хватало.

В основном, ели рыбу. Костик и Шурка ловили. Но её не на чем было жарить. Ели варёную, почти без соли, потому что соли тоже не хватало.

Весна была в разгаре. Зацвели олеандры – розовые, белые.

Учились теперь в новой школе, у самой горы Чернявского. Прежнюю разбомбили. В классах было тесно. Сидели по три человека за партой. Костик, Толик и Шурка расположились на «Камчатке». Занятия в школе бывали не каждый день. За пять месяцев в классе сменилось четыре учителя. Как будто учителя играли в чехарду.

Толику не давала покоя история с ракетницей. Он завидовал Костику и Шурке тихой, безнадёжной завистью. Он просто отчаивался, когда они вспоминали крепость и всё, что там вышло. Лицо у Толика становилось обиженным и печальным. Будто кто-то виноват, что его не было тогда в горах.

Костик и Шурка совсем перестали при нём говорить о крепости. Им жалко было глядеть на Тольку, очень уж он переживал.

Но ракетница, ракетница! Её-то не спрячешь.

Толька стал мрачным и подозрительным. Ему всюду мерещились шпионы. Он был уверен, что тот тип, у которого спёрли ракетницу, – враг и лазутчик. А если Толька в чём-нибудь уверен, – тут уж его не разубедишь. Хоть кол на голове теши.

* * *

В тот день Толька запропастился куда-то с самого утра.

Костик и Шурка выплавляли свинец из пуль.

У самого их дома рос громадный кедр. Шурка сидел, прислонясь к нему спиной, на краю круглой глубокой лужи – только что прошёл мгновенный южный ливень.

Шурка смотрел, как Костик раздувает огонь под консервной банкой с пулями. Банка стояла на двух кирпичах и была полна до краёв.

Пули поблёскивали маслянистыми жёлтыми боками – пистолетные, автоматные, винтовочные, некоторые с разноцветными головками – трассирующие. Среди пуль лежало что-то не совсем понятное – то ли здоровенная пуля, то ли маленький снарядик с рыжим медным пояском внизу.

Свинец нужен был для грузил. У хорошей закидушки грузило должно быть тяжёлое, большое, иначе далеко не забросишь. Мальчишки не первый раз уже плавили пули. Свинец выливали в форму из газеты. Форму засовывали в песок, чтобы не сгорала.

Костик положил в огонь две сухих кедровых шишки и дул, наливаясь кровью от натуги. Он почти лёг на землю.

– Дай-ка я подую, – сказал Шурка.

И вдруг грохнуло.

Грохнуло так, что Костик вжался щекой в песок и зажмурился. Он услыхал, как над головой у него что-то свистнуло и шмякнулось в стену.

Костик быстро взглянул на Шурку и успел заметить, как консервная банка крутнулась в воздухе, веером рассыпая нерасплавившиеся пули, и угодила закопчённым горячим дном прямо Шурке в лоб.

Шурка уставился на Костика выпученными глазами, посидел немного не шевелясь и неторопливо повалился в лужу.

Он лежал в ней на боку, и на лбу его наливалась синевой полукруглая ссадина. Как подкова.

Костик медленно, будто во сне, подошёл к Шурке, потянул его за рукав, прислонил к кедру.

– Т-т-ты живой, Шурка? – спросил он.

– Живой, кажется.

Шурка помотал головой, осторожно потрогал её.

– А чего ж ты упал? – спросил Костик.

– Не знаю. Я думал, убило меня, – прошептал Шурка.

Он снова потрогал голову таким жестом, будто это что-то хрупкое и непрочное.

И вдруг Шурка захохотал.

Это было не очень-то приятное зрелище – глаза у человека перепуганные, а сам хохочет.

Костик неуверенно хихикнул и тоже стал смеяться. Ему совсем не хотелось смеяться, но он никак не мог остановиться и хохотал во всё горло, прямо-таки корчился от смеха.

– А в лужу-то… в лужу… нырнул… – захлёбываясь, проговорил Костик. И они снова зашлись от смеха.

Потом вдруг умолкли. Так же неожиданно, как начали смеяться. И посмотрели на стену.

В стене торчали две пули, глубоко вдавленные в штукатурку.

Мальчишки подошли, осторожно потрогали их и переглянулись.

– Да… – протянул Шурка, – а если бы…

Он не кончил. И так всё было понятно. У Костика мурашки по спине забегали. А если бы он чуть-чуть выше поднял голову? Бррр… Жуть.

Война, настоящая война, там, где фронт, представлялась ему большим полем, чем-то вроде пустыря или футбольного поля. По полю ходят танки, бегают солдаты, кричат «ура» и стреляют. Солдатам на фронте интересно. И весело.

И вот теперь, глядя на стену, он впервые понял, что на войне убивают. Конечно, он и раньше знал об этом. Как же не знать! Но это проходило как-то стороной, мимо него.

А тут он понял.

И ему стало страшно.

Он вдруг подумал, что мама и дед могут не вернуться оттуда, где стреляют.

Эта ужасная мысль так захватила Костика, что он не сразу заметил, как появился Толик.

Тот дёрнул его за рукав, и только тогда Костик пришёл в себя.

Толик был красный, возбуждённый. Он размахивал руками и что-то говорил, говорил быстро и непонятно. Он даже не обратил внимания на Шуркин лоб.

– Да погоди ты, не тараторь. Объясни толком, – остановил его Шурка.

Толик умолк, похватал ртом воздух, как рыба, и закричал:

– Вы тут сидите, ничего не знаете, а по городу шпион разгуливает. Я его застукал.

– Кого «его»? – спросил Костик.

– Однорукого. Он сейчас у Турецкой стены торчит. Всё высматривает. Я за ним уже два дня слежу.

– Так тот же был с руками. Без пальцев только, – сказал Костик.

– А что он делает? – спросил Шурка.

– Как что? Высматривает. Что ему ещё делать, если он шпион?! А что безрукий, так не только вы шпионов встречаете. Это другой, наверное. Он сейчас рисует что-то, – ревниво ответил Толик.

– Ну да, рисует? А что ж народ смотрит?! – опешил Шурка.

– А там нет никого. Если б не я, никто бы и не знал.

Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, побежали в порт.

* * *

Турецкая стена очень древняя. Сложена она из небольших круглых булыжников. Местами стена обвалилась – просто лежит кучей камня. Но там, где она уцелела, видны две башенки и узкие окна – бойницы.

Стена спускается к морю, основание её обросло зелёной бородой водорослей, а чуть повыше в серую потрескавшуюся поверхность вкраплены яркие оранжевые точки – это старинные пушечные ядра, проржавевшие почти насквозь.

Наверху буйно разрослась ежевика. Толстые колючие плети переплелись в немыслимые узлы, и, не зная дороги, в этих зарослях не пройдёшь ни шагу.

Толька уверенно скользнул в самую гущу колючек, присел и быстро пошёл на четвереньках по чуть заметной тропе. Костик и Шурка полезли за ним. Гибкие плети свились над головой в сплошной плотный свод. Внизу было посвободнее, из коричневой потрескавшейся земли торчали корявые узловатые стволы в руку толщиной. Неожиданно в зелёный полумрак хлынуло солнце, и мальчишки выбрались на голую каменистую площадку у края стены.

Толька лёг на живот, жестом велел сделать то же Костику и Шурке.

Втроём осторожно заглянули вниз.

Прямо под ними по колено в воде стоял человек в закатанных штанах и что-то рисовал.

Левый рукав его, плоский и пустой, был засунут в карман.

Через шею перекинут ремешок военного планшета, планшет упирался в живот, и на нём лежал лист бумаги.

Человек что-то мурлыкал себе под нос и изредка окидывал стену цепким взглядом.

Что он рисовал, мальчишки разглядеть не могли.

Каждый раз, когда он поднимал глаза, мальчишки проворно убирали головы.

Потом человек спрятал бумагу в планшет и пошлёпал по воде в сторону пристани.

– Видали?! – торжествующе воскликнул Толька.

– Надо узнать, где он живёт, – сказал Шурка. – Бежим к пристани!

Тем же путём ребята выбрались из кустов. По дороге Костик чуть-чуть приподнялся, и тотчас в спину ему вцепились колючки. Он дёрнулся, вырвал клок рубахи и выскочил вслед за друзьями. Спина болела.

– Ага, царапнулся! А помнишь, как надо мной потешался вместе с лисьим сыном? – ехидно сказал Шурка.

* * *

Когда мальчишки прибежали на бульвар, человек с планшетом уже обулся и неторопливо шёл по аллее.

Пригибаясь, шикая друг на друга, прячась за деревьями, ребята двинулись за ним.

Человек подошёл к зелёной скамейке. На ней сидел толстенный дядька в соломенной шляпе и читал газету.

Толстяк уставился на пустой рукав человека. Потом, не отводя пристального взгляда, медленно сложил газету в узкую полоску, положил её на скамью и встал.

Человек с планшетом стоял рядом со скамьёй, глядел на море и не обращал на толстяка никакого внимания.

Толстяк секунду потоптался на месте, потом быстро пошёл по аллее и исчез.

Человек с планшетом сел на скамью и взял газету.

Он ни капельки не торопился. Шуршал газетой. Посматривал на море. Чему-то улыбался. Закурил.

Со стороны можно было подумать, что он просто отдыхает, а не шпионит.

– Эх, толстяка упустили! – прошептал Толька. – Видали, как он газету передал? А этот-то, глядите, читает и хмурится. Недоволен. Видно, толстяк мало высмотрел.

– Ловко у них получилось, – ответил Костик.

– Это они думают, что ловко. Думают, всех обдурили. А не знают, гады, что им теперь крышка, – сказал Толик.

Человек читал долго, потом неторопливо бродил по городу. Зашёл в магазин, купил какую-то книжку. А три тени всюду следовали за ним.

Шпион жил на улице Ленина в небольшом двухэтажном доме.

Мальчишки видели, как он вошёл в подъезд. Поздоровался с какой-то старухой на крыльце. Потом в крайнем окне появилась его тень на занавеске.

– Теперь всё. Не уйдёт, – сказал Шурка.

– Надо идти в милицию, – сказал Костик.

– Ты что, с ума сошёл! – Толька даже подскочил от возмущения. – Это как же? Мы про него всё узнали, высмотрели, где он живёт, а теперь милиции отдавать – нате вам шпиона, приходите на готовенькое. Ну уж дудки! Они нас даже не возьмут с собой, скажут, маленькие. Мы его сами поймаем. И в милицию сами приведём.

– А как?

– А так. Слушайте.

Оказывается, Толька уже всё придумал. План был простой.

Толька предлагал взять у дяди Саши Дорошенко кусок старой сети, прийти к дому шпиона и ждать. Как только он выйдет, набросить на него сеть, закрутить, замотать в неё и орать что есть мочи. На улице Ленина всегда много народу, помогут. А если шпион вырвется, стрелять в него из ракетницы.

Придумано было здо́рово, не подкопаешься.

– Завтра после школы идём к дяде Саше. Он как раз с работы придёт. Скажем: хотим бредень делать, – сказал Костик.

– Зачем завтра, пошли сейчас! – Толька пританцовывал от нетерпения.

– Он уже спит. Ты, Толька, не торопись, а то дядя Саша спросонья злой, может не дать, тогда всё сорвётся, – сказал Шурка.

Толька повздыхал, поворчал и согласился.

– Ладно. Решено. Завтра после школы. Пусть одну ночь поспит ещё фашист, – сказал он и хищно улыбнулся.

Новый учитель и город Диоскурия

А завтра было вот что.

Толька, Костик и Шурка сидели на своей парте и шёпотом обсуждали, как они изловят сегодня опасного шпиона.

Прозвенел звонок. Дверь отворилась и… в класс вошёл шпион с классным журналом под мышкой.

Это было так неожиданно, так поразительно, что трое друзей застыли посреди класса, уставились на нового учителя и стояли, оцепенев, до тех пор, пока класс не начал хихикать.

Учитель тоже удивился и даже как будто смутился немного. Он пробежал пальцами по пуговицам гимнастёрки, заправил её потуже за ремень и покраснел.

Костик первый пришёл в себя. Он бухнулся за парту и вцепился зубами в руку, чтобы не расхохотаться на весь класс. Толька, как слепой, нащупал рукой сиденье, осторожно присел на краешек и застыл. Он чуть не плакал от досады. Никогда ещё он не бывал в таком дурацком положении. Он чувствовал себя обманутым и несчастным. Так всё здо́рово было придумано – и вдруг… Толька боялся взглянуть на Шурку и Костика.

Холодея, он представлял себе, что было бы, если бы они добыли сеть вчера!..

Спрятаться бы под парту, сжаться там в маленький комочек и сидеть тихо-тихо. Он чувствовал, как трясутся от беззвучного смеха Костик и Шурка, и ему хотелось зареветь в голос.

Учителя звали необычно: Имма Григорьевич. Он недавно выписался из госпиталя.

Другой, наверно, убивался бы – руки ведь нет. А он – ничего, будто не замечает. Весёлый даже.

В первый же день поставил Богданову кол. За спряжения. Богданов спрашивает:

– Почему кол?

– Ты хочешь больше?

– Хочу.

Тогда Имма Григорьевич взял ручку и сделал в дневнике кол побольше, подлиннее.

– Почему? – тупо спросил Богданов.

– Почему? Потому что так будет больше, – очень серьёзно сказал новый учитель.

Богданов покраснел от злости и крикнул:

– Всё отцу расскажу! – и лёг на парту.

А отец Богданова – директор школы. Его все боятся.

Шутка была смешная. И все обрадовались, что Богданову досталось. Он обо всём доносил своему отцу, его не любили и боялись. Даже учителя. И Богданов открыто хвастался:

– Пусть только попробуют мне «пару» поставить! Отец им поставит! Фитиля.

А этот не испугался. Наверное, на фронте видел вещи пострашнее.

После урока долго говорили об учителе. Толька стоял в стороне и помалкивал. Решили: учитель парень что надо. А Богданов – известный фискал. Предупредили, чтоб держал язык за зубами.

Новый учитель интересно рассказывал. Так здо́рово, что весь класс сидел тихо-тихо. Даже Богданов слушал открыв рот и в самых интересных местах громко шмыгал носом.

А Имма Григорьевич ходил по классу и негромко говорил.

Просто удивительно, сколько он знал самых разных вещей. Вот, например, все ребята выросли на берегу, знали залив вдоль и поперёк. И не подозревали, что он скрывает страшную и невероятную тайну.

Оказывается, в древние времена, в такие древние, что и представить трудно, на месте залива был город. Назывался он Диоскурия. А чуть подальше, в той стороне, где маяк, стояла полукруглая крепость, под названием Себастополь.

Город был по тем временам очень большой, богатый. Торговал со всем Кавказом, а крепость нужна была, чтобы обороняться от морских разбойников.

Но они всё равно иногда прорывались на своих быстроходных галерах и грабили богатых купцов. Потрошили их лавки.

Купцы удирали в горы, сидели там и тряслись от страха. А лихие пираты веселились вместе с рыбаками, с ремесленниками, – в общем, с теми, у кого взять было нечего.

Всю ночь они пили вино и горланили песни, а с рассветом грузили всякое добро и лучших красавиц и уходили в открытое море.

Имма Григорьевич рассказал, что про этот город говорится в древних сказках – мифах.

Там сказано, будто бы город построили сыновья самого главного древнего бога – Зевса. Сыновей звали очень странно: Поливден и Кастор. А прозвище – Диоскуры. Поэтому и город – Диоскурия. Эти Диоскуры были ребята хоть куда! Кастор лучше всех объезжал диких коней, а Поливден был боксёр. Никто не мог победить его на кулаках.

Забрели они сюда случайно – золото искали. Золотое руно.

Были такие люди, которые специально золото искали, назывались они аргонавты.

Вот с ними Диоскуры и попали в эти края.

Аргонавты брали белую баранью шкуру и клали её на дно горной речки, придавливали углы камешками. Крупинки золота, которые несла вода, запутывались в шкуре, и, когда её вынимали, она сияла на солнце, как золотая.

Отсюда и название – золотое руно. Потому что руно – это баранья шкура.

Так вот, эти братья вместе с аргонавтами построили город.

Им здесь понравилось.

Это всё в мифах написано: может, так, а может, и не так. Но то, что случилось дальше с городом Диоскурией и крепостью Себастополем, – это уж чистая правда.

Он провалился. Представляете? Взял и провалился!

Правда, Имма Григорьевич говорил, что он не сразу провалился, но довольно быстро. И теперь на его месте залив. А город стоит на дне. Дома, улицы, площади. Туда опускались водолазы и всё видели своими глазами.

В Диоскурии жили греки. Древние, конечно.

Но всё равно Стасик Кипритиди и Жорка Кубус очень загордились. Если в классе о чём-нибудь спорили, они говорили:

– Мы старожилы, мы лучше знаем.

А сами по-гречески слова сказать не могут.

Транспорт „Ялта“

В тот день было только два урока. Когда друзья после школы подошли к порту, там толпилось великое множество девчонок и мальчишек.

На рейде стоял громадный теплоход, выкрашенный в защитную краску.

– «Ялта», – прочёл Толик и удивлённо посмотрел на ребят.

«Ялта»! Кто из мальчишек не знал этой красавицы?! Она входила по вечерам в бухту, как хрустальный город, вся в огнях, белая, неторопливая. И гудела густым басом.

А теперь на неё жалко было смотреть. Грязно-серая, в заплатах и ржавых потёках. Видно, досталось бедняге.

Узнали всё очень быстро. «Ялта» привезла эвакуированных ребят из Крыма и тяжелораненых. Ранеными забита вся «Ялта», лежат, где только можно.

Всё это рассказал мальчишка, по имени Митя.

– А нас, – сказал он, – спустили на берег. Будут кормить.

Костик переглянулся с приятелями. Сразу же захотелось есть так, что скулы заболели.

– А как ты думаешь, Митя, – вкрадчиво заговорил Шурка, – нас не покормят вместе с вами?

– Понимаешь, есть хочется, – добавил Толька.

Митя закивал большой головой на тоненькой шее и поспешно сказал:

– Факт, накормят, ребята, не беспокойтесь. Никто и не заметит – вон нас сколько.

Привезли кашу в бачках, прикреплённых к ручным тележкам.

Бачки поставили в кружок, и к ним сразу выстроились очереди. Лучами. К каждому бачку – своя очередь.

Костик с друзьями стал вместе с Митей. Митя рассказывал, как на них два раза налетали немцы в открытом море и как их отогнали эсминцы и «морские охотники», сопровождавшие «Ялту».

Это было очень интересно, но слушали его невнимательно.

Всё поглядывали на румяную тётеньку в белом поварском колпаке. Она накладывала в котелки горячую кашу и давала по два куска настоящего белого хлеба. Есть хотелось до дрожи в коленках.

Вдруг Шурка сказал:

– Ничего нам не дадут. У нас котелков нету.

И верно. Все ребята в очереди держали в руках солдатские круглые котелки. А у них котелков не было.

Костик выбрался из очереди и медленно побрёл по тротуару. За ним потащились Шурка и Толик.

– Стойте, ребята, не уходите! Ребята!

Мальчишки обернулись. К ним бежал Митя.

– Ну куда же вы, – задыхаясь, проговорил он. Схватил Костика и Тольку за рукав и потащил обратно. – Котелки я вам мигом достану, никто ничего не заметит. Стойте здесь.

И он исчез. Очередь двигалась быстро, а его всё не было. Когда впереди остались только две девчонки, прибежал сияющий Митя с котелками.

– Мыть бегал, – сообщил он.

Румяная тётя посмотрела на них, нахмурилась. Видно было, что она колеблется. Потом сказала:

– Ну, давайте вашу посуду, уважаемые гости.

Ребята молчали, смущённые.

– Ешьте, – сказала она и положила им по полному котелку.

Есть пошли в парк.

На всех скамейках сидели девчонки и мальчишки. Уплетали кашу.

Расположились на газоне, у памятника Шота Руставели.

Каша была горячая и ужасно вкусная. Называлась «геркулес». Костик вспомнил, что такую же кашу приносил дед. Где он сейчас? Уже три месяца от него нет писем. Может быть, он скоро прие…

Тр-р-рах!

Налёт начался внезапно. Завыла сирена, забухали зенитки.

Мальчишки и девчонки с «Ялты» мгновенно разбежались, исчезли в кустах, под деревьями, легли вдоль забора.

«Опытные», – с уважением подумал Костик.

Они вчетвером побежали в укромное место. У мальчишек по всему городу были присмотрены разные укромные местечки на случай бомбёжки.

Через три минуты ребята сидели под могучим сводом из белого камня.

Если посмотреть с моря на стенку набережной, выложенную необработанным белым камнем, можно заметить небольшое овальное отверстие, из которого вытекает ручеёк, впадает в море.

Здесь и сидели ребята.

Море было как на ладони, а осколки не страшны. Почти безопасно.

Бомбардировщики шли волнами. Одни отбомбятся, другие заходят. Непрерывно лаяли зенитки. Всё небо было в упругих круглых облачках – следах разорвавшихся снарядов.

Почти все бомбы падали в море.

Взрывались они с оглушительным стеклянным звоном. Совсем не так, как на земле.

Сначала взлетал зелёный столб, потом от него в стороны, у самой поверхности, резко разлеталась вода, и только потом – дзинг! – удар.

– Сбили, сбили! – заорал Шурка и так подпрыгнул, что стукнулся головой о низкий свод.

Плавно разворачиваясь, волоча тугой хвост дыма, падал самолёт.

– Ещё, ещё! – орал Шурка.

Навстречу первому, чуть пониже, заваливался на крыло второй.

Падали они нехотя, не торопились, покачивали чёрными крестами.

Из второго вывалились один за другим четыре комочка, беспомощно повисли под белыми зонтиками парашютов, ветер понёс их к набережной.

– Попались, гады, – прошептал Митя, – попались!

Он стоял закусив губу и смотрел, смотрел не отрываясь.

Костик обернулся к нему. Такой ненависти он никогда ни в чьих глазах ещё не видел.

Самолёты не успели упасть в воду, как раздался сильнейший взрыв, совершенно не похожий на остальные. Ребята повернулись и увидели, как «Ялта», громадная, могучая «Ялта», переломилась пополам.

Нос и корма задрались высоко-высоко, обнажилось красное днище. Потом корма перевернулась и исчезла, а нос ещё был на плаву. Медленно, медленно он погружался. Вот исчез верхний ряд иллюминаторов, потом палуба, надстройки… И всё.

Костик посмотрел на ребят. Лица у них были такие напряжённые, такие непохожие, что он отвернулся. В голове гудело.

Костик пошёл к выходу. И вдруг остановился. Какой-то странный звук раздавался сзади. Костик обернулся и увидел Митю.

Тот сидел прямо в ручье, раскачиваясь, обхватив голову руками, и тоненько плакал. Как девочка – тоненько-тоненько.

Костик наклонился к нему.

– Ты что?

– Как утюги, как утюги, – шептал Митя.

– Кто? Какие утюги? – спросил Костик.

– Там раненые. В гипсе все. Тяжёлые, – ответил Митя. – Они в трюмах.

* * *

На следующий день втроём провожали Митю.

Ребят с «Ялты» отправляли эшелоном куда-то в Среднюю Азию.

Мальчишек поразил вокзал.

Маленькая привокзальная площадь была забита людьми. Люди сидели на узлах, на чемоданах, прямо на земле. Все куда-то хотели уехать, все ждали поездов. Многие, видно, ждали очень давно: кое-где были сложены из нескольких кирпичей печурки, на них готовили пищу.

Над площадью стоял ровный печальный гул. Казалось, что беженцы негромко говорят все разом, жалуются на свои беды.

Митю заметили издали. Он вертел головой, всматривался в толпу.

– Нас ищет, – сказал Шурка.

Митя увидел их, взмахнул руками, заулыбался и спрыгнул на насыпь.

Ребята стояли рядом с теплушкой. Митины товарищи сидели, свесив ноги, у открытой двери и молча разглядывали их.

Костик взял Митю за руку и сказал:

– Слушай, Митя, оставайся, а? Не езди никуда. Будешь жить с нами. Бабушка согласна, она добрая.

– А? – спросил и Шурка. – Рыбу будем ловить и вообще… А там моря нет. Там песок.

Толик кивнул и положил Мите на плечо руку. Митя, видно, не ожидал такого разговора. Он покраснел так, что слёзы выступили, подался вперёд… Было видно, что ему очень хочется остаться.

Все четверо молчали. Костик, Шурка и Толик, улыбаясь, глядели на Митю и ждали.

Но Митя вдруг сник, нахмурился и сказал, как взрослый:

– Не могу я, ребята. Если ещё и я сяду на шею вашей бабушке, ей совсем плохо будет.

Такой он, видно, был человек, Митя.

Мальчишки долго ещё стояли. Говорить не хотелось.

Потом паровоз загудел и эшелон медленно тронулся. Митю подсадили на ходу. Несколько рук сразу вцепились в него, втащили в теплушку.

Костик, Шурка и Толик шли рядом с вагоном, потом стали отставать. Митя крикнул:

– Ребята, я когда-нибудь приеду! Обязательно!

Поезд набирал скорость, вагоны стали сливаться в сплошную серую полосу, и скоро уже нельзя было разобрать, какой из них Митин.

Костик глядел на красные огоньки и пронзительно чувствовал, как это странно, что Митя ещё минуту назад был здесь, а теперь, может быть, они никогда не встретятся.

И впервые он подумал о том, как много людей на свете и как много дорог, – у каждого своя.

Он изумился этой мысли. И ему стало тревожно и радостно.