Текст книги "Не в плен, а в партизаны"

Автор книги: Илья Старинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Илья Старинов
Не в плен, а в партизаны

Пролог

В 1967 году автору этой книги почти целый месяц удалось пробыть в гостях у народного героя Югославии генерал-майора Ивана Хариша. Встреча произошла через 30 лет после совместного участия в антифашистской борьбе в Испании.

Иван Хариш юношей покинул Югославию и работал в Аргентине, где научился говорить по-испански. Через два года судьба забросила его в Канаду, где он овладел английским и французским языками. В конце 1936 году он прибыл в Испанию.

В начале января 1937 года он вступил в партизанское формирование, которым командовал Доминго Унгрия. Быстро освоил основы организации и тактики партизанских действий, овладел умением наносить врагу урон, сохраняя и приумножая свои силы. В формировании Доминго Унгрии Иван Хариш прошел путь от моего переводчика до советника диверсионной бригады 14-го партизанского корпуса. Когда пала испанская республика, Иван Хариш был интернирован во Францию. Когда пала Франция и немцы напали на Советский Союз, Иван Хариш бежал из лагеря и через Германию и Австрию добрался до Югославии. Тут он организовал маленькую диверсионную группу и в сентябре 1941 года с помощью самодельной мины пустил под откос воинский эшелон с высокой насыпи напротив поселка, где жили усташи (хорваты, оказывавшие помощь немцам). В ходе войны диверсионная группа И. Хариша превратилась в партизанский отряд, а затем в партизанское соединение, которое нанесло ощутимый урон фашистам. Подвиги Ивана Хариша были высоко оценены народом. Ему присвоили звание генерала и Народного Героя Югославии.

В наших с ним беседах Иван Хариш рассказал мне, что не один десяток американских летчиков, самолеты которых были подбиты над территорией Югославии, Венгрии и Румынии, приземлившись в тылу противника, выходили в расположение частей Народно-освободительной армии Югославии. Этому способствовало то, что летчики сбитых самолетов имели карты и были хорошо подготовлены к действиям на оккупированной территории.

Глава 1
Десант

В конце октября 1944 года под утро в небольшом, но живописном венгерском городке Сегед, раздались пронзительные сигналы воздушной тревоги. Слышался все нарастающий гул моторов советских самолетов, летевших с запада. Солдаты и офицеры штаба Н-ской немецкой армии спешили в убежища.

Самолеты пролетели в стороне, но отбоя не было. Наружные наряды услышали надрывный гул моторов заметно снижающегося самолета. Внезапно в небо вонзились лучи прожекторов и, скрестившись, осветили одинокую машину. К самолету направились струйки трассирующих пуль. Казалось, что они пронизывали воздушный корабль, а тот летел, снижаясь, точно ему уже были безразличны и лучи прожекторов, и трассирующие пули.

Едва дотянув до железнодорожного узла, самолет упал на вагоны, и вспыхнул пожар. Через несколько минут, когда огненные языки охватывали и пожирали железнодорожные составы одного парка, внезапно вспыхнули фонтаны пламени почти в центре станционных путей узла. Огненные языки достигли эшелона с боеприпасами.

Начались взрывы – то слабые, то сильные. Казалось они потушили пожар, но вскоре снова стали появляться еще большие языки пламени, и весь железнодорожный узел превратился в огромное пожарище.

На окраине города возникла перестрелка, но скоро все успокоилось, только отправлялись машины на тушение пожара.

Командование гарнизона не сразу узнало, что во время налета советской авиации на военные объекты в районе Будапешта огнем зенитной артиллерии был сильно поврежден один из самолетов. Осколками снарядов был ранен в грудь и скончался штурман – лейтенант Михаил Огурцов, выведены из строя один из двух моторов и радиостанция, из пробитого бака вытекало горючее.

Борт-механик техник-лейтенант Иван Добряков, мастер «на все руки» делал все возможное, чтобы дотянуть до своих на одном моторе, но тот был поврежден и из него нельзя было выжать полной мощности.

Поняв невозможность возвращения на базу, командир корабля капитан Семен Петрович Бунцев принял решение: экипажу покинуть самолет с парашютами, а поврежденную боевую машину направить на ближайший крупный железнодорожный узел противника.

Экипаж выполнил приказ, и все покинули самолет. Капитан прыгнул последним, когда в небо уже вонзились лучи прожекторов.

«Сегодня днем друзья однополчане узнают, что самолет капитана Бунцева на базу не вернулся. Судьба экипажа неизвестна. Да! Где теперь крепыш, «мастер на все руки» Иван Михайлович Добряков, где второй пилот, артист по натуре, Анатолий Темкин, борт-радист Ольга Кретова? – думал командир корабля, снижаясь с парашютом.

Глава 2
Один в тылу врага

Добрякову посчастливилось незамеченным приземлиться в большом саду. Собирая парашют, борт-механик давал условные звуковые сигналы, но ответа не было. На улице были слышны голоса, кто-то разговаривал, кто-то шел, громко постукивая кованными каблуками.

Неожиданно вблизи возникла перестрелка. У Добрякова екнуло сердце.

«Неужели заметили кого-либо из наших», – подумал он и, спрятав парашют под кустом, быстро побежал туда, откуда только что доносились выстрелы.

Выбежав на улицу, Добряков почти вплотную столкнулся с двумя, точно выросшими из-под земли, серыми фигурами в шлемах. Решали доли секунды. Солдаты противника не ожидали встречи, и появление пилота их ошеломило. Добряков опередил их. Прежде чем гитлеровцы опомнились, он выпустил одну за другой две короткие очереди из автомата. Как подкошенные, не вскрикнув, серые фигуры упали на мостовую и кругом все стихло. Борт-механик хотел бежать через улицу, но остановился и один за другим перетащил трупы гитлеровцев в сад, из которого он только что вышел.

«Так будет вернее, – не сразу найдут», – рассудил механик и, забрав три гранаты, перебежал через улицу, перелез через каменную ограду и садом стал пробираться туда, где слышал стрельбу. Часто останавливался, прислушивался, подавал условные звуковые сигналы, но никто не откликался, а вдали слышалась чужая речь. Вдруг донесся сильный взрыв, затем несколько послабее.

«Неужели это на железнодорожном узле», – подумал Добряков. Эти далекие взрывы и только теперь им замеченное отражение зарева пожара заметно подбодрили механика. Медленно и осторожно шел он по саду, все еще надеясь найти своих, имитируя временами условный сигнал – двукратный лай, но напрасно.

Подойдя к наружной ограде сада, пилот остановился. Светало. По улице на большой скорости пронеслись две пожарные машины и два фургона с солдатами, а Добряков одиноко стоял и смотрел на них из-за высокой каменной ограды.

Что делать? В городе, видимо, много войск противника, а он один. И, обозревая окрестности, механик остановил свое внимание на полуразрушенном двухэтажном здании. В дом, видимо, попала бомба крупного калибра, и одна стена его обрушилась, обнажив сохранившуюся обстановку комнат. На втором этаже около внутренней пробитой осколками стены, стояли пианино и диван. ВВ подвале под неразрушенной частью дома из-за темных штор окна пробивался яркий свет. Добряков решил укрыться в развалинах дома. Скрываясь среди насаждений, никем не замеченный, он подполз к дому, через полузаваленное окно скрылся в подвале под разрушенной частью, где не было никаких признаков присутствия людей.

Очутившись в подвале, Добряков вдохнул кислый запах испорченных овощей, смешанный с противной мышиной вонью. Что-то зашевелилось в темноте, послышался писк. Механик остановился у окна и прислушался. Через полузаваленное окно в подвал проникал слабый свет, и, когда глаза привыкли к полумраку, борт-механик пошел вдоль стены осматривать свое убежище. ВВ подвале было много овощей в бочках, россыпью на стеллажах и на полу. На одном стеллаже он обнаружил яблоки. Большая часть их испортилась, но Добряков на ощупь выбрал несколько штук и утолил жажду. Продолжая разведку в темноте, он нащупал дверь, но она не открывалась, видимо, была закрыта или завалена снаружи. Ознакомившись с подвалом, Добряков опять подошел к окну. Издали доносились взрывы и иногда совсем недалеко раздавались отдельные выстрелы и короткие очереди.

Добрякову не верилось, что он остался один в тылу врага. Он все всматривался в сад, прислушивался, что-то ждал и думал о том, где теперь его друзья по оружию: Темкин, Кретова.

Из предосторожности он решил завалить окно, чтобы им не воспользовался непрошенный гость и осторожно подтянул к нему несколько кирпичей. Оставил только небольшие щели и через них очень долго наблюдал за тем, что делалось в саду.

Глава 3
В лапах вражеской разведки

Добряков не знал, что командир экипажа Анатолий Темкин находился недалеко в особняке у немцев.

Пережитые Темкиным события происходили с такой быстротой, точно в приключенческом кинобоевике. Прыжок в темноту. Рывок открывшегося парашюта. Приземление прямо на вражеский патруль на окраине города. Как стая разъяренных собак восемь гитлеровцев почти одновременно с криком бросились на одного парашютиста и схватили его.

Окинув сердитым взглядом пленного и своих солдат, командир предложил одному невзрачному солдату снять меховые унты, толстяку забрать меховую тужурку, а сам отобрал часы пленного.

Ефрейтор и четыре солдата повели Темкина в город. Вид пленного был непригляден: руки связаны за спиной, гимнастерка без ремня, галифе и носки без обуви.

Конвоиры провели пленного мимо полуразрушенного дома, в котором были видны обнаженные взрывом комнаты, свернули за угол и подошли к высокой белой каменной ограде. Часовой вызвал дежурного, и тот пропустил их во двор. У сохранившегося красивого особняка их остановили, и ефрейтор ушел докладывать. Вскоре он вышел вдвоем с полным, высокого роста человеком в плаще и распорядился ввести пленного. Темкина ввели в комнату, где, точно разминаясь, с сигаретой в зубах ходил подтянутый, стройный, высокого роста офицер в чине майора. За столом сидел обрюзгший гитлеровец с большой лысеющей головой. Рот полуоткрыт, нижняя губа его отвисала, обнажая крупные желтые зубы, глаза зло смотрели на вошедшего, да так зло, точно он хотел наброситься на Темкина. На столе стояло несколько бутылок и приятно пахнущие закуски.

– Развяжите его, – приказал майор конвоирам.

Майор подошел вплотную к Темкину. Худое, хорошо выбритое лицо, приятный запах дорогих духов, Анатолий заметил внимательный острый взгляд из-под насупленных белесых бровей, едва заметное волнение. Казалось, гитлеровец временами успокаивающе и незлобно поглядывал на измученного пленника, но затем в его глазах и на лице за деланной улыбкой можно было заметить не то злобу, не то презрение.

Наконец, сделав шаг вперед и смотря в упор на пленного пилота, майор заговорил с ним на русском языке с небольшим иностранным акцентом.

– Вы, я вижу, пилот, а не диверсант, как мне доложили. Вам повезло. Спаслись и теперь имеете дело с вашим коллегой. Я тоже пилот и тоже был сбит в чужом тылу. Не бойтесь! Мы уважаем храбрых людей и с вами ничего плохого не случится. Вы спрыгнули с подбитого самолета?

Темкин кивнул.

– Ваша должность, звание, фамилия?

– Это вам известно из моих документов, – ответил Темкин.

– Так не отвечают. Кто вместе с вами покинул самолет и кто там остался, надеюсь, вы скажете мне раньше, чем мы узнаем это сами?

– Покинул самолет я первым, – ответил Темкин, – что с другими не знаю.

– Ты наш пленный, мы тебя освобождаем от твоей присяги. Что ты будешь говорить, никто не будет знать. Будешь говорить ценные сведения, денег дадим и на свободу пустим, хочешь, домой к мамке отправим. Не будешь говорить – плохой будет конец, твоя мать не будет видеть своего сына. А о присяге позабудь, ты сдался в плен, а сдача в плен по вашим законам – есть измена. Ваши газеты пишут: – лучше смерть, чем плен. Ты умный, ты хочешь жить. Ты можешь жить, и хорошо будешь жить, если будешь все говорить. Где ваше летное обмундирование? – спросил майор, точно раньше не замечал, в чем привели пленного.

– Ваши солдаты взяли! – ответил все еще взволнованный Темкин.

– Это недоразумение! Так нельзя, так плохо делать. У пленного нельзя брать вещей. Я прикажу вам вернуть. Какие вещи взяли наши солдаты у вас?

– Часы взяли и все, что было в карманах – деньги, письмо, документы, сказал Темкин майору.

– Какое недоразумение! Все вернут! Я прикажу строго наказать виновных.

И майор вызвал солдата, приказал немедленно пойти догнать конвоиров и привести к нему ефрейтора, доставившего пленного.

Темкин стоял и думал о том, что еще предпримут гитлеровцы. Майор был совершенно не похож на многих гитлеровских офицеров, которых он видел на плакатах, о которых он читал и слышал. Перед ним стоял деликатный, подтянутый, чистенько одетый и хорошо выбритый офицер, он не кричит и не пытает, а хочет отдать ему все взятое у него вещи, но пилот знал, что перед ним фашистский разведчик, возможно, более подлый и коварный, чем другие гитлеровцы.

– Ну, а теперь, лейтенант Темкин, можете быть свободны.

– Сейчас вас накормят, отдохнете, вам возвратят ваши вещи и вы будете отправлены к другим пленным. Перед расставанием еще раз побеседуем. – И майор отвернулся от Темкина, точно его и не было в комнате. Нажал кнопку и когда пришел солдат, он отдал ему приказание и Темкина увели в небольшую, но хорошо обставленную комнату. Оставив пленного в комнате с немецким солдатом, верзила пошел к майору, и получил у него указания. Возвратясь, он накрыл на стол и пригласил Темкина с ним покушать и выпить, пока принесут его вещи. Верзила показал ему место и сел рядом справа, слева сел солдат с лицом евнуха.

– Будь кушать, яд нет, мы будь кушать вместе с вами, – глухим голосом сказал верзила.

Как Темкин ни старался себя успокоить, но аппетита у него не появлялось. Ему хотелось пить, но воды не было.

– Плохая здесь вода, – объяснил на едва понятном Темкину языке верзила, будем пить пиво, оно как вода.

Желая утолить жажду, Темкин стал пить пиво. Немного выпив, он почувствовал, что пиво крепленое. Заметив опьянение Темкина, солдаты стали усиленного его угощать и сами пили вместе с ним. Темкин почувствовал, что он чуть охмелел, но вовремя остановился и стал пить меньше, стараясь напоить своих конвоиров. Когда трапеза окончилась, верзила отвел Темкина в небольшую комнату, где стояли кровать, стол, два стула. Там он дал ему бумагу, показал на чернила и сказал:

– Переписей все твой вещь, я буду отдавать.

После ухода Темкина, офицеры разговорились между собой:

– Использовать пленных надо, но так с ними разговаривать, как вы, я не могу, да так и нельзя разговаривать с русскими, – ответил Раббе. – Вы не работали на их территории и теперь можете изощряться, придумывая различные уловки, а я не могу. Я слишком зол на всех красных, а потому и не могу миндальничать с пленными. Один их вид вызывает у меня ярость.

Больше Раббе говорить не мог, взгляд его налитых кровью больших глаз стал блуждать, словно искал – куда делся пленный. Он дрожащими руками налил и залпом выпил большую кружку пива, быстро встал и, увидев себя в большом зеркале, угрюмо сказал:

– Вот, дорогой мой начинающий разведчик, смотрите – мне всего только 40 лет, а я уже седею и лысею, – и он грузно сел в кресло, – это результат трехлетней борьбы против советских партизан и диверсантов.

– Но теперь мы уже не в этой страшной России, здесь спокойнее. Теперь мы имеем дело с антифашистами, их агитаторами и саботажниками. Это уже не то.

Майор Вольф чуть было не сказал: «не то, что бороться против хорошо вооруженных партизан, диверсантов, коммунистического подполья». Он знал, что от этих слов Раббе приходит в сильное раздражение и потому он вовремя остановился.

Майор Вольф знал истинные причины особой ненависти Раббе к пленным. В свое время штурмбанфюрер пробовал осуществить с помощью пленных «интересные» операции. Однажды он «обработал» одного пленного и перебросил его через линию фронта в тыл Советской Армии с задачей передать пакеты советским офицерам, которых он хотел уничтожить. В пакетах были вложены написанные тайнописью директивы примерно следующего содержания:

– «Вороне от Сокола». «Ввиду нарушения радиосвязи мы вынуждены послать вам курьера, которому вы можете вполне довериться. Последние ваши данные о состоянии дивизии оказались очень ценными. Во что бы то ни стало установите с нами связь. Мы вас слушаем первые десять минут каждого часа в темное время суток. Шифр без изменений. Сообщите по радио или с курьером, когда можете слушать нас и когда вам наиболее удобно передавать сведения для нас. Сокол».

Пленный наизусть заучил все необходимые ему данные об адресатах. Он был категорически предупрежден, что в случае, если он не доставит пакеты, то будет сообщено советскому командованию, что пленный дал подписку, обязуясь работать в пользу гестапо. Опасаясь, что завербованный струсит и не передаст пакеты, Раббе приказал перебросить пленного так, чтобы его поймали при переходе линии фронта.

Попавший в беду солдат согласился, но подвел Раббе.

Опасаясь, что пакеты найдут при обыске и он будет пойман с поличным, перебежчик бросил их раньше, чем вышел в расположение советских войск. Вырвавшийся на волю пленный солдат рассудил так, что гестапо куда более важны их агенты, занимавшие более видные посты, чем он, и потому никому ничего фашисты сообщать о нем не станут. Днем пакеты, отправленные Раббе двум советским офицерам, были подобраны немецкими солдатами, и к вечеру они вернулись к нему опять. Гестаповец понял, в чем дело, и рассвирепел, но решил раньше, чем разоблачить обманувшего его пленного, послать с пакетом другого. А чтобы тот опять не выбросил их до обыска, он зашил их в одежду, не предупредив перебрасываемого. Пленный должен был по заданию Раббе найти офицеров, коим предназначены пакеты, и передать заученный им пароль, после чего получить от них задание и выехать вглубь страны для ведения разведки. Раббе опять озаботился, чтобы новый связник был задержан и обыскан, и тогда тот будет, по его расчетам, чистосердечно признаваться и компрометировать там советских офицеров.

Завербованный «убежавший пленный», как и было рассчитано Раббе, был задержан на переднем крае. Бывалый пограничник, которому он попал для опроса, обнаружив при обыске пакеты, заметил, что перебежчик был сам удивлен находкой. Перебежчик долго запирался, но факт был налицо: в его одежде обнаружены два пакета с зашифрованными письмами и он во всем признался, назвав фамилии офицеров, к которым он должен был явиться и получить их дальнейшие указания. Опытный следователь предоставил перебежчику возможность явиться к адресатам, но первый адресат – начальник штаба дивизии полковник Н. задержал «агента» и передал его по назначению. Второй адресат чуть было не пристрелил предателя. Советский следователь не попался на удочку, и затея Раббе провалилась.

Писал Раббе обращения к партизанам с призывом прекратить борьбу и с обещаниями предоставить им работу по специальности, но опять бесполезно. Командир партизанского отряда «Фугас» прислал ему издевательский ответ, что он охотно соглашается прекратить всякую борьбу против фашистов-охранников и работать по своей специальности военного времени – пускать под откос воинские поезда, – пусть только гестапо не мешает ему, а он не будет трогать охрану.

И больше Раббе ничего не сочинял, он потерял вкус к комбинациям.

Майор Вольф был молодым разведчиком, он воспринял у иезуитов их коварные методы влезать в душу людей, его девиз – цель оправдывает средства. Он имел крепкие нервы, артистические способности. На незнающих его людей он мог производить впечатление прямого великодушного, весьма гуманного и обаятельного человека. Не всякий сразу мог распознать, что его приятная внешность прикрывала наиподлейшую душу.

После разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом майор Вольф потерял веру в победу гитлеровской Германии и решил связать свою судьбу с американской разведкой. За полгода работы в разведке на Восточном фронте он убедился во все возрастающей силе Советской Армии. По его мнению, был только один исход – В открыть фронт на Западе, капитулировать перед англо-американцами и дать им возможность выйти на восточные границы Германии и тем самым спасти ее от проникновения русских войск. Он считал, что англо-американцы только пожурят, а от русских нельзя ждать милости. Но свои мысли он тщательно скрывал даже в самых откровенных разговорах с друзьями. Он всячески проповедывал необходимость столкнуть между собой союзников, всегда подчеркивал, что тогда «мы быстрее разгромим своих врагов».

Потеряв веру в победу, майор Вольф начал наживать себе капитал в валюте, которая бы не подвергалась ни конфискации, ни инфляции. Таким капиталом он считал агентуру в тылу Советской Армии и он ее усиленно начал вербовать.

Майор Вольф и штурмбанфюрер СС Раббе дружили, часто ездили один к другому делиться впечатлениями, информацией. Майор Вольф передавал Раббе тех, кого для целей разведки он уже не мог использовать. Раббе был большой мастер по умерщвлению – оберштурмфюрер Клаус Мюллер, его машина смерти, отвозил в последний путь всех подлежащих уничтожению.

– Мне пора уже идти к себе. Очень прошу добиться у этого типа, сколько человек выбросилось с их самолета, – обратился Раббе к Вольфу.

– Будьте покойны, добьюсь, – ответил Вольф.

После небольшой паузы Раббе тяжело встал, пожелал успеха и распрощался.

Проводив Раббе, майор Вольф выпил рюмку коньяку, закусил бутербродом и вызвал своего помощника – лейтенанта Адольфа Шварца. Тот, как всегда, явился с рабочей картой.

– Прибыл ефрейтор, доставивший пленного, – доложил он.

– Впустите! Я вам продемонстрирую интересный номер.

Майор так сурово глянул на вошедшего ефрейтора, что тот вздрогнул.

– Где вещи русского офицера? – спросил он строго.

– Распределили между нуждающимися солдатами.

– Немедленно все доставить мне, все до единой ниточки. Когда надо, я вам сам дам. Кто взял его часы?

– Я, – признался ефрейтор.

– Давайте сюда и бегом за остальными вещами.

Ошеломленный ефрейтор отдал часы, взглянув на них так, точно они были подарены ему его женой. Повернувшись кругом, как ошпаренный выбежал из особняка и приказал возвратить вещи Темкина.

Когда Темкина вторично ввели на допрос, майор и такой же, как он, подтянутый молодой лейтенант посмотрели на часы, которые поблескивали у пленного на руке.

– Ну, кажется, все в порядке? – обратился майор к Темкину.

– Да, пока в порядке, – ответил казавшийся охмелевшим Темкин.

– Давайте познакомимся и начнем работу. Вы коммунист?

– Нет, беспартийный.

– Почему?

– Долгое дело. Не хотел подавать заявление и тревожить прах родителей.

– Почему?

– Их биография неподходяща.

– Почему?

– Они были причислены к кулакам.

– Замечательно. Нам удалось еще одного из состава вашего экипажа задержать. Как вы скоро убедитесь, – напрасно нас своевременно не предупредили.

Майор нажал кнопку и в комнату внесли парашют Добрякова.

– Узнаете?

– Нет, – ответил Темкин. – Не мой парашют.

– Не твой, так чей?

– Не знаю!

– Хорошо.

Майор нажал кнопку, и вошел пожилой худощавый человек в гражданском. Пожелтевшими пальцами он держал несколько снимков. Майор взял их в руки и показал один из них Темкину.

Хмель у Темкина как рукой сняло. Он увидел себя в обществе гитлеровцев и прочитал над фото сфабрикованное обращение от его имени.

«Сволочи! Подлецы! Провокаторы! Гады», – подумал возмущенный пилот, а майор спокойно прохаживался по комнате, потирая руки. И когда Темкин немного успокоился, Вольф сказал ему:

– Не волнуйтесь. Зачем печалиться? Если будете мне говорить правду о том, что я буду спрашивать, тогда никто не увидит этого снимка, и вы получите возможность жить и возвратиться домой, но, если вы будете врать или молчать, ваши прочтут этот призыв.

И он начал читать:

«Товарищи и братья по оружию! Вы зашли на чужую землю. Остановитесь! Довольно крови. Остановитесь! Иначе погибнете». А какая концовка! «В немецкой армии с нами хорошо обращаются, переходите на ее сторону! До скорой встречи!» А снимочек хорош! Советский пилот чокается с эсэсовцами. Замечательно! Почерк так хорошо подделан, что никто никогда не обнаружит подделки».

Как во сне слушал Темкин убийственные для него слова майора. Мелькнула мысль броситься на провокатора, но начеку сбоку стоит конвоир, готовый к вспышке гнева у пленника.

Преодолевая негодование, советский пилот сохранял спокойствие и напряженно думал, как выйти из создавшегося положения, чтобы не только не стать предателем, но чтобы о нем этого и его враги не могли сказать.

– Ваша жизнь и честь в ваших руках, – продолжал вкрадчиво майор. Решайте. У вас два выхода: все нам рассказать и жить, или умереть, как предатель, проклятый своим народом.

А Темкин все стоял и думал.

– Я жду. Жду вашего разумного ответа, – напомнил майор.

– Ну, если я вам все расскажу – какая гарантия, что вы опять не пошлете эту фальшивку или не сделаете другой провокации.

– Будем говорить прямо: в наших интересах не выдавать вас, а перебросить назад, да так, чтобы никто и никогда не подумал, что вы попадали к нам в плен.

– Поймали. Мне ничего не остается. Согласен. Дайте воды, – еле выдавил Темкин.

– Ну вот! Это другое дело.

Темкину дали выпить газированной воды.

И начались расспросы. Майор и его помощник спрашивали, Темкин отвечал.

– Вы утверждаете, что вы прыгнули один, а чей это парашют? – спросил опять майор.

– Господин майор, я прыгнул первым и, по-моему, никто больше не мог прыгнуть. И парашют мне не знаком.

Майор стал уточнять расположение аэродромов. Темкин показывал на карте их расположение.

– Но там есть макеты, а не самолеты, а ты говоришь, что это настоящий аэродром? – спрашивал майор.

– Верно, были раньше макеты, а теперь туда перевезли истребители, и на месте макетов стоят уже настоящие самолеты, тоже маленькие, да рядом в лесочке их много я видел. Раньше никого не задерживали вблизи, а теперь стали задерживать, – уверял Темкин фашистов.

– Если соврал – плохо будет, правда – хорошо будет, – сказал майор.

– Знаю, – ответил Темкин.

Лейтенант нанес аэродром на карту. Когда он спрашивал у Темкина о другом аэродроме, на котором базировалась его часть, он сказал, что действительно на нем есть самолеты, но их всего осталось три штуки, остальные базируются на другом аэродроме. Да рядом с настоящими пушками около аэродрома стоят деревянные, убеждал он офицеров.

Те переглянулись.

– Зачем говоришь неправду? Там настоящие пушки есть? – спросил лейтенант.

– Да, и настоящие пушки были, раньше я их видел, а теперь их увезли и поставили деревянные, – отвечал Темкин.

Темкин так смело и убежденно говорил, что немцы верили ему.

Долго еще допрашивали Темкина, но тот уже настолько вошел в азарт, что все больше и больше рассказывал допрашивающим о военных объектах. Особенно разведчики заинтересовались складом авиабомб и тщательно нанесли его на карту.

Судя по настроению, майор и другой офицер остались довольны результатами допроса. Темкин мучительно переживал происшедшее. Все произошло так быстро и непоправимо! Он твердо знал, что противнику нельзя выдавать военные тайны, он сам учил других их сохранять и знал, как многие захваченные фашистами воины плевали в лицо своим мучителям и умирали, ничего не сказав. Но он не сделал этого из-за снимка и поддельной подписи. Он сделал другой ход. И в памяти Темкина возник образ его первого военного наставника – котовца Алексея Григорьевича Чижикова.

«И Котовский, когда это было надо, выдавал себя за командира бандитов», оправдывал Темкин свое поведение.

Окончив допрос, майор глянул на Темкина, как иногда смотрят пьяницы на пустую бутылку. Пленный уловил его пренебрежительный взгляд и почувствовал что-то недоброе.

А майор решал, как ему в дальнейшем использовать пленного, который не мог ему уже ничего дать для пополнения данных о Советской Армии.

Видя податливость Темкина, майор сходу решил овладеть адресами людей, которых он мог бы в будущем путем шантажа использовать в своих интересах, применяя для этой цели находившегося в его распоряжении пленного пилота.

– С военными вопросами окончено. Если вы показали нам все правдиво – через день-два мы вас можем отпустить и, если хотите, перебросить к вашим. А теперь прошу своей собственной рукой написать нам анкетные данные о ваших родственниках, указав фамилию, имя, отчество, возраст, местожительство, наружный вид, занятие.

И майор перечислил наизусть целых тридцать пунктов и заставил Темкина их записать, затем отправил его в ту комнату, где его поили и сфотографировали вместе с ликующими гитлеровцами.

«Ну и подлец, – думал пленный, – хочет узнать адреса моих родственников, послать к ним туда шпионов или диверсантов, а меня здесь как заложника оставить. Нет, пока туда шпионы дойдут, наши Берлин возьмут. Ну, дудки, решил он. – Я вам таких родственников дам, что лучше не надо. Самое главное, думал он, – чтобы при повторении не перепутать».

И он начал писать данные не о своих родственниках, а об известных ему родственниках соседа – капитана милиции Степана Егорчука. Когда он окончил, ему даже стало как-то легче на душе: пусть приедут.

«Степан в паспортах понятие имеет, он враз разоблачит», – думал он.

Когда он вручил данные о родственниках, верзила отправил их с солдатом к майору.

В комнату вошел лейтенант Шварц и сказал:

– Сейчас тебя отведут в комнату. Потом ты будешь приходить ко мне, и я тебе буду давать хорошую пищу, вино. Немного там будешь сидеть как военнопленный, а потом будем отправлять. Хочешь – на работу, хочешь – в Россию.

– А как вы можете меня отправить в Россию, меня там арестуют свои, поинтересовался Темкин.

– Не бойся! Это наше дело. Будешь мамку видеть. Мы сами тебе дадим бежать, где мы будем выпрямлять фронт, там оставим тебя. Никто не узнает, что ты был у нас в плену.

У Темкина опять появилась уверенность в спасении. Немцы ему поверили. Поздним вечером он заметил, что часовой отлучился, и, не медля ни минуты, открыл окно, оглянулся – никого не видно, и стал быстро уходить от этого дома. К утру он благополучно подошел к намеченному лесу.