Текст книги "1812. Русская пехота в бою"

Автор книги: Илья Ульянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Условия холодного времени года диктовали необходимость размещения войск в населенных пунктах. В этом случае использовалось расположение, называемое винтер-квартирами (зимними квартирами). Этим же термином обозначалось и место, занимаемое войсками, стоящими на квартирах в зимний период. При подобном размещении войск руководствовались теми же правилами, что и при размещении на кантонир-квартирах, но по возможности старались ставить вместе пехоту и кавалерию. Населенные пункты, расположенные ближе к неприятелю, укреплялись; выделялись сборные места для войск и обозов, распределялись дороги для сбора. В каждой отдельной квартире в выгодных пунктах расставлялись караулы, а в центре (на площади) – резерв для караулов. Большое внимание уделялось заготовке продовольствия и фуража [113].

СНАБЖЕНИЕ

Вопросами провиантского и вещевого довольствия всех войск занимались два департамента Военного министерства: комиссариатский и провиантский. Согласно положениям «Учреждения для управления Большой Действующей Армии», при главном полевом штабе армии создавалось интендантское управление, подчиненное Генерал-интенданту армии. Это управление по функциям также делилось на два управления: полевое провиантское под руководством полевого Генерал-кригскомиссара и полевое комиссариатское под руководством полевого Генерал-провиантмейстера.

Основные заботы службы вещевого снабжения в 1812 г. касались обеспечения многочисленных резервов, с чем в целом отечественная промышленность и справилась, правда, перейдя к концу года на ряд более дешевых заменителей положенных по табелю материалов.

В действующей армии главной проблемой оставался быстрый износ обуви, с чем справились, приказав еще в начале 1812 г. построить по дополнительной паре сапог для всех строевых чинов. «Дабы не нуждаться обувью при быстрых движениях», «лишние» сапоги носили при себе, заматывая их в скатку [13].

Снабжение вещами происходило по срочной системе. Каждый предмет обмундирования, снаряжения и вооружения имел установленный срок ношения и заменялся после минования этого срока. Все внеплановые замены оговаривались специальными распоряжениями. Большинство суконных вещей имели 2-летний срок службы, кожаные вещи – 8-летний срок, а металлические – 20-летний. Почти вся одежда «строилась» непосредственно в полках; для изучения новых фасонов в Санкт-Петербург от дивизий регулярно высылались закройщики [11, л. 2]. Остальные вещи заготавливались Комиссариатским департаментом.

Поставки провианта в условиях военных действий приобретали стратегическое значение, зачастую оказывая влияние на общую боеспособность войск. По положению мирного времени каждому солдату полагалась ежесуточная «Петровская дача» – 2 фунта 40 золотников (или по объему 16/30 гарнца) ржаной муки и 24 золотника (по объему 1/20 гарнца) крупы. Мука могла заменяться 3 фунтами печеного хлеба или 1 ³/ ₄фунта сухарей. Основной «приварок», то есть, как правило, мясные продукты, закупался самими солдатами за счет артельных средств, а в ряде случаев поставлялся обывателями. Нередко мясную или рыбную порцию полки получали за отличия на парадах, смотрах или маневрах. В марте же 1812 г. вдобавок к обычной выдаче провианта были назначены регулярные мясная (1/2 фунта мяса) и винная (1/80 доля ведра) порции в следующем соотношении: по 2 мясные и 2 винные порции в неделю армейским полкам и по 3 мясные и 4 винные порции в неделю гвардии [143, с. 418]. Суточный рацион подъемных лошадей составлял 2,5 гарнца овса и 20 фунтов сена.

Для снабжения солдат готовыми сухарями полки высылали в тыл команды хлебопеков, которые присоединялись к своим частям по мере выполнения своих функций. В 1812 г. единственной в своем роде стала одиссея команды хлебопеков 40-го егерского полка. В приказе по 1-й армии от 20 июля объявлялось: «40-го Егерского полка поручик Гнилокишков, оставленный от полка с 25-ю человеками нижними чинами для хлебопечения, на всем расстоянии от Диены до Велижа, неоднократно встретившийся с неприятелем, несколько раз им атакованный, с потерей только 6-ти человек прибыл к Армии. Шефу полка, полковнику Сазонову, не заботящемуся о собрании отделяемых им от полку людей и утаившему потерю поручика с 25-ю человеками, отказывается от командования полка, который сдать старшему по себе» [44, с. 439, 440]. История имела совершенно счастливое завершение: поручик «за отличие» был произведен в штабс-капитаны, а на следующий день «во уважение просьбы генерал-майора графа Палена» Сазонову возвратили командование полком.

Обоз каждого гренадерского и пехотного полка состоял из 6 лазаретных и 12 провиантских фур, 12 патронных ящиков, 12 ящиков с палаточными принадлежностями, 2 фур для полковых дел и казны, фуры для полковой церкви, фуры для слесарного инструмента и аптечной фуры. Кроме того, во вновь сформированных в 1811 г. полках обоз был еще более сокращен: на полк полагалось 12 патронных ящиков, 12 провиантских, 3 лазаретных и 3 полковых (для казны и письменных дел, для казначейства, для инструментов) фур. Егерские полки, кроме тех, которые несли службу на Кавказе и в Молдавии, не имели палаток, а следовательно, и палаточных ящиков.

Во время кампаний для облегчения подвижной части армии, как правило, старались избавиться от палаточных ящиков, оставляя их на квартирах. Так, в марте 1812 г. был разослан официальный приказ, запрещающий брать в поход палаточные ящики. При этом артельные котлы, по штату перевозимые вместе с палатками, подвешивали на патронные ящики, к которым припрягали третью лошадь [27, л. 26]. Котлы в походах довольно быстро изнашивались, а потому всегда числились среди предметов первой необходимости. Поэтому понятна радость солдат, которым удавалось заполучить эти котлы тем или иным способом. По воспоминаниям офицера 26-го егерского полка А.И. Антоновского, «10-го августа арьергард наш находился в Белом. Перед обедом солдаты, купаясь в озере, нашли клад, именно – железные котлы по тому образцу какие встречалось видеть у Баварцев… Выкупались прекрасным образом и запаслись котлами, которых более сотни вытащили из озера и роздали в полк» [78, с. 128,129].

Состав остальной подвижной части также значительно сократили в начале апреля. В приказе по 1-й Западной армии от 4 апреля прежде всего строго ограничивался обоз старшего командного состава. Теперь полному генералу и начальнику корпуса полагалось иметь 3 повозки в 4 лошади, генерал-лейтенанту – 2 повозки в 4 лошади, генерал-майорам на должности начальника дивизии – 1 повозку в 4 и 1 повозку в 2 лошади, остальным генерал-майорам – 1 повозку в 4 лошади, полковникам в должностях шефов или командиров полков – 1 повозку в 3 лошади, прочим полковникам, подполковникам, а также майорам в должности полковых командиров, корпусному штаб-доктору и дивизионным докторам – 1 повозку в 2 лошади. Всем прочим чиновникам предлагалось иметь «токмо вьючных лошадей». Далее в приказе речь шла о полковом обозе: «Полкам иметь при себе священников; но церквей в каждой дивизии как пехотной, так и кавалерийской иметь по одной. Артельных повозок и лошадей отнюдь никому иметь не позволяется. Верховых же по положению; но дабы нижние чины не были принуждены продавать артельные свои повозки и лошадей за бесценок, то подать корпусным начальникам немедля рапорт, сколько у них в полках артельных повозок и лошадей имеется налицо; и что они стоят. Деньги им заплачены будут из экстраординарной суммы, а лошади и повозки возьмутся в подвижной магазейн». Предвидя возможные злоупотребления, командование декларировало, что «сверх… положения сего строго запрещается иметь излишнее» [44, с. 393-395].

В дальнейшем полковой обоз еще более сократился; часть повозок была отправлена к тяжелым обозам, двигающимся впереди армии. В составе этих обозов перемещением запасов продовольствия занимались подвижные «магазейны». Из приказов по армиям можно понять, каким именно образом происходил оборот продовольствия в войсках. 24 июня П.И. Багратион отдал следующий приказ: «Провиантские фуры и повозки подвижного магазейна останавливаются на время в Мире для раздачи полкам сухарей. Когда они будут проходить чрез оное местечко, гг. генералам-шефам тотчас по получении сего разобрать запасные свои повозки и если на людях нет на 4 дня сухарей, то оные дополнить из сих повозок. В провиантских фурах, которые идут с полками, то есть при каждом батальоне по одной фуре непременно иметь полное число сухарей на 6 дней. Естьли будут пустые повозки, то оные изломать и бросить, а остающихся от них лошадей припрягать к тем фурам, которые идут с армиею, волов же обратить на порцию людям.

^{Русский обоз. И.А. Клейн. 1815 г. Городской исторический музей г. Нюрнберга. Германия.}

^{Офицерская повозка. И.А. Клейн. 1815 г. Городской исторический музей г. Нюрнберга. Германия.} 

В Колках и в Мире имеется большое заготовление фуража, почему кавалерийским и пехотным полкам запасти себя нужным фуражом, на сие позволяется употребить их запасные фуры, если они где есть» [35, с. 177].

Часть фуража в пехотных полках использовалась для кормления крупного рогатого скота, за счет которого обеспечивалась выдача мясных порций. Во время же отступления солдатам нередко удавалось добывать продовольствие из намеренно уничтожаемых запасов. С особенной радостью воспринимались дополнительные винные порции, что нередко отмечалось в воспоминаниях очевидцев. Так, например, при открытии боевых действий 16 июня солдатам 26-го егерского полка на привале была выдана двойная винная порция, а часть вина из бросаемых бочек было разрешено взять с собой. По словам офицера полка, «приволье вина переродило наших солдат. Забыв тяжесть ноши, изнурительный поход, пренебрегая… предстоявшею опасностью, в рядах наших затянули песни. Затейщики подняли пляску; потешаясь сами, и других веселили» [78, с. 12,13]. Не всегда злоупотребления приводили к столь безобидным последствиям. Расположенная вблизи города Поречье 2-я бригада 17-й пехотной дивизии испытала немалые волнения из-за шума в городе, где стояла Главная квартира 1-й армии. По словам П.А.Тучкова, «ночью услышали мы непомерный крик в городе, где расположена была главная квартира, и даже громкое ура! раздавалось в ночной тишине. Я не знал, к чему сие можно было отнести, а потому, приказав моему отряду стать к ружью, послал адъютанта моего узнать о причине сего крика. Чрез полчаса возвратился он ко мне и донес, что это ничто иное было, как то, что разных полков люди, найдя оставленные откупщиками винные подвалы и выкатя из оных бочки с вином, праздновали счастливую свою находку; но шум был скоро прекращен…» [150, с.1928-1968].

В целом все очевидцы отмечают очень неплохое качество продовольственного снабжения русской армии в начале кампании, достигшего своего пика в Тарутинском лагере.

Основные же проблемы со снабжением начались во время преследования неприятеля, особенно после Смоленска. Офицер лейб-гвардии Финляндского полка Ртищев вспоминал о тяготах победоносного похода: «Находясь в резерве, простояли мы двое суток в лесу, по колено в снегу и без куска хлеба. Наконец вспомнили об нас, прислали к нам бочку ячменных круп и бочку горелки. Горелку мы разделили по ротам манерками, и с ней расправа была скорая; но что делать с крупой? Котлов нет, варить не в чем, есть ее сухую нельзя, – давай подниматься на хитрости, – стали сдирать с елей кору и в этих лубках варить крупу – как же варить? А вот как: лубок согнув в виде кузова, положим в него крупу, снегу и давай на огне жечь; и лубок горит, и крупа горит – и выйдет что-то вроде горелого комка, который мы и ели с жадностью. Тут мы дошли от голода до величайшего бедствия… Но ни мы, ни солдаты не унывали и по получении провианта распевали песенки» [70, с. 255]. Ему вторил и Ф.Н. Глинка: «…Трофеев у нас много, лавров девать негде, а хлеба – ни куска… По причине крайне дурных дорог и скорого хода войск обозы наши с сухарями отстали, все окрестности сожжены неприятелем, и достать нигде ничего нельзя. У нас теперь дивятся, как можно есть! и не верят тому, кто скажет, что он ел» [62, с. 95].

К каждому полку приписывались маркитанты – купцы, члены их семей или нанятые работники, которые следовали за своими частями во время похода и осуществляли торговлю необходимыми товарами.

ЗАБОТА О ЗДОРОВЬЕ

«Прежде ружейного выстрела солдат сражается с тремя главными врагами: труды, суровость времени и голод». Это заявление, прозвучавшее в вышедшей в 1813 г. «Карманной книге военной гигиены» «медицинского доктора и хирурга» И. Энегольма, довольно точно охарактеризовало проблемы здравоохранения в армии. В целом все профилактические мероприятия, направленные на сохранение здоровья, призваны были содействовать солдату в этом «сражении». Читателей не должна вводить в заблуждение дата издания труда, ибо все методы профилактики нарабатывались десятилетиями и десятилетиями же практически не менялись.

Уже согласно «Наставлению о сохранении здоровья солдат в Финляндии» 1808 г., например, профилактическими мерами признавались: ежедневные занятия на улице (кроме холодной и сырой погоды), порционное довольствие (не менее 4 порций мяса в неделю), употребление укрепляющих напитков (квас, «хренное» пиво, клюквенный сок), ежедневные умывания холодной водой (голова, лицо, рот, руки, грудь), мытье ног два раза в неделю, еженедельная баня с переменой белья, ношение в большие морозы лаптей поверх сапог, общее утепление при долговременном нахождении на улице [2].

В 1812 г. одним из ярких примеров заботы о солдатах является приказ П.И. Багратиона по 2-й армии от 3 апреля:

«…Для предварения умножения болезней предписать ротным командирам, дабы они наблюдали:

1-е. Чтоб нижние чины не ложились спать в одежде, а особливо не разувшись.

2-е. Солому, на подстилку употребляемую, чаще переменять и смотреть за тем, что после больных не подстилали б под здоровых.

3-е. Надзирать, чтоб люди чаще переменяли рубашки и где возможно устроить за селениями бани для избежания пожаров.

4-е. Как скоро погода будет теплее, избегая тесноты, размещать людей по сараям.

5-е. Для питья в артелях иметь квас.

6-е. Наблюдать, чтоб хлеб был хорошо выпечен» [120, т. 11, с. 48].

В труде И. Энегольма чрезвычайно подробно описывались меры по сохранению здоровья солдат на квартирах, в лагерях и во время походов. Во многом книга эта и сейчас не потеряла своего значения. Мы изложим лишь некоторые советы автора, помещенные в разделе «Главные предосторожности в походе» и проверенные на опыте целого ряда кампаний. На остановках солдатам запрещалось сразу пить воду, для чего перед колодцами и реками даже выставлялись патрули. Для утоления жажды предписывалось жевать «внутреннюю корку дерева, коренья, травы и кислые растения». На привалах солдат должен был не ложиться на землю (от чего нередко возникала простуда), а отдыхать стоя, опершись на ружье. Зимой очень опасной считалась резкая смена температур (вхождение с мороза в натопленную избу и выход из избы), поэтому по возможности выгоднее было ночевать в сараях и амбарах. Распухшие ноги погружали в холодную воду или делали примочки с водкой. Перед началом марша солдат должен был причесаться, прополоскать рот, вымыть холодной водой лицо, руки и шею; в «худых» (нездоровых) местах полезным считалось выпить рюмку вина и закусить хлебом. На походе солдаты пили водку, разбавленную водой, и закусывали сухарями; чай с ромом в таких случаях рекомендовался для офицеров. Зимой перед выходом пили вино или сбитень. В холодное время года самым важным считалось предохранение ног от влаги: вместо шерстяных чулок или онучей, в которых нога быстро потела, нужно было надевать полотняные онучи, предварительно смазанные жиром (салом натирали и ноги). Соответственно довольно часто солдаты должны были мыть ноги и стирать онучи (летом онучи стирали каждый день). На марше зимой нужно было чаще останавливаться и раскладывать костры для обогрева. Обмороженные части тела автор советовал натирать снегом или погружать в холодную воду; только после этого можно было входить в теплое помещение. В тепле на обмороженные места накладывали примочки из масла с водкой или снега с салом и солью.

Широко распространенной профилактикой заболеваний в 1812 г. было питье водки с перцем, распоряжения о своевременной доставке которого отдавались на самом высоком уровне. Так, в приказе по 1-й армии от 24 августа говорилось: «Генерал-провиантмейстером армии доставлено в каждый корпус по два пуда перцу, который употреблять нижним чинам с вином. Г-м начальникам вообще озаботиться о точном выполнении сего повеления» [44, с. 453].

Лето 1812 г. стало первым испытанием для солдат. «Для наших солдат несносен был только летний зной. В продолжение больших переходов, под тяжестью ранцев и киверов, в суконной толстой одежде, молодые солдаты скоро уставали; при всякой лужице они с манерками бросались черпать теплую грязную воду, которую пили с жадностью, никогда не утоляя жажды; наконец, изнеможенные, отставали от полков своих, заходили в сторону, и где-нибудь завалившись для отдыха, попадались в руки неприятеля», – писал И.Т. Радожицкий [133, с. 63].

Достаточно регулярно в армии вспыхивали эпидемии различных болезней, основными из которых были различные виды «горячек» (в том числе и «нервическая горячка» – сыпной тиф). Широко распространенным заболеванием оставалась оспа. Ежегодно в тех или иных полках людей валила цинга, особенно усиливающаяся во время боевых действий. «Верным спутником» солдат оставался «кровавый понос» (дизентерия), провоцируемый перепадами температур, трудностями марша и плохим питанием. В списке солдатских болезней постоянно присутствовали венерические заболевания. Применяемые эффектные ружейные приемы вызывали «повторные ушибы груди» и как следствие – «опасные костяные наросты на ребрах и грудной клетке».

Самый большой размах эпидемии приобрели во время наступления русской армии, ибо тяжелейшие условия похода равным образом действовали как на французов, так и на русских, а болезни, начавшиеся в одной армии, очень быстро перекидывались и на другую. Во время движения от Тарутинского лагеря к Вильно небоевые потери русских войск, по разным оценкам, составляли от 40 до 50 тысяч чинов [85].

^{Бритье солдата у обозной телеги. И.А. Клейн. 1815 г. Городской исторический музей г. Нюрнберга. Германия.} 

* * *

Медицинские кадры по-прежнему набирались различными путями: в лекари зачисляли выпускников Императорской Медико-Хирургической академии, приезжающих иностранных врачевателей и прошедших «аттестацию» практиков из фельдшеров. В вышедшем в 1812 г. «Учреждении об управлении большой действующей армией» предусматривались должности главного доктора, главного медика и главного хирурга, координирующих работу полковых лекарей и фельдшеров, подвижных госпиталей и медицинских складов.

Первая медицинская помощь редко оказывалась своевременной. Раненые на полях сражений зачастую не могли добраться до лазаретов и умирали прямо на позициях, причем иногда их ужасная агония длилась несколько дней. Редкому счастливцу в подобном случае удавалось спастись. Под Смоленском удача выпала на долю 15-летнего унтер-офицера А.В. Камаева, эпизод из жизни которого был описан позже его племянником: «6-го августа 1812 года, в сражении под Смоленском, Селенгинский полк был разбит полчищами Наполеона. Полковник Мещеряков и дядя мой были ранены и потеряли друг друга из виду После сражения, когда убирали раненых и хоронили убитых, дядя лежал под кустами, истекая кровью из ран. Одна нога его была прострелена пулею навылет, а в другой пуля остановилась. Проезжавший мимо гусар, вероятно, отыскивая кого-нибудь из близких к нему, заметил дядю, плавающего в крови, но еще живого, прицеливаясь из пистолета, спросил: «русский или француз?» Собравши последние силы, дядя мог только сказать: «русский»; услышав этот отклик, гусар подъехал ближе, и увидев в этом защитнике отечества мальчика… солдатской форме., доставил его на перевязочный пункт» [90, с. 664, 665].

На перевязочном пункте раненый погружался в атмосферу казавшегося бесконечным ужаса. Сотни стонущих и уже умерших окровавленных людей лежали и сидели около навесов или палаток, в которых такие же залитые кровью врачи без всякого обезболивания наскоро проводили операции. Здесь все были равны – офицеры и солдаты терпели одинаковые мучения. Раненный под Витебском офицер-артиллерист описывает одну из таких операций, проделанную уже в относительно спокойной обстановке:

«Господа городовые хирурги… не замедлили явиться к нам – с инструментами. Тогда показались они мне страшнее Французской кавалерии. Синий фрак и пудреный парик главнейшего Оператора с длинным носом несколько ночей сряду снились мне ужасными привидениями. Хирурги обратились сперва к Тутолми-ну (дивизионный адъютант, у которого оторвало руку выше локтя. – И.У), ободрили его, обласкали, дали каких-то капель, потом посадили на стул, и стали развязывать руку… Резатели обмыли рану, из которой клочьями висело мясо и виден был острый кусок кости. Оператор в пудреном парике вынул из ящика кривой нож, засучил рукава по локоть, потом тихонько приблизился к поврежденной руке, схватил ее, и так ловко повернул ножом выше клочьев, что они мигом отпали. Тутолмин вскрикнул и стал охать, хирурги заговорили, чтобы шумом своим заглушить его, и с крючками в руках бросились ловить жилки из свежего мяса руки; они их вытянули и держали; между тем пудреный Оператор стал пилить кость. Это причиняло, видно, ужасную боль: Тутолмин вздрагивал, стонал, и терпя мучения, казался изнеможенным до обморока; его часто вспрыскивали холодною водою и давали ему нюхать спирт. Отпиливши кость, они подобрали жилки в один узелок и затянули отрезанное место натуральною кожею, которая для этого была оставлена и отворочена; потом зашили ее шелком, приложили компресс, увязали руку бинтами – и тем кончилась операция. Тутолмин лег в постель как полумертвый» [133, с. 89, 90].

Но и те, кому удавалось получить первую помощь, отнюдь не могли считать себя спасенными. Перевозка на телегах по разбитым дорогам уже сама по себе была пыткой, которую многие не переносили. Оставленные же в населенных пунктах при отступлении раненые оставались без помощи и, как правило, становились жертвами огня, болезни или голода.

Первым пристанищем для вовремя эвакуированных больных и раненых служили полковые лазареты. Далее они поступали в подвижные госпитали, а при необходимости – в стационарные. К 1811 г. насчитывалось 52 стационарных госпиталя, рассчитанных на 36 320 мест. К сожалению, в большинстве случаев выздоровление зависело прежде всего от самого пациента. Применяемые методы лечения были крайне несовершенны, а врачи редко имели должные навыки. Недостаток пищи и лекарств в госпиталях стал хроническим. Поэтому смертность среди больных и раненых была очень высока. В одном только Орловском госпитале в декабре из 3500 пациентов умерло 598 [143, с. 453].

^{Солдат-ветеран 1812 г. Раскрашенная литография. 1844 г.} 

Даже раненые русские солдаты демонстрировали примеры подлинного христианского смирения и воинской дисциплины. Офицер 26-го егерского полка вспоминал: «Не могу, да и не должно, умолчать о геройском духе одного гренадера нашего полка, которого имени я не дознал и теперь упрекаю себя за такое невнимание. При отступлении нашем от Полоцка гренадер догнал нашу колонну, и, остановив моей роты унтер-офицера, просил его оторванную ядром руку и висевшую на одной только жиле, отрезать ему, ибо самому невозможно этого сделать – так он объяснял унтер-офицеру Унтер-офицер, убедившись просьбою и положением жестокой раны, не думая долго, вынул тесак, начал пилить и, кажется, не отрезал, а просто оторвал, ибо, как я потом удостоверился собственными глазами, тесак, часто употребляемый в походном случае для рубки говядины, был весь иззубренный, как серп или, надо сказать, весьма хуже. Признательный гренадер поблагодарил за операцию унтер-офицера.

Но каково было терпение гренадера под этим инструментом – удивительное! Любопытство заставило меня обратиться на этот случай всем вниманием. Я приостановился и, дождавшись к себе гренадера, спросил, зачем он решился дать отрезать руку и, притом, тесаком. Гренадер мой равнодушно отвечал: «Мешает идти, а отстать от полка и попасть в плен французам избави Боже; ежели суждено мне умереть, то пусть же между своих…» Такие чувства весьма меня тронули. Я похвалил его героизм и любовь к родине, подумав: «Великого духа ты, товарищ и верный патриот отечества…»

Он долго шел при нашей колонне. Я предлагал ему одного своего солдата проводить до перевязки и пособить нести ранец, но гренадер отказался, сказав, что теперь ничто не мешает и самому дойти. – «По крайней мере, я говорил ему скинь с себя суму и портупею и сколько-нибудь облегчись». – «Да кому же я это отдам?» – спросил меня.– «Французам», – говорил я, и, таким образом, быв мною разрешенным, тогда только решился сбросить, иначе, Бог знает, куда бы потащил на себе казенную амуницию…» [78, с. 125,126].

И такие примеры были не единичны. После Бородинского сражения «…вся Можайская дорога была покрыта ранеными и умершими от ран, но при каждом из них было ружье. Безногие и безрукие тащились, не утрачивая своей амуниции» [108, с. 111].