Текст книги "Либретто"
Автор книги: Илья Фролов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
В декабре 1995 года Данила вернулся в свою родную часть. В том же декабре вернулись из Чечни и его друзья – Вадим и Лёха. Встреча была яркой и тёплой… Присоединился к ребятам и старшина Витя. Не верилось, что сидели просто, вот так, и пули не свистели над головой, не верилось, что сегодня никто не уйдет в ночь и, возможно, не вернётся… Были помянуты погибшие друзья: особенно вспоминали командира. Богатыря Илюху убил снайпер – Илья держал оборону и до последнего сняряда заряжал своё орудие и вёл огонь – скупые мужские слёзы освятили самогон и жареную картошку… Данила почти не разговаривал – от заикания после контузии он долго не мог избавиться, но к концу срочной службы ему это почти удалось.
В июне 1996 года ребят снова набирали на Кавказ. Данилу не взяли, да он и не просился – он хотел вернуться домой. Вадим и Лёха уехали под крылом старшины Вити: три товарища снова шли в бой. Данила чувствовал какое-то отчуждение, будто он предатель, но он не мог с собой совладать – он оставался… А ребята уходили. Никто из них не сказал ему ни слова, все помнили его заслуги и контузию, но он чувствовал стыд, а что ещё хуже, так это то, что он впервые ощутил себя ЧУЖИМ, чуждым этим ребятам – своим братьям по оружию. Он не сказал об этом никому, схоронив в себе все чувства. Жизнь разделила друзей и, наверное, так чувствовали все. Никто из них пока ещё не знал, что больше они никогда не увидятся: Вадим и Витя погибнут при штурме Грозного уже в августе, а Лёха просто потеряется где-то после дембеля – Данила никогда больше не видел его и не слышал о нём.
***
В конце августа командир роты принимал рапорт у Данилы о сдаче на краповый берет. Даня перестал быть романтиком, но мечта о берете всё ещё была жива.
Ранним утром ребята-спецназовцы в количестве 91 человека со всех родов войск стояли на плацу дивизии. Огромного роста полковник – командир спецназа «Витязь» – поздравлял испытуемых с праздником сдачи на краповый берет, желал удачи, и чтобы каждый из бойцов проявил все свои знания и навыки, полученные за время службы в войсках специального назначения. Данила стоял вместе со всеми, но мысли его были далеко… Лишь когда к мемориалу погибшим спецназовцам один из бойцов понёс букет, и все бойцы встали на одно колено, он очнулся и сделал то же самое.
После торжественной части ребята построились колонной по семь и побежали двенадцатикилометровый кросс – квалификационные испытания начались. Он бежал с автоматом, как и все они, в бронежилете и каске, но у него не было ощущения правдивости событий – Данила давно заметил, что может отключаться от происходящих с ним вещей. И чем хуже была реальность, тем легче ему было отключиться от неё. Это тело бежало, падало в грязь, ползло и кувыркалось, шло «гусиным» шагом, а душа летела где-то рядом и как бы говорила: «Давай, браток, догоняй!..». Кросс постоянно дополнялся всякими вводными: физическими упражнениями или «засадами», инструктора – краповики практически постоянно кидали дымовые шашки и стреляли над головами рябят холостыми патронами. Но Даниле было всё равно. Он мог часами вести долгие разговоры со своей мамой или вспоминать дела дней минувших, мусолить слова, которые он говорил, а мог бы сказать другие, более подходящие или вообще ничего не говорить, будто это ворошение прошлого имело смысл… В его голове всплыло одно из немногих маминых писем:
«Здравствуй, дорогой сыночек Даник! Письма приходят нерегулярно, судя по датам на конвертах, они блуждают по городам и весям, два месяца, а то и три, но я чувствую, что ты жив, родной… И всё же однажды, среди ночи, сердце так скололо, что не смыкала глаз следующие двое суток, пыталась звонить к тебе в часть, но там постоянно было «занято», будто война идёт под Москвой и раненых везут без перебоя. Выпила всю валериану в нашей аптеке…
И всё же однажды я дозвонилась и, знаешь, паренёк такой услужливый попался, всё мне рассказал, объяснил, что данные к ним приходят регулярно и что потерь в их полку не было…
В нашей деревне все говорят, что я дура, что тебя отпустила в Армию. Война идёт и бабы сыновей своих под подолом держат до последнего. Тут Сашка Ачкас пришёл оттуда, сын Тети Вали, помнишь? Так он мне сказал, что по телевизору не показывают и 20% процентов правды, что вроде бы страшнее всё…
Болит моя душа, сын, но я верю в твое благоразумие, честность и мужественность. Раз ты не побоялся премудростей судьбы – Ты настоящий мужчина… Ведь кто-то же должен защищать нас – баб русских? Если все попрячутся, то кто тогда останется? Ты да Я, да Мы с Тобой?.. Это в корне неправильно, по-моему.
Я молюсь за тебя деве Марии каждую ночь, а по воскресеньям хожу в церковь и ставлю свечу Николаю Чудотворцу, и я чувствую, что меня слышат… где-то ТАМ…
Возвращайся домой, сынок. Я жду тебя. Только не оставайся там на контракт, прошу… Вернись живым и здоровым, ведь времена такие смутные настали – хватит с нас и двух лет этого ада. Я не переживу повторения. У тебя другая жизнь, тебе надо учиться, но, главное – возвращайся домой. Я люблю тебя! Мама…»
«Данные к ним приходят регулярно и потерь в их полку не было…», – подумал Данил. Какая праведная ложь… Интересно, кто это был? Пожал бы руку этому парню…
Тем временем кросс закончился и пришло время произвести выстрел в воздух – у кого затвор был забит песком или грязью выбывали до следующего года. Даник выстрелил – его затвор был чист. Затем была высотная подготовка, где он тоже всё сделал по времени и правильно: надо было спуститься с третьего этажа на тросе, на втором поразить цель из автомата, а на первом закинуть учебную гранату, отцепиться и добежать до исходной позиции.
После учебной стрельбы из разных положений, настал финальный «аккорд» сдачи на «краповый» берет – двенадцатиминутный спарринг с четырьмя свежими инструкторами, по очереди, но без перерыва. Испытание проходило на лесной опушке на траве.
Данила очень устал, но не столько физически, сколько морально: он терпеть не мог людские сборища, терпеть не мог, когда раз за разом надо было что-то делать, показывая по максимуму хорошие результаты. Одним словом, моральное напряжение давало о себе знать и сил оставалось немного.
Первые девять минут боя он отстоял довольно легко, резво отвечая на удары и даже нападая, но, когда инструктор дал сигнал, что пошли последние три минуты, Даня резко устал: руки стали опускаться, поджилки затряслись. «Краповики» не так били, чтобы убить или «вырубить», но даже такие «щадящие» удары после прошедших испытаний, казались увесистыми. Данила дважды падал, но поднимался и шёл в атаку на встречу своей мечте. Эти три минуты показались ему вечностью, он перестал считать секунды, «закрылся» и стал просто терпеть: он чувствовал, как его голова болталась то вверх, то вниз, то вправо, то влево…
Лицо было разбито. Левый глаз совершенно заплыл, а из носа текла кровь ручьем, но всё же Даня смог подловить разбушевавшегося инструктора прямым в челюсть. Этот удар был не сильным, но шёл навстречу, и инструктор отшатнулся, дав Даниле передышку в пару секунд. Но вдруг Данила выпрямился во весь рост, опустил руки и поднял голову к небу. Солнце, пробиваясь сквозь опухшие веки, играло на зрачках, создавая причудливые цвета, будто он смотрел через калейдоскоп. «Дааанииик!..», – услышал Данила голос прямо у себя в голове. Этот чудный женский голос, должно быть, принадлежал ангелу…
В тот же миг какая-то мощная сила вдруг бросила Даньку на землю: это инструктор не пожелал дарить Даниле оставшиеся пять секунд боя и боковым в челюсть «приговорил» бойца «отдохнуть». Даня упал и почувствовал кайф – он наконец-то лёг и мог расслабить свои члены. Темнота спустилась ему на глаза медленно и ему показалось, что она укрыла его, словно одеялом.
Несколько бойцов вынесли Данилу с поля боя, облили его холодной водой и дали понюхать нашатырь – Даня пришёл в себя. Ему помогли снять перчатки и шлем и оставили полежать на зелёной травке. До Данилы донесся голос – какой-то «краповик» с погонами подполковника «пытал» его:
– Почему бросил драться?! – его голос звучал будто из могилы. – Пять секунд оставалось, ёбаное всё…
«Краповик» ушёл, а Данила вновь закрыл глаза: всё для него кончилось… Лишь этот голос всё ещё звучал в его голове.
***
Спустя пятнадцать минут бойцы стояли строем, и «Витязи» вручали береты своим новым братьям – восемь бойцов из девяностоодного прошли испытания. Данила должен был быть девятым, но… Правила есть правила – он не достоял пять секунд.
Каждый, кому вручали берет, подходил к тому самому полковнику высокого роста, он обнимал бойцов, принимая в свои ряды и вручал берет. Боец разворачивался, одевал берет и кричал: «Служу Отечеству и спецназу!» и становился к теперь уже «своим» «краповым» беретам. Там новеньких тоже поздравляли и обнимали, некоторых даже качали на руках…
Данила стоял и смотрел на этот праздник и не было у него в душе ни жалобы, ни обиды. Была просто чудовищная усталость, будто все два года навалились на его уставшие плечи так, что «маленький солдат в больших сапогах» не мог больше стоять на ногах.
Данила смотрел на лица спецназовцев и не видел ни одного глупого лица, он не видел ни одной неискренней, злой или равнодушной улыбки или эмоции – все они были какие-то… особенные. Они были настоящими мужчинами. Данила начал думать, что хоть ему и не удалось стать одним из них, не удалось ему стать их братом, но… он теперь будет гордиться, что хотя бы стоял с ними в одном ряду.
Торжественные мероприятия были закончены и бойцов распустили по их расположениям.
Спустя несколько дней, Данилу вызвали в штаб спецназа «Витязь» к командиру. Данила был удивлен, но ни о чем не спросил дежурного, а молча пошёл. Поднявшись на третий этаж, он постучался в нужную дверь.
– Заходи! – услышал Данил и вошёл в кабинет.
Остановившись в двух метрах от стола, он отдал воинское приветствие, представился и вытянулся по стойке «смирно». Справа от стола командира сидел на диване его заместитель – в нём Данила узнал того «краповика», который пытался докричаться до него тогда, после боя.
Данила также обратил внимание, что на столе у командира лежал новый «краповый» берет и какая-то папка, похожая на чьё-то личное дело.
Полковник обошел свой стол и сел на его край напротив Данилы:
– Мы тут с Сергеем Сергеевичем разговаривали все эти дни о том, что произошло там, на сдаче, – начал полковник. – И никто из нас не может дать ответ на то, что случилось: почему «бодрый» боец внезапно смотрит в небо, будто там явилось чудо Господнее, и при этом пропускает мощный хук справа за каких-то пять секунд до финала.
– Товарищ полковник, – начал Данил сдавленным голосом, так как он изрядно волновался, потому что такого развития событий никак не ожидал, – я услышал женский голос… И этот голос был такой небывалой красоты, что я обернулся в поисках его источника и…получил удар. Вот и всё…
– И часто тебе слышаться голоса, боец? – вступил в разговор Сергей Сергеевич.
– Не голоса, товарищ подполковник, а голос. И – нет, это было впервые, – ответил Данил.
– Ты хочешь служить у нас? – полковник смотрел Даниле прямо в глаза.
Сергей Сергеевич в этот момент перевел взгляд с бойца на своего командира – ему показалось плохой идеей брать бойца с «голосами» в голове. Один ведь Бог знает, что эти «голоса» ему скажут завтра. А через год?..
Но Данила прекратил моральные муки двух командиров, которые выбирали между доблестью и честью бойца и безопасностью личного состава спецназа:
– Товарищ полковник, Вы оказываете мне великую честь своим доверием, и я благодарю Вас от всего сердца за это предложение, но дело в том, что я так долго этого хотел, что в одном лишь шаге от мечты, мне вдруг перестало быть это нужным. Я понимаю и Сергея Сергеевича с его напряженным отношением ко мне, но…этот голос был таким неожиданным и вообще вся моя служба – это сплошная неожиданность. Я и сам теперь не ручаюсь за свою голову – я хочу домой… Простите меня.
– Ты имеешь право носить этот берет, сынок, – полковник посмотрел на Данилу так, как, наверное, смотрит отец на своего сына. – Я распорядился обо всём, документы готовы. Дослужишь эти полтора месяца в своей части, а там, если передумаешь, возвращайся на контракт к нам. Я возьму тебя, но только в течение полугода от сего дня, понимаешь?..
Данила кивнул. Глаза налились слезами… Командир взял со стола берет, обнял Данилу крепко и вручил его.
– Служу Отечеству и спецназу! – еле слышно проговорил воин.
Сергей Сергеевич тоже подошел к Даниле и пожал ему руку:
– Ну, бывай, боец. С Богом по всем дорогам…
Данила вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.
Глава VII.
В конце октября Данила ехал домой поездом Москва–Барнаул. Домой… Это было совсем не похоже на дорогу, ведущую в Ту сторону, тогда, два года тому назад: ни шумной компании, ни алкоголя, ни неизвестности, ни глупых мечтаний о том, чего не знаешь.
Данила ни с кем не разговаривал. Он сидел и смотрел в окно на проносящиеся города, дома и деревни нашей Родины – Матери, размышляя о том, кто в них живет, где работает, сколько красивых девчонок в этих домах – больших и маленьких, убогих и красивых. Он может никогда больше не проехать эти места, он – «искра жизни»: пролетел и погас…
За несколько дней до отъезда, Данила получил письмо от Алексея. В том письме он сообщал, что Вадима нет в живых и что погиб он еще в августе.
«Какого хера ты молчал всё это время?!» – только и хотел ответить Данил, но так и не написал ответ.
В день, когда он получил это письмо, он просидел у окна всё утро, и обед и ужин, думая о своем друге.
Он и сейчас думал, но не конкретно о Вадиме, который, оказывается, давно «дома» и гниёт в родной земле, а вообще о жизни в целом: «Вот так оно и получается, – размышлял Данила, – кто ничего не хотел, ни о чём не мечтал, ценой своей жизни выполнил приказ и погиб. А я? Вдоволь нахлебавшийся этого дерьма, выехавший на чужих костях, просто – гандон, несусь домой чуть живой, но…Живой!..».
На какое-то время Данил почувствовал себя ничтожеством, но чем больше проходило времени, тем сильнее жизнь брала своё и на следующий день Данила чувствовал себя уже как обычно. «На самом деле никому ни до кого нет дела», – заключил Данил и до конца пути впал в анабиоз, стараясь ни о чём не думать…в серьёз.
Через сутки с небольшим он вышел на барнаульском ж/д вокзале. Уже было глубоко после обеда и вечерело, но Даня успел купить билет на последний автобус до своей деревни в этот день. Набрав в ближайшем «комке» бутылочного пива, он залез в практически пустой автобус, но всё равно ушёл на самые задние сиденья подальше от водителя и прочих и, выехав из города на свободную и прямую трассу, с наслаждением открыл первую бутылку…
«Больше никаких самолетов, вертолётов и тысяч километров. Я дома. Отсюда, в случае чего, я до дома и пешком дойду, – Данила улыбнулся сам себе. – Два часа – и я приеду домой».
Выйдя на своем родном вокзале, он, что было силы, набрал по максимуму воздуха в лёгкие. «Такой же…», – подумал Даня. Одев берет, он бодро зашагал в сторону отчего дома.
Мама стояла у ворот и ждала его. Но ведь он не звонил и не писал о том, что приедет – хотел сделать сюрприз, но она стояла в воротах, – это был факт… А, может, она все два года тут простояла в ожидании?..
А вот и объятия… И слёзы… И признания… Даня держал хрупкую маму в объятиях посредине улицы.
Через какой-то час Даник уже сидел, румяный после бани, на кухне за столом, поедая пельмени и запивая самогоном. Мама ласково смотрела на сына и молчала уже несколько минут. Данилу немного напрягал её взгляд и безмолвие – ему было не по себе от этих нежностей. Детство отодвинулось очень далеко…
Он доел пельмени и откинулся на спинку стула:
– Спасибо, мам… Я объелся.
– Пожалуйста… – ответила мама. – Я на работе взяла отгул на три дня. Откормлю тебя, – мама улыбнулась.
– Хорошо, мам, – Данила тоже улыбнулся и покраснел ещё больше. – Ну чего ты так смотришь?..
– Я рада, что ты дома. Ты не расскажешь мне о том, что было? А планы на будущее?
– О чем рассказать, мам?.. Там дни однообразные и серые. Я практически ничего не помню толком. Вот сейчас вот я дома и мне хорошо, но я не чувствую ещё, что я дома…
Данила знал, что эти вопросы неизбежно она бы задала, но он совершенно не готов сейчас был отвечать на них, поэтому предпочел тарахтеть о дороге туда, об учебке, о Чечне, где они стояли на блокпосте, который никогда почти не обстреливали итд итп, лишь бы она не спрашивала ничего.
Что рассказать по факту? Что у её сына руки по локоть в крови? Да ещё и в детской крови в добавок? Нет уж, спасибо… А под планами на будущее она имеет ввиду закончить институт педагогический по профилю учитель истории и английского языка и потом на протяжении 45 лет ползать на работу, чтобы потом пойти на пенсию и умереть. Он не хотел себе такой жизни. Но и расстраивать маму не хотел – только не сегодня.
– Хотел отдохнуть, мам… Месяц, – ответил Даня.
Мама погладила сына по голове и забрала тарелку помыть.
– Да, знаю, что отдохнуть надо, конечно… – начала мама. – Но тут работы-то нет у нас, да и не платят нигде толком. Никакой жизни нет… Поступать в институт только весной теперь, а на это время куда-то прибиться надо. Я тут про милицию думала… Хотела попросить дядю Витю, он там дежурным в дежурной части работает, может, пристроит… Места есть вроде. Зарплата, конечно, не ахти какая, но все-таки это госслужба и потом пенсия, а, сынок?
Даня снисходительно и устало смотрел на маму.
– Для мужчины без образования это хороший вариант… Если не поступишь на учителя.
–Я не поступлю на учителя, мам, – он решил сразу расставить все точки над i, – потому что очно – это значит отдавать всё время учёбе, а когда работать и на что жить, мам? И это даже не самое главное: я просто не поступлю на бесплатное отделение. Теперь… Поздно. А платить нам нечем. Работать надо, мам, какие учёбы…
Мама молча мыла посуду. Данила встал со стула и направился к себе в комнату, желая закончить этот разговор поскорей.
– Сыночек… – прошептала мама, когда Данила подошел к ней и поцеловал в затылок.
– Мам, я пойду к себе… Устал страшно. И такой потрясающий ужин совершенно меня разморил.
– Хорошо, Дань, – мама повернулась и поцеловала его в щеку. – Отдыхай.
– Я так два года не ел, мам. Все мы не ели…два года.
Данила вышел из кухни.
***
Он закрыл за собой дверь своей комнаты и опёрся на неё спиной, заложив руки за спину. Взглядом окинул свою родную и такую некогда уютную «тихую гавань». Тишина… Аж уши режет. Эта комнатка стала ему какой-то маленькой. Все осталось, как было: книги его любимого Ремарка на полках, школьные тетради, учебники по истории и английскому, которые он сам покупал, аудиокассеты, магнитофон… Лампа на столе. Все осталось, как прежде, только Данил стал совершенно другим – он ВЫРОС. Так, наверное, чувствует себя рыбка, которая из моря вернулась однажды домой в свою родную речку – всё, как всегда, но только не для рыбки…из Моря.
Он сел за стол и попытался проникнуться ощущением прошлого, дотронувшись до книг и закрыв глаза… Но они молчали. Всё молчало… Он достал из ящика стола свой дневник и полистал его: школьные записи, какие-то мечты об армии, стихи… Такими глупыми и наивными сейчас ему показались эти строчки.
Данила лёг на диван, укрылся по пояс одеялом и вернулся к началу дневника, где на корочке, на обороте первой страницы прочитал:
«Укрылся я в лесах,
Чтоб жизнь прожить не зря,
Чтоб высосать из жизни костный мозг,
Искоренить все, что не жизнь,
Чтоб не понять на смертном ложе,
Что я – не жил…».
Тепло родного дома и отсутствие вшей усыпило Данилу . Он провалился в небытие, словно в сказочный сон, оставив раскрытый дневник на груди.
Тихонько вошла мама и подсела к нему, погладила по армейскому «ёжику» на голове…
– Отрасти снова свои чудесные волосы, сынок, – прошептала она.
Взяла книгу с груди и посмотрела то, где Данила остановился: первая страница, первый абзац – «укрылся я в лесах…»
Мама укрыла Даника покрепче, как в детстве, поцеловала в лоб и вышла из комнаты.
***
Данила проснулся в 10 часов утра, отдохнувшим на сто лет вперед, от запаха свежих блинов, который проникал через неплотно закрытую дверь.
Валяться не хотелось и Данила сел на кровати, свесив ноги – он хотел умыться, позавтракать и жить, жить, жить!
Данила одел штаны и пошёл на кухню поцеловать маму:
– Привет, мам.
– Привет, сынок. Хорошо спал?
– Лучшая ночь в моей жизни, – Данила приземлился на стул и налил себе кофе.
– Кушай блинчики свежие, – сказала мама, пододвигая к сыну сметану и масло. – А тебе, кстати, девочка звонила, – после небольшой паузы сказала мама. – Одноклассница…
– Мам, я только вчера приехал. Какие одноклассницы?
– Ну, значит видел тебя кто-то…
– В ночи?..
– Она хорошая девочка! – не выдержала сама своего отстраненного тона мама. – И всегда интересовалась тобой. Но я ей не давала адрес твоей части, потому что письма шли по полгода, а уж для молодой девчонки это было бы вечностью, правда?
– Наверно… Ладно. Красивая хоть? Кто? Вика? Лена? Рада?..
– Татьяна.
– Да ладно!.. – удивился Данил. – Мы толком не общались никогда даже. Что ей надо?
– Вот встретишься на выходных и узнаешь. Она в пятницу приедет. Кстати, она в «педе» учится на психолога, – мама улыбнулась и присела за стол, дожарив блины.
– Лучше бы кто-нибудь покрасивее «позвонил» … Радка классная была всегда. С ней любовь была бы возможна.
– Любовь? Знаю я всю эту любовь – «проходила». И теперь я точно знаю, что от любви никогда ничего не остаётся, кроме пустоты. И ребёнка. Все они эти твои Вики, Лены, Саши, Даши уже замужем со школьной скамьи. А некоторые, уже и по второму «кругу» пошли – и всё это за два года, сынок! И у них уже куча детей! К чему это, скажи?..
– Мам, если бы все девчонки рассуждали так, как ты сейчас, большинство людей вообще бы не родилось… В том числе и я.
– Верно…Но я замужем была лишь раз, и ты у меня был зачат по большой любви! Жизнь сама проложит себе путь – ей «помогать» не надо! Пересаживаются с хуя на хуй, думая, что это поможет! Но хуй – это всего лишь навсего, ХУЙ в какой бы руке ты его не держала. Надо самим учится делать и деньги, и счастье, и атмосферу, и любовь… Не лезь в это дерьмо, сынок. Береги себя…
Мама в негодовании раскраснелась, а лоб покрыла испарина.
– Успокойся, мам… – Данила погладил её по руке. – Я буду беречь. Я хотел в Усть-Пристань в воскресенье смотаться, – продолжил он, – у меня там друг лежит…
Мама смотрела на Даню, а Даня на неё.
– Конечно, езжай… Переночуешь у родителей мальчика?
– Да. Сегодня вторник… Я до конца недели доколю дрова, встречусь в пятницу с твоей мадамой, субботу отдохну и в воскресенье рано утром двинусь. Я с Усть-Пристани сразу на город поеду, мам. Осмотрюсь, по поводу работы узнаю, по поводу жилья и тому подобное…
– Так, а я тут суетиться хотела… – спохватилась мама.
– Мам, – Даня наклонился вперед, – а если он меня не возьмёт? И даже если он скажет «да», я не хочу быть обязанным этому борову жирному, ясно? – Даня сделал глоток кофе и закрыл глаза – утро перестало быть добрым. Голова заныла. – И вообще твоя идея оставить меня здесь, в этой клоаке серой, мне не нравится. Я не хочу до пенсии ползать на работу, которую терпеть не могу, а потом, перед смертью, не мочь вспомнить, жил я или нет…
Данила посмотрел на мать и понял, что обидел. Он протянул свою руку через стол и свою ладонь положил на её запястье:
– Мама, прости меня… Пожалуйста.
– Да нет, ты прав… – сказала мама, смахнув украдкой слезу. – Ты молод и ничего тебя не держит – лети, куда хочешь… У меня не было твоего выбора в своё время и всё благодаря «любви». У меня родился ты в восемнадцать лет и весь мой смысл жизни соединился в тебе: мне надо было работать, одевать тебя, обувать, кормить. А ещё при этом и как-то определяться в этой жизни – я уже тогда понимала, что без профессии и образования, которое как раз и открывает «двери» на хорошие профессии, ничего не получится. И поэтому я грызла зубами в прямом смысле слова тот «гранит» … У меня не было выбора по типу того, что: «хочу-не хочу». Не имела права пробовать удачу «на вкус». И, знаешь, я так никогда и не поступила бы в институт и не закончила бы его и потом не стала врачом, если бы не моя мама, – твоя бабушка. Потому что она растила моего ребёнка – Тебя… Видишь, сколько «бы»? Вот так… Сыночек, – мама положила свою ладонь поверх ладони сына, – грызть костный мозг жизни, это совсем не значит подавиться костью. До костного мозга жизни ещё далеко!..
***
Данила вышел на улицу и резвый и колючий мороз забрался ему под свитер. Но это лишь подбодрило Даньку, и он весело принялся за работу: выбрал самую большую чурку, поставил её на землю, на неё поставил чурку поменьше и – «тюк!» колуном. Полежавшие под осенними дождями дрова, напиленные чурками, и, к тому же, прихваченные первым морозом, кололись легко.
Погода стояла классная – тихая и спокойная. Солнца не было видно, но небо озарялось его лучами, делая небосвод изумрудным: тонкая полоска зелёного, затем, пошире, – синяя, а затем, – белёсая, и вовсе прозрачная – за горизонтом.
Под ногами хрустел тонкий слой снега, ночью выпавшего, и воздух был чист и прозрачен. Даня не заметил, как проработал до самых сумерек.
В пятницу вечером Данила стоял в центре села на улице и ждал Татьяну.
…Это была единственная девчонка, учащаяся на «4» и «5», ни разу не давшая ему списать. Только сидела и улыбалась через плечо со своей второй парты второго ряда, несчастному «пассажиру», сидящему на «камчатке» первого ряда и «тонущему» по алгебре.
Мороз начинал пробирать, и он переминался с ноги на ногу, когда в свете фонарей и проходящих машин он узнал её по походке – походке весёлого ковбоя, без лошади. Рост метр семьдесят, большая грудь, спина, переходящая в попу, но попу не образующая, и лицо, круглое, как луна. Добрые зелёные глаза её, говорили о добродушие и весёлом нраве.
– Привееет! – как всегда в своей обычной манере поздоровалась Татьяна и поцеловала Данилу в щёку.
– Привет… – сдержанно поздоровался он.
– Давно ждешь?
– Нет.
– Нууу… Куда пойдем?
– А какие тут приличные варианты у нас, кроме «уюта»? – лениво процедил Данил.
– Пойдем туда… – Татьяна взяла его под локоть, и они двинулись к кафе.
Через 15 минут ребята уже раздевались в душном гардеробе сельской «бухашки». Помещение состояло из двух этажей: на первом был бар и барная стойка с несколькими столиками, а также большой обеденный зал, в котором праздновали свадьбы или справляли поминки, а на втором этаже стояли только столики. Данила решил, что на втором этаже будет спокойнее, потому что основной «тусняк» был у бара. Он купил водки, сока, два литра пива на розлив, чипсы и штук двадцать сосисок в тесте. Собственно, сосиски он скупил все. Молоденькая девочка, выполняющая тут работу уборщицы и официантки одновременно, сказала, что принесёт им всё наверх, но Данька справился своими силами, только сосиски не влезли ему в руки и их взяла Татьяна.
Поднявшись на второй этаж, ребята хотели занять столик у окна, но там, под столом, лежало, напившееся до беспамятства, мужское тело со спущенными штанами до лобка. На столе был жуткий беспорядок с пролитыми напитками разных градусов и цветовых гамм…
Ребята заняли соседний столик, разложили покупки и, наконец-то, присели.
Тут было заметно спокойнее и тише – основная масса людей была внизу и там же сосредотачивались все большие колонки, поэтому можно было спокойно разговаривать, не напрягая свои голосовые связки и уши до боли в затылке.
– Какой ты стал, Данька!.. – воскликнула Татьяна и улыбнулась ему ровными и белыми зубами. Данила это оценил – он терпеть не мог страшные и гнилые рты, тем более у девчонок.
– Какой?.. Какой был, такой и остался…
– Нет, Даня… Ты совсем не тот мальчик. Ты стал таким взрослым… И большим! – она взглядом окинула его плечи. – Ты когда там куртку снял, я сразу поняла, что хотела такого, как ты, всю жизнь.
– Ясно…
Её взгляд говорил ему, что она восхищена им, но приятно ему это не было. Что он тут делает вообще?.. Надо напиться.
Данила не знал, о чем разговаривать с этим чужим созданием, которое не знает ничего о нём, и комплименты ей отвешивать у него язык не поворачивался, поэтому он решил побыстрей налить: он налил себе водки в стаканчик до краев, Татьяне – четвертинку. Пива налил обоим по полному стакану.
– Ну! За встречу, – пробормотал тост Данила и выпил водку залпом. Потом сразу же взял стакан с пивом, отпил из него больше половины и снова налил до краев себе и пива, и водки. Налил и вылупился на девушку в ожидании «прихода». Таня не выпила ни капли, слегка пораженная увиденным – рюмка с водкой так и «стыла» в её правой руке.
– А ты чего не пьёшь? – спросил он чисто ради интереса. У него не было никаких планов на то, чтобы «поиметь» её. Сегодня он хотел нажраться, потрахушные дела оставив на завтра, но и напиваться в одиночку было как-то стрёмно. Татьяна выпила свою водку и отхлебнула пива и больше Данила её не спрашивал, почему она не пьёт или пьёт – не важно. Он начал «нажираться».
– А кому ты столько сосисок взял? – спросила девушка.
– Тебе… – ответил Даник.
– Но я не настолько голодная… – Таня рассмеялась чистым и радужным смехом.
«Чудное свойство алкоголя, – подумал Данил, – а она даже ничего…». Но он отогнал от себя эти мысли:
– Да я в душе не ебу, чего тебе брать есть, а чего пить, – начал уже изрядно подпитым тоном говорить Данил. Три рюмки водки вперемешку с пивом, быстро дали о себе знать – грани этого тухлого заведения раздвинулись, и оно поплыло куда-то за горизонт. Стало тепло и уютно в кафе «Уют» … Даник быстро освоился в своей новой роли «парня на первом свидании» и почувствовал себя в своей тарелке, как раньше, как на войне… Татьяна этому практически моментальному преображению в тоне и в поведении Данила была совершенно не рада. – В своё время мне надо было всего полсот патронов или банку тушёнки, чтобы чеченской шваре воткнуть. И это при условии, что я хочу по–человечески… А в основном, за так «давали».
Он откусил от сосиски кусок и залил в себя апельсиновый сок.
– А ты мне намереваешься «воткнуть» ?.. – спокойно проговорила Таня.
– Ой, да ну что ты! Нет! – искренне воскликнул Данька. – Даже и не думал. Мы же типа друзья… – его язык заметно стал заплетаться спустя 20 минут посиделок в душном кафе и безумном марафоне, который он сам себе устроил водкой и пивом. Пиво для него было вообще напитком новым, в Чечне они пили только водку или спирт, но пиво… Оно его подкашивало и, тем не менее, было прикольно – таким расслабленным и весёлым он ещё никогда не был. И всё-таки ему нельзя было терять контроль: он достал из кармана какую-то таблетку, откусил от неё половину и убрал назад в карман. С этого момента Данила стал пить только водку.
