Текст книги "Либретто"
Автор книги: Илья Фролов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Илья Фролов
Либретто
«Избыток предосторожности
Разрушает душу и сердце
Ибо жизнь –это акт мужества».
Пауло Коэльо
Пролог.
Он сидел на кухне и ел яичницу. Еда падала ему в желудок, но он не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а просто тупо жевал… Голова не болела, но всё его нутро сильно трясло после очередного перепоя и принятый им прохладный душ не особенно облегчил похмелье. Он уже и не помнил, когда засыпал без бутылки в последний раз. Наверное, еще в школе… семь лет назад.
Три года. Целых три года его не было в этих родных стенах, расположенных на втором этаже пятиэтажной «хрущёвки», размером в двадцать квадратных метров.
Но это было для него то самое, что у людей называется Домом, и он был счастлив быть здесь, словно путник, нашедший тихую гавань после мучительных скитаний в сопровождении дождей и всех видов ветров и дождей, и палящего солнца.
Говорят, что ребёнок, выросший без отца, словно дом – без крыши… Он вырос и сам себе стал отцом и над ним теперь еще и настоящая крыша была. Своя…
Все это время Он был очень далеко, и в то время мысль о возвращении в этот город была сама по себе неправдоподобной: слишком опасно это было, да и не за чем – прежняя жизнь развалилась, её больше не существовало, а у ветра… У ветра, как известно, дома нет.
…Бывшая жена съехала и отдала ключи его матери два года тому назад, а
ушёл он от нее три года назад, когда она сказала, что беременна. Он тогда влюбился в другую женщину так, что потерял голову совсем… Ярко горело это всё, да недолго: пришлось бежать без оглядки, по дороге бросая всё, что было дорого, спасая ребёнка одного человека, которому Он был очень обязан. Он не сумел сохранить жизнь этой четырнадцатилетней девочке и этот факт убил навсегда Его и без того еле дышащую душу…
Сейчас, думая о бывшей жене и о том, как он с ней поступил, в нём не было ни жалости к ней, ни сострадания, ни сожаления… Он умер задолго до сего дня, а два его трёхлетних малыша – мальчик и девочка – ни разу его не видели, видимо, как раз по этой причине. Но и его не тянула к Ним ни одна нить – он никогда не любил Их мать.
Три года он скитался по свету, не мог взять себя в руки, но сегодня «туман» стал, наконец, рассеиваться. Дождь не может идти вечно…
Зазвонил телефон, и Данила снял трубку.
– Ты медкомиссию прошёл? – поинтересовался добродушный голос.
– Нет, брат. Документы только вчера забрал. Через час поеду в поликлинику ГУВД.
– Добро! Потом сразу же мне набери и расскажи, как и что.
– Хорошо.
– Жду звонка.
В трубке послышались гудки, и Данила положил её на аппарат.
Это было обычное утро, серое и сраное, но оно было первым, когда он начал иметь смутное представление о том, что надо делать и как. Ему было 24 года, шёл 2000 год, а за окном начинался новый день.
Глава I. Солнечное морозное утро конца ноября 1994 года резало глаза и пробирало до костей легким ветерком, забирающимся под куртки призывников. Они стояли на плацу призывного пункта и вот-вот должны были отправится в долгий путь в страну «невиданного счастья» …
Их было сорок человек. Среди этих ребят, полупьяных и полутрезвых стоял и Он – восемнадцатилетний мальчик, наш Герой, тоже в не себя от предвкушения чего-то нового, неведомого и сладким волнением щекочущего молодые нервы.
Дом остался позади… Дорогая и милая мама проводила его, изо всех сил сдерживая слёзы, но неудачно.
Даня пошёл в армию, следуя зову сердца и в погоне за мечтой. Бредя спецназом с детства, он занимался всем, чем только мог в своей деревне, чтобы эта мечта стала явью: бег, рукопашный бой, баскетбол… Зимой лыжи. Эти виды спорта развили в нем характер, дисциплину, прекрасно сложенное тело и дух. Являясь домашним мальчиком, воспитанным матерью, он был очень мягок и добр. Зелёные глаза его с оттенком карего и красивые длинные чёрные волосы до плеч, сбритые под ноль накануне отправки, не давали покоя многим девочкам в школе. Он был красив…
Имея большое и доброе сердце и веру в Бога, считал себя готовым ко всему и не боялся. Ничего.
Жизнь ждала молодых мужчин за порогом и они, эти воины–мальчишки, со всех ног бежали навстречу тому, что никогда не оставит их прежними.
Команда, набранная в спецназ внутренних войск, к которой принадлежал и он, стояла отдельно от прочих, и уже от холода зуб на зуб не попадал. Автобуса всё не было. Парнишка, стоящий по правую руку от Данилы, пробормотал:
– Они что, скоты, заморозить нас решили? – ебунцово как-то тут торчать после тухлой и влажной казармы, наполненной пердежом.
Он повернул голову в сторону Данилы, улыбнулся и слегка толкнул плечом. Данила уже не мог сдержаться, и они оба рассмеялись.
– Точно… – ответил Данила и просмеявшись протянул руку товарищу. – Меня зовут Данил.
– Вадим… – Новый знакомый пожал руку Данилы и улыбнулся открытой и какой-то загадочной, притягательной улыбкой хорошего человека. Открытые словно всему Миру большие голубые глаза его, смотрели прямо и добро и в них томился вопрос, который читался, наверное, и в глазах самого Данилы: вопрос о том, кто мы и где, о том, куда мы идём и с кем и, главное, – зачем?.. Тонкая, пока ещё едва уловимая ниточка дружбы, соединила их. Данила понял, что теперь он не один и что теперь он не одинок.
– В Белокаменную едем, да? – спросил Вадим Данилу.
– Да вроде…
– Не врубаюсь, круто это или нет…
– Это Внутренние Войска. Там можно будет сдать на «краповый» берет… А значит, – это круто.
– Да…
Вадим замолк на минуту, а затем продолжил:
– Я вообще-то не хотел служить. Просто не удалось никуда поступить, а откупиться денег не было. Да и жалко деньги отдавать какому-то жирному хряку с большими звездами на плечах. Вот и решил долг, блин, Родине отдать… Хотя, где мы так «задолжали»?
У меня брат моей матери без ног с Афгана вернулся. Офицер и прочее, но без ног вдруг перестал быть нужен государству, а сидит теперь на шее у Родины. Бред какой-то…
Данила слушал его и им овладевали противоречивые чувства. Отчасти, Вадим был прав, но эта правда как-то больно резала уши и ранила возвышенные чувства Даньки – пока ещё просто мальчишки, который начитался умных книжек и смотрел на мир наивными глазами ребенка.
Вадим будто почувствовал это и, взглянув на Даньку украдкой, спросил:
– А ты «воин», да?.. Шашки на голо и рубить головы с плеч? Веришь в приказы командиров и начальников и думаешь прослыть героем – Там?..
Данила молчал.
– Угадал я, значит… Послушай, ты мне нравишься. Но не лезь никуда на рожон. Я больше, похоже, знаю об этой жизни, чем ты… Наслушался и навидался последствий того, чем нас полоскать там будут. Не обижайся, брат.
– Не обижаюсь. Сейчас-то нет никакой войны…
– Пока – да. Верно?
И Вадим посмотрел на своего нового друга: в его глазах читалась мировая скорбь.
Резкий вопль прапорщика с красной пропитой рожей заставил молодёжь прийти в себя: за разговором они даже не заметили, как в огромные железные ворота въехал старый видавший виды ПАЗик и, развернувшись, встал дверьми к строю новобранцев.
– Тишину поймали, блять! – безумные глаза прапора налились кровью от напряжения голосовых связок. Данила, никогда не слышавший таких громких звуков и откровенных матов, вздрогнул, и впервые ему стало не по себе. В какой-то мере – даже страшно.
– Войны! – продолжил прапорщик. – Это, – прапорщик указал на ПАЗик пальцем, – волшебный автобус. Он – «резиновый»! В него влезете вы ВСЕ!!! – И он расхохотался во всю глотку своей шутке, которую, вероятно, повторял каждый раз. – Бегом к машине – мааааарш!
И сорок молодых лбов ломанулись с визгами и криками в открытые двери автобуса. Все хотели занять сидячие места, но пацаны мешались друг другу в узких дверях и огромные сумки тормозили ребят. Матерки и крики заполнили всё пространство, это напоминало кучу малу, но Даня слышал только хохот того самого прапорщика.
Ему каким-то образом, не задев никого и ни на кого не наступив, удалось сесть у окна и поставить свою сумку себе на колени. Вадим же яростно работал локтями и застрял на выходе из автобуса с двумя будущими спецназовцами ВДВ. Кто-то третий валялся у него в ногах, барахтался и никак не мог встать хотя бы на коленки.
– Эй, ты! Мудила блять! Ты мне локтем чуть зубы не выбил! – рычал один из тех двух.
– А ты не суй рыло мне под локти, – отрезал Вадим. – Скажи спасибо, что при зубах остался.
И Вадим, выдернув какое-то «тело», успевшее приземлиться рядом с Данькой, бухнулся рядом:
– Гуляй, Вася.
– Ты ахуел?!..– возмутился парняга.
– Пошёл ты… – Вадим рассмеялся. – Трогай, шеф! – крикнул он водиле. К этому времени уже все, как кильки в банке, размазались кто – где.
Водитель уж было завёл свою тарантайку, как вдруг кто-то крикнул:
– Стооооой! Бойца забыли!
В этот момент через плац двое солдат быстро несли на руках пьяного, почти невменяемого, будущего ВДВшника. Ребята приняли его в автобус, ПАЗик чихнул, дёрнулся с места и заглох.
Хохот и колкие шуточки в адрес водителя и его машины посыпались отовсюду, но и перегруз был на лицо. С третьего раза водителю все-таки удалось стронуть с места просевший автобус и весёлые «запахи» покатили на ж/д вокзал.
***
Ни Данилу, ни Вадима на вокзале никто не провожал. Но к другим ребятам приехали родственники и было довольно людно. Два друга сидели рядом и сквозь запотевшее окно поезда наблюдали за провожающими… Кто-то наставлял свое чадо служить хорошо, кто-то ноги держать в тепле. Кто-то –не пить в дороге…
Красный, будто раскалённый на сковороде, диск зимнего солнца быстро катился к закату. Спустились сумерки, и до Данилы медленно, но верно и неизбежно, дошло, что всё это – по-настоящему. Игры кончились. Обратной дороги нет. Ему безумно захотелось увидеть маму, обнять её и…вернуться – назад… Сквозь прикрытые веки закапали слёзы, окно расплылось, будто в сказке. Им овладело тепло. Тепло какого-то особого рода, как бывает в детстве, когда ты нашкодишь, получишь за это по заднице и, убежав в свое убежище, вдоволь в нём наплачешься от обиды, досады и боли…
Он заснул.
– Даня, проснись… Эй … – услышал он сквозь сон голос, но никак не мог открыть глаза. Ему казалось, что пришла мама и будет его куда-то, а он так устал и не хочет вставать, что… – Просыпайся, боец.
Он открыл глаза и увидел лицо своего друга.
– Что такое?.. – Даня сглотнул слюни и вытер щеку.
– Новосибирск. Надо пересаживаться, дружище.
Пока Даня спал, бойцы спецназа ГРУ вышли в Бердске. ВДВ собирались пересаживаться на поезд до Улан-Уде, а спецназ Внутренних Войск ждал поезда до Москвы.
Вновь после тёплого помещения они с сумками на горбушках оказались на морозе. Была уже ночь, но платформа, ярко освещённая фонарями, дарила иллюзию тепла.
– Блин, есть уже охота, – прошептал Данил.
– Сейчас «устаканимся» в поезд снова и откроем наши балабасы, – улыбнулся Вадим и его передёрнуло от холода.
– Построились! Бегом. – Высокий и стройный старлей отдал команду чётким голосом. По возрасту ему было лет около тридцати. В его сопровождении они приедут к месту службы. 13 новобранцев вытянулись в одну линию. –Так… Никого не потеряли?
Он пофамильно зачитал список, всё откликнулись: «Я!».
– Отлично. Поезд номер 1267 «Новосибирск – Москва» прямо перед вами. На нём едем дальше… Сейчас по одному проходим, размещаемся в начале вагона – там наши 14 мест. Пить двое суток до Москвы я не рекомендую, но и не запрещаю – служба раем вам не покажется, это уж точно. Но всё должно быть в рамках приличия. Кто-то начнет вести себя неподобающим образом, лично отпизжу и всю службу потом не спущу глаза с отморозка. Ясно?
– Так точно, товарищ старший лейтенант!
– По одному проходим.
Шумной гурьбой ребята заняли свои места и наконец-то разложили на столах свои провианты в общий «котел». На столе появился самогон. Познакомились «поподробнее». Все были не старше 20-ти и только один оказался городской. Все остальные из деревень и сёл со всего Алтайского края.
«Самогонщик» был самый большой из всех и обладал басом, соответствующим его комплекции:
– Мужики, давайте как-нибудь покучнее. Батя самогонку гнал, – и он улыбнулся во весь рот белоснежной улыбкой доброго сельского богатыря. Звали его Илья. – У нас один воин вообще как-то на «отшибе» сидит. Надо перетянуть его. Лёха давай к нам!
Щуплый паренёк высунулся из-за соседней стенки и виновато улыбнулся:
– Я не буду, ребята… Не удобно бегать туда–сюда и пить мне не охота.
– Ладно тебе. Два метра пробежишь, не обсерешься! – Илья снова улыбнулся.
– Да неудобно правда ему, – вступился за товарища другой боец – из города который. – С гражданскими сидеть потом. Ещё нажалуются… Слыхал же, что старлей сказал.
– Да понял, не дурак, – Илья посмотрел на Костю уничтожающим взглядом, но, конечно, не злым. – Но, уважаемый Алексий, если что – милости просим к нашему «шалашу». Давайте пожрём, пацаны, а?
Никто не был против. Вся провизия лежала в одной куче: тут и бутерброды с колбасой, и жареная курица, и котлеты, и сгущёнка и всякого рода печеньки и прочие сладости с пирожками с картошкой и мясом… Зазвенели стаканы и опрокинулись за знакомство.
Даня сморщился и занюхал чьим-то пирогом с капустой:
– Я как в девятом классе на выпускном нажрался, так с тех пор и не пил эту дрянь… Стыдно было перед матерью пиздец. Поклялся тогда сам себе, что на выпускном из 11-го класса ни капли не выпью. Кое-как дождался… И не выпил.
Первые же полстакана сильно ударили по голове. Данька обмяк и откинулся на стенку. Было душно. Кому не хватило места у стола, сидели прямо на сумках, все кучкой. Илья бутылку тусанул соседям за стенкой – тем, кто не смог влезть уже в то пространство, где сидела основная масса.
– Молодец… – сказал Костя Даниле. – Но теперь-то мы солдаты. Как там сложится, кто знает?.. Я бы напился.
– Всё будет хорошо, братан… – сказал Илья и снова налил всем. – А напиться – это правильно. Ну! Между первой и второй, промежуток… уже слишком большой! – и он опять засмеялся. Благодаря ему, царило настроение пофигизма и уверенности. Он однозначно был душой компании.
Даня снова выпил, и по телу разлилось тепло, оно обняло его и укрыло с головы до ног. Он посмотрел на Вадима, который рассматривал фотографию какой-то девушки: возможно, она была Его девушкой… Затем окинул взглядом всех остальных: безмятежность… Вот то чувство, которое он испытывал. Безмятежность и доверие к каждому – все пацаны были хорошие и уже какие-то родные.
«Вот с этими людьми я буду два года, – подумал Данила. – И, возможно, они мне станут ближе, чем самые близкие… Всё и правда будет хорошо. Иначе и быть не может. Правда?..».
Но никто не ответил ему на безмолвные его мысли. Даже и он сам.
Из сладостной полудремы его выдернул кавказский говор, смех и гортанное произношение, акцент, который так всем знаком.
Они сидели в другом конце вагона, их было столько же, сколько и «наших», но их разговор и поведение занимало почти весь вагон. Они видимо тоже являлись призывниками и ехали куда-то к себе в часть, но гордые горцы не служат в 18 лет, они уходят в армию взрослыми мужиками, поэтому Даниле показались они слишком взрослыми, слишком большими и слишком в себе уверенными. Всё в них было от слова «слишком». Данила не любил подобных «россиян». Ничего плохого эти люди ему не сделали, но от них исходило какое-то первобытное скотство. Даня быстро понял, что русских они терпеть не могут и относятся к ним как к грязи. А услышанное им из уст одного из них выражение «я твою маму еб…л» совершенно наполнило его отвращением к их компании.
Они пристали к двум русским девчонкам, те подсели за их столы и то, что эти мадамы так мило общаются с кавказцами, Данилу сильно задело. Как так можно? Они же так разговаривают и совершенно не стесняются выражений? Отвратительнее этих горцев для него были только эти шалавы. Откуда они взялись в Новосибе и почему их с Кавказа не повезли в Центр напрямую, ведь так же ближе? Может, они отслужили и едут домой, но почему не в форме?
Данила не понимал, почему так, но факт оставался фактом – они были здесь. И куда бы они не направлялись, пока что приходилось ехать в одном вагоне.
Между двумя этими группами были гражданские люди и офицер спецназа ВВ.
***
Один из горцев через некоторое время все-таки заметил пристальный взгляд Данилы и вызывающе посмотрел на него через весь вагон, но Данька не отвел взгляда.
Распитие Илюхиного самогона было в разгаре, и братва уже была изрядно навеселе. Только сам Илья, красный, как рак, выглядел «молодцом». Вадим тоже почти не пил, Костя хоть и пил, но был почему-то трезв и Лёха, сидевший с «гражданскими», просто читал книгу.
Кавказцы посмотрели в сторону Данилы, о чём-то по-своему переговорили и самый здоровый из них детина, выглядевший лет на сорок, по имени Эльбрус, направился в сторону русских. Преодолев вагон своими широченными шагами за десять секунд, он остановился в полутора метрах от Данилы и всей компании.
– Хули ты вылупился на нас, а? – пробасил Эльбрус. – Куда едешь?
Начинать так разговор было стратегической ошибкой. К тому же он почему-то не понял, что все эти бравые призывники едут одной компанией, а может и понял, но считал себя суперменом и всех своих горцев тоже. А может, он подумал, что русские – это просто бараны, которые не поддержат «своего».
– Куда я еду тебя не ебёт, понял? – дерзко, смотря верзиле прямо в глаза, процедил Даня.
– Почему ты так разговариваешь, слющай?.. Тебя кто, мама так научил разговаривать?
– А тебя «мама не учил», что плохо кому-то говорить, что ты его маму ебал? – неожиданно вошёл в разговор Вадим. Оказалось, он всё слышал и всё знал, но, сказав свои слова, Вадим даже не посмотрел в сторону Эльбруса.
– Зря так разговариваете, – включил «заднюю» Эльбрус. – Может, где-то в одном месте пересекёмся.
– Не пересекёмся, не переживай, – парировал Вадим. – И оставь нас в покое.
Эльбрус на мгновение задержался, смерив взглядом двух друзей и, наконец, обратив внимание, что эти двое не одни, медленно развернулся и пошёл к своим.
– ЭЭЭЭ, уважяемый!.. – прекрасно спародировав акцент, обратился к Эльбрусу Илья. – Бухани! – и Илья протянул стакан.
Он, выпивший в одного в общей сложности хершовку «сэма», сидел грозной уставшей кучей за столом. Но когда он предложил кавказцу выпить, это был не приветственный жест – глаза горели и смотрели прямо и, казалось, что у Илюхи напилось тело, а не разум – он смотрел Эльбрусу в глаза так, будто хотел прожечь в нём дырку.
Задержавшись на миг, Эльбрус отчалил к своим.
– Данила, братан… – Илья пробрался через сидящие тела к Даньке и приобнял его. – Мы их всех скрутим в бараний рог! – и расхохотался, уткнувшись в Данькину щёку носом…
– Хера ли ты пялишься на них? – с укором спросил Вадим Данилу. – «Вонючки» эти нравятся что ли?! – Даня понял по глазам своего друга, что тот крайне зол на него, но почему – никак не мог понять. Это был не просто укор, а искреннее негодование и предупреждение злой матери о том, что нельзя лезть к горячему чайнику.
– А почему они с ними общаются?! Что, русских нет? – в ответ загорелся поддатый Данька.
– Да и ПО ХУ Ю!!! – сорвался Вадим. – Пускай берут у них хоть в рот! Успокойся…
– Да пошли они… – поддержал Вадима Илья. – Нових купимь, слющай!!! Давай стакан.
Илья наполнил стаканы только Даниле, Вадиму и себе.
– Чин-Чин, как говорят французы… – и они выпили единым духом.
***
Пироги сожрали и курицу тоже. И сгущёнка пошла в ход на закусь. Половина воинов уже склеила ласты, когда пацан с фоткой «Металлики» на футболке, пополз в туалет. Проводница раздала бельё, свет горел только в той части вагона, где сидели горцы. «Металлист» добрался до толчка и засел там. Вадиму хотелось «по-маленькому», и он пошёл в сторону кавказцев, ведь с той стороны тоже был туалет.
Когда он поравнялся с горцами и до толчка оставалось каких-то пару метров, нога одного из «чуркесов» преградила ему путь:
–Твой сортир в другой стороне.
Вадим остановился, как вкопанный, от неожиданности. Две эти бляди так и сидели там, среди них, и теперь кавказцы решили «приопустить» и мужское население русских в этом вагоне. Вадим посмотрел сначала на преграду, затем на того, кто её создал, а затем на девушек. Они тоже смотрели на него, но, несмотря на их натянутые дебильные улыбки, в глазах читалась мольба.
– Что?.. – обратился Вадим к брюнетке и блондинке, двум вполне миловидным, молодым и даже красивым женщинам. – Что?! Что Вы тут сидите, кошёлки драные?! Пизды, блять, расквасили свои! Пошли домой, твари!!!
Он орал на них так, что слюна брызгала изо рта. Девчонки подорвались со своих мест, «чурки» заблеяли по–своему и тоже вскочили – они были и спереди, и сзади, – и Вадим обезопасил себя, «выключив» локтем возникшую незнакомую фигуру сзади.
Завязалась массовая драка. Тот кавказец, что преградил Вадиму дорогу ногой, кинулся в ноги и попытался повалить Вадима на пол, но тот выставил колено и «чуркес» разбил себе об него нос. После первых двух удачных и неожиданных ударов, Вадим уже не мог ничего сделать в таком тесном пространстве, а только терпел, прикрывая локтем печень и кулаком зубы, от ударов, которые буквально сыпались на него со всех сторон. Вопли и крики наполнили вагон: вопили женщины, плакали дети, матерились и просили прекратить безобразие мужчины и старики.
Первым на помощь Вадиму подоспел Алексей. Производивший впечатление щуплого ботаника, он быстро развеял его о себе: крикнув не своим голосом для привлечения внимания и, заставив тем самым обернуться того самого Эльбруса, который был здоровее всех, Лёха, подтянувшись за верхние лежачие места, в прыжке, ногой воткнул ему мощный удар в челюсть. Эльбруса не зря назвали в честь горы – он отшатнулся, но не упал. В следующее мгновение Лёха проделал тот же трюк, но на этот раз ударил в нос, чтобы Эльбрус перестал дышать сломанным носом и начал задыхаться и захлебываться собственной кровью, раз уж челюсть оказалась каменной. Это сработало: Эльбрус начал пятиться назад, сделал лишь только шаг и наступил на кого-то на полу, не удержался и всем своим двухметровым и сто двадцатикилограммовым телом упал на своих друзей, которые завалили Вадима на пол и теперь били его кто чем: кто – руками, кто – ногами…
Следом за Лёхой подскочили Даня, Илья и Костя и они вчетвером начали жестоко избивать «чурок» – теперь самый большой Эльбрус валялся на полу, а Вадим, высвобожденный «из плена», душил какого-то Алана.
– Отставить!!! – чёткий и громкий голос командира заставил всех моментально прийти в себя – даже мертвецки пьяные ВВшники, теперь очнулись и готовы были помочь своим товарищам. – Я сказал «отставить», бляять!!! – старлей стоял в майке и штанах с тапочками на босу ногу.
Он ворвался в толпу и очень быстро и профессионально отделил своих бойцов от чужих, встав между ними. Теперь уже и «чурки» поднялись и стояли с видом уже не таких крутых пацанов.
– Они первые начали залупаться, командир… – сказал кто-то из них.
– Кто главный? – металлическим голосом произнес старший лейтенант.
– Мы дембеля… С Читы едем домой, в Дагестан, с пересадкой в Москве.
– Ясно, – отрезал старлей и повернулся к своим бойцам. – По шконкам, живо!
Ребята поплелись в начало вагона к своим местам. У Вадима был разбит нос и порвана кофта, но в целом он выглядел неплохо. Даня приобнял его за шею:
– Прости, брат… Приспал я…
Вадим махнул рукой:
– Да ладно, сам виноват. Накалили меня эти твари не меньше твоего. Ненавижу такое отношение к женщинам. Да и вообще к людям.
– Ну вы даете, мужчинки… – сказал Илья друзьям. – Без меня такое замутить! Обидно так-то. А видали как Лёха хлещется? Вот это поц! Лёша! – Илюха рассмеялся и потискал уже завалившегося на верхнюю полку товарища. – Ну красавец…
– Да ерунда, – отозвался Леха. – Повезло…
– Да ну конечно, ага… Рассказывай сказки старому Илье.
Старший лейтенант остался с чурками один на один.
– Значит – так, – начал он. – У проводницы есть лёд для ваших носов, возьмёте. К моим больше – ни ногой! И они тоже не полезут. Начнется что-то снова, я вас перестреляю, Богом клянусь, даже не сомневайтесь, – и он дотронулся до кобуры с пистолетом на своем бедре. – Мне рожь, подобных Вашим, в Афгане хватило. Доступно объяснил? Или развить?
– Доступно… – ответил Эльбрус. – Но и своих предупреди, что полезут вновь, окажутся на ноже.
– Справедливо, – сказал Старлей. – А теперь всем спать. И кстати, – Старлей, уходя обернулся, – почему не по форме едете?.. Дембеля же.
– В ушах жмёт… – брякнул Эльбрус.
Офицер ничего не ответил и пошёл к своим.
– Всё выжрали? – он стоял среди пацанов, сидевших и лежавших на своих местах. – С этого момента бухать запрещено. Спалю кого-то – жестко накажу. К этим бородатым не лезьте больше без Особой причины. Нам до Москвы ехать вместе, они дембельнулись и едут домой, поэтому проблемы им не нужны и нам тоже. Ясно? – все покивали головами… – Отбой, бойцы.
Он ушёл к себе, а ребята вдруг поняли, что он классный чувак. И что он на их стороне, что бы не случилось…
Давно перевалило за полночь. И ребята спали крепким сном. Только Старлей не сомкнул глаз всю ночь до утра.
***
Данилу разбудила гитара… Играл и пел на ней тот паренек в футболке с фоткой «Металлики». Даня услышал песню, которая на момент пробуждения стала частью его сна… Грустная песня с не менее грустным мотивом, исполняемая чудесным и чистым голосом, наполнила Данилу грустью и тоской. И светлой печалью о жизни и любви, а, может, даже и смерти. Данила почувствовал, как из края левого глаза выкатилась слеза.
«Смеяться умеешь только Ты ТАК
Я Тебе завидую…
Белые крылья за спиной
Нас с тобой не выдают.
Вчера, Ты только зацени,
Всю ночь гулял на ВИЗ-е я.
А мне с района пацаны
Читали вслух Овидия.
Да, Любовь моя,
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь моя
Я знаю слова точные
Дело идет – к осени
Дело идет к осени…
Так часто мое с Тобой согласие, -
Это знак молчания.
Давай, добавим этой песне
Глубины звучания.
Пой мне, когда пойдем домой Мы
Когда пойдем домой Мы.
Помни, что мы в одной обойме
С тобой в одной обойме.
Да, Любовь Моя
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь Моя,
Я знаю слова точные.
Дело идет к – осени
Дело идет к осени.»
– А что за песня, браток?.. Твоя? – спросил Данька «металлиста».
Тот улыбнулся и положил гитару на стол.
– Нет… Это «Сансара». Дело идёт к осени.
– Это точно…
– Меня Серёгой зовут.
– Данила я…
И Данька повернулся на другой бок спиной ко всем. Но больше он не спал, а просто никого не хотел видеть.
Глава II.
До Москвы они добрались без происшествий. На Казанском вокзале призывников забрал автобус и повёз их в подмосковный город «N». Около часа они добирались до своего места прохождения службы, затем вошли в ворота воинской части и тот самый Старлей проводил их в здание Клуба. Помимо Алтайских пацанов там оказались и с других регионов ребята. Все построились, и перед призывниками возник Полковник, старый и уставший от жизни, с толстым, красным и омерзительным рубцом через весь рот от уха до уха. Полковник сказал призывникам о долге и чести и почёте службы в Вооруженных силах, а уж в их Краснознаменной дивизии, так это вообще удача…
– Солдата имеет право ударить только мать! – выступал он.
Красивые слова… Они уже через несколько часов превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется полученным не в бою, как посчитал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся в сумерках и закусил телеграфный провод, висящий поперёк дороги. К счастью для полковника, тот провод был не под напряжением…
Но пока Данька слушал, развесив уши, и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.
Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно–вдохновляющую речь, бойцов повели в солдатскую баню.
Этого полковника из отдела кадров он увидит вновь только через два года, ровно на одну минуту, когда тот вручит ему билеты до дома, а все его слова не будут всю службу иметь никакого значения и окажутся фарсом.
***
Баня оказалось ледяной. А вода – только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.
Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптерку и переодеты, а то, в чём они приехали, так и осталось огромной кучей валяться на полу в предбаннике.
В столовую строем их вёл капитан, – худой и невысокий, – он постоянно шутил и говорил, что: «если что-то началось, значит, оно закончится! Вечного же ничего не бывает… Поэтому, не стоит волноваться». Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов, такие умозаключения чужды восемнадцати годам.
Вновь прибывшие бойцы поднимались по крыльцу в столовую, когда услышали вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной лавкой в руках, готовый ею прибить любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых был прием пищи, тоже рассосались по углам и подоконникам и лишь один стол, стоящий отдельно от всех, в углу, продолжал есть да еще и покрикивали с него этому здоровяку да подбадривали, подсказывая кому в первую очередь этой лавкой надо бы «отвесить» – это были «старики».
Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую залетел майор со значком дежурного в сопровождении отделения из комендантской роты. «Комендачи» были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом его увели…
Но это первое впечатление об армии оказалось неизгладимым. В первый день срочной службы такое было «не развидеть».
«Молодые» поели. И никто ничего не сказал ни до, ни после. Каждый думал о своём.
***
Вечером, перед отбоем, вновь прибывшие стояли в одну шеренгу на «взлётке» в расположении роты. Их было 30 человек. Илья, Костя, Серёга, Данил, Вадим и Лёха держались вместе.
Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и учили «премудростям службы»: сначала словесно, потом дошло и до «прокачки»: о отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренги не защитывался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» – кулаком в грудь или с ноги, но сил не жалели. Судя по тому, как били эти «деды», друзья поняли, что оба они занимались какими-то видами единоборств:
первый был похож на башкира, не особо раскаченный, невысокого роста, но зато прыгал, как бабочка, и здорово махал ногами, второй – был шире в плечах, славянского типа, хорошо долбил кулаками. Был с ними ещё и третий, но тот ни к кому не лез, а только сидел и курил на табуретке. «Башкир», пока пацаны отжимались, помочился на кого-то, до кого смог достать струей.
