Текст книги "Князь мертвецов. Часть II (СИ)"

Автор книги: Илона Волынская

Соавторы: Кирилл Кащеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Позади Мити в седле заворочался Ингвар.

– Сидите, – бросил через плечо Митя. – Нет там никого, ни живых, ни мертвых.

– Почему вы им не сказали? – требовательно вопросил Ингвар.

– Я еще не решил, рассказывать ли отцу. И если рассказывать, то – что.

– Как всегда, лишь о себе и думаете! – обвинил Ингвар. – А они там крадутся, остерегаются.

– Вот и хорошо, – кивнул Митя. – Вдруг я ошибаюсь? Не так давно я начал чувствовать подобные вещи.

– Великие Предки, вас, похоже, и впрямь фейри подменили! Но не в младенчестве, а прямо сейчас! Признать, что ошибаетесь, – съязвил Ингвар и тут же с любопытством спросил. – А вы всегда чувствуете? Ну есть кто-то, нет никого, живые там, мертвые.

– Я... – Митя на минуту призадумался и сам растерялся. – Я не знаю! Нет, не всегда. Раньше не всегда, а сейчас – вот ... Это что же выходит, я теперь всегда и всюду буду людей чувствовать – и живых, и мертвых? – расстроился он. – Я же так с ума сойду!

– Возможно, этой способностью можно как-то управлять, – попытался успокоить его Ингвар. – Это всё изучать нужно, знаете ли, а не на личные впечатления и старые сказки полагаться!

– Эй, эй, вы кто такие? Что возле участка по ночи делаете? – городовой, шагнувший из темноты под свет фонаря над крыльцом, замер на миг, закрываясь ладонью, а потом начал судорожно скрести пальцами кобуру паро-беллума.

– Пока он тут щурится, его раз пять убить можно, – окидывая городового безнадежным взглядом, проворчал Митя.

– Это вина Кровных и правительства, что вы не только народ, но и вот – даже сатрапов ваших – в невежестве держите! – отрезал Ингвар.

– Что вы там ботаете? – рявкнул городовой, беря их на прицел. – А ну – слезай!

Дверь участка распахнулась и дуло паро-беллума дернулось в ту сторону.

– Э ... ваше высокоблагородие? – растерянно пробормотал городовой, неуверенно опуская паро-беллум.

– Новенький? Из пополнения? – отец скользнул по нему рассеянным взглядом.

– Из Александровска переведен.

– Во время дежурства что-нибудь видел? Слышал? Может, мимо проезжал кто?

– Никак нет – никого подозрительного! – немедленно вытянулся во фрунт городовой. – А то б пресёк – на корню, так сказать! Для того и поставлен, службу знаю.

Вытирая руки платком, из темноты за дверью выступил старший Штольц – городовой чуть снова не вскинул паро-беллум от неожиданности.

– Спокойнее! – рявкнул на него отец. – Ну что, Свенельд Карлович?

– Насколько могу судить, ни один из замков не взломан.

– Хотите сказать, что их всех разом Пек унес? – раздраженно бросил отец.

– Я всего лишь хочу сказать, что замки, не были сломаны, – мягко ответил Свенельд Карлович, и отец тут же отвернулся и резко выдохнул:

– Простите. Не хотел вас обидеть. Но, Предки, пустой участок! Кабинеты, камеры, все заперто и никого!

– А... а мертвецкая? – срывающимся голосом спросил Митя. – Там тоже никого?

– Там – мертвецы. Вполне благопристойно лежат на своих местах, разве что вокруг каждого стола зачем-то выложен круг из обломков кирпичей. Зачем это господину трупорезу, нынче не спросишь – его нет.

– Так это ... Имею честь доложить, на квартире своей трупорез. Он мимо моего поста еще ввечеру проходимши. Его-то я уже запомнил – больно личность характерная, сам чисто мертвяк, особливо, когда выпимши, – влез городовой. – Ну, дык он же не подозрительный, можно сказать, свой брат-служака, хоть и по трупам ...

– А кого еще не-подозрительного видел? – напряженно спросил отец.

– Дык много кого! Подводы с кирпичом проезжали, мастеровые шли, купцы опять же, даже господа дворяне изволили на прешпект на вечернюю променаду выйти, – городовой сунул руку за обшлаг мундира. В руке оказался паро-беллум, городовой охнул, сконфузился, суетливо затолкал оружие в кобуру, и наконец вытащил изрядно растрепанную записную книжку, смущенно поскреб ногтем жирное пятно – от пятна ощутимо тянуло чесночной подливкой. – Про всех слушать изволите?

– А вы что же, всех записываете? – без долгих церемоний отец выдернул книжку у городового из рук.

– Дык... как на учебе сказывали: записи оченно способствуют наблюдению за благонадежностью и раскрытию преступлениев, – городовой преисполнился старательной важности. И тут же снова засмущался. – Токмо всех-то записывать у меня не выходит, шмыгают больно шустро, а пишу-то я дюже медленно: пока одного запишешь, другой уж и мимо пробег. Грамоте не шибко обучен, извиняюсь, – почти шепотом добавил он.

За спиной у Мити обидно хмыкнул Ингвар. Хотя Мите-то что – не его дело заботиться о грамотности нижних чинов полиции. Вон, пусть отец мучается!

Отец явственно мучился, разбирая при свете фонаря расплывшиеся на листах каракули:

– Семейство с супружницей и дётьми числом семь... барышни гулящие, но приличные, три штуки ... Это еще что за три штуки барышень?

– Это которые по прошпекту так себе гуляют, не заради кавалеров, а заради свежего воздуха. Да оне и не гуляли даже, а до дому поспешали, час то уж поздний был. Я их до угла проводил, чтоб чего не вышло, а там на следующем углу уж Макар стоит, так, от городового до городового, и дойдут безопасно.

– Хвалю, – кивнул отец, возвращая книжку, и городовой расцвел. – А после прилично-гуляющих барышень уже никого и не было?

– Его благородие проезжали, но их-то я уже писать не стал, – заталкивая книжку в карман, пропыхтел городовой – растрепанная книжка в карман не влезала.

– Какой еще «его благородие»? – страшным шепотом спросил отец.

Городовой вздрогнул, многострадальная книжка хлопнулась в грязь.

– Дык... полицмейстер наш, а с ним еще городовых трое, и статские какие-то, потрепанные, на арестантов похожие, четверо человек, – зачастил он. – Как раз в чуде-юде навроде этой ехали. – он ткнул в паро-телегу. – Я думал, ваша и есть.

– Полицмейстер, значит, – процедил отец и на скулах его заиграли желваки. Он повернулся к Свенельд Карловичу. – В участке на ночь оставались трое городовых из старых, которые давно служат, двоих я собирался отправить в отставку, как неспособных, о чем им и сообщил – последние дни служили. Депо простейшее: караулить четверку арестантов в запертых камерах. Двое высланных под надзор, что на гимназической вечеринке арестовали, и двое вчерашних, от складов с железом. Остальную шушеру – пьяниц, дебоширов трактирных – кого отпустили уже, кому наказание определили. Куда они поехали? – он резко повернулся к городовому.

– Дык ... не видел я толком! На пост обратно бежал ... отлучился вот ... во двор ... по естественной надобности... – городовой засмущался уж совсем отчаянно. – Не подумайте чего, ваше высокоблагородие, я ж одна нога здесь, другая там! Только выскочил, а они уж мимо – фыр-фыр, дыр-дыр – и прямиком по проспекту и умчали, только пар за ним и остался. – он махнул в ту сторону, куда умчалась паро-телега с полицмейстером.

Отец повернулся к Мите, и тот наклонил голову:

– Да... Нам тоже – туда.

– Пррроклятье! – сжимая набалдашник трости до белизны в пальцах прорычал отец, запрыгивая в свой автоматон. Посмотрел на Ингвара, на городового, снова на младшего Штольца. – Ингвар, вы остаетесь! Запритесь в участке изнутри – и не открывайте никому! Ни городовым, ни губернатору, ни его императорскому величеству в Силе и Славе Даждьбожей!

– Но я ... – начал было Ингвар.

– Выполнять! – рявкнул отец так, что городовой заметно дрогнул в коленках, а Ингвара этим криком будто вынесло из седла и забросило на крыльцо участка, – я бы и Митьку тут оставил, но кто тогда дорогу покажет? И разберитесь детально, что там с замками – может, все же взламывали их, только хитро как-то, незаметно. Потому что если не взламывали ...

Отец не закончил, но Митя понял его и так: если не взламывали, то выходит, оставленный караулить арестантов городовой сам их выпустил. И похоже, по приказу полицмейстера!

– Ты! Оружием пользоваться умеешь?

– А как же! – горделиво приосанился городовой. – Учили-с, вашвысбродь!

– Едешь с нами! – кивая на мерно дрожащую и «поквохтывающую», как курица, паро-телегу, скомандовал отец, и городовой опасливо полез в кузов. – Митя, мы успеем взять еще людей?

– Там всех уже убили, – меланхолично ответил тот. – Что дальше – я не знаю.

На него посмотрели очень-очень странно – все, включая городового.

– Тогда едем к уланским лагерям! – отец дернул рычаг, пуская паро-коня в галоп.

Глава 12 По следам преступления

Митя послал своего вороненого следом. Паро-телега с бултыхающимся в кузове и отчаянно хватающимся за борта городовым обогнала его, Свенельд Карлович поравнялся с отцом. Перекрывая стрекот паро-телеги, старший Штольц прокричал:

– Полагаете, все же набег? Виталийцы опять зашли с суши?

– Предпочитаю не рисковать! – отозвался отец.

– А если... – Штольц оглянулся, но или за паром не разглядел едущего следом Митю, или решил не скрывать своих сомнений. – Если Митя ошибся?

– Лучше над нами будут смеяться, чем всех перебьют! – отрезал отец. – Да и полицмейстер... – он опять не договорил, но лишь поддал пару, уносясь вперед на своем серебристом паро-коне.

Но его и так поняли. Паро-телега с городовыми, полицмейстером и четверкой арестантов, уехавшая в том же направлении, куда тянуло Митю темное, гнилостное, пахнущее кровью, разрытой землей и почему-то мокрой глиной ощущение смерти.

А в прошлый виталийский набег кто-то же указал командам паро-драккаров путь к городу, и о расположении и состоянии защитных башен уведомил, и порубежников из башен пытался убрать.

Лагеря уланского полка словно вынырнули из мрака. Качающийся фонарь освещал мокрые от пара бока отцовского паро-коня. Седло было уже пустым – отец обнаружился у караулки. Вытянувшийся в струнку часовой только судорожно кивал в ответ на короткие рубленные отцовские фразы, больше похожие на приказы.

Подбежавший Митя услышал, как часовой бормочет:

– Так нету никого, ваше высокоблагородие, все господа офицеры на квартирах ночевать изволят!

– Врешь! Где старший офицер?

– Так это, – взгляд солдата вильнул. – Будить не велели ...

– Ррразбудить! Сюда! Немедля! – начальственный рык произвел должное впечатление на солдата – тот почти присел, но тут же вытянулся и проорал:

– Прошка! Мухой за кем из господ офицеров и сюда веди!

– Так кого ж я зараз ... – откликнулись из караулки.

– Бегом!

Из караулки почти кубарем выскочил полуодетый солдат, и на ходу натягивая мундир, рванул в узкий проход между солдатскими бараками. Долго ждать не пришлось: Митя едва успел выпрыгнуть из седла и встать рядом с отцом, как из темноты послышались шаги, громкая ругань и плачущий голос солдата:

– Так шо ж я сделаю, ваш-бродь, ежели оруть и грозиться изволят: подать, говорят, сюды охвицера! Ежели мы им – не велено, так оне ж нам – по сусалам.

Жалобы оборвались звуком удара и жалобно-покорным солдатским:

– Вот и вы нам – по сусалам.

– Поглядим, что за высокоблагородие тут грозится, – в мундире, накинутом поверх мятой сорочки, из темноты шагнул Петр Шабельский. Первым делом взгляд его остановился на Мите, глаза Шабельского сперва расширились, потом угрожающе сузились, и он рявкнул. – Да вы преследуете наше семейство, что ли, Дмитрий?

– Я велел привесссти ссстаршего офицера! – сейчас голос отца походил не столько на рык, сколько на ши пение. – Где ваш ротмистр?

– А... э... Штабс-ротмистр Зарецкий отдыхает ... – невольно натягивая мундир и торопливо застегивая пуговицы, забормотал Петр.

– По кабакам? – лицо отца словно застыло в гримасе леденящей ярости. – Что ж, поручик, считайте, ваш звездный час. Сколько человек вы можете вывести из казарм сейчас, сразу, быстро?

– Если совсем быстро, то с десяток ... Э ... Аркадий Валерьянович? О чем вы? Каких человек?

– Да уж не полковых маркитанток! – рявкнул отец. – Улан, верхом и при оружии! Поднимайте этот десяток, живо! Поедете со мной!

– Но ... на каком основании? – возмутился пришедший в себя Шабельский.

– Петр Родионович, – явно сдерживаясь, процедил отец. – Если вы меня сейчас заставите терять время и добиваться приказа губернатора, я его, конечно, получу ...

Мите пришлось призвать всю светскую выучку, чтобы удержать лицо. Если поручик заартачится, к губернатору они не поедут. Они помчаться к месту убийства вчетвером, если считать городового, и неизвестно, что там встретят!

– ... но клянусь Мораной-Темной и Симарглом-покровителем сыскарей, я добьюсь, чтоб под трибунал отправились не только этот ваш Зарецкий, но и вы! – в лицо поручику процедил отец.

А тот попятился.

– Так что поторопитесь, если, конечно, сами хотите получить следующее звание!

Шабельский еще мгновение постоял, хлопая глазами, как разбуженная сова и опрометью кинулся обратно. Слышно было как там, за караулкой, по плацу уланского полка затопотали конские копыта, а в казармах началась суета.

– Жаль, Ингвара нет, он бы сказал ... – начал Митя.

– Все же печально, что у нас должный порядок заменяется начальственным рыком, а подчиненные не знают толком не только прав своих, но и обязанностей, – обнаружившийся за спиной старший Штольц укоризненно покачал головой. – Ежели сейчас это и работает на нас, то в иной ситуации эдакая готовность исполнять приказы любого вышестоящего может обернуться истинной катастрофой!

– И без Ингвара обошлись, – вздохнул Митя, и по широкой дуге обойдя перевесившегося через бортик кузова городового, вернулся к своему автоматону.

Ждать пришлось недолго – ворота в заборе, отделяющие солдатские лагеря от остального города, распахнулись и наружу наметом вылетел Шабельский во главе десятка улан. Явно красуясь, осадил скакуна перед отцовским автоматоном. Митя уставился на коня во все глаза: это была вовсе не та непримечательная коняшка, что он видел у крыльца особняка Шабельских. Под седлом, по лебяжьи выгибая шею, перебирал точеными ногами великолепный гнедой.

«А у Лидии – платье альвийского шелка? Ну, Даринка ...» – Митя дернул рычаг автоматона, выпуская коню в морду струю пара. Гнедой нервно заплясал, Шабельского нелепо мотнуло в седле, а Митя бросил паро-коня вперед, коротко скомандовав:

– За мной! – и рванул туда, куда его тянуло, манило, вело за собой омерзительное и одновременно завораживающе-привлекательное ощущение чудовищной смерти. Страшной. Мучительной. Смерти многих людей.

Ему казалось ... Разное казалось. Будто перед ним по земле вьется черная лента – широкая, маслянистая, блестящая, отвратительная – и в то же время так и тянущая прикоснуться, схватить, смять в кулаке и позволить унести себя за угольно-черный ночной горизонт, в котором не мерцало ни единого огонька. Иногда эта лента будто сливалась в тонкий, вытянутый силуэт – и в свете глаз паро-коня словно мелькал хвост черной лисицы. Целиком, угольно-черной, какой обычно бывают только коты. Она бежала впереди, вроде бы неспешно, мелко перебирая лапками, но всегда оказывалась впереди мчащегося автоматонным галопом паро-коня. Иногда даже поворачивала острую морду с треугольниками настороженных ушей, словно поторапливая.

Паро-конь скакал вдоль центрального проспекта – булыжники мостовой тускло блестели, когда на них падал свет из глаз автоматона. Мостовую сменили дощатые мостки, а то и вовсе раскисшая от дождей земля. Под копытами густо и влажно зачавкало, Мите пришлось сбросить скорость, он пустил автоматон шагом, объезжая строящийся вокзал. От идущей позади паро-телеги слышались жалобные стоны болтающегося в кузове городового.

Митя вцепился в рычаги, обводя автоматон мимо строительных ям, набросанных в беспорядке балок и кирпичей. Приходилось все время глядеть, куда ступает паро-конь, так что Митя даже не сразу понял, что кажется ему таким непривычным в недостроенном вокзале. И лишь потом сообразил. Две почти законченные башенки, делавшие Екатеринославский вокзал похожим на боярский терем, черными стрелами возвышались на фоне темного неба, но рядом не было привычных фигур големов. И оттого казалось, что вокруг просторно и как-то дико.

Вокзал остался позади, перед Митей развернулась лента железнодорожной колеи. Недавно уложенные рельсы маслянисто поблескивали даже в слабом свете звезд, дорога уходила за горизонт – вдоль нее Митя и поехал. Земля у железнодорожной насыпи была изрядно перекопана и исковеркана, ход пришлось сбавить еще.

Послышался топот многочисленных копыт, и обозленный Петр Шабельский нагнал отцовского паро-коня, что словно привязанный следовал за Митей.

– Аркадий Валерьянович, я требую, наконец, объяснений! Куда мы скачем? Почем я должен гнать моих солдат за... странно ведущим себя мальчишкой? Если вы не поняли – я сына вашего имею в виду!

– Не беспокойтесь, поручик, я понял, – процедил отец, – можете возвращаться.

Шабельский даже икнул от неожиданности – или просто конь неловко ступил?

– Скажете своему полковнику, что просто выехали ночью прогуляться, потом заскучали и вернулись. – закончил отец.

– Но вы же сами! – раздался возмущенный вопль.

– Я – гражданское лицо, у меня даже приказа губернатора не было, – невинно сообщил отец.

Звуки их свары отдалились, Митя снова ускорил автоматон. Пожухшая трава в прорезанной железнодорожным полотном степи ложилась под паро-конские копыта, внутренности вдруг начало скручивать в узел от разлитого в воздухе ужаса.

– Все, с меня довольно, я возвращаюсь! – заорал чуть ли не над самым ухом Петр Шабельский.

– Туда! – одними губами шепнул Митя, выжимая рукоятку – и снова погнал автоматон в галоп.

– Митя, стой, ноги коню переломаешь! – закричал вслед отец.

– Вот именно! – выпалил Шабельский. -А у наших они даже и не железные!

Но Митя уже не слушал, да толком и не слышал – он мчался навстречу густому, тяжелому, забивающему ноздри запаху крови. Автоматон забуксовал, взлетая на железнодорожную насыпь – закачался, балансируя на трех ногах, но снова пыхнул паром, выправился и таки вскарабкался. Митя выскочил из седла и припал на одно колено, коснувшись пальцем темных брызг на деревянных шпалах.

– Ну, что там? – гнать паро-коня на насыпь отец не стал, оставил внизу и поднялся пешком. За ним следовал Свенельд Карлович и угрюмо пыхтел поручик.

– Кровь тут ... – принюхиваясь к пальцам, хмуро ответил Митя.

– Пятна вот эти? – поручик повозил по шпалам подошвой кавалерийского сапога, – да с чего вы взяли? А даже если кровь – мало ли что могло статься? Стройка все же ...

– Стройка, – согласился Митя. Вскочил и огляделся. – Где големы? Тут должны быть големы.

– Каббалисты Полякова мне доклады не шлют! Откуда мне знать, куда эти ... инородцы ... – судя по паузе, поручик хотел употребить совсем иное слово. – ... своих глиняных кукол гоняют? Вы не находите, что это уже слишком, господин Меркулов? Не знаю, что вашему сыну мерещится в нервических припадках, но гоняться за его миражами – с уланами?

– Нога, ваше-бродь, тут нога! – вдруг пронзительно заорали из-под насыпи. – Нога скачет!

– Какая еще ... – поручик обернулся.

Из тьмы прямо на него выскочила нога. Огромная, глиняная, она проскакала вверх по насыпи и ринулась прямиком на поручика. Шабельский заорал и рухнул с насыпи, кубарем покатившись вниз. Нога с грохотом обрушилась как раз на то место, где он только что стоял, оставив вмятину в шпалах и только чудом разминувшись с Митиным автоматоном. Снова подпрыгнула, поскакала вниз по насыпи и скрылась во мраке.

Над насыпью поднялась голова Шабельского с расширенными и выпученными, как у жабы, глазами:

– А что ... – прохрипел он.

– Бух-бух-бух! – нога выскочила из мрака с другой стороны, перемахнула насыпь и снова скрылась в темноте. С воплем Шабельский сорвался с насыпи и опять покатился вниз.

– Ваши благородия, а тут еще и рука есть! – закричали внизу.

– Тоже прыгает? – рупором сложив ладони у рта, отозвался отец.

– Не-ее ... – голос отчетливо дребезжал. – Тихо лежит ... Оторванная ... Человечья ...

Отец кинулся на голос, гибким движением разминувшись со скачущей глиняной ногой. Когда Митя, наконец, спустился, то увидел только спины, кружком сомкнувшиеся вокруг чего-то на земле. С высоты автоматонного седла глянул поверх голов – на земле лежала рука. Бледная, совершенно обескровленная мужская рука в недавно белом, а теперь грязным от земли и крови рукаве мундира городового. Пальцы глубоко ушли в землю, будто она отчаянно пыталась удержаться, а потом тело оторвалось от нее, а рука так и осталась цепляться за землю.

– Митя? – отец поднял на него глаза.

Митя в очередной раз вылез из седла, шагнул между расступившимися уланами, присел на корточки и аккуратно, почти бережно зажал уже одеревеневшую мертвую ладонь между своими.

За его спиной одного из уланов стошнило.

– Ну, что ж ты, Гончаренко, прям как баба... – пробормотал подошедший Шабельский, и тут же с хлопком запечатал себе рот ладонью и нырнул обратно во тьму.

Митя сильнее сжал ладони. Последние ошметки угасшей жизни толкнулись ему в пальцы – он увидел квартирку на верхнем этаже новенького доходного дома, с новенькой, блестящей лаковой мебелью, круглым обеденным столом, и креслом-качалкой у окна. Начищенный до блеска самовар напоследок сверкнул перед мысленным взором как сияющее в зените солнце, Митя потянулся вслед за мертвой рукой дальше, дальше, дальше ... цепенящий холод охватил его тело и сознание, и он медленно открыл тяжелые, как валуны веки. Не свои веки.

Мучительный холод терзал внутренности – глядеть чужими глазами было тяжело, как если бы натянуть на себя чужую, слишком тугую и жесткую одежду, каждый шов которой врезался в тело. Повернуть чужие глазные яблоки стоило ему изрядных усилий, все заволокла темная пелена, а когда она рассеялась, он увидел плечо. Мерно покачивающееся громадное глиняное плечо. Он медленно, с хрустом повернул голову в тут сторону, где ему чудилось живое и дышащее. Оно пахло теплом, пробивающимся даже сквозь леденящий холод.

Из степи донесся едва слышный отголосок отчаянного, полного ужаса вопля.

Митя выпустил мертвую руку и плюхнулся прямиком на землю.

– Нам туда! – он ткнул в темноту рукой и растянул губы в улыбке, от которой уланы шарахнулись в стороны, а потом дружно заторопились к коням. Не оглядываясь.

Глава 13. Големы-убийцы

– Там! – крик донесся из-за спины, но едущий по-прежнему впереди Митя и сам понимал, что ... там.

Впереди, почти растворяясь на фоне черных небес двигалось… что-то двигалось. Издалека оно казалось одновременно огромным и смутным, и было бы вовсе невидимым, если бы не парные огоньки, светящиеся на высоте примерно двух человеческих ростов. Огоньки стремительно удалялись.

– Да то ж не варяги! – выкрикнул кто-то.

– Хто то ни есть – хватай тварюк, хлопцы! – проорал старый уланский вахмистр, и принялся нахлестывать коня, на миг даже обогнав идущие галопом автоматоны. В голосе его звучали азарт и ярость.

На первый труп они наткнулись в десятке верст от железной дороги. Его вдавило в землю и безжалостно расплющило, словно наступила огромная нога. Но даже в месиве костей можно было разглядеть светлые обрывки мундира городового. А еще Митя был уверен, что у этого трупа не было руки. Петр Шабельский попытался остановиться, но и отец и Митя промчались мимо, лишь прибавив автоматонам ход – и злобно крякнувший поручик поскакал следом, подгоняя коня. Второй труп обнаружился верст через пять – он просто валялся на земле, как картофелина, случайно выпавшая из корзинки. Проносясь мимо, Митя в свете глаз автоматона успел увидеть запрокинутое к небу лицо, и узнать Петра, так рвавшегося убивать царских сатрапов. Что ж, теперь эти самые сатрапы гонятся за его убийцами. Как иронично! Митя еще прибавил ходу, отец предостерегающе заорал, но Митя просто пинком выпроводил из головы мысль, что будет, если автоматон попадет ногой в кротовую нору, и помчался дальше. Они должны быть близко! Совсем близко!

И они оказались близко.

Только вот теперь было совершенно ясно, что это вовсе не набег и не варяги!

Впереди широким раскачивающимся шагом двигались големы. Шесть фигур разного роста и размера: и вовсе громадные, и поменьше, но все – гротескно похожих на человеческие – мерно вышагивали, меряя степь глиняными ножищами. Огоньки в глазах големов тускло светились, выхватывая из тьмы двух человек, едущих верхом на передних големах – с этого расстояния уже можно было отчетливо различить круглую шляпу каббалиста. Третий голем нес здоровенный ящик – в глиняных лапищах он казался хрупкой шкатулкой.

Странно было бы в Митином положении бояться мертвецов, но это зрелище впечатлило даже его – он нервно сглотнул. Остальные три голема тащили трупы! Человеческие тела бессильно свисали, переброшенные через сгиб глиняной ручищи как полотенце у полового в трактире! И покачивались также при каждом шаге глиняного великана: туда-сюда ...

– Так то жидовские куклы людей тащут! – заорал седоусый вахмистр.

Едущий на шее голема каббалист обернулся на крик и замолотил ладонями по глиняной голове, заставляя двигаться быстрее. Глиняные великаны перешли на тяжеловесный бег – от буханья их ножищ содрогнулась степь.

– Убивцы! Бей их! – уланы ринулись в погоню.

Каббалист что-то пронзительно закричал. Один глиняный великан отделился от группы и ринулся навстречу всадникам, широко расставив гигантские ручищи. Будто надеясь всех разом сгрести в объятия.

– В стороны! – выкрикнул отец, заворачивая вправо.

Митя дернул рычаг, почти укладывая автоматон на левый бок. Земля качнулась навстречу, Митя вцепился в седло. Громадная ручища пронеслась над головой, еще мгновение, и он проскочит под рукой голема. и окажется у того за спиной.

Что-то звонко щелкнуло и автоматон замер – как есть, в полунаклоне набок, с перевесившимся из седла Митей. Ноги паро-коня сложились в суставах и он просто опустился на землю, а рядом вдруг оказались глиняные ножищи, а сверху стремительно опускалась громадная ладонь – будто Мите на голову валилось небо!

Рывок – он вывалился из седла! Кувырок не вставая – перекатом ушел от удара. Растопыренная пятерня хлопнула совсем рядом с Митей – земля содрогнулась. Он прыгнул – прямиком на эту ладонь. Цепляясь за рубцы и шероховатости на потертой глине, быстро-быстро полез по руке голема к плечу. Замерший в полусогнутом положении голем пару мгновений глядел на карабкающегося на него человека – прямо над Митей маячило громадное лицо. Горящие в ямах глазниц огни мерцали, будто бы голем озадаченно моргал, пытаясь понять, что такое на него лезет.

Этих мгновений Мите хватило – почти взлетев голему по руке, он оказался на плече и прыгнул в лицо, хватаясь за край дырки, заменявшей голему рот!

Великан взревел и шлепнул себя по физиономии, норовя прихлопнуть человека! Но Митя уже перескочил на другое плечо.

Кулак голема врезались ему же самому в скулу – удар был похож на взрыв! Глина, крепкая, как камень, встретилась с такой же глиной.

– А-а! – Митя рухнул голему на спину, и словно с горки, съехал вниз!

Кулак у голема оказался крепче головы – та разлетелась осколками, голем покачнулся и принялся заваливаться на спину.

– Славно управились, барчук! Скачить, ваш железный коняка nошустрее будет! А этого мы задержим! – проносясь мимо, проорал вахмистр.

Митя оглянулся – группа уже из четырех големов удалялась, шагая так же не слишком быстро, но неутомимо, а навстречу уланам, неуклонно разгоняясь, топал пятый!

– Карусель ему! – прокричал вахмистр.

Уланы разделились, обходя прущего на них великана с двух сторон по широкой дуге. Один оторвался от скачки, его конь заплясал у великана под носом, то поднимаясь на дыбы, то вскидывая задом.

– Бух! – великан гулко хлопнул ладонями, норовя поймать мельтешащего всадника. Прыгучий, будто не конь, а козел горный, скакун увернулся и понесся по кругу.

Митя помчался к опустившемуся на полусогнутые паро-коню, запрыгнул в седло, дернул рычаг, поддавая пару и только потом сообразил, что автоматон не заведется! Встал же он почему-то!

Ужас был как залитая в желудок кислота – ледяной и жгучий одновременно! Он окатил внутренности, Митя хватанул враз пересохшими губами холодный осенний воздух. Автоматон бодро пыхнул паром из всех суставов, распрямил ноги и бойко поскакал вперед! Будто и не останавливался.

Митя выругался, подавляя желание запрокинуть голову и поискать в темном небе силуэт рыжей мары. Вместо этого он оглянулся через плечо.

Оторвавшийся от отряда улан мчался по кругу – голем крутился на месте, пытаясь если не схватить, то хотя бы уследить за стремительно несущимся вокруг него всадником – и глиняные ноги его заплетались.

Митя снова припал к рычагам, догоняя умчавшегося вперед Шабельского. Пар из ноздрей автоматона уже обдавал круп гнедого – конь поручика несся, роняя хлопья пены с боков. Позади грохнуло, будто там свалилась громадная туша, а земля под копытами паро-коня дрогнула так сильно, что автоматон сбился с шага и зашатался, балансируя на двух копытах. Митя всем телом навалился на рычаги, удерживая паро-коня от падения, и поручик снова вырвался вперед.

– Сдавайтесь, именем императора! – провизжал Шабельский. Хрипящий конь почти распластался в прыжке и понесся прямиком на големов.

Петр потянулся к сабле ...

Выхватил ее ...

С улюлюканьем закрутил над головой и ...

С размаху опустил клинок прямиком голему на глиняный зад.

Дзенькнуло.

Ударившийся о твердую, как камень, глину клинок жалко хрупнул. В руках у Шабельского осталась рукоять. Поручик безумными глазами уставился на обломок сабли и завопив:

– Бееей! – выхватил из кобуры паро-беллум, и выпалил по подпрыгивающей на плече голема человеческой фигуре. Раздался короткий вскрик, и один из седоков кувыркнулся вниз, прямиком своему голему под ноги. Голем замер, приподняв ногу.

– Прекратить! – отец на своем серебрёном вынырнул из темноты – лицо его украшали длинные кровавые царапины, сюртук изорван, будто он летел кувырком прямиком в заросли колючек. Одна нога паро-коня заметно подламывалась.

«Опять Ингвару работы ...» – мелькнуло в голове у Мити.

– Прекратить! – снова заорал отец, но вошедший в раж Шабельский уже гнал коня к упавшему, вытянув руку с паро-беллумом, как на дуэли.

Каббалист что-то резко, гортанно прокричал, туго свистнул воздух. Растопырив руки-ноги в поручика летело тело. Брошенный големом мертвец вышиб Шабельского из седла, и они покатились по степному ковылю, сцепившись, как враги в смертельной хватке. Оставшийся без седока гнедой коротко заржал, и умчался в темноту.

Второй труп полетел в улан.

Каббалист закричал снова, големы повернулись и роняя мертвые тела, как удирающие от садовника мальчишки – ворованные яблоки – ринулись в промежуток между мчащимися на подмогу уланами и подстреленным беглецом.

– Чуды жидовские православных повбывалы! Бей их, хлопцы! – конь перескочил упавшее тело, и молодой улан прыгнул из седла голему на грудь.

Голем отбил человека ладонью, как игрок в лаун-теннис – мяч. Улан отлетел в сторону – его короткий вскрик слился с разъяренным воплем вахмистра. Тот тоже выхватил паро-беллум.