Текст книги "Золотые купола (сборник)"

Автор книги: Иль Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Когда человеку в жизни не сладко, когда человеку уже не во что верить, он вспоминает о Боге.

Холодов свято верил, что в его силах прожить честную и достойную жизнь. Такую, чтобы его дети могли гордиться им. «Если у меня так получилось, пусть случиться мне уроком». О семье всё чаще и чаще думалось Дмитрию. Как-то понималась ему легко его предстоящая жизнь, на пороге которой он находился. И понимание это к нему пришло через… нет, не безразличие и холодность. Судьба таких, как он, далеко не безразлична многим. Безучастие… Безучастие из обстоятельств. Суета разделяет два мира. За забором с одной стороны и за забором с другой стороны. Суета у одних, и безысходность других. У них свои заботы. Остаётся пребывать со своими обстоятельствами. Он много думал. В колонии долгими бессонными ночами отдаёшься мечтам. Легко никогда не приходилось. И, когда совсем было невмоготу, он брал в руки библию. Открывал её безразлично на какой странице и обязательно находил в ней ответ. Он научил себя не винить людей в происходящем. И он решил: руки ноги есть, голова – слава Богу, не жалуюсь: сам смогу расставить всё по местам в своей жизни. С этими мыслями он стал по другому относиться даже к так ненавистным любому заключённому люду воспитателям, надзирателям, оперативникам и всей братии юстиции, осуществляющей за ним надзор. Нет, не душа нараспашку, конечно, к ним, но со словами «к чему винить того, кто сам не ведает, что творит». «Так есть… И это обстоятельства… Считаться с ними придётся», – думал так, и ему становилось легче. Злоба если и появлялась, то от этих мыслей она куда-то мигом улетучивалась. «Если бы на земле жил хоть один ангел, то земля представлялась бы Раем», – думая так, он поднимался духом, и обстоятельства начинали представляться ничтожными, что помогало преодолевать их.

При всём он видел себя в будущем. Но ситуация, сложившаяся вокруг него сейчас, ввела его в затруднение. Его задела история новичка, переведённого в другой детский дом. Друзья успели полюбить того. Безучастие, которое всегда преследует его, играло сейчас над ними обоими злую шутку. Он не мог и не хотел оставаться безучастным. Холодов знал, что нужно делать… но тогда ему придётся нарушить собой же данное перед иконами обет не порождать зло, не быть источником его. Самое неприятное, что его задерживало, так это то, что для достижения своей цели ему придётся использовать методы, присущие тому миру, с которым он был глубоко не согласен. Но зато он может вернуть пацана обратно, ближе к матери. В этом он был он твёрдо уверен. Так что важнее?

Было трудно… Дмитрий запутался. Он вспомнил о Боге…

Неразрешимая стояла перед ним задача. Холодов шёл в храм.

Войдя в церковь, он осведомился в свечной лавке – можно ли поговорить с кем-то из священнослужителей. Торговавшая там пожилая женщина указала в дальнюю часть помещения, где говорил с прихожанами отец Серафим.

Не колеблясь ни минуты, Дима направился к нему. Дождался, когда тот освободится, и заговорил:

– Мне совет нужен, – говорил он, – не могу всего сказать вам оттого, что не только мои тайны затронуты здесь. Сомненья точат изнутри. Вроде и не правильно, а делать нужно. Не по мне делать неправильно… Опять же – неправильно, но зато справедливо. Как тут разобраться?

Отец Серафим задумался и проговорил:

– Раз говорить не хочешь, не говори. Предать себя, значит не стоять твёрдо на земле. Опять же, как можно совет дать, не зная – в чём. Противоречий много в каждом из смертных – чёрное и белое, доброе и злое. Как хочешь называй лукавого. Как я в твоих разберусь? Они тебе одному ведомы. О них только ты знаешь. Тебе в них и разбираться. Сам решай для себя.

– Как тут решишь, – развёл Холодов руками, – когда такие сомнения одолевают.

– Это хорошо, когда они тебя одолевают. Знать, не всё в тебе потеряно. Тут, скорее, в другом дело…

– Так в чём же, отец Серафим, скажите? – настаивал Дмитрий.

Отец Серафим помолчал и проговорил дальше:

– Важнее вот что: всё, что делает человек, он должен понимать – в каком его месте зародилось это желание, откуда оно идёт. Лукавый не дремлет, денно и нощно, на каждом шагу капканы под ноги подставляет. Если оно от порока, алчности, соблазна свою родословную ведёт, то как же оно может быть справедливо и правильно? А если оно идёт оттуда, – Серафим положил руку себе на грудь, – от сердца, от души… Если это неправильное вопреки рождает не зло, а служит добру – наверное, вот это и праведно, – неуверенно договорил Серафим.

Дмитрий внимательно вникал в то, что говорил отец Серафим. Священник спросил:

– Ответил ли я на твой вопрос?

– Да, отец Серафим, – отвечал Дмитрий.

– Но помни: коль что-то праведное желаешь сотворить, добро не вознаграждается, праведники всегда жертвовали собой, – продолжал Серафим, – подобно Иисусу, за нас выбравшему крест. Не один ещё при жизни не жил счастливую жизнь. Искупление чужих грехов человеческих – вот удел праведного человека. Это особенные люди. И испытания ниспосланы им также особенные.

– Спасибо! – проговорил Дмитрий.

Отец Серафим перекрестил Дмитрия и приказал:

– Ступай с Богом, слушай своё сердце, похоже, есть оно у тебя. Запомни ещё одно: добро и зло твориться человеческими руками.

И неведомо было отцу Серафиму, ради кого Дмитрий задумал то, что тот задумал. Кабы знал, бальзам на душу излил бы…

* * *

Алексей находился в тренерской, когда в дверь постучали. Мгновение спустя в дверном проёме появилась голова Холодова.

– Можно? – спросил он.

Встревоженность или, уместней тут скорее сказать – возбуждение, с которым он спрашивал разрешения войти, бросалась в глаза.

– Заходи, – разрешил Алексей.

– Мне нужно поговорить с вами, – с ходу выпалил Холодов.

Алексей взглянул на стену, где висели часы.

– Пацаны пока разогреваются… минут пять у нас есть.

Дмитрий и сам видел, что пришёл не совсем вовремя.

– Не хватит, – проговорил Дмитрий.

Алексей пожал плечами, развёл руками, хотел попросить отложить разговор на другое время, после тренировки, но, встретившись с взглядом Дмитрия, передумал. Парень пришёл к нему с чем-то важным. Он приоткрыл дверь и крикнул кому-то в зале:

– Займи их пока на спаррингах.

Прикрыв дверь, он повернулся к Холодову. Дмитрий присел на стул. Собирался с мыслями и говорить не торопился. Алексей ждал.

– Мне нужна ваша помощь.

Алексей ждал… Всегда собранный и уверенный, Холодов не мог скрыть волнение. Он собирался с мыслями. Тренер не торопил.

– В ближайшие дни я сяду играть за карточный стол. Эта игра очень много значит для меня и не только для меня. Мне крайне необходима ваша помощь. Если не вы, то больше мне не к кому обратиться.

Алексея едва не хватил удар… Всего, что было противозаконным и ещё хуже – аморальным, он сторонился всю свою жизнь. Будь это хоть банальный безбилетный проезд в автобусе. Учил этому своих воспитанников. Учил и сидевшего сейчас напротив него Холодова. «Этот сопливый юнец совсем спятил, придя ко мне с такой просьбой!» Слова Холодова вскипели внутри подобно воде, попавшей на раскалённый метал. Подобно бомбе. одов овернулся и вышел. ели неожиданно навернувшейся влагой. а. Вот-вот сдетонирует. К кому он пришёл! О чём просит!

– Ты, сопляк, понимаешь, к кому ты пришёл? – едва сдерживая себя, растянуто говорил тренер.

Минуту назад сидевшего на стуле Холодова переполняло волнение. Неуверенность, с которой он пришёл к своему тренеру, бесследно исчезла с началом разговора. Трудно было ему начать столь необычный для обоих разговор. Разговор начат. Сейчас Холодов смотрел уверенно. Он был уверен, что наставник ему поможет. Вместо ответа Холодов слегка кивнул головой, прикрыв на секунду глаза, показывая полное понимание момента и адекватной реакции тренера.

– Говори, что ты удумал? – холодно спросил Алексей. – На помощь можешь не надеяться. В подобные игры играй без меня. – Он помолчал и продолжил: – Я знаю тебя. Если ты решил играть, то будешь играть. – Его сейчас больше волновал вопрос: «Почему, заранее зная о моём отношении к подобным вещам и бесполезности разговоров на эти темы, он всё же пришёл ко мне?» – Придя ко мне либо ты спятил, либо…

– Либо, – резко прервал Холодов наставника.

Алексей так же знал, что это он учил его быть всегда самим собой, в любой ситуации, что бы ни случалось. Холодов не юлил, пришёл с трудным вопросом к нему. И ещё тренер знал, что этот безусый юнец, за свою, хоть ещё и совсем маленькую жизнь, успел сделать поступки такие, каких многие не сделают за всю свою жизнь из-за своей неспособности делать их. Тренер подошёл к парню, положил руку на плечо:

– У меня есть сбережения. Я тебе их дам. Вернёшь, когда начнёшь зарабатывать.

Алексей предположил, что это денежный вопрос толкает парня на необдуманные шаги. И предложил деньги, как ему казалось – этим можно решить данный вопрос.

– Дело вовсе не в деньгах, – совсем неожиданно сказал Дима.

Алексей растерянно смотрел на парня… Опешил, без возможности говорить что-то дальше.

– В чём дело, Дмитрий? – полный непонимания, наконец спрашивал тренер.

– Я не могу вам рассказать больше, чем могу. Именно поэтому я пришёл к вам. В надежде на вашу помощь.

Алексей вскинул ладони.

– Давай разберёмся.

– Я всё равно ничего не расскажу, – упорствовал Холодов, – просто потому, что это не только моя тайна, это тайна нескольких человек. Кем я буду, если разболтаю? Они даже не подозревают о моих действиях. Хоть не до конца, но в большей мере я верю, что вы мне поможете. И не делать то, что задумал, я не могу.

Алексей беспомощно опустил руки. Холодов продолжал:

– Я и сам в постоянных сомнениях: нужно ли? Даже в церкви был, – усмехнулся он, – даже со священником говорил… Он и разрешил мои сомнения.

Парень выговаривался. Алексей не мешал ему.

– Ему я тоже ничего не рассказал. Он мне сказал: если это не соблазн, не алчность, не порок, то разве ж добро приносимое может быть неправедным.

Алексей стал сомневаться в своей первоначальной реакции. Он уважал Холодова за чужую тайну, которую тот хранит. Ведь это он учил его этому. Более того, парень отдаёт отчёт своим действиям. Он старается не для себя, для других. Может, попавших в беду. Однажды он спас от позора девочку. Алексей был после суда у следователя. После того раза Алексей чувствовал – он не вправе не верить Холодову… Даже если, поверив, ошибётся… А если не ошибётся?!

С глубоким сомнением он спросил:

– Что ты от меня хочешь?

Сомневался он, сможет ли он сделать то, что просит Холодов. Не сомневался он твёрдо в том, что парню нужна помощь. Насколько всё серьёзно – он понял только теперь. Неспроста Дмитрий сначала разбирается в себе. Священник тоже понял его… Почувствовал…

– Говори: в чём просьба?

– Сам я не могу предложить игру, меня никто не знает. И доверяться первому встречному я не хочу. Вас знают все. По вашей рекомендации игра вполне может состояться.

– Ты используешь меня? – прямо спросил тренер и откинулся в старом, видавшем виды кресле.

– Я так не думал, но, похоже, что это выглядит именно так. – Не противился Холодов.

– Хорошенькое дело! – продолжал удивляться в который раз разговору между педагогом и учеником.

– Хозяин «Моржатника» вам знаком. Нужно подойти и предложить организовать игру с Иванычем.

Уже настолько сегодня удивлял Холодов Алексея, вроде больше некуда. Но с упоминанием имени Иваныча глаза Тренера округлились.

– Абы с кем он играть не будет, – закончил Холодов.

– Это же лучший из играющей братии! Не только в нашем городе. О нём легенды ходят! Не каждый опытный игрок с ним за стол сядет.

– Я выиграю, – твёрдо сказал Холодов.

– Но это не бокс, где ты действительно что-то умеешь. Морду, пожалуй, ты ему набьёшь без труда. Но…

– Я выиграю, – твердил Холодов.

– Тебе же нет восемнадцати. Не будет он играть! – пускал тренер в ход все средства.

– Он же этого не знает, – спокойно говорил Холодов, – если вы ему не скажете, то он этого и не узнает. Хотя бы до игры. А там… уже… да какая разница! – махнул он рукой.

Алексей пожал плечами. Нужно что-то сказать парню. Теперь и его одолевали сомнения.

– Ты уверен, что это тебе действительно нужно? – тянул с ответом Алексей.

– Да, это мне нужно. И это не самое главное. Есть люди. Некоторые из них близкие мне люди. Им это намного нужней.

– Это им поможет?

– Это сделает их счастливыми.

– Ладно, – громко уронил ладонь на стол Алексей, – можешь на меня рассчитывать.

У парня гора с плеч свалилась. Он облегчённо вздохнул. Трудный разговор закончился.

– Когда нужно сходить в «Моржатник»?

– Я ещё не готов, но очень скоро, – Дмитрий встал. – Ну, я пойду.

С окончанием разговора и Алексею почему-то стало спокойнее. Так всегда бывает, когда приходишь к решению.

– Иди.

«Если уж я сам помогаю ему в сомнительном мероприятии то…»

– Дмитрий, – остановил он Холодова уже в дверях, – я буду с тобой на игре. Ты и правда уверен, что выиграешь?

«…то уж пусть я вместе с ним в петлю… чему учил..?»

Холодов кивнул:

– Я секрет один знаю.

Дмитрий благодарно улыбнулся. В этот момент Алексею показалось, что глаза парня заблестели неожиданно навернувшейся влагой. Холодов резко повернулся и вышел.

Алексей остался в тренерской. Раз от раза он мотал головой и пожимал плечами: «Что делаю?»

* * *

Ранним утром Надежда шла на работу. Она часто ходила по утрам пешком, когда не было срочной работы. После таких прогулок в кабинет она заходила бодрой, вялый от сна организм просыпался. За время пути она собиралась с мыслями, и весь предстоящий день представлялся в деталях. С приходом на работу нужно было только сделать необходимые указания. Она уже прошла дом пионеров, находившийся как раз на полпути от дома до детского дома. Спустилась к реке. Прошла вдоль берега к паромной переправе. Только прибыл паром с того берега. На пристань высыпала толпа народа, обременённая утренней суетой. Она смешалась с толпой и выделялась в общем потоке неспешностью. Люди, в противоположность ей, торопливо обгоняли в толчее, пихаясь плечами. Она шла и думала о предстоящей работе. Неожиданно она услышала:

– Зять проиграл вашу дочь.

Сказанное было так неожиданно, что она остановилась… Люди обгоняли её. Ей подумалось, что она ослышалась. Кто произнёс эти слова – она не видела и озиралась по сторонам. Никому до неё не было никакого дела. Обгоняя, люди оборачивались, проявляя интерес к застывшей в оцепенении женщине, растерянно крутившей своей головой, пристально вглядываясь в толпу.

Она уже не могла видеть, как вперед уходила высокая худая фигура человека, сказавшего ей эти страшные слова. Мужчина свернул в проулок и скрылся совсем.

Холодный пот прошиб Надежду. В один миг тело её стало мешкообразным и повисло, она побрела на работу. Всё тело её дрожало. Провалившись в забытье, не видя перед собой дороги, она брела в детский дом, где машинально поднялась в свой кабинет. Сотрудники ждали в приёмной начала утренней планёрки. Сухо поздоровавшись с ними, прошла к себе, оставив дверь за собой не закрытой, чем приглашая всех пройти следом. Планёрка шла недолго, раздав поручения, она попросила провести утреннюю линейку с воспитанниками без неё и осталась одна.

Несколько секунд Надежда сидела молча. Потом тишину разорвал стон – не имеющий более возможности сдерживаться внутри, он вырвался наружу. Упираясь локтями в стол, закрывая ладонями лицо, она рыдала, острые плечи вздрагивали. Были слышны её причитания: «За что?!.. Есть много подлецов, жизнь которых должна состоять из одних наказаний. Почему мне приходиться принимать на себя подобную кару, чем я заслужила подобную немилость от тебя?.. Почему – я?.. Я, всю свою жизнь посвятившая детям… семье…, – Она силилась вспомнить, за какой такой грех ей всё это. – Дочь!.. – Она замерла… – Ей нужно быстрее сказать… Предупредить… – Надежда схватила телефонную трубку… И тут же бросила её обратно. – Если знает, то мой звонок ничего не изменит, если нет, то лучше и совсем не знать… Пока не знать… Что делать?!.. Что же делать?!.. – громко стонала она.

Погружённая в тяжёлые раздумья, она едва услышала стук в дверь кабинета. Утерев платком слёзы, быстро одела очки и пригласила:

– Войдите.

Дверь приоткрылась, и в дверях появился воспитанник, недавно вернувшийся из колонии.

– Можно? – спрашивал он.

– Что тебе, Холодов? – делая вид, что занята бумагами, низко склонив голову, спросила она.

Глаза Надежды были полны горя и слёз. Ей сейчас очень не хотелось показывать себя в подобном виде воспитаннику.

– Мне нужно поговорить с вами, – отвечал он.

– По личным вопросам понедельник и пятница с пятнадцати до семнадцати. На дверях всё написано, – она говорила столь категорично, что любой другой сей же час ретировался бы за дверь.

Так было всегда, когда она говорила подобным тоном. К удивлению своему она обнаружила, что воспитанник всё ещё стоит в дверях, при этом даже не собираясь уходить. К ещё большему её удивлению он прикрыл за собой дверь.

– Я не по своему вопросу, – произнёс Холодов.

Громкий хлопок её ладони о стол срезонировал по кабинету. Она глубоко вздохнула, набирая в лёгкие воздух, но вспылить не успела.

Холодов перебил её.

– Я по вашему вопросу.

Она услышала.

Подняла полные страдания глаза на него. Гневный взгляд, брошенный на Холодова, заставил его отступить на шаг назад.

– Мне известно о карточном проигрыше.

Надежда привстала со стула с намерением выгнать воспитанника из кабинета.

– Прошу выслушать меня до конца, – продолжал Холодов.

И только нехватка воздуха, вдруг захлестнувшая её от неимоверной наглости воспитанника, сдерживала женщину от этого.

– Я смогу сделать так, что ОН больше ничего должен не будет, – не останавливался Холодов.

Надежда держалась за сердце и не могла сказать ни слова. Дух её перехватило.

– Я неплохо играю, и смогу отыграться за него. Всё пройдёт тихо и без разговоров. – Холодов был уверен: в случае проигрыша Михалыч будет молчать, как рыба, к чему ему позор – проигрыш малолетке. В Алексее Владимировиче он был уверен больше, чем в себе. – Если и будут слухи, так только те, что уже и так есть. – Холодов поднял взгляд и в упор смотрел на Надежду. – Только у меня будет одно условие: верните пацана обратно, к матери… да и мы к нему тоже привязались.

Дмитрий закончил. Он не просил её. Он просто поставил её перед фактом своих намерений. Он понимал, что диалог «ты мне – я тебе» тут не уместен. Вслух она никогда не согласиться с его намерением. Так же она не станет и препятствовать ему из боязни огласки постигшего её несчастья… Своя рубашка всё ж ближе к телу… Спасаться… Маленький, но шанс… Сделки не заключить. Всё будет зависеть только от её порядочности. Она и Дмитрий находятся в разных мирах. Законы, которыми приходиться жить Дмитрию, ей не понять. Но порядочность есть и в том, и в другом мире. Вот на что и ставил свою главную ставку Дмитрий.

– Вон!! – взорвалось в кабинете.

Холодов вышел, не слышно прикрыв за собой дверь.

* * *

Дмитрий не врал, он действительно знал секрет. Он узнал его от старого вора. Это случилось на этапе, когда его везли в колонию. В транзитной камере, на пересыльной тюрьме они встретились…

…По какой-то причине свободных камер для того, чтоб содержать малолетних преступников отдельно от взрослых, тогда не оказалось. Проходила то ли какая-то плановая дезинфекция, то ли ещё что-то… Вопреки всем правилам временно поместили всех вместе в одну камеру. Дмитрий присел в сторонке у стены, не наваливаясь на неё из боязни наловить на себя вшей или клопов. Они в изобилии присутствовали в шубе: особого рода тюремной штукатурке из щебня и раствора, накиданного на стену. Во множестве дырочек, ямочек и щербинок так и кишели подобные насекомые. Набили камеру битком, человек тридцать. Хотя, по современным меркам для камеры размером пять метров на восемь это немного. Ближе к вечеру будет ещё больше, не продохнуть. Вечером придёт этап с севера. После полуночи опять станет свободно – уйдёт на север уже обратный этап. От повышенной влаги стоял синий туман вперемешку с сигаретным дымом. В углу у двери, где через глазок надзирателю не видно, варили чифир. Зэки – народ смекалистый, вместо топлива – таблетки от туберкулёза, тубозит. Прекрасно горят и не дымят. Проку от них в лечении нет, так хоть тут польза. Двух упаковок как раз хватает, чтоб вскипятить кружку кипятка. С другой стороны двери, где тоже не видно, и стоял стол – играли в карты. Двухъярусные нары с одной стороны занимали всю стену. На нарах отдыхали по очереди. Противоположная оставалась свободной, вдоль неё сидели осужденные, ожидая своего этапа. Середина оставалась свободной для того, чтоб можно было походить и размять затекающие ноги. На нарах перед окном, у свежего воздуха занимал место старый вор. Интересы зеков: карты, чифир, пустые разговоры не привлекали Холодова. С собой была книга, Дмитрий сидел на корточках и читал. От тусклого света глаза быстро уставали, он отрывался от чтения, давая им отдохнуть. За столом играли и один из играющих блефовал. Он это делал как-то бесхитростно, по-детски. Засаленные доски стола под карты застилали газетой. И он натренированным движением отправлял ненужную карту под газету. Взяв взятку, складывал её на неё, впоследствии без труда ногтем по газете выталкивал её в низ колоды. Детский приём, на новичка… В тусклом, туманном свете единственной лампочки сметённым противником подобные мелочи не замечались.

Парень уже проиграл всё, что у него было. Долг начал расти из денег, которых нет, и долг такой, что в тюрьме его не отдать. Игра явно направлялась на кабалу для одного из них. Холодов уже захлопнул книгу, пристально наблюдая за происходящим за столом. Играть, чтоб выиграть носки, чай сигареты, зубную пасту – это понятно. Иной в этих стенах только этим и может пополнить свой гардероб. Играть, чтоб уничтожить – не понятно. Самый лютый зверь берёт только столько, чтоб быть сытым сегодня. Так что же?.. Холодов встал, подошёл к столу и вынул из-под газеты спрятанную карту. Мгновенно наступила тишина. Случилось так, что долг автоматически списался с проигрывающего. Случилось ещё и так, что теперь долг автоматически перешёл на Холодова: не имеющий отношения к игре не имеет право вмешиваться. Проигравший сам виноват. Его никто силком играть не садил. Между тем тот, который до сей поры выигрывал, молча встал, взобрался на нары и о чём-то минут пять говорил со старым вором. Спустившись с нар, он сказал, что теперь вор будет решать его судьбу, и просит Холодова подняться к нему. Старик полулёжа облокачивался на подушку. Это был вор в законе. Ему было пятьдесят пять лет от рождения, но выглядел он гораздо старше. Тридцать пять лет своей жизни он провёл в тюремных стенах. Бледное, вытянутое, страшно худое лицо болезненно смотрело на Холодова побелевшими от катаракты зрачками, не предвещая ничего хорошего. Жёлтые от курева пальцы играли колодой карт. Колода вдруг ловко делилась на три части, делала замысловатые кульбиты меж пальцев, превращалась в веер и сдвигалась вновь в колоду, опять делилась на две точно равные части, которые втыкались одна в другую ровно через одну карту, колода перегибалась и шелестом ровнялась сама собой. Делал всё это он одной рукой, не смотря на карты. В этот момент он смотрел на Холодова…

Выглядел он болезненно, и тем удивительней был его уверенный голос.

– Зачем в игру влез? – спросил он.

Холодов хотел ему что-то ответить, но тот сказать не дал.

– Сможешь убедительно объяснить свой поступок – спроса не будет.

Сбитый с толку Холодов тут на секунду растерялся.

– Это не игра, – только и бросил он.

– А что же это по-твоему? Это и есть игра. Карты только повод.

Вор говорил медленно.

– Математика три плюс два наука не сложная. Многие видят движение карт. Попробуй обмануть. Обмани и не попадись.

– Он попался.

– Ты не имел права встревать.

– Не имел, – согласился Холодов.

– Помешать игре сумел. Теперь сумей объясниться.

– Играли на сумму, которую уже никогда никто не получит.

– Тебе-то что?

– Не отдаст долг – опустят парня.

– Его жизнь. Ему ею и распоряжаться.

– В каждом деле есть предел. В этой игре предела не было. Когда нет предела – это беспредел.

Вор громко рассмеялся.

– Это значит: в камере, где я, твориться беспредел.

– Разве я так сказал. Я только озвучил, как я вижу подобную игру. Ты спросил, я сказал.

– Подобные слова говорить – недюжую смелость нужно иметь.

– Мне есть что терять? – спросил Холодов.

– Решив подставиться вместо него, не скрою, порядком меня удивил. На что идёшь – понимал?

– Дело уже сделано. Почему – я тебе сказал, – не ответил на вопрос Холодов.

– Приговор с собой? – неожиданно спросил вор.

– В сумке, – кивнул вниз Холодов.

– Принеси, – попросил он.

Холодов спустился вниз, достал из сумки десяток листов, скреплённых скрепкой, и подал вору. Просмотрев листки один за другим, он чему-то хмыкнул. Ещё раз посмотрел шапку приговора и улыбнулся.

– Сам в карты играешь? – опять его вопрос оказался неожиданным.

– Я ж детдомовский, умею. Говорят – неплохо, хотя и не любитель.

– Со мной будешь играть, – приказал вор.

– Я слышал, что ты в карты не играешь.

– Не играю, – сказал вор, помолчал и добавил: – Без надобности. Дело-то твоё, – кивнул он на листочки, – менты не раскопали. Друга отмазал?

– Следователю не рассказал, почему ты решил, что тебе всё скажу?

Вор странно улыбался.

– Попробуй-ка отыграться теперь. Другого с крючка снял, теперь о себе подумай.

Игра началась…

* * *

У входа в кафе «Пиво с раками» на летней террасе сидел мужчина. Его сухостойная фигура несуразно размещалась в стуле, явно несоответствующем его росту. Закинув ногу на ногу, он читал журнал. Незаинтересованный взгляд, устремлённый на страницы, говорил, что ему скучно. Временами он поднимал голову и осматривал близлежащие окрестности. Опустив голову, опять читал журнал. Увидев высокого, крепкого мужчину, идущего в сторону кафе, он встал, на секунду скрылся в кафе, затем появился вновь, сел на своё место и уже не отрывал пристального взгляда от приближающегося посетителя. Свёрнутым журнальчиком он постукивал по колену.

При всей своей внушительности мужчина лихо преодолел ступени и толкнул двери. Оказавшись в кафе, он огляделся. Было немноголюдно: два пенсионера пили пиво, в другом конце сидел ещё один, о чём-то думал, рассматривая пространство за окном, полкружки стояли перед ним, и казалось, что о ней забыто. Кто-то находился в кабинке, откуда доносились приглушённые разговоры. Четверо молодых людей встали и ушли совсем. После них в зале стало совсем пусто. В углу, за привычным своим местом, широко раздвинув ноги, сидел хозяин кафе и стучал сарделькообразными пальцами по столу. Узнав гостя, воскликнул:

– Вай, какой гость!

Армянин развёл руки, привставая на встречу. Живот не дал ему подняться, уткнувшись в стол. Крепко пожав руку, Алексей сел напротив.

– Какими судьбами? – удивлённо спрашивал Армянин.

Высокий, крепкий мужчина был не кто иной, как Алексей Владимирович. Вчера к нему забегал Холодов и сказал, что пора назначать игру.

Они перекинулись несколькими, ничего не значащими фразами.

– Так что же занесло тебя в столь несвойственное для тебя заведение? – недоумевал толстый армянин.

– Уж конечно не пиво пить, – посмеялся Алексей.

– Это понятно, – кивал армянин.

– Михалычу соперник достойный есть, – сказал Алексей.

Армянин минуту размышлял.

– Местный? – наконец спросил он.

– Нет, недавно в городе, – отвечал Алексей.

– Я и думаю: местных всех знаю, без посредников подошли бы.

Армянин быстро обдумал неожиданный приход Алексея. Подставить он не может. Человек он принципиальный, слов на ветер не бросает. Ещё он слывёт, как правильный. Это и смущало больше. Карты… и он – как-то не совмещалось. Явно не подставит. Что же?.. Хотя, не моё это дело. Человек он серьёзный. Необдуманных шагов делать не будет. Авось… зависимость от Михалыча последнее время не давала покоя. Может получиться что-то серьёзное. Денег он подкопил, а дружба с Михалычем на этом этапе дискредитировала его в глазах общественности города. Мысли о создании более серьёзного заведения посещала его голову всё чаще и чаще. Авось… Если Михалыч проиграет, то за один присест всё. Тогда он никто.

– Молодой он, из другого города, но за столом неплох, – говорил Алексей.

«Молодой… – разочарованно вздохнул армянин. Потом на его лице появилась усмешка разочарования. – За время знакомства с Михалычем сколько он уже повидал самоуверенных безусых юнцов. Михалыч магнитом притягивал их к себе. Обыграть Михалача – заслуженная слава. Мнится многим. Пока никому не удалось только. Вот и ещё один. Пустит он его по миру, в чём мать родила», – думал армянин.

– Сыграть не проблема, – пообещал он, – только при деньгах ли он? Сам же говоришь – молод ещё.

– При них, – кивал Алексей.

Алексей кивал своими деньгами. У Холодова их нет. Если и смог собрать – то тысячу–другую. Это не те деньги, чтоб с Михалычем играть. Без хорошего банка наличными на столе он и разговора вести с незнакомцем не будет.

– Когда и во сколько играть – пусть Михалыч сам определит. Если он, конечно, будет с молодым играть.

Алексей намеренно придал ироничности сказанному, подчёркивая молодость Холодова. Предполагая, что это будет передано Михалычу. Михалыч не может быть вторым. Он, несомненно, захочет наказать зарвавшегося юнца.

– Я позвоню, как только переговорю с Михалычем. Думаю, игра состоится, – заверил армянин.

* * *

Игру назначили на пятницу. Армянин в этот день с самого утра неизменно сидел за своим столиком в углу, откуда раз от раза слышался свист лёгких на вздохе и нервный стук пальцев по столу. Обычно он появлялся в заведении только после обеда. Сегодня день требовал его особого внимания: будет большая игра. Михалыч играет с парнем, которого представил тренер спортшколы. Каким-то звериным чутьём, неуютно ворочавшимся внутри, армянин чувствовал, что эта игра будет иметь нежелательное для него продолжение. Чувствуя на себе нежелательное внимание городских властей после игры с Голиковым, игры – как механизм пополнения бюджета – перестали его интересовать. Цветок растёт, цветёт и вянет. Всему когда-то приходит конец. Хозяина кафе заботил конец с выгодой для него. Только резкая смена направления коммерческой деятельности может теперь его спасти от банкротства. Покровительствующие ему лица прямо говорили: если так будет продолжаться и дальше, их влияния будет недостаточно для обеспечения ему нужных условий спокойной работы. Они так же прямо говорили и ещё об одном: о Голикове, о его проигрыше. Как, каким образом могла просочиться подобная информация на городские языки – он ума не мог приложить. Если даже он, хозяин заведения, в стенах которого произошло столь нелицеприятное, теперь уже известное всем событие, узнал тонкости о нём так же из слухов. Да и теперь, столь неправдоподобные, они представлялись ему только слухами. Это мнение усиливалось ещё и тем, что Михалыч никоим образом не воспринимал их. Словно слухи, сочинённые про него, являются как раз-таки сочинением. В глубине души ему, в качестве славы в играющем мире, они явно должны льстить. Однако внешне он не выражал это никак. А наоборот – в последнее время какая-то беспечность больше преобладала в его поведении. В противоположность же ему армянин был охвачен боязнью. Поди объясни всему городу, что это слухи. Закроют, пустят по миру, продадут с молотка. Рычаги найдутся… Не проблема… Впервые за годы существования пивнушки он обратил на себя такое негласное и пристальное внимание в глубоко аморальном представлении, разлагающем общественную и культурную жизнь города. Такое, что даже сам начал ловить себя на мысли в своей неуверенности и правоте… В заведении под удар попал гражданин города, относящийся к его элите. Хорошую репутацию зарабатываешь годами. Плохая же прилипнет в один миг. Попробуй, отмой. Чёрной тучей нависло над ним будущее…