Текст книги "Изменяя прошлое (СИ)"

Автор книги: Игорь Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8

В локалке уже тусовался Нечай, ожидая меня.

– Ну, чё, ну, чё?

– Всё норм, не кипишуй. Иди, лучше, купчика сваргань.

Нечай, довольный, отвалил, а я прошел к себе в отсек – по сути, небольшую комнату квадратов в восемнадцать, в конце барака, на другой стороне от общего помещения. Не знаю, что там было раньше, но предыдущий смотрящий как-то договорился с отрядником, и ее освободили, переделав под такой небольшой отсек на четыре шконки. С тех пор здесь и спал смотрящий за отрядом с приближенными, то есть, в данный момент – я, Нечай и Сурок. Менты на это смотрели сквозь пальцы, все же зона считалась черной, и в некоторых вопросах администрация предпочитала договариваться с, как они сами называли – отрицаловом[1], то есть – с нами, по-хорошему и зря не провоцировать друг друга на конфликты. Так, оно жилось всем спокойнее: мужики пахали на производстве, план выполнялся, хозяин отчитывался, что все в порядке, комиссии приезжали и уезжали довольные и хмельные, плюс к этому кое-кому из администрации учреждения какие-то денежки в кармашек капали. Я к этому, конечно, отношения не имею, не мой уровень, но догадываюсь, тоже мне, бином Ньютона! Главное для хозяина, что с зоны не шли жалобы во всякие надзорные инстанции, поскольку все вопросы решались полюбовно между Администрацией и блаткомитетом. А что хозяину еще нужно, особенно если ему осталось несколько лет до пенсии, и ни на какие повышения он давно не рассчитывает? Хотя, если честно, сейчас уже черных зон почти и не осталось совсем, везде менты рулят, но у нас пока еще что-то отдаленно напоминающее есть. Не так, как в девяностые, конечно, далеко не так, но все же. Думаю, пока старый хозяин на пенсию не уйдет, так и будет, а новый… Впрочем, что загадывать? Что будет, то и будет, не одна ли херня, жил я при всяких режимах.

Пока Нечай возился с «чайной церемонией», я открыл на телефоне ту самую закладку со змеем Уроборосом и попытался вспомнить, что и как именно делал Сурок для активации переноса. Ждать, пока он выйдет из ШИЗО, настроения не было, да и злой я был на него – сучонок, мало того, что сам по-глупому спалился, так чуть прибор не спалил! Да и к тому же, хотя умом понимал, что спешить некуда, Лариса умерла почти полвека назад, но все же душа была не на месте, хотелось все исправить. Уж слишком свежи для меня были воспоминания о том нашем последнем вечере, я ее сейчас любил как в первый раз, словно и не прошли с тех пор долгие и трудные десятилетия. Да и как прошли? Для меня все это было прямо вот несколько часов назад, даже руки потрясывает, как начинаю вспоминать.

Ну, что, оценил я интерфейс, интуитивно все понятно: здесь вводятся данные «путешественника», если он есть в списке (пока только мы с Сурком, сдавшие кровь) вот здесь – «полетное задание», куда вбиваешь нужные параметры в определенные для этого строчки и… всё. Если змей из красного становится зеленым, жмешь на него и вперед!

– Оказывается, здесь ничего сложного, – неожиданно услышал я над ухом. Даже не заметил, как копошившийся в углу Нечай, подошел и навис над плечом. Нечай, кстати, несмотря на свою полную необразованность во всем остальном, вот в этой технике – телефонах, планшетах, компах и т.д. очень неплохо разбирается, постоянно что-то приносят ему на починку. Есть у него какой-то талант в этой сфере, не зря он на воле в основном угонами дорогих тачек занимается. Может быть, поэтому я не стал от него скрывать, когда он попросил посмотреть и протянул ему аппарат.

– Смотри, только осторожнее там, сломаешь что-то, всему хана.

– Не учи отца ...ть, – спокойно ответил Нечай. – Я не ты, не сломаю. Пей, вон, свой купец с «Коровкой» и не психуй.

– Я на дальняк сгоняю, – решил я. – Не спали аппарат!

– Да не гони ты, Пастор, – махнул рукой мой старый кент.

И я пошел в туалет. Что-то частенько у меня с желудком проблемы стали вырисовываться, надо бы к лепиле зайти, что ли, анализы там какие сдать?

А когда вернулся, сразу понял: что-то не так. Я себя, конечно, со стороны не видел, как я здесь выглядел, когда был «там», в своем прошлом, но по отрешенному взгляду Нечая сразу вкурил, что вот именно так я и выглядел.

– Гондон ты, Нечай, – сказал я ему в сердцах, отбирая прибор и уставившись на змеюку ровного белого цвета, означающего, что переброс матрицы прошел успешно. И как только он догадался, что надо кровь сдать! Впрочем, Нечай спец, что тут скажешь… Попытался я отменить, пальцем потыкал, но все бесполезно: в ближайшие сутки сделать ничего нельзя, пока он «там». Я выключил телефон и убрал его в специально оборудованную для этого дела нычку.

– Да ладно, – как-то поначалу медленно, немного запинаясь, словно одновременно занимался чем-то очень важным, и приходилось еще отвлекаться на меня, ответил Нечай. – Не бзди, Андрюха, все будет ништяк!

А вот в этом я сомневался, зная говнюка как облупленного. Нет, кент он хороший и правильный, вот только отмороженный на всю голову. Как там: трудное детство, деревянные игрушки, скользкие подоконники? Вот что-то в этом роде.

***

Андрей Нечаев родился с Пастором в одном городе, они были не только тезками, но и земляками. Правда, был он помладше своего будущего кента на целых два года, что в школьном возрасте является препятствием практически непреодолимым. Это уже в гораздо более солидном возрасте пара лет туда-сюда для людей ничего не значат, а пока это не так. Да и не знал он Пастора тогда: в разных школах учились, в разных районах жили, не пришлось пересечься до самой тюряги, где они и сошлись по-землячески.

В отличие от своего будущего кента, впервые загремевшего на нары только после армейки, Нечай начал свою арестантскую карьеру рано, аж с двенадцати годиков. Тогда впервые он загремел в спецшколу[2], тогда впервые и практически на всю оставшуюся жизнь его домом стали тюрьмы самых разных видов и условий содержания. После спецшколы была малолетка, с которой он по достижении восемнадцатилетнего возраста поднялся, как они говорили, на взрослую зону. Ни семьи, ни детей, ни угла собственного он так и не заимел к своим пятидесяти восьми годам. Да и вообще, что он в жизни хорошего видел, кроме обрыдлой блатной романтики «украл-выпил-в тюрьму», как было сказано в старой советской комедии? Даже женщины приличной не знал никогда, только пропитые алкашки, которые за полстакана паленой водки готовы отдаться хоть черту лысому. Разве об этом он мечтал в детстве, эх… И кто же во всем этом виноват? Нечай точно знал, кто: его отчим, довольно быстро появившийся после смерти отца. Отчима Нечай ненавидел от всей души, от всего сердца, считая началом и причиной всех своих бед.

Он помнил, что у них была нормальная семья: мама работала воспитательницей в детском садике, батя был инженером, уважаемым человеком. У них даже собственная машина была, желтый Москвич-412, и все пацаны во дворе Андрюхе завидовали. О том времени Андрей вспоминал как об утерянном рае, и если бы отец был жив, твердо верил он, все так бы и оставалось. Но пришла беда в их семью, поехав встречать своего брата из аэропорта в Москву, возвращаясь уже ночью, отец попал в аварию, столкнувшись со встречным самосвалом. Отец погиб на месте, как и его брат, родной дядя Андрея. Что уж там случилось, толком выяснить не удалось, говорили, что отец, наверное, задремал за рулем и выехал на встречную полосу. Так или иначе, но жизнь приличного мальчика Андрея из хорошей семьи на этом закончилась. Так бывает в жизни, винить некого, а когда некого винить, люди обычно винят Бога. Ну, не самих же себя винить, правда? Нечай Бога не винил, он в Бога не верил, а вот отчим…

Не сразу, конечно, все произошло. Но с тех пор как похоронили отца, мама стала выпивать, сначала немного, вечерами, потом чаще и уже время суток не выбирая. Потом ее уволили с работы воспитателя, она устроилась уборщицей в магазин. Из цветущей молодой женщины постепенно превратилась в скандальную и вечно полупьяную неряшливую бабенку. В доме частенько не было, что даже поесть, хорошо жалостливые соседки частенько подкармливали Андрея. Потом в их квартире стали появляться мужики, они приходили с бутылкой, а потом уединялись с мамой в ее комнате. Маленький Нечай плакал от злости и отчаяния, но что он мог сделать?

Но все же, считал он, в то время еще была какая-то надежда. Иногда мама словно бы приходила в себя, прекращала пить, начинала работать, и в такие времена ему казалось, что все еще может наладиться. Но однажды в доме появился он, с первого дня потребовавший называть его отцом. Он и правда стал держать маму в железном кулаке, если и пили когда, то только вместе. А если мама, хлебнув где-то на стороне, приходила навеселе домой, то отчим ее жестоко бил. Она потом долго ходила в синяках, рассказывая всем, как споткнулась и ударилась о комод. Почему мама не бросит этого человека Андрей не понимал, но она в него вцепилась накрепко.

А вот Нечай из дома все чаще стал пропадать, он просто не мог простить маму за предательство, как ему казалось, отца. И за это его отчим наказывал, так отбивая ему его тощий зад солдатским ремнем с тяжелой бляхой, что мальчик неделями спал на животе, пропуская в эти дни школу просто из-за того, что не смог бы сидеть за партой. Мама все это видела, но почему-то, чтобы было больше всего обидно, всегда была на стороне отчима.

Первый раз Андрей убежал из дома в одиннадцать лет, но его тогда быстро поймали, всего два дня успел погулять. Хотел он уехать к своей бабушке, которую помнил довольно смутно – маме отца в далекий город Владивосток, где самое настоящее море и корабли. Где бы он искал ее там, Андрей не задумывался тогда, почему-то мама с родителями отца после его смерти отношений не поддерживала. А своих родителей у нее не было, детдомовская была мама у Андрея.

Второй раз Нечай сорвался почти через год и сумел даже продержаться в бегах без малого месяц, доехать до самого Куйбышева, что ныне город Самара. Там его и взяли на вокзале в компании таких же попрошаек. Беспризорников в СССР, конечно, тогда не было, но вот детей из неблагополучных семей, к сожалению, сколько угодно. Поймали, вернули домой, и отчим потребовал от матери, чтобы она написала заявление в милицию, чтобы его определили в спецшколу. Та плакала, прижимая к себе сына, но отчиму подчинилась, учитывая, что была уже тогда беременна от него. Так что о рождении сестры Андрей узнал уже в спецшколе, а по сути – той же тюрьме, только для детей.

Если бы кто только знал, как ему было тяжело поначалу, почти каждую ночь его тонкая казенная подушка была мокрой от слез. Но дети жестоки, это все знают, над ним смеялись, устраивали темную, и тогда он стал драться. Руками, ногами и зубами выгрызал Нечай для себя авторитет, а по-другому в таких местах и не бывает.

И прежде чем забить в программу, сотворенную Сурком, год переноса, он крепко задумался, чего он хочет больше: спасти отца или убить отчима. Оба эти желания в равной степени разрывали ему душу. Но все же, решил он, правильнее будет для начала попробовать спасти отца, тогда не будет и ни пьяной мамы, и ни этого ублюдка отчима. Нажимая кнопку со змеей, он свято верил в это: все в его жизни обязательно будет хорошо.

***

Август 1975 г.

Андрей стоял возле гаража с папиной машиной и думал, как до нее добраться. В это время личные машины ставили в гаражи, иначе снимут все, что только можно. Об автомобильных сигнализациях пока никто и не слышал, а дефицит вообще всех запчастей огромный, тем более в их провинциальном городке. Папа хоть и главным инженером в 1-ой Автоколонне работает, но у них ведь там одни грузовые машины, только у начальника Автоколонны служебный Москвич-408. Да и в любом случае, в СССР 1975 года нет дураков личный автомобиль на улице на ночь оставлять. Поэтому у всех были гаражи, которые тоже еще той проблемой было поставить. Вообще все, что являлось частной собственностью, в стране было обложено строгими законами и правилами. Папа как-то сумел договориться, все же он не последний человек в их городке, и ему разрешили поставить железный гараж прямо во дворе возле их двухэтажного дома на десять семей. Гараж сварили у папы на работе, сварили надежно, петли под замки приварены изнутри, снаружи только ушки под два огромных замка торчат. Да и сами замки непростые, с узкими длинными ключами со сложными бороздками.

Глядя на эти, казавшиеся ему сейчас огромными замки, вновь ставший маленьким Нечай впервые пожалел, что он не медвежатник и даже не домушник, такие замки вскрывать не умеет. По современным электронным автомобильным замкам он специалист, это правда, вот только где еще эти электронные замки, с грустью подумал он и сам себе ответил: там же, где и та упомянутая «современность», то есть – в далеком отсюда будущем.

Он почесал сбитое и уже покрытое тонкой корочкой болячки колено под обрезом штанины детских шортов с лямкой через плечо, и в очередной раз удивился тому, что ему вновь девять лет. Ему девять лет, мама дома готовит вкусный ужин, она еще очень молодая и очень красивая и пока, если и выпивает, то лишь по полрюмочки со смехом по праздникам, а потом машет ладошкой передо ртом. А папа, тоже молодой и смеющийся, говорит ей, чтобы она быстрее закусывала.

Нечай нахмурился: папа этой ночью умрет, разобьется на этой самой машине, что стоит сейчас в гараже за надежно запертой дверью. А он никак не может придумать способ, как до этой машины добраться, чтобы раскурочить ее так, чтобы никуда она через пару часов поехать не смогла. Он попытался дома выкрасть ключи от гаража, но они у папы в портфеле, а портфель всегда на виду. Целый час он крутился вокруг, пока мама со смехом не выгнала его гулять, удивляясь тому, что он сегодня добровольно сидит дома, вместо того, чтобы носиться во дворе, как остальные дети, как и сам он каждый день бегает.

Вздохнув, Нечай отправился на ближайшую помойку в поисках удобного дрына. Острый ножик-лисичка, подаренный папой на окончание второго класса, надежно лежал в кармане, им он будет протыкать автомобильные шины. А вот то, чем он намерен бить лобовое стекло и ломать капот, еще только предстояло найти. Потому что у него остался только один вариант, самый плохой: делать все на глазах у родителей, когда папа выгонит машину из гаража. Но Нечай был готов, да ради жизни отца он был готов практически на всё! Потому что отец сейчас – его единственная надежда на жизнь, на нормальную человеческую жизнь, которой у него так и не случилось.

***

Уплетая уже вторую умопомрачительно вкусную котлету, приготовленную мамой, Нечай внимательно всматривался в отца, в его черты, которые он уже почти и не помнил потом, став взрослым. В памяти осталось только что-то родное, доброе, веселое и большое. Папа у него был высокого роста, мамина макушка едва доставала ему до плеча, с удивлением подмечал Андрей все эти детали. Папа торопился, он уже выгнал машину из гаража, вот-вот должен был уехать. Нечай с сожалением оставил недоеденную котлету и выскользнул из-за стола.

– А ну-ка, стой, – тут же попыталась схватить его за руку мама. – Сначала доешь, и вообще, ты куда собрался? Гулять уже поздно.

Но Андрей ловко увернулся от маминой руки и ужом выскользнул на улицу. Вот она, папина гордость – светло-желтая машина «Москвич». Ни у кого из соседей нет своей машины, у них – единственная на весь двор, да, пожалуй, и не на один. Ловко выхватив нож, который сегодня долго натачивал бруском, Нечай с ходу попытался разрезать ближайшее колесо. Но не тут-то было, оказывается, его слабые детские руки не сумели проткнуть даже простую советскую шину. Тогда он, разозлившись, всем телом навалился на руку, и нож, наконец, скользнул внутрь по самую рукоятку. С трудом вытащив его двумя руками, Андрей услышал такое нужное сейчас громкое шипение выходящего воздуха. И тут же метнулся к следующему колесу, проткнув его уже проверенным методом. В открытом окне показался отец, и пару секунд с удивлением наблюдая за тем, что делает сын, наконец, крикнул:

– Андрей, ты что делаешь, зачем?

Силуэт отца пропал из оконного проема и Нечай понял, что времени у него почти не осталось. Он метнулся к ближайшим кустам, где спрятал железную трубу, найденную на помойке, схватил ее и бросился назад, к машине. Все, что он успел, пока отец не выхватил у него дрын, так это помять капот и украсить лобовое стекло вмятиной с сеткой расходящихся от центра трещин.

Отец отбросил трубу в сторону, и крепко держа сына, очевидно, пребывая в полнейшем шоке, смотрел на дело рук своего наследника. Тут выбежала мама и еще соседи на шум, и началось такое! Но Нечай был доволен, что бы сейчас с ним ни сделали, главное, отец никуда сегодня не поедет, а это значит, что он останется жив.

– Андрюшенька, сынок, ты зачем это сделал? – глаза мамы были так широко распахнуты, как Нечай никогда раньше не видел.

– Так надо, мама, – твердо ответил он звонким мальчишеским голосом. – Папе нельзя никуда сегодня ехать. Поверь, я это точно знаю.

Но папа поехал, пусть и с опозданием. С помощью соседей покалеченную машину загнали в гараж, а отец, ничего не сказав Андрею, лишь очень странно посмотрев на него, побежал к начальнику Автоколонны, жившему на соседней улице. И тот разрешил ему взять служебный Москвич. На прощание папа, присев рядом с сыном и глядя ему в глаза, сказал:

– Я не знаю, сын, почему ты это сделал, но я приеду, и мы обязательно это выясним.

А Андрей кричал сквозь слезы что-то о том, что папе нельзя ехать, что он погибнет, если поедет, но кто слушает спятившего мальца, особенно если взрослые что-то решили? И дома, стоя в углу и слушая причитания мамы о том, сколько будет стоить ремонт машины, он все же надеялся, что сумел изменить судьбу. Ну, не может же быть такого, чтобы ехавший в другое время и на другой машине отец, попал в ту же самую аварию, правда?

Папа и не попал в ту же аварию, но за рулем уснул, измотанный событиями предыдущего вечера. Служебный Москвич-408 на скорости в девяносто километров в час пролетел поворот и со всего маху врезался в крепкое дерево на обочине. Водитель и пассажир погибли на месте.

Следующий день был выходной – воскресенье, поэтому участковый пришел к ним домой уже после обеда. Мама, как узнала, словно бы почернела вся, а потом, повернула голову к сыну и так и не сводила с него глаз, пока участковый, отчаявшийся добиться хоть какого-то ответа, ушел, сказав, что зайдет немного позже.

– Андрюшенька, сынок, – наконец, разлепила губы мама, – откуда ты знал?

Но маленький Нечай сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, и молчал. Он не мог ничего сказать, поскольку горло его перехватили слезы отчаяния.

В это время солнце вдруг закрыла черная туча, хотя ей, кажется, и взяться-то было неоткуда, с утра небо было чистым. Сверкнула молния, следом ударил гром, и мама закричала от горя, схватившись за волосы.

***

Лето 202… года.

После того как удалось, наконец, разговорить злобно матерящегося Нечая, я лег на шконку и закинул руки за голову. Значит, у него тоже ничего не вышло, и что это значит? Судьбу не изменить? Похоже на то, если только не прав Сурок и для изменения надо искать узловую точку. Вот только, на что она должна быть похожа, эта самая точка, если даже явно переломный момент в жизни Нечая, оказался не тем, чем надо? Это, если принять версию Сурка, конечно. Если Сурок не прав, то тогда все, вывод однозначен: в прошлое сгонять можно, можно что-то даже изменить, как в тот раз с Ларисой, когда она в результате стала моей женой и родила мне сына, но конечный результат в собственной судьбе изменить не получится. Вот, тот же Нечай, ведь все изменил: та, первая авария не случилась, а результат для Нечая все равно тот же. И почему-то мне кажется, что сумей даже Нечай каким-то образом не допустить поездку отца в тот день или даже умудриться, чтобы тот остался в живых, случилось бы что-то еще, сводящее на нет весь кажущийся успех.

Очень хочется верить Сурку, очень хочется надеяться на то, что возможность изменить свою судьбу существует. Но как определить эти самые «узловые точки», каким параметрами они должны обладать, что в них должно быть такого особенного, по каким признакам их вообще можно узнать? Ведь уже понятно: то, что мы считаем переломными моментами своей жизни, на самом деле таковыми не является, это, можно сказать, подтверждено экспериментально. Или не подтверждено и ничего не ясно? Так, стоп!

Я даже сел на шконке от внезапно посетившей меня мысли. Достал носовой платок и вытер мгновенно вспотевшее лицо. А что, если узловые моменты мы все же определяем верно, – ну, они же такие очевидные, а вся проблема совсем в другом – в том, что действовать, чтобы переломить свою судьбу в этих точках надо не так, а как-то иначе? Что, если мы все делаем неправильно, пытаясь разобраться по-своему, так как привыкли, как умеем? А надо не так!

Но тогда как? И я на самом деле уже почти знал, как именно надо действовать, вот только мне моя собственная мысль совсем не нравилась. Она противоречила всем моих ценностным установкам, всем тем понятиям, по которым я жил многие и многие годы. Мне даже мысленно проговорить эту свою догадку оказалось трудным, но… Но что если, скажем, в моем случае, чтобы изменить свою судьбу, надо не уклоняться от совершения преступления, а предотвратить его, не дать ему совершиться, а скорее даже просто сдать своих корешей ментам? Например, найти ментов, сообщить им о готовящемся преступлении и привести их туда, к этой нижней пивной в тот момент, когда мои приятели будут грабить командировочных лохов?

Я даже засмеялся, настолько сама такая мысль показалась мне невероятной, нелепой, чудовищной, ведь о подобном не только говорить, о таком даже думать нельзя правильному бродяге! Однако если все же попробовать подумать рационально, отрешившись от эмоций, то разве не именно такой и, более того, только такой вариант и можно назвать настоящим изменением? А все прочее – это не изменение судьбы, а попытка увильнуть от нее. Однако, получается, Бог не фраер и на такие подмены не ведется?

Ладно, раз уж я стал думать в этом направлении, а что тогда должен сделать Нечай в его случае? Там ведь не было никакого преступления, которое можно было бы предотвратить? Была обычная авария из тех, что случаются каждый день. И пожалуй, это может значить только одно: Нечай не может изменить свою судьбу, пытаясь изменить судьбу своего отца просто потому, что это не его судьба. Он, как я до этого, может только пробовать разные способы, и варианты развития событий будут меняться, вот только результат его личной судьбы останется тем же.

Подожди, сказал я себе, а как же Лариса, я же менял ее судьбу? И тут же сам себе ответил: ты менял ее судьбу, переводя ее из одного возможного варианта в другой, но не свою. То есть, для Ларисы это тоже ключевая точка, в которой ее судьба может измениться, и я, даже не думая об этом, крутил ее жизнью, как хотел, желая вовсе не этого! К тому же я ведь не знаю, как у нее сложилась жизнь в самом первом, естественном варианте течении жизни.

И что мне теперь делать? Хороший вопрос…

* Уважаемый читатели, награда, даже самая маленькая, вроде бы мелочь, но для автора это знак, что людям нравится, и они ждут продолжения. Помните, что стимулируя автора писать, вы продлеваете собственное удовольствие от чтения. ))

[1] Отрицалово – заключенные, отрицательно, как считает Администрация, влияющие на других заключенных. Сюда входит вся «черная масть», то есть – блатные и их верхушка: смотрящие и положенец. Остальные осужденные делятся на «положительных», что идут на сотрудничество с администрацией, и «нейтральных» – которые ни во что не лезут, спокойно сидят и работают – те самые «мужики».

[2] С 1964 года в СССР существовали так называемые «спецшколы» – учебно-воспитательные учреждения закрытого типа для воспитания и исправления несовершеннолетних в возрасте от 11 до 14 лет, злостно и систематически нарушающих правила общественного поведения либо совершивших общественно опасные действия до наступления возраста уголовной ответственности.