Текст книги "А"

Автор книги: Игорь Маранин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

ОТ АВТОРА

Почему «А»? Это первая буква, которой учат в детстве будущих поэтов. Прозаиков, драматургов и киносценаристов, конечно, тоже, но ими человек становится позже, когда узнает, что такое книги, театр и кино. А поэтом или музыкантом он рождается: в первых испуганных или требовательных криках своих такой новорожденный уже играет звуками и ритмом. Наука, правда, об этом пока не подозревает.

Буква «А» вместила в этом сборнике 18 тысяч слов, произнёсённых мной в разное время и в разном настроении за последние десять лет. Младенческих игр со звуком в ней нет. Детских и юношеских стихов (за единственным исключением) тоже. Хотя писать я начал рано – лет в десять. А увлёкся поэзией ещё раньше – в детском саду.

  Мальчиком я рос спокойным и тихим, и читать научился рано. Библиотеки как таковой у нас в доме не было, но книг скопилось немало – и все разные. Даже в гостях со мной проблем не возникало: стоило только сунуть в руки первую попавшуюся книгу, и я мог просидеть с ней в уголке до самого вечера, не мешая взрослым и вообще не обращая на них никакого внимания.  В детский сад я то ходил, то нет. Сидеть дома с бабушкой мне, конечно, нравилось больше, но у родителей было иное мнение: ребёнок должен расти среди своих сверстников. В один из таких периодов «принудительной социализации» поздним вечером я сообщил им, что завтра в садике – утренник. Посёлок возле аэропорта «Толмачево» под Новосибирском был маленьким, многие родители знали друг друга, и на утренник привели своих чад разодетыми в самые лучшие платья и костюмы. Пока все рассаживались в небольшом зале и общались между собой, воспитательница подошла к моей маме и спросила:

– Выучили стишок?

– Какой стишок?

– А вам Игорь разве не сказал? Сегодня у нас поэтический утренник.

Мама растеряно посмотрела на меня. Ей очень не хотелось быть белой вороной, которая не занимается своим ребёнком. Заканчивалось самое романтическое десятилетие двадцатого века – шестидесятые годы. Мирное и сказочное для советского обывателя. Ещё слышались отголоски оттепели, спорили физики и лирики, туристы отправлялись «за туманом и за запахом тайги», у костров по всей стране звучали бардовские песни, а популярность поэтов и поэзии была сравнима с популярностью кинозвёзд. И даже среди дошкольников устраивались специальные поэтические «вечера». Правда, в самое детское время – утром. И на самые невинные темы.

  – Я выучил стихотворение, – сообщил я родителям.

   Те облегченно выдохнули. Заняли свои места и принялись с любопытством слушать выступающих детей. Дошколята звонкими голосами читали Агнию Барто и Самуила Маршака: «две сестры глядят на братца: маленький, неловкий, не умеет улыбаться, только хмурит бровки», «раз ты волк, так ты не трусь! – закричал на волка гусь», «сел он утром на кровать, стал рубашку надевать, в рукава просунул руки – оказалось, это брюки». Вскоре дошла очередь и до меня.

  – Сергей Есенин, – объявил я. – «Ты меня не любишь, не жалеешь».

Голос у меня громкий и теперь, спустя почти пятьдесят лет, а тогда он был ещё и звонким и заполнил собой всю комнату:

   Молодая, с чувственным оскалом,

   Я с тобой не нежен и не груб.

   Расскажи мне, скольких ты ласкала?

   Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

  Если бы маленький мальчик, впервые выступавший перед публикой, умел чувствовать аудиторию, он бы наверняка запнулся на очередной строке. На него смотрели два десятка изумлённых взрослых лиц. Но он не умел и продолжал своим звонким голосом:

   Знаю я – они прошли, как тени,

   Не коснувшись твоего огня,

   Многим ты садилась на колени,

   А теперь сидишь вот у меня.

   Взрослые смотрели уже не на юного чтеца, а на его родителей. Они занимались со своими чадами несколько вечеров, подбирая им стихи и репетируя, и никак не могли подумать, что родители этого странного мальчика даже не подозревали о том, какие стихи он учит.

   Пусть твои полузакрыты очи

   И ты думаешь о ком-нибудь другом,

   Я ведь сам люблю тебя не очень,

   Утопая в дальнем дорогом.

   Этот пыл не называй судьбою,

   Легкодумна вспыльчивая связь,

   Как случайно встретился с тобою,

   Улыбнусь, спокойно разойдясь. ...

 Закончил я своё выступление в полной, абсолютной тишине. И так и не понял, схваченный родителями за руки, почему мы пулей вылетели из детского сада.

Опасаюсь утомить читателя долгим предисловием, но всё же расскажу ещё один случай. Из взрослой жизни поэтов.

В тот день с утра лил дождь. Иногда он сменялся ливнем, а изредка переходил в мелкий трусливый грибной капальщик. От нашей дачи до остановки автобуса, увозящего дачников в город, по размытой дороге нужно было пройти километра полтора. Имелись бы у меня в тот день сапоги… Пришлось идти на хитрость. А именно взять бинт и два полиэтиленовых пакета – из тех, которые по двадцать кило картошки выдерживают и страшно шуршат. Я обул ноги в пакеты, завязал бинтом и отправился по размытой проселочной дороге к автобусной остановке. Представьте себе мужчину в самом расцвете сил, с черным зонтом, в закатанных до полуколена брюках и одетых на ноги полиэтиленовых пакетах. Один чёрный, другой – голубой. Придумка оказалась удачной – можно было запросто форсировать лужи, чем я незамедлительно и занялся. Две строчки из последнего стихотворения не давали мне покоя. Не нравились. По дороге я мучил их и так, и эдак, менял слова, подбирал новые, переставлял рифмы, но строчки уперлись, что те герои партизанской войны. Даже под пытками не соглашаясь сотрудничать с оккупационным поэтическим режимом. А тут автобус... Если пропустишь, потом минут двадцать ждать следующий. Не переставая твердить на бегу последнюю из придуманных рифм, я бросился к остановке, залетел в салон, радостно выдохнул и, рассчитавшись с хмурым кондуктором, уставился в окно, продолжая думать над стихотворением. Я так увлёкся, что окружающий мир перестал для меня существовать...

     …В городе дождь уже стих. Из остановившегося автобуса, вышел мужчина в самом расцвете сил. Что-то задумчиво бормоча, он прошествовал к большому продуктовому магазину. Некоторые прохожие удивлённо оборачивались ему вслед. На мужчине были закатанные по колено брюки и полиэтиленовые пакеты, привязанные грязными медицинскими бинтами к щиколоткам…

Игорь Маранин,

1 сентября 2016 г.

А

АНГЕЛ ВЫЧИТАЕТ ГОДЫ

На небе серые разводы.

Так быстро отпуск пролетел!

Мой ангел вычитает годы,

кроша на землю белый мел.

Я из окна смотрю, как с вышки:

на снежной горке у катка

из мела лет моих мальчишки,

толкаясь, льют снеговика.

И что капризы им природы?

С горы покатят ком густой,

и заискрятся мои годы

на детских варежках зимой.

(2016)

АНИТА

День.

Дом.

Окно открыто.

За ним черёмуха цветёт.

Сидит за прялкою Анита

и песню грустную поёт.

О том, как хороши закаты

и плохи прочие дела.

О милом, что ушёл в солдаты

на четверть века из села.

О том, что сшита крепкой ниткой

их судеб алая тесьма.

О поцелуях за калиткой

и об отсутствии письма...

День.

Дом.

Окно открыто.

Куда же милый мог пропасть?

Всплакнёт за прялкою Анита,

вздохнёт и снова будет прясть.

Она не знает о могиле

в чужой далёкой стороне.

О том, что милого убили

на необъявленной войне.

Но, падая от пули прыткой

успел он вспомнить на лету

о поцелуях за калиткой

и о черёмухе в цвету.

День.

Дом.

Окно открыто.

За ним черёмуха цветёт.

Сидит за прялкою Анита

и своего солдата ждёт

2015)

АННУШКА-2012

Сидит в машине Аннушка

и ждёт зелёный свет.

На небе нет ни пятнышка

и опасений нет.

Косыночка былинная,

пальтишко – чистый драп.

А маслице машинное

на рельсы

кап...

кап...

кап..

(2012)

Б

БАБУШКА И БОГ

Платья подшивая облакам

и ветрам сплетая косы туго,

бабушка в раю по вечерам

сказывает Богу обо мне.

Он с улыбкой слушает рассказ

в небо возвратившегося друга,

он и так всё ведает про нас,

но ему уютно рядом с ней.

На лице у бабушки морщин

больше нет – она меня моложе,

но грехами тысячу причин

ей я беспокоиться создал.

Как моих былых учителей

просит Бога быть со мной построже,

чтобы там на грешной на Земле

я души своей не прогулял.

Время чертит и считает Бог –

дни бегут за циркулем по кругу.

Близок ли, далёк ли мой итог

не подскажет Он, не скажет дня.

И, вплетая от дождя струю

в косы ветрам, стянутые туго,

каждый вечер бабушка в раю

снова просит Бога за меня.

(2013)

БАБЬЕ ЛЕТО

Cентябрь решительно к утру

простился с летом,

cменив ленивую жару

холодным ветром.

И вместо радостей простых,

любимых нами,

впитали камни мостовых

хандру с дождями,

усталый и помятый вид

мужчин небритых,

размолвки, накипь от обид,

давно забытых.

Болезнью город поражён,

простужен ветром –

и он отправил своих жён

за бабьим летом:

в осенних убранных полях,

в снопах пшеницы

да в жёлтых скошенных лугах

оно таится.

Там, обжигая кожу рук

огнём рассвета,

по капле бабы соберут

в бидоны лето.

Вернувшись, тёплою щекой

прижмутся, плача,

и сложат руки за спиной,

ожоги пряча.

(2014)

БЛОШИНЫЙ РЫНОК

Под товары положив мешки,

и жару презрев, и суматоху,

на блошином рынке старики,

продают ушедшую эпоху.

А у ног их век двадцатый спит.

Кажется, дотронешься неловко –

самовар помятый закипит,

патефона заскрипит иголка.

Только чертит в небе карандаш

низко провода над головами.

Дорого ли прошлое продашь,

сваленное грудой под ногами?

На блошином рынке старики

и жару презрев, и суматоху,

разломав столетье на куски,

продают ушедшую эпоху...

(2011)

БОМЖ КРЫЛАТЫЙ

Одна лапа срослась кривою:

то ли дрался так лихо, то ли

окольцован людской братвою

отсидел ни за что в неволе.

И крыло волочится рядом,

не взлететь в голубое небо.

Голубь мира?

Да, был когда-то...

Бомж крылатый он,

голубь хлеба.

У скамейки,

у хлебной лавки,

где старушки,

где птичья Мекка,

в суматошной и шумной давке

он не воин,

худой калека.

До зимы бы дожить,

а там уж

бог с тобою, мир,

бог с тобою.

Выйдет Смерть за калеку замуж,

поцелует кривой косою.

Взмыли в небо

лихие асы,

наделённые крыльев властью...

...лишь под вечер

у теплотрассы

встретит друга он по несчастью,

встретит друга он по увечью,

и пропахший дурной махоркой

настоящий бомж,

человечий

с ним поделится чёрствой коркой.

Лягут рядом,

свой день прожили,

согревая пустое место,

два бомжа.

У обоих крылья

и одна на двоих невеста.

(2008)

БУМАЖНЫЙ РАЙ

Век таланта – короткий миг:

вспыхнет, выгорит – и прощай.

Но герои хороших книг

попадают в бумажный рай.

Будь ты рыцарь и будь злодей:

дверь открыта героям всем.

Даже ведьмы, изнанка фей,

вхожи запросто в тот Эдем.

– Если Бог принимает их,

для кого существует ад?

– Там герои из книг плохих

вместе с авторами горят.

(2012)

В

В ЛЕТНЕМ САДУ

Дождь играл на клавесине тихо джаз,

плыли ноты над вечерним Летним садом.

Я шептал дождю стихи

и между фраз

белых статуй – белых дам – касался взглядом.

Надо мною, над аллеей, над Невой

мокрой тенью поднималась ночь всё выше.

И одна сказала Дама мне:

– Постой!

Неужели от тебя стихи я слышу?

Здесь читали их Ахматова и Блок

и, смущаясь, мне дарили на прощанье.

Почитай и ты,

быть может, парой строк

ты останешься в моих воспоминаньях.

А когда мой сад укутает зима,

и поэтов тени встанут полукругом,

твои строки

прочитаю им сама

и сквозь время познакомлю вас друг с другом.

Прятал я слова простые под вуаль,

интонацией играл, но все же сбился.

И вздохнула Дама Белая:

– Как жаль!

Показалось, что ещё один родился...

(2008)

В СТРАНЕ ТЕЛЕФОНОВ

В стране телефонов мой дом на окраине слов.

На медной табличке есть номер,

почти нечитаем.

И если отвлечься от пары случайных звонков,

мой дом, словно остров,

практически необитаем.

Мне в нём хорошо,

мне уютно здесь жить одному.

Без писем, коротких как спички,

что вспыхнут и тают

дымком на ветру тишины.

Я давно никому

войти и остаться надолго в нём не разрешаю.

(2007)

В ЧЕТЫРЕ НОГИ

Смущенная пьеса на зависть другим,

вечерним спешащим прохожим.

Игра на рояле в четыре ноги

по мокрой асфальтовой коже.

Игра на рояле о странной любви,

родившейся под фонарями,

о поздней любви, о безумной любви,

рассыпанной в вечер шагами.

Игра на рояле, на клавишах грёз,

на паузах между словами.

И кажется всё это будет всерьёз,

и что-то случится меж нами.

Но у остановки стихают шаги

и тени ложатся на плечи.

Игра на рояле в четыре ноги

смолкает прощальным:

– До встречи!

(2006)

ВЕТЕР ДНИ МОИ РВЁТ ИЗ РУК

Всё мне кажется – я успею.

На последний мой посошок

утро вечера мудренее

мне подарит в дорогу Бог.

Не растрачу тот день впустую.

Всех, кто нужен мне, отыщу:

тех, кого люблю – поцелую,

тех, кого не люблю – прощу.

Дверь закрою в своё жилище,

дверь души распахну друзьям,

и долги свои через нищих

тем, кого не нашёл – раздам.

Всё мне кажется – я успею.

А пока дела – недосуг.

Словно пух летит на аллею,

ветер дни мои рвёт из рук.

И идут они все впустую,

пока я в суете кружу:

тех, кого люблю – не целую,

тех, кого не люблю – сужу.

(2011)

ВЕТЕР ЗА ДВЕРЬЮ

В чужих домах,

в мотелях,

в поле у костра,

из грубых рук себе устроив изголовье,

я, засыпая, не мечтал по вечерам

и вспоминал тебя не часто, но с любовью.

И вот, как в юности, я у дверей стою,

приехав в город твой, вернувшись через годы.

Открой мне дверь,

я ничего не продаю:

ни крем для рук,

ни зонтик, вышедший из моды.

Ругайся!

Плачь!

Кричи!

Во всём меня вини...

Готов к упрёкам я,

к суду

и укоризне.

Я знаю, как скрипят бессмысленные дни,

по мостовой катясь колёсами из жизни.

В родном краю, как и на чуждой стороне,

воспоминанья часто –  тяжкие оковы.

Но если даже ты забыла обо мне,

открой мне дверь,

я – не Свидетель Иеговы!

Не агитирую, не разношу реклам,

не проповедую, склоняя к суеверью...

Я просто вспомнил, как уютно было нам

вдвоём с тобой за этой деревянной дверью.

PS

Она жила с другим,

давно любя его

и о былых мужчинах вспоминала редко.

Открыла дверь на стук – за нею никого,

лишь ветер бьёт о дверь

сухою голой веткой.

(2015)

ВЕЧНО С ПРИНЦЕССАМИ ЧТО-ТО СЛУЧАЕТСЯ

Вечно с принцессами что-то случается:

то не смеются, то не просыпаются,

то до утра на засохшей горошине

они не затихнут никак по-хорошему.

На Ближнем Востоке их тихою сапою

легко соблазняют волшебною лампою.

Ещё есть такие, что спутались с гномами –

лесными, чужими, совсем незнакомыми.

Других за язык (не болтали чтоб лишнего)

готова родня да за первого нищего.

Обычно везёт: среди всякого сброда

найдется дурак вроде Дроздоборода.

А те, что богаты колье да кулонами,

часто имеют проблемы с драконами:

то их уведут, то похитят и скушают,

а всё потому, что советов не слушают.

Нет, мужики, братья кровные – принцы,

не след нам на этих принцессах жениться!

Давайте найдем поскромнее немножко:

с хрустальною туфлей на маленькой ножке.

(2006)

ВЕЧНЫМ ЗНАКОМ ПЕРЕНОСА

Между строчками кочуя,

бродят буквы по листочку,

их никак не отучу я

издеваться надо мной.

Ставлю, ставлю запятую,

где пора поставить точку

и бездумно ставлю точку

вместо нужной запятой.

Жить влюблённому не просто –

столько знаков препинанья!

И не видя дальше носа,

получаешь часто в нос.

Ставлю, ставлю знак вопроса

там, где нужно восклицанье

и невольно восклицаю,

позабыв задать вопрос.

И, казалось бы, не прочь я

прилететь влюблённым бризом,

но бессловье и бесстрочье

снова в спутниках со мной.

Ставлю, ставлю многоточье,

не сближая нас дефисом,

а дефис привычно ставлю

вместо точки не с тобой.

Упакованы в коробки

у весны все дни и числа,

ей предписано в короткий

срок покинуть спящий дом.

Заключаю сердце в скобки,

и опять строка подвисла

вечным знаком переноса

слов признанья на потом...

(2011)

ВЛЮБЛЁННОСТЬ И ЛЮБОВЬ

Кто отличит влюблённость от любви?

Быть может, Время? Если стрелок тени

замрут, отмерив тысячу мгновений,

и я шаги знакомые твои,

не различу среди других шагов –

я был влюблён,

но это не любовь.

А если я их слышу и тогда,

когда меж нами время и пространство,

и судеб наших двух непостоянство,

и жар огня, и мёртвый холод льда,

мне ясно будет безо всяких слов,

как отличить влюблённость и любовь.

(2010)

ВРЕМЯ ТАЕТ

Время рвётся, время тает,

у ворот стоит карета,

и вихрастый кучер-лето

допивает сладкий сон.

Для того, кто уезжает

есть хорошая примета:

солнцем выпала монета

поутру на небосклон.

Время тает, время рвётся,

ветер в путь-дорогу гонит,

увезут карету кони

по мощёной мостовой.

Для того, кто остаётся

нет примет на небосклоне,

лишь разлука на ладони

тонкой длинною чертой.

(2010)

ВЫ ГРУСТИТЕ ОДНА

Вы грустите одна среди белых цветов

в элегантном боа из фазановых перьев.

Родилась ваша грусть из разлитых духов,

из оплавленных свеч и опавших деревьев.

Из потерянных лет, из обманутых чувств,

одиноких рассветов на тихой аллее.

В ваших пальцах бокал снова лёгок и пуст,

но сегодня вино не пьянит и не греет.

Вы грустите одна среди белых цветов

о нечаянных ласках, греховном союзе.

Родилась ваша грусть из рассыпанных слов,

из утраченных нот и разбитых иллюзий.

Из пустых вечеров и зачеркнутых строк,

неотправленных писем-упрёков мужчине.

Между пальцев течёт время, словно песок,

и сгорает дотла каждый вечер в камине.

Ваш роман из обрывков забытых стихов –

он пера не поэтов, а их подмастерьев.

Вы грустите одна среди белых цветов

в элегантном боа из фазановых перьев.

(2014)

ВЫПУСТИ ПСОВ НА ОХОТУ

Он постарел, потускнели глаза,

он сединою побит как картечью.

Выдохни всё, что хотела сказать,

но не успела за прежние встречи.

Выпусти псов на охоту, пора –

мягко пружинят осенние травы.

Пусть они гонят его во вчера:

прошлое требует скорой расправы.

В горло вцепись ему зверем,

убей!

Не убежать ему.

Слаб он.

Догонишь.

Что же ты медлишь?

Ты стала сильней!

Он ведь когда-то убил тебя, помнишь?

Он постарел, потускнели глаза,

он сединою побит как картечью.

Выдохни всё, что хотела сказать...

...что ж ты его

обнимаешь

за плечи?

(2011)

Г

ГАЛАТЕЯ

Улыбайся, моя хулиганка,

стисни зубы и улыбайся.

Это просто твоя огранка,

это скульптор зубилом бьёт –

и с души отлетает боль.

Улыбайся, моя Галатея –

знаю, страшно, но постарайся.

Это лучше, чем жить, старея,

не узнав, как сквозь рёбра жжёт

в сердце вспыхнувшая любовь.

Разом,

залпом,

глотком хорошим

ты прожитые выпей дни.

Всё, что лишнее – станет прошлым,

отразится затихший стон

новым светом в твоих глазах.

Всё, что лишнее –

ляжет пылью

под босые твои ступни.

За спиною расправив крылья,

ты взлетишь под рассветный звон

колокольчика в небесах.

Улыбайся, моя Галатея,

знаю, страшно, но ты пытайся.

Это лучше, чем жить, жалея,

не узнав, как из стонов-нот

вытекает любовь-ручей.

Улыбайся, моя хулиганка,

стисни зубы и улыбайся.

Это просто твоя огранка,

это скульптор зубилом бьёт

по застывшей душе твоей.

(2013)

ГЕРБИ,

ИЛИ ИСТОРИЯ РАССКАЗАННАЯ АВТОРУ ЮЛИЕЙ ШРАЙБЕР

Не отразилась ни в одном

российском гербе,

ни в областном, ни в городском,

речушка Герби.

Журчащим перебором струн

по серой гальке

стекает с гор она в Амгунь,

вся без утайки.

В далёком семьдесят шестом

на берегу её крутом

стояли дети босиком,

их было семеро.

Теченьем лето унесло.

Бил по щекам наотмашь зло

и целовал, скуля, в чело

их ветер с севера.

Отец их, Зайцев, был связист.

и в эти дебри

его забросило как лист

на речку Герби.

На сотни вёрст кругом тайга,

вот работёнка!

Лишь речка лижет берега

как собачонка.

Печь, деревянная изба,

в соседях – техник.

И все – сплошная голытьба,

сапог – и тех нет.

Раз в месяц с неба вертолёт,

винтом гундося,

хвостом над избами качнёт –

продукты сбросит.

И снова дни как мошкара,

за датой дата,

летят из юности утра

на свет заката.

Не отражаясь ни в одном

российском гербе

течёт по гальке день за днём

речушка Герби.

Всё изменилось вдруг. Солдат

пригнали к сроку,

и разместили Желдорбат

неподалёку.

И измеряя кривь земли

под небом мглистым,

по шпалам будущим прошли

геодезисты.

Снимал их фотоаппарат

весь путь по карте:

так семь неграмотных зайчат

остались в кадре.

На всю ораву мелких ног

аборигенов

на Герби не нашлось сапог

одновременно.

В далёком семьдесят шестом

на берегу её крутом

стояли дети босиком,

их было семеро.

Теченьем лето унесло.

Бил по щекам наотмашь зло

и целовал, скуля, в чело

их ветер с севера.

Был Зайцев, как любой мужик,

кутить умельцем

и заложить за воротник

ходил к путейцам.

А те имели скромный быт

и, не жируя,

не водку пили или спирт,

а тормозную.

Как жидкость медленно течёт

в стакан гранёный!

И в каждой капле дремлет чёрт –

большой, зелёный.

Ему всё мало – пей да пей,

в душе – истома.

Плевать, что семеро детей

отца ждут дома.

В один из жёлто-серых дней

с рассветом мокрым

отец их вышел из сеней,

гонимый чёртом.

То бес из глаз его, из недр

вовне ломился,

но Зайцев петлю сплёл на кедр

и удавился.

В далеком семьдесят шестом,

перед повешенным отцом

стояли дети босиком,

их было семеро.

Теченьем лето унесло.

Бил по щекам наотмашь зло

и целовал, скуля, в чело

их ветер с севера.

Согнув земную твердь в дугу

солдаты вскоре

проложат рельсы сквозь тайгу

навстречу морю.

И там, где ветер целовал

зайчат в ту осень

сегодня станция, вокзал

и ЭЧ-8.

А с гор всё также день за днём

стекает Герби,

не отражаясь ни в одном

российском гербе.

Давно забыт теодолит,

буссоль, работа...

Но Юля бережно хранит

той встречи фото.

В далеком семьдесят шестом

на черно-белом снимке том

стояли дети босиком,

их было семеро.

Теченьем лето унесло.

Бил по щекам наотмашь зло

и целовал, скуля, в чело

их ветер с севера.

(2013)

ГИТИННЭВЫТ

Неожиданный призрак мелькнет средь осин –

там, где сок от луны на тропинку разлит

и оставлены были следы мокасин

юной девы по имени Гитиннэвыт*.

Злые духи тайги хищно смотрят ей вслед,

ловит запах шаман, отойдя от костра:

человеческий череп на посох надет –

голый череп, чьи скулы стесали ветра.

Расплескалось дыханье, шаману побег

юной девы для взора отныне открыт:

торопясь, под осиною свой оберег

обронила нечаянно Гитиннэвыт.

Взмахом листьев-ладоней камлает шаман,

мастер быстрых теней и таёжных погонь,

и окутает череп на посохе тьма,

а в глазницах пустых вспыхнет адский огонь.

Заклубятся сплетенья теней и личин,

и бесплотен на ощупь, прозрачен на вид

неожиданный призрак мелькнет средь осин,

догоняя бегущую Гитиннэвыт.

(2012)

_______

* Имя Гитиннэвыт переводится с чукотского как «красавица»

ГОД ДРАКОНА

(поздравление друзьям)

С календарей от Москвы до Гудзона

последние числа срывают ветра.

Позвольте поздравить вас с Годом Дракона

и пожелать вам любви и добра!

Чтоб ваши мечты обязательно сбылись,

чтоб клады нашлись, а удачи случились,

чтоб ангелы вас от беды берегли

и реки молочные мирно текли.

Чтоб рядом тянулись у вас до запястья

и линия жизни, и линия счастья,

и чтобы гадалка (такие дела)

от зависти карты свои порвала.

Чтоб всё не закончилось радостным годом,

чтоб жизнь была дальше намазана мёдом,

чтоб удивлялся повсюду народ:

ну надо же как им всё время везёт!

С календарей от Москвы до Гудзона

вихрь времени весело дни оборвал.

Позвольте поздравить вас с Годом Дракона,

и за удачу наполнить бокал!

PS

Нынче глотка за столом будет мало!

И если до дна не допьёте сейчас,

то чёрный дракон водяной из бокала,

высунув голову, скушает вас!

(2011)

ГОЛУБЬ

(Юрию Басину)

Я – сизый голубь на церковной крыше.

Под солнцем греюсь в капельке тепла.

Здесь хорошо, и ангелы мне свыше

небесный хлеб крошат на купола.

И сон знакомый каждый день мне снится:

едва псалмы споет церковный клир –

ко мне взлетит на крышу голубица.

Ещё одна душа покинет мир.

(2013)

ГОНЧАРНЫЙ КРУГ

Не разъять нам сплетённых рук –

этой ночью, слепой и длинной,

мы легли на гончарный круг,

и любовь наша стала глиной.

В наших венах текло вино,

пахло хлебом и пряным тмином,

два дыханья слились в одно,

два дыхания стали единым.

По телам разгоняя жар

над шершавым горячим кругом,

нас с тобою лепил гончар,

перемешивая друг с другом.

Очищал он прилипший сор

с наших душ легко и умело,

и ложился любви узор

на единое наше тело.

Мы сливались в единый звук,

а потом с тобой разом смолкли.

И теперь не разъять нам рук –

разлетимся мы на осколки.

(2011)

ГОРОД У МОРЯ

(Юлии Стасенко)

Мне часто снится этот город,

он манит солнцем и дождём.

Я с ним в разлуке день за днём

как будто ощущаю голод,

как будто ощущаю холод,

и так хочу проснуться в нём!

Мне часто снится это море –

такого больше нет нигде!

И оказавшись вновь в беде,

мечтаю, что приеду вскоре

и растворю беду и горе

в солёной солнечной воде.

Мне часто снится этот город,

там жив ещё мой старый дом.

И я живу волшебным сном

тех лет, где счастлив был и молод,

А сердце, как кузнечный молот,

стучит:

– Хочу проснуться в нём!

(2015)

Д

ДВЕНАДЦАТЬ ВОЛЬТ ТИШИНЫ

Дайте мне кресло и тёплые сны,

дайте мне двенадцать вольт тишины,

дайте мне книгу – неважно о чём,

чтобы я оделся тем, что прочёл.

Выдохнут я весь – в слова и шаги,

вычерчен, как мел, в пунктир и круги,

высыпан на стол я, сброшен на пол

и затоптан теми, кто мимо шёл.

Дайте мне немного синих чернил,

чтоб остаток сил в стихи я излил.

Дайте мне вечер из поздней весны,

дайте мне двенадцать вольт тишины!

(2014)

ДВОЙНАЯ ПОРЦИЯ МЕНЯ

Был полон город-бар людей,

горели светофоры-свечи

и бармен смешивал в коктейль

чуть-чуть весны и тёмный вечер.

Шутил, стаканами звеня,

и предлагал своим знакомым

двойную порцию меня,

слегка разбавленную ромом.

Но морщась с первых же глотков,

ему пеняли раз который

на горький привкус от стихов

и скуку пауз и повторов.

Плыла Луна, касаясь крыш,

над баром-городом снаружи,

напиток из меня и вирш

был никому в ту ночь не нужен.

(2010)

ДЕВОЧКА-ЭМО

Между явью и снами

бродит вечер в тоске,

спит браслет с черепами

у него на руке.

В летнем парке девчонка –

за спиной рюкзачок,

левый глаз прячет чёлка,

а на майке – значок.

Жмут перчатки без пальцев,

брюки – чёрный деним,

блики солнечных зайцев

распугал её скрим.

А под розовым кремом

неба вены в крови.

Плачет девочка-эмо

об ушедшей любви.

Её сердце в печали

под накидкой плаща,

ей сегодня сказали:

«не люблю» и «прощай».

Между явью и снами

старых слипов следы.

Так прощаются с нами

наши эмо-мечты.

Стынут плаги в тоннеле,

ветер холодно-груб.

И слова еле-еле

обрываются с губ.

А закат словно в тему:

черно-розовый цвет.

Плачет девочка-эмо

восемнадцати лет.

Её сердце в печали

под накидкой плаща,

ей сегодня сказали:

«не люблю» и «прощай».

И под розовым кремом

неба вены в крови.

Плачет девочка-эмо

об ушедшей любви.

(2008)

ДЕВЯТЬ СЕСТЁР

В каждой женщине – девять сестёр,

девять сущностей, девять обличий.

И не знает она какова ей назначена роль.

Жанна гордо идёт на костёр,

Еве рай беззаботный привычен

и с надеждою смотрит на сонное море Ассоль.

В каждой женщине – девять подруг,

девять смыслов и девять законов,

но в любой ситуации женщина будет собой.

И когда мир взрывается вдруг,

в каждой женщине – девять патронов

или девять мишеней принять на себя эту боль.

За развилкой печалей и бед

есть у мести для Ольги дружина,

для Джульетты у горя есть тонкий и острый стилет.

Из ребра сотворённым на свет

им судьбу сочиняет мужчина,

даже тем, у кого и мужчины любимого нет.

Пусть же всё, что прошло, отболит,

свежий ветер развеет осадок

и залечит сердечные раны им снова любовь.

В каждой женщине – девять обид,

девять тайн, девять скрытых загадок,

девять жизней,

прожитых задолго до встречи с тобой.

(2011)

ДЕНЬ ДЖУЛЬЕТТЫ

Дождями отшумело лето,

плывут по небу журавли.

В Вероне праздник – День Джульетты,

и снова тысячи поэтов

ей свои оды принесли.

Какое странное искусство

петь песню тем, кто не дожил,

кто не хранил в разлуке чувство,

а предпочёл ему безумство

и сам любовь свою убил?

Как сквозь века и расстоянья

не видеть спорность рубежа?

Не позволять себе признанья:

любовь их меньше расставанья,

короче лезвия ножа!

За выбор свой влюбленным детям

друг друга больше не найти,

и вечность целую Джульетте

одной в полубезумном свете

лететь по Млечному пути.

(2015)

ДЖАЗ НА ПЯТНЫШКЕ ЛЕТА

Я построил свой дом из сентябрьских грёз,

из цветочной пыльцы, из дыхания звёзд.

В моём доме живет пара книг, пара снов

и огромное небо, что смотрит в окно.

В моём доме пусты кошельки и шкафы.

Жизнь берёт с меня плату словами строфы.

Ни богатых ковров, ни фарфоровых ваз,

но зато вечерами играет здесь джаз.

Под слепою луной

он надеждой звучит,

джаз на пятнышке лета в осенней ночи.

Джаз на цыпочках нот,

джаз на вздохе свечи,

джаз на пятнышке лета в осенней ночи.

Я построил свой дом из текучих теней,

тех, которые чем-то запомнились мне.

И теперь по экрану – по белой стене

бродят Борхес и Кафка, Дали и Мане.

В моем доме просты и одежда, и стол.

Здесь собрались лишь те, в ком уверен на сто.

И огромное небо смотрит на нас,

и для всех вечерами играет здесь джаз.

Под слепою луной

он надеждой звучит,

джаз на пятнышке лета в осенней ночи.

Джаз на цыпочках нот,

джаз на вздохе свечи,

джаз на пятнышке лета в осенней ночи.

(2007)

ДНИ МОИ

На душе – тревога и испуг,

по спине сутулой – холодок:

дни мои вдруг вырвались из рук,

оборвав бумажный поводок.

Понесли неведомо куда:

то ли к трону, то ли к палачу.

Словно я как в детстве, из гнезда

выпал и, беспомощный, лечу.

Дней моих мне не остановить,

не сдержать их бешеный галоп -

рвётся мир связующая нить

и летит мне будущее в лоб.

Вспышка! Миг!

Закат или заря?

Как пустынен и невзрачен вид

на картонном дне календаря,

твёрдом словно камни пирамид.

А в сторонке, в нескольких шагах,

приглушив вечерние огни,

дни мои пасутся на лугах –

спутанные, спутанные дни.

(2012)

ДОЖДЬ ЛУНЫ И РАЗЛУКИ

Я спою тебе дождь

про холодное лето,

где под шляпами крыш

звезды прячут июнь.

Будет ветер играть

рифмами до рассвета,

будут капельки нот

обрываться со струн.

И затихнет в ночи

этим струнам послушен

город тайной любви

и нечаянных встреч.

Только не уходи,

только дождь мой дослушай.

Это всё, что я смог

для тебя уберечь...

Я спою тебе грусть

мимолетных свиданий,

телефонных звонков

и случайных обид.

Грусть непрошенных снов

и пустых ожиданий,

что с годами любовь

навсегда отболит.

И затихнет в ночи

моим струнам послушен

город тайной любви

и нечаянных встреч.

Только не уходи,

только дождь мой дослушай.

Это всё, что я смог

для тебя уберечь...

(2008)

ДОМ РЫБАКА

Спрятался в листве

дом рыбака.

У него жена,

трое детей.

Тропкою к калитке

привязана река,

солнышко на нитке

привязано над ней.

И когда улов

он достаёт,

проверяет: вдруг

там в ячеях

как судьбы ошибка

(пошаливает чёрт),

золотая рыбка

запуталась в сетях.

Он её возьмёт –

пальцы дрожат –

станет, торопясь,

он умолять:

– Смилуйся, царица,

отпусти назад!

В жизни ни страницы

не хочу менять!

(2015)

ДРАКОН-ЛЮБОВЬ

На изнанке Вселенной

в угрюмой тиши мирозданья

там, где плавают тени

больших треугольных жилищ,

бродит с посохом Странник –

судьбою отправлен в изгнанье –

носит скабу худую,

злословен, обижен и нищ.

Приглашают его

вечерами рассказывать сказки,

угощают вином

из сушеной столетней травы.

И в огонь их каминов

летят пожелтевшие маски

облетевшей, линялой,

отжившей на свете листвы.

А взамен на тепло

от вина и объятья их женщин,

он плетет небылицы

о том, что за краем миров,