Текст книги "Несущий свободу"

Автор книги: Игорь Поль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

28

Урчание покрытого камуфляжными разводами джипа действовало на нервы. Отвлекало внимание от грязной тропы под ногами, по которой рысил учебный взвод. Горячий выхлоп, состоящий в основном из водяного пара, лишал последней возможности вдохнуть хоть немного воздуха и без того до предела насыщенного испарениями гниющей лесной подстилки. Хенрик считал шаги. Досчитает до десяти и начинает заново. «Один, второй, третий… Один, второй…» Счет помогал не слушать голос инструктора. У каждого свой способ держаться. У Хенрика – такой. Научился в военной школе. Тут главное – не дать смыслу фразы проникнуть в мозг. Воспринимать голос как шум листвы. Как нечто, к чему надо постоянно прислушиваться, с тем чтобы вовремя определить опасность, но при этом не давать взять над собой верх. Пытка дня – марш-бросок по джунглям без единой капли воды. Поправка: вода имелась, но пить ее было строго запрещено.

– Ни черта я вас не пойму, молодежь! – свесившись с сиденья джипа, ползущего по грязной разбитой колее, кричал инструктор. – Вот ты, рядовой Бек. Вот на кой ляд тебе сдалась такая служба? Всю оставшуюся жизнь ты будешь жить в вонючем лесу, жрать гнилой паек пополам с протухшим мясом падали и пить воду из болот. Зачем тебе это? Есть тысяча способов получать то же самое жалованье. Например, сидя в танке. Или за столом в канцелярии. А чем плоха морская пехота? Там тоже служат правильные мужики. Кремень ребята! А флот? Чем флот хуже? Ты когда-нибудь видел настоящий авианосец? Или подводную лодку? Это тебе не по болоту ползать. Такая силища! Хочешь пить, солдат? Вижу – хочешь. Ты просто мечтаешь выпить холодной воды. Ведь так? А у меня есть. Хлебни. Всего один глоток. Только кивни. Мне не жалко.

Бек трусил как раз перед Хенриком. Белобрысый, рябой и долговязый, весь нескладный, будто составленный из острых углов. И как он продержался до сих пор?

Машина тяжело ухнула в промоину, заполненную вонючей жижей. Инструктор, штаб-фельдфебель Лутц, едва не вылетел из кабины, однако непостижимым образом остался на коне. Даже кепи не слетело. Взводу повезло меньше. Каскад грязных брызг обдал строй с ног до головы. Стиснув зубы, Хенрик шейным платком стер грязь с лица. Главное, не сбиться с ритма. Господи, как пить-то охота! Слюны во рту давно не осталось. Шершавый язык распух и прилипает к нёбу. «Один, второй, третий, четвертый…»

Инструктор продолжал свою арию:

– Эй, Бек, тебе же ничего не будет. Это вовсе не проявление слабости. Все это чушь. Человек должен выпивать в день не меньше полутора литров воды. А здесь, в условиях тропиков, – и того больше. На кой тебе гробить здоровье? Тебя все одно отчислят, так зачем доводить себя до инвалидности? Только кивни – и я отвезу тебя в лагерь. Я дам тебе отличную характеристику. С такой – прямая дорога в унтер-офицерскую школу. Так хочешь воды, рядовой?

И фельдфебель демонстративно плеснул в рот немного холодной влаги.

Невольно шевельнув языком, Хенрик заставил себя смотреть только под ноги. «Один… два… три…»

– Что молчишь, Бек? Хочешь воды? Держи, черт тебя дери!

Но Бек упрямо покачал головой. Замелькали его красные оттопыренные уши, торчащие из-под кепи нелепыми локаторами.

– Зря, парень. Зря, – с отеческим сожалением резюмировал инструктор. Затем тон его непостижимо изменился. Свесившись так, что казалось, вот-вот коснется цепких побегов страусиной травы, он заорал, брызжа слюной: – Я тебя все равно до могилы доведу! Где это видано – такая каланча в егерях! Да по тебе можно артиллерию наводить! Вместо ориентира! Меня засмеют, если ты не сдохнешь к концу недели! Быстро в машину, говнюк, пей свою воду и вали из моего лагеря! Это твой последний шанс остаться в живых!

Бек лишь склонил башку пониже. Разве что немного сбился с шага. Совсем чуть-чуть. Нога за корень в траве зацепилась. Но фельдфебель все видит:

– Ты и до конца этого марша не доживешь – вон, уже спотыкаешься.

Смех его, смешиваясь с тяжелым сопением взвода, чавканьем грязи под ногами и с урчанием двигателя, звучал отвратительно. Он напомнил Хенрику призывный клич самки пятнистой лесной собаки.

Инструктор искал новую жертву. Глаза его сверлили шею. Чертов вампир!

– Ну а ты? Да, ты, Вольф! Чего притих? Где же твои анекдоты? Растерял по дороге? Небось, тоже думаешь, что сможешь дотянуть до выпуска?

Хенрик молчит. Знает, что на такие вопросы отвечать необязательно. Ответишь, отвлечешься от дороги, да тут же и зацепишь леску имитатора растяжки, сделанной из свитой паутины птицееда. И все – считай, отчислили. Типа, подорвался на мине. Не повезло. Невезучих и неудачников из учебного лагеря отчисляют сразу – в егерях не нужны недотепы. Даже если руки соскользнули с перекладины турника, втайне смазанной маслом коварными инструкторами.

– Я тебе от души предлагаю, Вольф. Родниковая. Никакой химии. Кристалл, не вода. Держи! – булькая, фляга с термопокрытием плясала у самого плеча Хенрика.

«Один, второй, третий…»

– Так что, никто не хочет пить? – удивился штаб-фельдфебель. – Странно. Вы же с утра не пили. Ни глотка. Самоубийцы. К вечеру половина из вас не пройдет медицинские тесты. Вас так и так отчислят, дурачки! Последний раз спрашиваю – никто не хочет? Ну, как знаете.

И он перевернул флягу. Журчание вплелось в крики птиц. В смачные шлепки грязи. В шелест далекой листвы над головой. В назойливое жужжание насекомых. Стало громче. Заслонило собой все звуки.

– Взвод, стой!

Хенрик пришел в себя. Остановился, едва не уткнувшись в спину застывшего Бека. В глазах плясали красные круги. Ныли ноги. Ремни разгрузки натерли плечи через пропитавшийся потом комбинезон. Невыносимо саднили волдыри в местах укусов кровососов и царапины от хлестнувшей по лицу ветки.

«Это не моя боль… Я смотрю на себя со стороны… Всего лишь мелкие нарушения кожного покрова… Никакой опасности… Мне совсем не больно…» – шевелилось в голове.

Штаб-фельдфебель выпрыгнул из машины. Ладный, подтянутый. Тропический комбинезон подогнан по фигуре. Упругая походка сильного человека. Он втиснулся в середину строя, расталкивая еле живых курсантов.

– Рядовой Дитрих, ты что же, сучонок, под монастырь меня хочешь подвести? Решил сдохнуть на марше?

Дитрих, крепкий деревенский парень, шатаясь, держался за побег лианы, чтобы не упасть. Распаренное лицо покраснело, точно свекла.

– На-ка, хлебни. Сразу полегчает. После двинем дальше, – сменил Лутц гнев на милость.

Измученный Дитрих припал к горлышку фляги. Товарищи жадно смотрели, как шевелится его кадык. Он закашлялся: вода попала не в то горло.

– Ну вот, оклемался. Молодец парень, – улыбнулся Лутц. – Ты не дрейфь, в пехоте тоже люди живут. Давай в машину. И отдохни там как следует. Можешь поспать. Скажешь дежурному – я разрешил.

Он помог Дитриху забраться в джип. Только сейчас бедняга осознал, как глупо попался. Хотя все видели – он просто не выдержал марша. Пять с половиной часов ускоренного передвижения по пересеченной местности, по заболоченным тропам в душных джунглях. И без единой капли воды во рту.

Равнодушный водитель вдавил педаль. Джип рванул с места, унося добычу в лагерь. Инструктор зычно гаркнул:

– Ну, что встали, остолопы? Глайзе – головным! Вперед, бегом марш!

И ритм счета возобновился.

Когда измочаленный взвод возвратился в лагерь, из его состава выбыл еще один. Инкварт, родом откуда-то из центральных районов Гренига, не смог встать после привала. Вечером обоих невезучих пристроили в грузовик, уходящий в базовый лагерь. Оттуда их самолетом переправят на родину. Для прохождения службы в каких-нибудь других войсках. Тех, что попроще.

Выстроившись на плацу, оставшиеся проводили грузовик глазами.

Смена инструкторов. За них взялись с новыми силами.

«Естественный отбор», – усмехнулся младший инструктор Зейс, проследив направление курсантских взглядов. Все отводили глаза. Каждый надеялся, что ему повезет. С начала занятий, всего за каких-то три недели из ста пятидесяти человек выбыло сорок. Удручающая статистика. Понятно, почему их подразделение называется взводом, а не ротой. К концу периода отбора останется меньше половины от начального числа желающих стать элитными бойцами.

– Итак, – начинает Зейс, – на сегодняшнем марш-броске пятеро не уложились в установленные нормативы. Еще немного – и они будут отчислены. И все это благодаря вам, тупоголовое стадо. Это вы не смогли вовремя распознать слабость товарища и оказать ему помощь. В бою это будет стоить жизни всей группе. Что по этому поводу гласит закон? Вот ты. Говори.

– Зачет по последнему, инструктор! И еще – не бросай своих! – выкрикнул выбранный боец.

– Правильно. Наверное, был отличником в скаутах?

– Так точно, инструктор!

– Прекрасно. Тогда тебе не нужно объяснять, что такое закрепление материала. Вместо ужина займемся полосой препятствий. Напра-во! Бегом марш!

«Змеиные кишки» – так звался лабиринт мрачных нор, заполненных жидкой грязью. На бегу Хенрик представляет, как в кромешной тьме холодные скользкие черви будут касаться лица. И как будут разрываться в отчаянной жажде воздуха легкие. Хочется вырваться из липкой жижи наверх, к свету? Тогда работай локтями. Не думай ни о чем, кроме плана лабиринта. Вспоминай, где потолок норы повыше и где можно высунуть голову, чтобы наконец сделать вдох и провентилировать легкие перед следующим погружением. Пускай воздух этот будет вонючим и спертым. Все равно.

Всего три недели. Он тяжело вздохнул – ему показалось, будто он терпит немыслимые издевательства и исполняет не имеющие смысла приказы всю свою сознательную жизнь.

– Пошел! – ворвался в сознание крик инструктора.

Хенрик вытянул руки перед собой и прыгнул в раззявленную скользкую пасть. Полоса препятствий «Змеиные кишки» с довольным чавканьем приняла его в холодные объятия. Звуки исчезли. Только бухало в ушах сердце. Глина скользила под скрюченными пальцами. Не думать. Не трусить. Не обращать внимания на потребности тела. Только так тут можно выжить.

Он напомнил себе, что на первоначальном этапе главное назначение учебного лагеря – выявить как можно больше тех, кто склонен сдаться. Психологическая капитуляция, так называется желание слабаков прекратить бесконечные пытки над собой.

Иногда, перед тем как заснуть, он начинал завидовать товарищам. А иногда испытывал странный азарт. Пускай он и забывал временами, зачем здесь оказался, но, по крайней мере, теперешнюю жизнь трудно было назвать скучной.

Через несколько недель время потеряло смысл. Зеленые сумерки джунглей поглощали жизнь. Перед глазами словно повисла туманная дымка. Сквозь нее ничего было не разобрать – ни красот живописного озера, на берегу которого раскинулся учебный лагерь, ни вкуса пищи, которую Хенрик глотал механически, почти не жуя, ни даже боли в перетруженных невыносимой нагрузкой мышцах. Желания, привычки, заботы, привязанности – все это постепенно растворялось в каменной усталости, сопровождающей непрерывную череду испытаний. Усталость касалась даже мыслей – они превратились в набор простейших триггеров. Хочу – не хочу. Могу – не могу. Ноль – единица. Лечь – встать. Пить хотелось все время. Есть – тоже. Спать – еще больше.

Нудный скрип тренажеров. Мокрое, маслянисто блестящее от утренней росы железо. Бицепсы похожи на перетянутые канаты: еще усилие – и они порвутся с противным хлопком. Лица товарищей слились в одно. Голоса имеют одну и ту же интонацию. Птичий гвалт и хлюпанье грязи под ногами стали привычным фоном. Трудно даже представить, что в мире есть другие пригодные для передвижения поверхности, кроме этих вечно покрытых жижей или оплетенных корнями звериных троп. Невозможно поверить, что где-то есть воздух с высоким содержанием кислорода, не перенасыщенный влагой, не забивающий ноздри удушливыми запахами гнили и цветов. Воздух, которым можно дышать.

Хенрик обрел хорошую привычку – спать на бегу. Спать и в то же время каким-то чудом реагировать на каверзы инструкторов.

Неведомая сила не давала ему сесть на обочину и сказать: «К черту. Я ухожу». Это потусторонний азарт – Хенрику хотелось заглянуть за край. Но край предательски круглый, чем ближе подбираешься – тем сильнее он изгибается, искажая и скрывая перспективу.

Разочарование сменяется новым разочарованием. Бездна сменяется бездной. А он все ругает себя последними словами и топает, топает. Отжимается в грязи под тропическим ливнем, выкашливая воду. Переходит вброд реки, кишащие змеями. Изо всех сил лупит по морде товарища, норовя протолкнуть крепко сжатый кулак мимо неумело поставленного блока. На губах солоно от крови. Нос не дышит – товарищ не остается в долгу.

Доктора сбивались с ног, вправляя вывихи, делая инъекции противозмеиных сывороток, заливая едкой жидкостью многочисленные ссадины, потертости и опрелости, извлекая из-под кожи личинки паразитов. Дня не проходило без новой травмы.

В голове билась мысль: «К черту все. Бессмыслица. Я так больше не могу». И снова: «На счет „раз“ – коснуться руками носков, колени прямые. На счет „два“ – коснуться лопатками земли!» И два часа подряд: «Раз… два… раз…».

И без паузы: «Встать! Роттер головным, в колонну по одному – бегом марш!»

Затем получасовое сидение в болоте. Уши заклеены специально выданной мастикой. Нос зажат прищепкой. Глаза плотно зажмурены. Дыхание через камышинку. Пиявки и мальки касаются лица холодными рыльцами. Корни хватают за ноги. Звуки глохнут, ты остаешься один. Медленно пройти до острова и незаметно выползти между кочек. Ноги не находят опоры. Кислая вода просачивается в рот. Всплыть не получится – толчок только погрузит ботинки глубже в вязкий ил. Где этот чертов остров? Время исчезает. Ты бредешь вечно – живой утопленник. Наверное, ты прошел мимо цели и скоро навсегда затеряешься в просторах зеленой топи на радость аллигаторам. С каждым шагом ноги засасывает все глубже. Приступы паники сменяются периодами ледяного безразличия. Порой Хенрику настолько все равно, что он с легкостью сбросил бы свое пустое тело со скалы. Стоит лишь получить приказ. Высшая степень отрешенности.

Он осознал это без должной радости. Решил, что у него просто не осталось сил на противодействие отлаженной машине. Подчиняться еще может, а заставить себя сделать решительный шаг для прекращения этого безумия – уже нет. Решил – и успокоился.

Ну и наплевать.

«На-пле-вать, на-пле-вать…» – размеренно стучало в висках.

Блюменритт на марше уселся на траву и закрыл уши руками.

Пфергам не пожелал вылезти из мокрого спального мешка. Так и лежал в позе зародыша, крепко зажмурясь, пока его не погрузили в джип.

Командира отряда «Молодых львов», попавшего сюда по направлению своей организации, вытащили из самодельной петли, сделанной из поясного ремня – бедняга бился и рыдал без слез, повторяя как заведенный: «Я не смогу вернуться – меня будут презирать!». Парень был родом из столицы.

Спонек отказался перепрыгнуть с одного дерева на другое.

Роттер прыгнул, но сломал руку.

Ленсена хлестнуло по лицу веткой и колючкой выбило глаз.

Рыжеволосая Адриана Верейхау проворонила объяснения инструктора и сожрала самку камышовой саранчи, забыв оторвать ей брюшко. В тяжелом состоянии ее эвакуировали вертолетом.

Викса укусил скорпион. Рука его опухла и стала красной, точно спелый помидор. Инструктор сказал, что тот может попробовать снова, когда выйдет из госпиталя. Викс идиотски захихикал.

Передовые, убежденные и закаленные – краса и гордость нации – ломались как спички. Лаус из семьи потомственных военных, член резерва рейхсвера, однажды утром заявил, что родине не будет никакой пользы, если он захлебнется в болоте по команде фельдфебеля-садиста. Потоцки, кандидат в члены СХ, отказался вычерпывать реку под ночным ливнем. Гор, сын полковника-танкиста, заблудился в лабиринте «Змеиных кишок», яростно отбивался под землей от спасательной партии, а когда его выудили через три часа, отказывался поверить, что он на поверхности.

Что бы они ни делали, какие бы навыки ни отрабатывали – их приучали к тому, что джунгли – дом родной. Привычная среда обитания. Не менее приспособленная для жизни, чем благоустроенный город. Рекруты еще даже не приступили к основному обучению, а уже ночевали под пологом леса, жрали змей, насекомых и лягушек, травили рыбу в ручьях стружками ядовитых лиан и жадно поедали ее полусырой.

«Взвод, внимание!»

Глаза медленно фокусировались на говорящем.

«Запомните это растение. Когда оно становится зеленым, в нем много чистой воды. Добываем ее просто: срезаем побег ниже сочленения, открываем верхушку и пьем. Если растение уже желтое – вода в нем не ядовитая, но такая горькая, что вы будете блевать остаток своей жизни».

Вперед, шаг за шагом. Следить за флангами. Не трогать свисающие ветви – в них могут притаиться змеи. Перешагивать через нити паутины. Смотреть на деревья – инструкторы частенько маскируются в ветвях, изображая снайперов. Не жевать на марше – накажут весь взвод. Почаще оглядываться – эти сволочи то и дело норовят утащить замыкающего.

Артиллерийская атака! Упасть лицом вперед, рот открыт, руки на затылке, ноги скрещены. Отбой! Встать, стереть грязь шейным платком. Расстегнуть куртки. Осмотреть друг друга на предмет насекомых.

Грета. Бормочет устало: «Эй, служивый, чего ты на них уставился? Можешь потрогать, меня не убудет, только сними с меня клещей поскорее!»

Со всех сторон смех, как кашель. Даже инструктор улыбнулся. Хенрик засмеялся оттого, что верил: невозможно хотеть чего-то еще, кроме как спать и есть.

Бек споткнулся и с треском завалился в кусты. Засучил ногами, как поломанная игрушка. Хенрик дернул его за штаны, вытаскивая на тропу. Лицо Бека расцарапано. Жадная мошкара, учуявшая кровь, клубилась над его лбом.

Его очередь: прочный с виду корень ушел из-под ног. Хенрик провалился в яму с водой, прикрытую плавучими стеблями. Забарахтался беспомощно – руки скользили в мокрой траве. Чаммер и Редер, бормоча ругательства, с чавканьем выдрали его из плена. Он даже не кивнул им, занимая место в строю, – дело привычное. Товарищество приобрело для них совершенно иное звучание, нежели то слащаво-возвышенное, что прививали им в скаутских походах и на уроках истории в школе. Это, местного розлива, таково, что тебе запросто могут отбить почки, ежели ты вдруг решил, что идти дальше нет сил, и товарищи должны волочь твое тело на руках до ближайшего пункта эвакуации.

Поляна, поросшая высокой травой. У джипа собрались члены комиссии. Полевая проверка. Добровольцы по одному выбрались из чащи, чтобы выстроиться в очередь. Никаких мыслей – все рады неожиданному привалу, что бы за ним ни последовало. Фляги с водой пошли по рукам.

Психолог в форме гауптмана задавал вопросы:

– Сколько будет дважды два плюс три и умножить на двенадцать?

В голове огромный жернов. Медленный и скрипучий.

– Восемьдесят четыре.

– Как зовут вашу подругу?

– У меня нет подруги.

– Ваше любимое блюдо?

– Съем все что угодно.

– Откуда вы родом?

– Нанс, Вальдемм.

– Вы плывете на каноэ по бурной реке. В лодке двое – вы и ваш командир. Кроме того, в лодке запас боеприпасов для группы и радиостанция. Ваш командир падает в воду. Он вот-вот захлебнется. Ваши действия, быстро!

– Постараюсь выровнять лодку и удержать ее на стремнине.

«Взвод, встать! В колонну по одному, бегом – марш!»

Несколько человек остались, грустно глядя вслед уходящим.

Шесть недель. Восемьдесят пять выбывших. Мир проплывал за иллюминатором, чужой, незнакомый. Где-то там, за бортом, спорят политики, покупают автомобили и играют свадьбы. Визжат во дворах играющие дети, «Молодые львы» маршируют под звуки военного оркестра, скауты патрулируют улицы, а вырвавшиеся в отпуск солдаты до беспамятства пьют в недорогих барах. Любовь и похоть, радость и верность, преданность родине и стремление к добру – все это проносится высоко-высоко, будто облака.

«На первый-второй – рассчитайсь! Первые номера – полоса препятствий, старший – Гайзер. Вторые номера – упор лежа принять!»

Ночь. Крики одуревших обезьян, спорящих за место ночлега.

Хенрик считал огоньки звезд, что видны в редких просветах между деревьями. Он в дозоре. Стоять еще два часа. Только бы не заснуть.

«Одна, вторая, третья…»

– Вольф!

– Здесь, инструктор!

– Хреново выглядишь. Разрешаю перекусить. Пост не покидать и не шуметь.

– Благодарю, инструктор!

Теперь звезды до лампочки. Теперь главное – поймать древесную лягушку. Шкура ее легко снимается после надреза, и кусочек скользкой плоти легко глотать не жуя. Хенрик еще не настолько просолился, чтобы пережевывать живое дергающееся тело. А в двадцати метрах к югу он приметил кусты. Надо прислушаться к птичьей возне – наверняка там есть пара-тройка гнезд. Сырые яйца – настоящий деликатес. Жаль, что до фигового дерева не добраться – оно осталось позади, за изгибом тропы, в сотне метров от ручья.

При мысли о скорой еде рот наполнился слюной.

– Держись, Хорек, – добродушно бурчит инструктор. – Деваться-то тебе все равно некуда.

Хенрик равнодушно кивает.

Он любит: орехи; фиги; печеных угрей; бульон из черепахи; мясо водяной крысы; молодые побеги папоротника; воду из бамбукового ствола; мазь от потертостей; быть незаметным; спать в сухой постели; ощущать себя сильным.

Он дернулся от жгучего прикосновения, возвращаясь; палец затек на спусковом крючке и потерял чувствительность.

– Вот, старина, – доктор заискивающе заглядывал ему в глаза, – готово. Будете как новенький.

Лицо крутило болью, он едва владел собой. Красные пятна плясали перед глазами, он ощущал, как вместе с толчками крови кожу окатывают обжигающие волны. Он взял со столика с инструментами окровавленный скальпель и бездумно покрутил его в руках. Доктор отступил на шаг, умоляющая гримаса исказила его лицо. Медсестра стояла у стены, опустив руки, и невидяще смотрела в окно.

– На пол. Оба, – приказал Хенрик, бросая скальпель назад. Звон металла неприятно задел слух.

Он скрутил их скотчем, накрепко привязав друг к другу, спеленал, как в кокон. Рты набил марлей. Каждый раз, когда он наклонялся, боль накатывала, пробуждая ярость: он злился оттого, что его пытались сдать такие же, как он, преступники, люди, стоящие вне закона. Почему-то это выводило его из себя.

Он не произносил ни слова. Стоило открыть рот, и ярость прорвалась бы наружу, и тогда он убил бы эту мерзкую парочку немедленно: просто перерезал бы им глотки, воспользовавшись их же инструментами, а он не мог позволить себе такой слабости, не мог привлекать к себе внимание полиции. Такие, как этот доктор, имели привычку подстраховываться – то, что чип не засек записывающей аппаратуры, вовсе не означало, что она отсутствовала. Времени на поиски не было Хенрик достал из сумки тонкую гибкую пластинку и прилепил ее высоко к стене.

Но он не смог отказать себе в удовольствии. Только не сейчас.

– Это мина, – объявил он громко. Корчить злобную гримасу было нетрудно – боль помогала. – Вы оба сгорите заживо. Поджаритесь на медленном огне. Через полчаса.

И он выдернул чеку. На пластине зажегся индикатор, замелькали красные цифры.

Доктор содрогнулся так сильно, что Хенрик засомневался – выдержат ли путы? Червяк у его ног яростно дергался и вращал налитыми кровью глазами; он отчаянно скулил, силясь вытолкнуть кляп и с глухим стуком колотился затылком о голову своей безучастной помощницы. Хенрик дождался, пока тот намочит брюки, и вышел через запасной выход, плотно прикрыв двери. Он был раздосадован, не почувствовав ожидаемого удовлетворения: вместо него почему-то накатила черная тоска.