Текст книги "Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века"

Автор книги: Игорь Курукин

Соавторы: Елена Никулина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Дела канцелярии представлялись на рассмотрение Анны, как правило, в виде зачтения готовых «выписок» или «определений»: «по оной выписке докладывал он ‹…› ее императорскому величеству, и ее императорское величество соизволила оную выписку слушать». Замечания государыни и ее резолюции Ушаков записывал в особые книги именных указов. Изредка – при расследовании наиболее важных дел или решении принципиальных для канцелярии вопросов – императрице передавались письменные доклады; Анна в таких случаях обычно ставила на документе своеручную резолюцию, почти всегда выражая согласие: «апробуэтца», «быть по сему докладу» или «учинить по сему». Иногда резолюция по делу, находившемуся в процессе расследования, заранее санкционировала еще не принятое решение канцелярии: «Ее императорское величество изволила указать по тому делу решение учинить в походной Тайной канцелярии».

Ведомство Ушакова было несколько потеснено во влиянии на Анну Иоанновну после оформления в ноябре 1731 года Кабинета министров в составе престарелого канцлера Г. И. Головкина, князя А. М. Черкасского и вице-канцлера А. И. Остермана. В 1735 году они получили право издавать указы, приравненные к царским (подписи трех кабинет-министров заменяли автограф императрицы). Многие дела Тайной канцелярии отныне докладывались не непосредственно императрице, а Кабинету. Но почти всегда в таких случаях вызывался Ушаков, и он вместе и наравне с кабинет-министрами подписывал доклады (особенно большое количество таких докладов было составлено в 1738 году), которые после этого обычно утверждались резолюцией Анны. [55]55
  См.: Там же. С. 18.


[Закрыть]

Но Кабинет, отодвинув Тайную канцелярию, отнюдь не изолировал ее от непосредственной связи с верховной властью: у Ушакова сохранялось право личного доклада Анне, а следовательно, возможность спорить с министрами; и такой возможностью он иногда пользовался. Так, в 1736 году Ушаков обратился в Кабинет с требованием об увеличении штата своего ведомства на шесть канцеляристов. После того как были присланы только трое, генерал уже не тревожил министров, а обратился прямо к императрице и добился своего: сумев убедить ее, что увеличение числа сотрудников необходимо, а истребованные дополнительные кадры – люди «добрые и к правлению дел способные», получил желанное высочайшее указание «вышепоказанных канцеляристов взять к делам в Тайную канцелярию». [56]56
  См.: Там же. С. 18–19.


[Закрыть]

Канцелярия тайных розыскных дел иногда играла роль доверенного, чисто исполнительного органа при императрице. 7 августа 1736 года Анна прислала Ушакову «бывшего при нас муншенка Ал. Самсонова» с письменным указанием за собственноручной подписью: «для его непотребных и невоздержанных поступков прикажите высечь батожьем безщадно» и сослать в Азов. Канцелярии не было ничего известно о преступлении придворного служителя – он был отправлен только для учинения ему уже определенного самой Анной наказания, каковое было исполнено «в присутствии его превосходительства Андрея Ивановича Ушакова». [57]57
  Цит. по: Там же. С. 20.


[Закрыть]

В 1740 году после смерти Анны Иоанновны началось короткое царствование ее внучатого племянника, младенца-императора Иоанна Антоновича под регентством аннинского фаворита Бирона. Принц-регент не особенно доверял Тайной канцелярии и 23 октября 1740 года выпустил указ, чтобы «о непристойном и злодейственном разсуждении и толковании о нынешнем государственном правлении ‹…› изследовать и розыскивать в Тайной канцелярии немедленно, при котором присутствовать обще с ним генералом (Ушаковым. – И. К., Е. Н.) генералу-прокурору и кавалеру князю Трубецкому».

Подозрения регента, вероятно, были небеспочвенны: Ушаков был «весьма склонен» к матери императора Анне Леопольдовне, а потому тотчас после свержения Бирона его дело поручили расследовать именно Ушакову. С момента вступления в регентство Анны под указами по Тайной канцелярии уже не встречается подпись Трубецкого. Указ за подписью «именем Его Имп. Вел. Анна» от 13 февраля 1741 года повелевал Ушакову все экстракты по делам «подавать прямо нам, а не в Кабинет». Некоторые указы того времени по розыскам канцелярии подписаны Анной Леопольдовной (от имени венценосного сына); сохранились и экстракты дел с собственноручными резолюциями регентши. [58]58
  См.: Там же. С. 21.


[Закрыть]

Смена недолгого царствования младенца Иоанна Антоновича на «отеческое» правление Елизаветы Петровны (1741–1761) ничего в деятельности этого ведомства существенно не изменила – Тайная канцелярия оказалась необходимой и дочери Петра Великого. Однако Елизавета, в отличие от тетки и сестры, не имела привычки ставить на экстрактах письменные резолюции – их записывал Ушаков за своей скрепой. Канцелярия и ее правитель были облечены полным доверием императрицы [59]59
  См.: Там же.


[Закрыть]при невмешательстве в их дела ни Сената, ни Синода, ни созданной в 1756 году Конференции при высочайшем дворе.

В конце некоторых канцелярских решений елизаветинского царствования есть приписка: «сие определение всеподданнейше доложить ее императорскому величеству». Вероятно, практика Тайной канцелярии того времени предполагала вынесение приговоров без доклада императрице и ее санкции, и лишь немногие случаи требовали высочайшего утверждения (на канцелярских приговорах последнего десятилетия царствования Елизаветы исследователи не обнаружили ни одной такой оговорки). В одном деле приводится объяснение такой избирательности: «понеже оныя их ‹…› вины не в весьма важных терминах состоят, ‹…› а ныне приходят к совокуплению его императорского высочества с ее императорским высочеством торжественныя дни (бракосочетания наследника Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны. – И. К., Е. Н.), и для того таковыми докладами ее императорское величество ныне утруждать времени быть не может». Если же со стороны верховной власти предполагался интерес, осторожный Ушаков передавал дело на решение государыни. Так, когда в 1745 году лейб-компанец Базанов объявил за собой «слово и дело», то Ушаков не осмелился в «определении» даже предложить проект приговора, заявив, что «в Тайной канцелярии решения о нем, Базанове, учинить без высочайшего ее императорского величества соизволения не можно». [60]60
  Цит. по: Там же. С. 26–27.


[Закрыть]

Тайная канцелярия при Елизавете работала не менее активно; но сокращение репрессий по отношению к дворянству исключало повторение процессов против знати, подобных хорошо известным «делам» аннинского царствования: Д. М. Голицына (1737), князей Долгоруковых (1739), А. П. Волынского (1740).

В следующий раз политический сыск попытался реорганизовать Петр III (1761–1762). О его активном вмешательстве в дела учреждения говорить не приходится: в начале его царствования количество и объем докладов императору тогдашнего главы канцелярии П. И. Шувалова сильно сократились, а 21 февраля 1762 года государь упразднил Тайную канцелярию. В манифесте о ее ликвидации говорилось, что Петр I учредил ее из-за «неисправленных в народе нравов»; однако они уже явно изменились к лучшему, и «с того времени от часу меньше становилось надобности в помянутых дел канцеляриях; но как Тайная розыскных дел канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ, или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей». Вместе с ликвидацией Тайной канцелярии отменялась и зловещая формула: «Ненавистное изражение, а именно: слово и дело не долженствует отныне значить ничего; и мы запрещаем не употреблять оного никому; а естли кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и безчинники». [61]61
  См.: ПСЗРИ. Т. 15. № 11445.


[Закрыть]

В марте-апреле 1762 года сенаторы разбирали дела упраздненной канцелярии и решали, что делать с ее арестантами: кого – на свободу, кого – в монастырь, а кого – в Нерчинск. Правда, сам император еще 7 февраля повелел «учредить при Сенате особую экспедицию на таком же основании, как было при государе императоре Петре Втором». Манифест о ликвидации Тайной канцелярии не отменял дел «по первым двум пунктам», о которых по-прежнему, то есть письменно и устно «со всяким благочинием» полагалось доносить «в ближайшее судебное место, или к воинскому командиру», или в «резиденции» доверенным лицам императора Д. В. Волкову и А. П. Мельгунову. Теперь только не разрешалось принимать свидетельств от колодников и арестовывать оговоренных без «письменных доказательств». Разбираться с доносами должны были те же люди, что и раньше: уже через неделю после выхода манифеста сенаторы распорядились перевести штатных сотрудников Тайной канцелярии в прежнем составе и с тем же жалованьем на новое место службы – в Тайную экспедицию; возглавлял их назначенный сенатским секретарем асессор С. И. Шешковский. [62]62
  См .: Самойлов В.Возникновение Тайной экспедиции при Сенате // Вопросы истории (далее – ВИ). 1948. № 6. С. 80–81; РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. № 1730. Л. 31 об.


[Закрыть]

Однако придворные нравы остались неизменными. Политика Петра III быстро сплотила недовольных в заговор во главе с его женой Екатериной. А временная дезорганизация карательного ведомства не позволила заранее выявить участников заговора и способствовала распространению порочивших императора слухов, которые теперь некому было пресекать. В итоге 28 июня 1762 года был успешно осуществлен дворцовый переворот, в результате чего император потерял трон, а затем и жизнь.

Екатерина II (1762–1796), подтвердив указ о ликвидации Тайной канцелярии, другим актом от 19 октября 1762 года утвердила Тайную экспедицию при Сенате. После того как в следующем году была осуществлена реформа Сената, Тайная экспедиция специальным указом была подчинена Первому департаменту и ею стал руководить непосредственно генерал-прокурор. Тайная экспедиция сохранила при этом свое исключительное положение в системе государственной власти – монополию на расследование преступлений «по первым двум пунктам», с подчинением ее юрисдикции лиц всех сословий и всех учреждений. Только теперь право предварительного следствия по политическим преступлениям получили местные органы власти; по установлении факта преступного деяния обвиняемый передавался в Сенат, который продолжал расследование и решал судьбу преступника – это позволило несколько разгрузить столичных чиновников от рассмотрения пустяковых дел.

В остальном работа органов политического сыска осталась прежней: на протяжении 34-летнего царствования Екатерины II и короткого правления Павла I (1796–1801) Тайная экспедиция производила следствие и суд по обвинениям в «непристойных словах» в адрес членов императорской фамилии или других высокопоставленных особ, осуждении правительственной политики, «богохульстве», «вольнодумстве» и «волшебстве», подделке документов и ассигнаций; наказывала за ложные доносы, распространение слухов о дворцовых переворотах; преследовала самозванцев, раскольников и первых русских масонов; боролась с иностранными шпионами; осуществляла надзор за подозрительными лицами.

История многоликой Тайной канцелярии (в этой книге мы так и будем ее называть при изложении событий 1718–1762 годов) и Тайной экспедиции Сената завершилась по высочайшему указу императора Александра I от 2 апреля 1801 года. С этого момента дела, «важность первых двух пунктов заключающие», должны были рассматриваться местными судебными учреждениями «на тех же самых правилах, каковые и во всех уголовных преступлениях наблюдаются». Для лиц «простого звания» эти судебные решения утверждали губернаторы, а судьбу дворян окончательно решал Сенат. [63]63
  См.: ПСЗРИ. Т. 26. № 19847.


[Закрыть]

В эпоху реформ «дней Александровых прекрасного начала» в поисках наиболее эффективной структуры службы безопасности в 1805 году был учрежден Комитет высшей полиции, затем в 1807 году – секретный Комитет для рассмотрения дел по преступлениям, клонящимся к нарушению общественного спокойствия. В 1810 году в России создается уже Министерство полиции, чья «особенная канцелярия» как раз и ведала пресечением государственных преступлений. Эксперименты завершились в правление Николая I появлением знаменитого Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии – но его история является темой для отдельного рассказа.

Зачем была нужна Тайная канцелярия?

Созданные в ходе Петровских реформ военная империя и новый аппарат власти имели уязвимые места с точки зрения политической стабильности режима. Уже с конца XVII века утвердившаяся было самодержавная власть подвергалась испытаниям при малолетних или неспособных к правлению монархах – в 1682–1689 годах началась борьба за власть между соперничавшими группировками знати. При этом возможность выбора между равно законными претендентами провоцировала такую ситуацию еще при старой системе престолонаследия.

Уничтожение традиционных способов и институтов выражения групповых мнений и интересов (упразднение Земских соборов и Боярской думы, ликвидация автономии церкви) также способствовало политической нестабильности; в этих условиях наблюдается усиление роли придворных «партий». Принципиальной особенностью петровской «революции» была установка не на сохранение и «улучшение» признанных норм и обычаев, а на «отказ от существующей традиции и от преемственности по отношению к непосредственным политическим предшественникам». [64]64
  Лотман Ю. М., Успенский Б. А.Споры о языке в начале XIX в. как фактор русской культуры // УЗ Тартуского университета. 1975. Вып. 358. С. 170.


[Закрыть]Смена модели культурного развития России сопровождалась изменением поведения самого государя, даже выглядевшего теперь не как православный царь. Упразднение Петром патриаршества, провозглашение себя «крайним судией» Духовной коллегии (Синода) и принятие титула «Отца Отечества» означало в глазах подданных разрыв с древнерусской традицией. В результате церковной реформы верховная власть подчинялась теперь только Богу, но не церковным канонам.

Идеолог Петровских реформ Феофан Прокопович провозглашал право монарха изменять культурно-бытовые нормы, включая «всякие обряды гражданские и церковные, перемены обычаев, употребление платья, домов строения, чины и церемонии в пированиях, свадьбах, погребениях и прочая». Следствием этого явился «Устав о наследии престола» 1722 года, отменявший утвердившуюся (но никогда и нигде не закрепленную юридически) традицию передачи власти от отца к сыну. Новое светское обоснование власти одновременно «снижало» образ царя в глазах подданных, тем более что критерием оценки деятельности монарха становилось «общее благо».

Рационалистическое толкование такого «блага» могло привести к сомнениям в уместности некоторых преобразований, а культурная ломка – вызывать естественный протест. Получалось, что сам Петр I, опираясь на сложившиеся в русском обществе традиции, подрывал те из них, которые обеспечивали устойчивость власти. Насильственная европеизация вместе с нарушением прежнего порядка престолонаследия могла только усилить эти настроения: сознательное «антиповедение» государя едва ли способствовало законопослушанию подданных.

В трактате «Правда воли монаршей», призванном разъяснить новый порядок престолонаследия, Феофан доказывал необязательность самого принципа наследственной монархии: «Священник не должен пещися, дабы сын его был священник, тако и воевода, и градоначальник»; – тем более государь, стоящий выше любого «человеческого закона», в выборе наследника волен не принимать в расчет даже само «сыновство» и сделать преемником любого «честного и умного юношу». Более того, трактат рассматривал ситуацию, когда монарх скончался, не успев назначить наследника: в таком случае «должен народ всякими правильными догадами испытовать, какова была или быти могла воля государева», и определять престол «первородному» или иным возможным наследникам, не исключая дочерей, «где женская власть не отставлена» какими-либо иными законами.

Подобная интерпретация фундаментальной основы монархического правления оправдывала не только произвол власти, но и право подданных «испытовать» кандидатов на престол – при категорическом отрицании идеи избирательной монархии. Петровская «Табель о рангах» стимулировала активность неродовитых дворян и выходцев из «подлых» сословий. Поколение «выдвиженцев» вместе с «прививкой» ему новых представлений получило широкие возможности, отразившиеся в повестях Петровской эпохи в образе нового русского шляхтича, делавшего карьеру, обретавшего богатство, повидавшего весь мир. Герой появившейся в окружении царевны Елизаветы «Гистории о некоем шляхетском сыне» в «горячности своего сердца» уже смел претендовать на взаимную любовь высокородной принцессы. В такой дерзости не было ничего невозможного. «Как к ней пришел и влез с улицы во окно и легли спать на одной постеле» – в «эпоху дворцовых переворотов» эта литературная ситуация стала реальностью.

Борьба различных группировок за трон, начавшаяся еще в 1682 году, обозначилась в деле царевича Алексея, а потом с новой силой разгорелась после смерти Петра I. С 1725 по 1762 год на российском престоле сменились семь императоров и императриц, чье «восшествие» и правление сопровождались большими и малыми дворцовыми «революциями». Такая нестабильность была «платой» за реформы, за ломку традиционной политической культуры. Репрессии против одних представителей знати и выдвижение других, «перетряска» кадров порождали неуверенность в завтрашнем дне и ропот.

«Я бы розст[р]елял государыню императрицу, что де бояр жалует из маэоров в капитаны», – публично переживал верный холоп – юный «камардин» (камердинер) капитана Михаила Чебышева. Сам Чебышев в конце 1729 года сумел каким-то образом подступиться к фавориту Петра II Ивану Долгорукову и выпросить назначение плац-майором в Ригу. Но после смерти императора Долгоруковы попали в опалу, и новоиспеченного майора вместо веселой жизни в Риге ждала отправка в Эзельский полк. Он отказался от назначения и был разжалован в капитаны и отправлен под конвоем на Украину в полевую армию. Обиженный офицер пытался создать «дело» и объявил со слов некоего сидевшего на рижской гауптвахте солдата о заговоре латышских крестьян с целью «руских салдат, которые у нас по квартерам стоят, побить»; но здесь ему опять не повезло, поскольку солдатское «разглашение» было признано ложным. [65]65
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 106. № 916. Л. 3-13, 21–22.


[Закрыть]

Подспудная, но непрерывная борьба в правящей элите делала необходимым появление специальной структуры для борьбы с попытками покушения на престол со стороны очередной группы недовольных. Другое дело, что реагировать на полупьяные разговоры о «перемене» власти или очередные «непристойные слова» в адрес монарха или его министров было куда легче, чем предотвратить переворот.

Глава 2. Радетели сыскного дела: начальники и слуги Тайной канцелярии

Венценосные дознаватели

Органы политического сыска занимали заметное место среди других современных им государственных учреждений России. Первым в ряду монархов, активно участвовавших в работе этого ведомства, стал создатель российского регулярного государства.

Петр I обычно обстоятельно слушал подносимые ему экстракты по делам, часто просматривал следственный материал, давал указания о дальнейшем направлении розыска или его прекращении. Насколько царь вникал в дела, можно судить по тому, что канцелярия иногда только подготавливала материал, а государь решал, «что чинить». Если дело поступало к нему уже с проектом приговора, Петр накладывал свою резолюцию. В особо его интересовавших случаях (например, на следствии о стрелецком восстании 1698 года) государь сам составлял вопросы обвиняемым.

Однажды царь стал даже инициатором провокации, жертвой которой оказался приехавший в Петербург тихвинский архимандрит Рувим. 7 декабря 1718 года его посетил гардемарин Данила Каблуков – как потом оказалось, по поручению Петра, которому доложили о якобы чудотворной иконе, коей Рувим возносит молитвы на дому. Гардемарин упросил архимандрита отслужить молебен перед привезенной из монастыря иконой. Во время литургии неожиданно появился сам государь, взял архимандрита и икону под арест и отправил в Тайную канцелярию. Туда же присылались приходившие в покои архимандрита и попадавшие в оставленную там засаду посетители – невинные люди, в том числе приехавший в Петербург за благословенной грамотой и антиминсом старец Маркел из Яшозерской пустыни. После следствия Рувима велено было отправить в Александро-Невский монастырь и «тамо быть в рядовых иеромонахах безисходно». Архимандриту монастыря Феодосию Яновскому поручили над ним «иметь присмотр, чтоб он не пустосвятил и не ханжил». [66]66
  См.: Лавров А. С.Колдовство и религия в России 1700–1740 гг. М., 2000. С. 408.


[Закрыть]

Иногда же Петр принимал участие и в самом процессе следствия. О его собственноручных пытках документы Преображенского приказа свидетельств не оставили; но известно, что он лично допрашивал царевен Софью, Марфу и Екатерину, которым невместно было представать в качестве обвиняемых перед подданными.

Сентиментальностью царь не отличался, но и понапрасну старался не наказывать. В 1700 году немудрящие крепостные бабы Ненила и Анна Полосухины жаловались на отправившихся в армию мужиков. «Муже де моево, – вопила Ненила, – чорт понес, а меня покинул с робяты, кому их кормить». На замечание кого-то из соседей, что муж ее государю служит, Анна брякнула: «К чорту де пошли, а не к государю. У нас де свой государь, кто нас поит и кормит». Тут началось дело об оскорблении государя; бояре приговорили неосторожную бабу к смерти, однако царь приговора не утвердил. Он заинтересовался, с чего Анна противопоставила своего «государя» – господина-помещика – настоящему государю; но как только убедился – после пытки, – что баба болтала без умысла, то повелел заменить Анне смерть ссылкой без наказания кнутом, а Ненилу отпустить к помещику. По тем временам это решение можно считать мягким. Но в других случаях Петр мог и ужесточить наказание – он повелел не просто отрубить голову бывшему фискалу Ефиму Санину, а непременно его колесовать. [67]67
  См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 6. Ч. 4. Л. 18 об.


[Закрыть]

Тридцатого сентября 1698 года на Красной площади в Москве Петр принял участие в первой массовой казни участников Стрелецкого бунта. Государь при огромном стечении народа взялся лично рубить головы приговоренным; причем его свита была обязана принять в этом участие – смогли отказаться лишь иностранцы, отговорившиеся боязнью снискать ненависть толпы. Возможно, царь был разгорячен зрелищем казни – или усомнился в профессионализме катов. Ведь известно, что он превыше всего в людях ценил профессионализм и, сам владея двенадцатью специальностями, однажды выговаривал палачу, что у осужденного «ноздри вынуты малознатно» – не до кости.

Преемницы Петра I также проявляли к политическому сыску особый интерес, нередко лично участвовали в следствии, вмешивались в его ход, знакомились с показаниями обвиняемых, выносили приговоры.

Племянница Петра Анна Иоанновна обычно утверждала определения Тайной канцелярии неизменными: например, по приговору канцелярии о казни некоего распопы Саввы «ее императорское величество соизволила указать оному распопе учинить по определению походной Тайной канцелярии». Но были случаи – к примеру, дело по обвинению солдата Седова в произнесении «непристойных слов», – когда государыня изменяла приговор: «Ее императорское величество соизволила оную выписку слушать, и по слушании соизволила указать онаго Седова вместо смерти послать в Охоцк».

Глава канцелярии Ушаков, докладывавший императрице следственные дела и тщательно фиксировавший ее указания, иногда записывал разговоры, которые вела с ним Анна. Одна из таких записей констатирует, что Анна приказала для производства обыска у неких колодников послать в Кириллов и Иверский монастыри офицера с солдатами, а по их возвращении доложить ей о результатах обыска. Дело псковского воеводы Плещеева, «приличившегося» в непристойных высказываниях, государыня распорядилась не расследовать – «токмо соизволила ее величество указать онаго Плещеева из Пскова с воеводства переменить, и о перемене его сообщить в Сенат».

Иногда после заслушивания экстракта Анна повелевала, чтобы обвиняемый лично записал свои показания и они были ей представлены в подлиннике. [68]68
  См.: Веретенников В. И.Из истории Тайной канцелярии. 1731–1762 гг. С. 14–16, 22.


[Закрыть]В особо важных случаях императрица участвовала в процессе и сама вела допросы. В указе от 14 марта 1732 года Ушаков зафиксировал, что по доносу некоего целовальника Суханова на известного П. И. Ягужинского она «перед собою» опрашивала свидетеля Афанасия Татищева, показавшего, что от графа Ягужинского не слышал никаких непристойных слов; тогда Анна велела более не подвергать его допросам. Интерес, проявленный государыней к этому делу, понятен: Ягужинский занимал высокое положение, являясь виднейшим дипломатом (впоследствии он даже стал кабинет-министром), Анна его не любила и даже боялась; как только представилась возможность, она удалила его в почетную ссылку – посланником в Берлин.

Власть держала в поле зрения судьбы не только подследственных, но также и сотрудников Тайной канцелярии: ротации ее чиновников осуществлялись особыми именными указами – например, указом от 20 февраля 1741 года Николая Хрущова перевели в Московскую контору и вместо него назначили секретарем Тихона Гуляева. В 1743 году Елизавета Петровна, выслушав сообщение Ушакова о смерти секретаря Гуляева, «изустным указом повелеть соизволила» назначить на его место Ивана Набокова. [69]69
  См.: Там же. С. 21, 26–27.


[Закрыть]

Елизавета Петровна, знакомясь с делами Тайной канцелярии через подносимые ей Ушаковым экстракты, нередко оказывала влияние на ход следствия, давая его главе указания по направлению розыска – например, еще раз допросить колодника: «привесть в застенок и о чем по делу надлежит, спрашивать его с пристрастием, и, что покажет, доложить ее императорскому величеству». Эмоциональная императрица оставляла на поданных ей бумагах свои ремарки; так, она была возмущена, обнаружив, что ее лейб-медик Арман Лесток, вопреки запрету, встречался с иностранным «министром», и на полях против его показаний начертала: «Не должен ли ты, как раб, доложить государю, что не знал, что он плут, то от меня прощено б было». Императрице было тем более неприятно узнать, что проныра Лесток не только игнорировал ее указ, но и брал от «богомерзкого человека» подарки. [70]70
  Цит. по: Фурсенко В. Дело о Лестоке 1748 г. // Журнал Министерства народного просвещения. 1912. № 4. С. 233–234.


[Закрыть]

Многие доношения о важных делах попадали непосредственно в руки государыни, которая их отправляла затем в Тайную канцелярию. Например, 13 ноября 1744 года она передала Ушакову некоего раскольника, предварительно допросив его, какие он «имеет объявить ее императорского величества царственные вещи» (оказалось, что ими он числил веру, надежду и любовь), и проведя с ним богословский диспут о необходимости креститься трехперстным сложением, ибо это – символ Троицы.

В 1745 году в Тайную канцелярию поступил донос, что несколько дворян в российской глуши в беседе нехорошо отзывались о Елизавете, хвалили свергнутую правительницу Анну Леопольдовну и мечтали разделить Россию… себе на «княжения». Следствие настоящего заговора не обнаружило; но Елизавета, прочитав поданный ей экстракт, сочла дело важным: «1 дня июня порутчик Евстафий Зимнинский и дворянин Андриан Беклемишев пред ее императорское величество порознь представлены были; и оный Зимнинский перед ее императорским величеством говорил – тож, что и в Тайной канцелярии распросом своим он показал; а помянутый Беклемишев что имянно перед ее императорским величеством говорил, о том им (проводившим сыск А. И. Ушакову и А. И. Шувалову. – И. К., Е. Н.) неизвестно, понеже ее императорское величество изволила онаго Беклемишева спрашивать уединенно». Спустя неделю высочайшая следовательница прислала в канцелярию собственноручную запись сделанных ею наедине показаний Беклемишева: что однажды, когда он, Татищев и Зыков «сидели трое», кто-то из них начал сожалеть о принцессе Анне, говорить, что при ней было лучше, что Елизавета Бога не боится – их не пускает за границу; что было бы легче, если бы воцарился Иоанн; что в прошлых годах был некий съезд большого количества народу, где решено было разделить Россию на отдельные княжества, «и всякий из них по княжению себе взял». [71]71
  Цит. по: Веретенников В. И.Из истории Тайной канцелярии. 1731–1762 гг. С. 24.


[Закрыть]

Наконец, иногда императрица сама вела дела и передавала преступника в канцелярию лишь для исполнения приговора. Так, в 1748 году граф Шувалов получил от нее указ: «двора ее императорского величества лакея Ивана Щукина за произнесенные им непристойные слова, о которых самой ее императорскому величеству известно, сослать ‹…› в Оренбург на службу»; канцелярии осталось только исполнить приговор, оставшись в неведении относительно преступления Щукина. Однажды Елизавета заинтересовалась собственным двойником – распорядилась 18 февраля 1742 года доставить из Шлиссельбурга «для своей куриозиты» жену канцеляриста Ладожской канцелярии Киприяна Маркова Федору, якобы похожую «слово в слово как наша государыня». Уже через два дня семеновский солдат привез обомлевшую «женку» во дворец, но всё закончилось для нее благополучно: Елизавета на нее посмотрела, осталась довольна – и отпустила Федору домой с подарком в сотню рублей. [72]72
  См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 823. Л. 23–30.


[Закрыть]

Как свидетельствуют источники, Екатерина II также лично вникала во все тонкости того, «что до Тайной касается», несмотря на публичное дистанцирование от «кнутобойных» методов. В начале правления она чувствовала себя на узурпированном престоле неуверенно; позже, будучи реально правящей императрицей, Екатерина не могла оставить без личного контроля столь важное учреждение. Впрочем, заботы такого рода доставались и на долю ее фактического соправителя Г. А. Потемкина – начиная с 1775 года на имя князя поступали рапорты подчиненных ему гражданских и военных властей юга России с извещениями о явившихся самозванцах, «разгласителях» и доносах по политическим делам. [73]73
  См.: Там же. Ф. 6. Оп. 1. № 529.


[Закрыть]Но всё же решающее слово оставалось за императрицей, и признанные наиболее опасными преступления «следовались» в Петербурге.

Бумаги Тайной экспедиции хранят множество вопросов и записок-указаний Екатерины II следователям и генерал-прокурору Вяземскому. В 1771 году при назначении нового коменданта Ревельской крепости императрица напоминала: «Как генерал поручик фон-Бенкендорф ныне обер-комендантом в Ревеле определен, то не изволишь ли писать к нему, чтобы он за Вралиом (Андреем Вралем именовали после расстрижения ростовского митрополита Арсения Мацеевича. – И. К., Е. Н.) имел смотрение такое, как и Тизенгаузен имел; а то боюсь, чтоб, не бывши ему поручен, Враль не заводил в междуцарствии свои какие ни на есть штуки, и чтоб не стали слабее за сим зверьком смотреть, а нам от того не выливались новые хлопоты». Она лично расспрашивала офицера, который арестовал владыку и сопровождал его в Москву: «Когда он в 1763 году брал архиерея из Ростова, то был ли на нем крест с мощами, и не мог ли он его с собою увезти?» Императрицу мучили подозрения: если во время пребывания митрополита Арсения в Корельском монастыре кто-то прислал ему святые мощи, значит, он поддерживает связь со своими сторонниками? Государыня напоминала надзирателям, чтобы они ни на минуту не сводили с арестанта глаз. Она писала коменданту тюрьмы: «У вас в крепкой клетке есть важная птичка, береги, чтобы не улетела. Надеюсь, не подведешь себя под большой ответ. ‹…› Народ его очень почитает исстари и привык его считать святым, а он больше ничего, как превеликий плут и лицемер».