Текст книги "Человек без души"

Автор книги: Игорь Борисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Смеясь, Дальвиг снова прицелился и начал гладить руну, на сей раз неторопливо, легко. Он чувствовал, что держит в руке средоточие могучей, дикой и необоримой силы, которая перетекает в его жилы. Еще один солдат превратился в огромный костер, а Жезл нагрелся еще сильнее и теперь обжигал кожу. Однако Эт Кобос будто и не замечал этого: едва заметно скривив губы, он наблюдал, как успевший лишь только взмахнуть руками солдат превращается в вихрь пепла, подхваченный порывом ветра. Однако в этот момент трое оставшихся в живых воинов заметили Дальвига. С гневными воплями они разрядили в него арбалеты – но руки испуганных вояк слишком дрожали. С жалобным звоном все стрелы отскочили от камней и бессильно упали вниз. Тогда солдаты бросились наутек, вслед за повозкой, которая уже покатилась к воротам. Дальвиг не желал отпускать их. Он вдруг почувствовал всепоглощающую жажду крови, он негодовал, он хотел, чтобы эти жалкие псы, явившиеся убивать его, были жестоко наказаны! Он сжег прямо на бегу еще одного воина, от которого остался только взлетевший вверх, как испуганная птица, обрывок плаща. Двое оставшихся запрыгнули в повозку; присевший на корточки возница в ужасе нахлестывал коней и непрерывно оглядывался, будто хотел видеть льющееся сверху безжалостное пламя.

Дальвиг страстно желал сжечь дотла их всех – и даже грохочущую колесами по камням повозку, даже ни в чем не виноватых коней… Однако Жезл уже нагрелся до такой степени, что пальцы не выдержали и разжались сами собой. Тут Дальвиг громко вскрикнул от внезапно появившейся боли и очнулся. Жезл упал на каменный подоконник, скатился вниз на половицы и задымился там. Сжимая здоровой рукой ноющую обожженную, Эт Кобос метнулся к столу, схватил ковш с кривой почерневшей ручкой и залил разогревшееся оружие водой. Комната наполнилась паром. В голове Дальвига все расплылось и смешалось. Как сомнамбула, он вышел на лестницу под затихающий за окном грохот колес…

Выйдя во двор, он обнаружил слуг стоящими на ступенях центрального крыльца. Ханале глядела на останки солдат, прижав почерневшие, узловатые кисти к груди, ее муж мрачно смотрел себе под ноги, и только Хак непонимающе улыбался, слабо пытаясь выдернуть руку из мертвой хватки отца.

– Возьми лопату! – приказал Дальвиг старому конюху. Услышав его речь, тот вздрогнул, но не сделал и шага. Тогда Эт Кобос, поморщившись, сам спустился с крыльца вниз, прошел до конюшни и взял лопату. Осторожно, стараясь не прижимать черенок к свежему ожогу, он стал по очереди забрасывать кучки пепла и оплавленных кусков металла землей.

– Что ты наделал?! – спросила Ханале, когда он уже почти закончил. Голос ее странно вибрировал, будто она собиралась запеть, но не решалась. – Как ты мог поднять руку на этих людей!

Дальвиг ожидал чего угодно, но не этого. Сначала он замер, а потом в ярости бросил лопату оземь и быстро пошел к крыльцу. На ходу он кричал:

– Что же, по-твоему, мне следовало делать, добрая женщина??? Ждать собственной смерти? Покорно дать увезти себя в логово Симы и там сгинуть, безвестно и незаметно?

– Если такова воля Бога… – печально ответила Ханале. По ее морщинистым щекам текли слезы, которые она порывисто утирала кончиком передника. Бесцветные глаза старухи неотрывно смотрели на Дальвига. Она будто пыталась разглядеть в нем нечто такое, чего уже и не надеялась увидеть. Муж ее испуганно пятился обратно к двери и тащил за собой Хака.

– Воля Бога? – переспросил Дальвиг и остановился как вкопанный. – Та же злая воля, которая убила моего отца и еще множество людей вместе с ним?

– Да, да, – как в тумане повторила Ханале. – Я думала, что ты миновал сей чаши не зря и не потерян для Бога-Облака. Я все надеялась – даже когда ты не слушал моих речей о смирении, о доброте и счастии, которые дарует нам Держатель Неба. Но теперь все пошло прахом! Ты таков, каким был твой отец.

– И каким же он был? – спросил Дальвиг, снова подходя ближе к Ханале. Конюх издал неразборчивое мычание, казавшееся предупреждением, но кухарка не слышала его. Смотря вдаль затуманившимся взором, она покачивалась и говорила, мерно, словно заученную назубок молитву.

– Я никогда не говорила тебе об этом, а ты был мал, чтобы запомнить. Отец твой, Кобос Беорн, впал в грех. Он забыл о Боге-Облаке, отверг его мудрое учение и предался злому чернокнижию. Он искал вечной жизни, славы и власти, за что был предан безумию. В своих подвалах он лишал жизни невинных младенцев, чтобы из их крови приготовить зелья. Он вызывал демонов, которым приказывал убивать людей, он насылал проклятия на соседей и обращал крестьян в вурдалаков… Месть Бога-Облака пришла скоро и праведно, вычистив гнездо зла до самого основания. Все были подвержены черным чарам, и все очистились, погибнув от меча светлого воинства; только мы были спасены, ибо грехи нас не коснулись. Мне было видение, голос, шедший с небес, который приказывал покинуть замок под любым предлогом вместе с семьей. Потом, когда я узнала, что ты остался жив, то поняла: в великой милости Бог-Облако дарует тебе жизнь, ибо верит в исправление детского разума. Но все зря… ты так же черен и страшен, как отец.

– Ты лжешь, старуха!!! – завопил Дальвиг что было сил. Он готов был кинуться на впавшую в транс ведьму и разорвать ее на куски голыми руками, но этот порыв пропал так же быстро, как появился. Никогда он не считал ее преданной служанкой, потому что она на самом деле постоянно твердила о милости Бога, о потребности всепрощения и покаяния. Только подобных гадостей об отце он ни разу не слыхал… Что ж, смерть заблудшей старухи ему ни к чему. Он не получит от этого удовлетворения.

– Я слышал о всепрощении Бога-Облака много раз, но никогда не наблюдал его воочию, – прошипел Дальвиг сквозь зубы. Ханале, приоткрыв рот, скорбно посмотрела куда-то мимо него. – И Высокий Сима обещал мне смерть в двадцать лет независимо оттого, вырасту ли я таким, как отец, или «исправлюсь». Если ты хочешь верить в собственные бредни ради Бога-Облака, мне все равно. Я же отвергаю все обвинения отца как ложь и попытку оправдать преступления… Сейчас я только защищался, как бы кощунственно это ни выглядело в твоих глазах. Можешь проклясть меня, можешь бросать в меня землей и куриным дерьмом, мне все равно. Скоро здесь будут сами Белые маги. Оставайся и погляди, насколько они милосердны – а я уезжаю.

Старуха медленно кивнула, будто бы одобряя это решение. Дыхание вырывалось из ее груди с хрипом. Обратив лицо к небу, она что-то беззвучно говорила.

– Я уезжаю, – повторил Дальвиг. – Не пытайтесь задержать меня и приготовьте коня… Вон того, который остался от нападавших.

Ему пришлось сопроводить приказание громким выкриком, чтобы муж Ханале смог пересилить свой страх и бегом отправиться ловить коня. Затем Дальвиг поднялся в башню, чтобы собрать вещи. Все уместилось в два небольших узелка. Разную мелочь, совсем уж негодные обноски, даже матрас, он выбросил во двор, потом стащил в кучу и поджег. Здесь не должно остаться ни одного следа! Сильный ветер, принесший с запада холод и тучи, рвал гудящее пламя и в клочья разносил дым. До конца дня было еще далеко, но темнота уже опустилась на окрестности, жуткая предгрозовая темнота.

Хак, смеясь, протягивал к большому костру ладони. Он всегда любил пламя… Теперь, засмотревшись на его беззаботное веселье, Дальвиг позавидовал дурачку. Вечно счастливый, вечно живущий сегодняшним днем, не задумывающийся о будущем и не плачущий о прошлом… Пока живы мать и отец, он будет окружен вниманием и любовью. Для Ханале он – единственная радость, единственный предмет для обожания. Дальвиг вспомнил, что ни разу не слыхал, чтобы кухарка бранила или наказывала сына. Да, он для нее много значит.

Привязав узлы к седлу коня, доставшегося от сгоревшего десятника, Дальвиг подошел к сбившимся в кучку слугам и встал, засунув руки за пояс.

– Мне надо бы отблагодарить вас всех за заботу, которая позволила мне так долго прожить здесь в хоть сколько-нибудь сносных условиях, – с кривой ухмылкой сказал он. – Однако, как выясняется, за это следует сказать спасибо Богу-Облаку. Когда увижу, обязательно скажу.

Лицо Ханале исказилось, когда она услышала такое явное богохульство и издевку.

– Бойся гнева божьего! – прошептала она, сжав кулаки. – Злой, глупый мальчишка! Каяться тебе поздно, и Бездна Горящая примет тебя сразу после смерти… а она не замедлит явиться!

– Хорошо, может, будет и по-твоему, – снова усмехнулся Дальвиг. – Однако мне в голову пришла одна идея: коль я отправляюсь в поход, кто будет мне стирать, готовить еду, кто станет ухаживать за конем?

Ханале подозрительно взглянула на Дальвига и сжалась. Она воровато оглянулась на стоявшего за правым плечом мужа, но промолчала.

– Седлайте пегого, – медленно продолжил Эт Кобос. – Я возьму с собой Хака.

– Нет!! – заверещала Ханале и бросилась к ногам хозяина. Протягивая тощие руки, она пыталась ухватить его за сапог, но тот отступил назад. – Пожалейте его и нас, молодой господин! Он ведь неразумен, как малое дитя! Он погибнет, сгинет в дальнем краю!

– Что ж ты плачешь, старуха? – надменно ответил Даль-виг и указал наверх. – Взгляни внимательно на небо и увидишь, что твой любимый Бог начертал это прямо на тучах. Все в его силах, и твоего сына посылает тоже он. Ты ведь не сможешь этому помешать!

Завывая и тряся выползшими из-под чепца седыми волосами, Ханале и вправду обратила лицо к небесам. Не переставая кричать, она бросилась к мужу, но тот метнулся прочь, бросая на Дальвига полные ужаса взгляды. Очевидно, его любовь к сыну была гораздо слабее, чем у жены: он подозрительно спешно и безропотно оседлал пегого конька и вывел его во двор.

– Собирайся, Хак, – повелел Дальвиг. – Возьми себе вещей в дорогу.

– Собираться куда? – с улыбкой спросил тот. Его немного обеспокоило поведение матери, но теперь, когда молодой господин вдруг обратился прямо к нему, глупец позабыл о стенаниях Ханале напрочь.

– Поедем в дальние страны. Я покажу тебе диковинных зверей и большие города, странных людей и загадочные земли. – Говоря это, Дальвиг внезапно понял, что сам-то он – ничуть не лучше Хака, и так же впервые будет смотреть на все это.

– Ура!! – воскликнул Хак. – Господин берет меня с собой в путешествие!! Как я счастлив! Мы помчимся с ним на красивых конях в дальние страны! Мама!!

Его круглое, курносое лицо с толстогубым ртом будто озарило некое внутреннее сияние, а неряшливые соломенные вихры показались лучами солнечного света. Ханале подползла к нему и вцепилась в штаны, но потом разжала пальцы и села в пыли, тяжело дыша и пронзая Дальвига снизу вверх ненавидящим взглядом.

– Будь ты дважды проклят! – просипела она. – Трижды, несчетное число раз! Будь проклята и я, когда вздумала вернуться сюда и согласилась присматривать за тобой.

– Отчего же ты не славишь Бога, а ругаешься? – деланно удивился Дальвиг. – Неужели это так трудно, потерять близкого родича? Я думал, ты смиренно опустишь голову и возблагодаришь небеса…

– Твой отец получил по заслугам, а Хак невинен как младенец!! – воскликнула Ханале. – Дитятко, бедный мой сыночек!

Сам Хак не мог удивиться речи матери: он уже умчался прочь, собираться в путь. На самом деле он не был так уж беспомощен, как описывала кухарка в тщетных попытках разжалобить Дальвига. Глупец умел делать любую простую работу, был послушен и покладист, то есть казался как раз идеальным слугой. Конечно, из-за своей наивности и детской беспомощности он легко мог попасть в беду, стоит только не уследить. Этого-то и боялась Ханале; Дальвиг, глядя на ее растрепанную фигуру, торжествовал. В первый раз он свершил месть, маленькую, до смешного незначительную, но испытываемое при этом чувство было прекрасным. Превосходство и возможность повелевать судьбой этого грязного существа, поносившего отца и самого Дальвига, упоение властью и воодушевление оттого, что Ханале получила по заслугам.

Как на крыльях Дальвиг вскочил в седло с высокой лукой и оттуда обозрел двор замка. Он не знал, вернется ли сюда, а если вернется, увидит ли на месте хотя бы развалины? Что гадать. Придет время, и он узнает это наверняка.

НАЕМНОЕ ВОЙСКО

Город Шатхайпал расположился на том самом месте, где сходились границы сразу трех владений – Троллера, Сьерина и Вегтера. Многие годы назад его построили люди с далекого юга, которых изгнали с родных земель войны. Смуглые, скуластые и невысокие южане предпочитали торговать и ремесленничать, а не сражаться. Слухи гласили, что за право поселиться в Энгоарде они немало заплатили тогдашнему императору, но официально утверждалось, будто милостивый Морлинг Третий испросил у них лишь по медной монете с каждой сотни поселенцев.

С тех давних пор город разросся, и чистокровных южан оставалось мало даже среди городской знати. Множество разных чужестранцев, по разным причинам покидавших родину, предпочитали селиться здесь, а не где-нибудь еще. Постепенно языки пришлых исчезали, так же как и кровь, смешанная с кровью других племен. От незапамятной истории остались только протяжные, грустные песни да обычай хоронить мертвецов в крохотных глиняных склепах. И еще необычные, нездешние здания, строя которые на высоких холмах, со всех сторон окруженных болотами, погибли тысячи людей. Суровые зимы, болезни и просто голод отправили в могилу столько южан, что, по преданию, город мертвых сначала был больше города живых. Теперь же мертвые предки почитались у горожан чуть ли не вровень с Богом-Облаком: в каждом мало-мальски приличном дворе стояли каменные надгробия, исписанные буквами забытого языка, понятными только самым мудрым. Имена умерших, покоящихся под камнем, с описанием обстоятельств смерти и перечнем знаменательных дел, совершенных покойным при жизни. По утрам и вечерам благодарные потомки ставили свечи для каждого имени… Их дома, украшенные множеством высоких шпилей, прихотливых лепнин, были сделаны из необычного матового материала мягких оттенков. Секрета изготовления шатхайпальцы не открывали и не продавали никому. Купола и многогранники крыш зданий старого города парили, будто опустившаяся на землю группа разноцветных облаков, и другие дома, построенные иными народами, казались в сравнении с ними мрачными и убогими пещерами, кое-как высеченными в скалах. Тесные грязные улочки окраин в центре менялись на просторные бутовые мостовые, всегда чисто выметенные, а в жаркий день политые водой, дабы прохожие и проезжие не поднимали пыли. Прекрасные дома выходили на улицы глухими стенами: редко когда можно было увидеть на них узкое оконце или маленький балкончик, всегда имевшие непривычную глазу форму и отделку. Лишь гостиницы и магазины распахивали двери и окна для пришельцев, остальные дома казались неприступными крепостями.

У Дальвига не было денег, чтобы остановиться даже в самой захудалой таверне, где селились бедные торговцы, мелкие воришки и приехавшие на рынок крестьяне. В кошельке Эт Кобоса завалялось с десяток золотых, которые он собирал всю свою сознательную жизнь, с того самого момента, когда остался без отца. Неизвестно, сколько времени ему придется жить на них? К счастью, на многочисленных рыночных площадях Шатхайпала постоянно ночевало великое множество людей – от нищих и опустившихся дешевых шлюх до торгашей, которые либо слишком боялись оставить товар на попечение нанятых охранников, либо просто жадничали тратить на них деньги. С приходом вечера рынки пустели разве что наполовину; те, кто оставался, сворачивал прилавки, зажигал костры, ставил палатки и стелил лежанки под навесами. Крестьяне ночевали под телегами, бродяги забирались в темные углы у стен ограждавших площадь домов.

Среди них, в одном из грязных закутков, на куче старой соломы Дальвиг и Хак провели две ночи после прибытия в город. В торговле они оба были одинаково не искушены: оргайский купец, плечистый бородатый мужчина с бельмом на правом глазу, купил их коней вместе с седлами и упряжью за пять золотых. На самом деле один только рослый и лоснящийся жеребец сгоревшего в пламени Жезла десятника Симы стоил раза в два больше.

Торговцы незамысловатой рыночной снедью, бродившие тут и там со своими лотками, завидев Дальвига, тут же забывали об остальных клиентах. Они безошибочно признавали в нем провинциального новичка, который никак не может прийти в себя в городской суете и неразберихе. Цены бессовестные лоточники запрашивали безумные по меркам знающих покупателей, но Дальвиг безропотно платил, за сутки растрачивая на пропитание золотой.

Это был тупик. Дальвиг смог бы заплатить за проезд на пассажирской повозке до любого из трех ближайших городов, но что бы он этим приобрел? К тому же ехать по имперским дорогам через посты стражи было смертельно опасно. Ведь его искали!

Утром третьего дня их пребывания в Шатхайпале около двух десятков императорских солдат, с щитам и шлемами молочно-белого цвета, до зубов вооруженные, явились на рынок в сопровождении сотни городских стражников. Тщательно обыскать заполненную тысячами людей площадь они не могли, поэтому на сей раз Дальвиг избежал разоблачения. Завернувшись в плащ, он с головой зарылся в солому и то же заставил сделать Хака. Глупец отказывался рыть носом вонючую, прелую и колючую мешанину, так что ему пришлось отвесить пару хороших затрещин. Вообще пока Хак был для Дальвига обузой: никакой пользы не приносил, жрал в три горла, постоянно просился домой и в то же время норовил потеряться, засмотревшись на растущий на крыше дома сад или скачущую в колесе с бубенцами белку. Эт Кобос подумывал бросить его на произвол судьбы, однако опасался, что дуралей сразу попадет в руки стражи и расскажет, что разыскиваемый преступник скрывается в городе.

Нужно было как можно скорее убираться отсюда, и способ существовал только один.

Площадь окружали высокие старые каменные стены. В самый солнечный день в образуемых ими углах царил полумрак; на покрытых грязью булыжниках мостовой стояли вонючие лужи. Приличные люди опасались появляться здесь, да и неприличные тоже не особо рвались – по крайней мере днем. В нескольких особенно мрачных углах, в нарочно выстроенных из черного бута закутах складывали мусор, который потом уничтожали волшебники. Туда-то и направился Дальвиг сразу после того, как закончилась утренняя облава. Сначала ему пришлось, усадив Хака на узлы, наложить ему Каменное заклятие на ноги. Иначе он мог сбежать, чтобы бродить по городу с открытым ртом, глазея на прохожих и норовя угодить в руки стражи.

Подхватив какую-то сломанную корзину, валявшуюся на краю огромной кучи отбросов, Дальвиг натянул на голову капюшон и проскользнул по кочкам из слежавшегося мусора в глубь каменного мешка. Несмотря на регулярные чистки, он был полон гнилых овощей, сломанных частей от телег и палаток, рваной упряжи, клочьев тряпья. У стены валялся раздутый труп дохлой собаки, жутко вонявший и привлекающий к себе тучу жирных зеленых мух. Дальвига едва не вывернуло.

Он закашлялся и схватил себя за подбородок, чтобы удержать рвотные позывы. В голове помутилось; он попытался дышать ртом, сквозь край капюшона, но казалось, что в глотку проникал жидкий гной. Из последних сил удерживая просившийся наружу завтрак, Дальвиг прокрался подальше от собачьего трупа и прижался плечом к стене. Вынув из-под плаща Дудочку, он медленно, осторожно набрал в грудь отравленного воздуха и дунул… Давным-давно (а на самом деле не более недели назад), когда он рассматривал Дудочку на свет, то не смог разглядеть внутри нее сквозного отверстия. Что она таила внутри себя? Воздух, пройдя через таинственные недра, выходил наружу тихими, переливчатыми трелями. Воровато оглядевшись и облизнув пересохшие губы, Дальвиг шепотом произнес имя Врелгина. Еще раз оглядевшись, он быстро спрятал Дудочку обратно и стал напряженно вглядываться в воздух перед собой. Некоторое время ничего не происходило. Потом вдруг он заметил, что камни на стене рядом с его носом набухли и стали шевелиться. Со стороны казалось, что на самом деле это не кладка, а плотно натянутая ткань с рисунком, и кто-то прет напролом, пытаясь ее прорвать. Отшатнувшись, Дальвиг сунул руку за борт плаща, нащупывая рукоять Вальдевула. Тем временем швы между камнями, как попало промазанные раствором, а также трещины и выбоины разгладились. Понемногу опухоль приняла очертания застывшей человеческой фигуры в мешковатом одеянии. Дальвиг с трудом разглядел черты на лице волшебной скульптуры, рожденной стеной. Страшный шрам, проходящий через глаз и переносицу, мог принадлежать только одному человеку – именно тому, которого он и ждал. Вдруг барельеф ожил, поведя головой. Живой глаз моргнул и сощурился, а рот, скрытый за каменно твердой бородкой, изрек:

– Ты звал меня, Сорген?

Паутина замешательства слетела с Дальвига: он даже смог сообразить, к кому это обращается ставший живой скульптурой старик? К нему, к кому же еще! Ведь именно так он был наречен во время ритуала посвящения в Теракет Таце.

– Да! – воскликнул Эт Кобос, забыв, что только что боялся быть увиденным и услышанным.

– Надеюсь, ты действительно во мне нуждаешься. Говори, и поскорее.

Голос Врелгина был суров, да и всем своим видом он выражал недовольство и мрачность. Или это так казалось из-за необычного внешнего вида говорившего? Тем не менее Дальвиг быстро и складно пересказал колдуну историю ссор, драк и бегства.

– Ты поступил не мудро, мой молодой брат, – пробормотал Врелгин, качая каменной головой. – Гораздо умнее было бы незаметно покинуть замок и убраться за пределы Энгоарда, а не устраивать глупые представления. Белые очень злы на тебя, они о чем-то догадываются и страстно желают поймать тебя, чтобы эти догадки подтвердить или опровергнуть. Понимаешь, чем это грозит тебе и в конечном счете – мне?

– Да… – Дальвиг виновато потупился. – Я вел себя как мальчишка, и теперь мне ужасно стыдно за свои поступки. Если бы можно было повернуть все вспять, я бы обязательно сделал все так, как сказал ты.

– Сделанного не воротишь. – Врелгин тяжело, протяжно вздохнул. – Чего же ты хочешь от меня, орман?[1]1
  Орман – брат.


[Закрыть]

– Мне нужно покинуть пределы Империи. Уйти туда, где я смогу добыть денег, власти, где есть возможность совершенствоваться в искусстве магии. Туда, где нет Белых и есть Черные.

– Денег и власти? – усмехнулся барельеф. – Похвальные устремления, но не переоцениваешь ли ты себя?

– Значит, ты не поможешь мне?

– Как сказать… Отправить тебя в благословенное место, где деньги растут на деревьях, а власть плещется в пруду, дожидаясь, когда наконец ее возьмут в руки, я не могу. Но помочь покинуть пределы Энгоарда мне по силам.

– Спасибо! – выдохнул Дальвиг.

– Не за что, – равнодушно откликнулся Врелгин. – Благодари Великую Необходимость… Ступай из этого зловонного места куда подальше. Подготовившись, я найду и позову тебя.

Не прощаясь, каменный Врелгин покрылся крупными волнами и втянулся в стену, возвращая обратно все швы и трещины.

Некоторое время тупо разглядывая камни, Дальвиг размышлял об услышанном от Врелгина порицании. За две проведенные в Шатхайпале ночи он уже не раз задумывался над своими поступками и находил их все более глупыми и возмутительными. Собираясь вызвать колдуна, он боялся, что тот вовсе откажется разговаривать с таким глупцом. Однако ему снова везло. Врелгин, ограничившись осуждением, обещал помочь, а это главное. Значит, у Дальвига еще будет шанс исправить ошибки…

Вернувшись к узлам и Хаку, Эт Кобос молча зарылся в солому, приготовившись к долгому ожиданию. Слуга умолял его разрешить побродить по рынку, просился в нужник и просто ныл, но господин упорно молчал, и в конце концов бедный дуралей замолк. Вокруг гудел рынок, и гул его при желании можно было разделить на множество разных звуков. В двух шагах визгливый голос нахваливал мизойские ткани; вдалеке женщина сильным и красивым голосом выводила торжественную песню на незнакомом языке. Где-то орали торговцы, скопом ловившие вора; их заглушал визг свиней, которых резали на глазах у покупателей мяса. Ржали и храпели лошади, лаяли собаки, вопили сведенные с ума суматохой петухи… Солнце вышло из-за большого кучевого облака, сразу превратив площадь в огромную сковородку. Бродячие маги принялись набивать кошели медяками, раздавая заклинания Снежной Зимы на дощечках. Дальвиг терпеливо ждал.

– Господин, чево-та кушать хочется! – снова пожаловался Хак. Сняв рубаху, он лежал на своем узле и тоскливо поглаживал онемевшие ноги. Дальвиг поднялся, весь облепленный соломой, потом уселся обратно и принялся расшнуровывать куртку.

– Что за ненасытная утроба! – . проворчал он, с неприязнью оглядывая складки жира на боках слуги. – Недавно ведь ели.

– Какое ж недавно! – возразил тот, вытирая потный лоб. – Тогда солнце над стеной едва поднималось, а теперь эвон где! Маманя, должно быть, кашу сварила. К ней бы сейчас…

– Замолчи! Да надень рубаху, не то обгоришь, будешь, как жареный поросенок. Вон как солнце палит…

Неожиданно Дальвигу послышался слабый шепот, и он настороженно поглядел вправо. Казалось, тихий голос зовет его из-за телеги, на которой «по-богатырски» храпел толстопузый купеческий охранник. Дальвиг вскочил на ноги и начал вглядываться туда. Так и есть: между стеной и телегой во весь рост стоял Врелгин, полупрозрачный и похожий на призрак, каким его описывают, в сказаниях и песнях. Не присматриваясь, его можно было не заметить, принять за дрожание воздуха, восходящего от нагретой мостовой. Протягивая руку, колдун повторял: «Иди сюда, Сорген!» Немедленно встрепенувшись, Дальвиг подхватил свой узел и ткнул Хака носком сапога.

– Скорее пошли за мной, увалень!

– Так у меня ноги! – завопил слуга, падая на карачки. Ругнувшись, Дальвиг пробормотал: «Хоранес[2]2
  Хоранес – слово, развеивающее простые чары.


[Закрыть]!» – и коснулся ног Хака рукой. Счастливый слуга вскочил и принялся пританцовывать, охая и ахая от колющей боли в затекших конечностях. Дальвиг сунул ему в руки оба узла и потащил за собой. Одной рукой он тянул неловко переставлявшего ноги Хака за полу кое-как надетой рубахи, а вторую протягивал к призрачному Врелгину. Когда он приблизился, то оказалось, что призрак стоит вовсе не за телегой, а прямо посредине ее. До пояса тело колдуна скрывали мешки, как попало наваленные под ноги храпящему охраннику. Дальвиг нерешительно застыл, но Врелгин, нахмурившись, повелительно взмахнул рукой и прошептал: «Иди же!»

И Дальвиг пошел, волоча за собой вертящего головой и упирающегося Хака, а вместе с ним и узлы. Пальцы соприкоснулись с колеблющейся в воздухе рукой Врелгина – и озарились блеклой вспышкой распавшегося на мелкие искорки сияния. Рука самого Дальвига тоже стала призрачной и дрожащей. Словно бегущий вверх по щепке огонь, прозрачность быстро охватила тело Эт Кобоса, расползлась вниз и вверх. В последний момент, с удивлением и ужасом глядя, как грудь до шеи превратилась в облачко дрожащего горячего воздуха, Дальвиг услышал за спиной истошный вопль Хака: «Господин!!!» Глупец, увидевший, как тающий на глазах хозяин проходит сквозь телегу, попытался вырваться с новыми силами, но хватка упрямого Дальвига была слишком сильной. Торговцы, побросав товар, вместе с покупателями глазели, как два призрака исчезают над храпящим пузатым охранником и кучей мешков.

– Ахма, воры! – пролепетал продавец тканей, однако никто не пошевелился, опасаясь связываться с таким сильным колдовством. Тем временем пара настоящих воров, воспользовавшись всеобщим ступором, срезали кошельки и кинулись наутек. Их заметили, поднялся обычный шум и пострадавшие с криками пустились в погоню. О призраках немедленно забыли.

Это походило на падение в бездонную пропасть на дне холодного моря. Плотная вода неохотно расступалась перед телами и смыкалась позади них; вода, от которой не намокала одежда, которая не лезла в горло, только пронзала насквозь ледяными кинжалами. Она стремилась остановить дерзко вторгнувшихся в ее владения людей. Навечно оставить их здесь, превратить в плывущие из никуда в ничто безмолвные статуи… Однако невидимая и твердая рука Врелгина продолжала тянуть Дальвига в неизвестность, а тот волок следом немо разевающего рот Хака. Наконец по прошествии, наверное, целой вечности, сопротивление волшебного моря стало ослабевать вместе с холодом. Из тьмы, только что казавшейся черной пропастью под огромными пластами воды, выступил смутный силуэт колдуна, а за его спиной – непонятные нагромождения не то камней, не то еще чего. Земля снова оказалась под ногами, дрожащими и норовящими оступиться. Последние мутные разводы разошлись по сторонам наподобие открывающегося занавеса, и Дальвиг увидел, что стоит на склоне низкого, покатого холма. Сведенные холодом пальцы отчаянно сжимали узловатую и такую же ледяную старческую ладонь. Сзади раздалось глухое бульканье – Дальвиг деревянно обернулся, чтобы посмотреть, как Хак, будто вынырнувший из вставшей на дыбы невидимой реки, объявился рядом. Эт Кобос с трудом разжал обе руки, но тут же пожалел об этом. Лишенный поддержки, его слуга рухнул сначала на колени, а потом и на спину. Не удержавшись на месте, он покатился вниз по склону вместе со всеми узлами. Остановил его только хилый куст неизвестной породы, одиноко дрожавший листьями на легком ветерке.

Унылая холмистая равнина тянулась во все стороны, куда ни кинь взгляд. Она была серой: серая почва, на которой растет серая трава и серые чахлые деревца. У самого горизонта виднелись три выстроившиеся в ряд горы. Дым тянулся от их вершин, клубясь и расползаясь по всему небу, покрывая его монотонной и нескончаемой хлябью, от которой не дождешься дождя. Вместо солнца – мутное белесое пятно прямо над головой…

– Что это за место? – спросил Дальвиг внезапно охрипшим голосом.

– Страна Без Солнца, – устало ответил Врелгин. – Пойдем, наше путешествие еще не окончилось.

С другого склона они увидели огромный лагерь, добавлявший в унылое небо дымы многих сотен костров. Множество палаток и шатров было разбито по сплющенным холмам и ложбинам между ними. Крошечные люди сновали по лагерю туда-сюда.

– Это армия князя Ргола по прозвищу Перстенек. Он пришел сюда, чтобы завоевать город кочевников, и туг ты можешь попытаться добыть себе славы и денег. Вон там, в том огромном разноцветном шатре расположился сам князь. Иди, он один из самых важных членов Теракет Таце. Назови его «орман» и он, может статься, поможет тебе.

– Подожди, Врелгин! Скажи хотя бы, где точно я оказался, ибо название – Страна Без Солнца – ни о чем не говорит мне! В какой это части мира?

– Недостаток образования? – Колдун хмуро покосился на Дальвига через плечо. – Хотя, кто бы тебе преподавал страноведение? Ну что ж, отвечу и на этот вопрос. Если быстро поскакать от ворот города Крайл на юго-запад, то за три недели ты доберешься сюда, на берега мутной реки Ялоганда. По крайней мере здесь тебя не достанут твои Белые «друзья»…