Текст книги "Том 3. Менестрель. Поэмы"

Автор книги: Игорь Северянин

Часть III

1

 
Письмо Леандра: «Как ни странно,
Я, видевший Вас краткий раз,
Душою с Вами постоянно.
Я вижу Вас. Я слышу Вас.
Я ощущаю Вас повсюду.
Я, вероятно, не забуду
Вас никогда. Вы обо мне —
Сон в яви или явь во сне? —
Немного помните: тот вечер
На озере монастыря,
Залитая водой заря,
И речи глаз, уста без речи,
И следующий день – леса,
Вы, Кира, я и небеса?…
 

2

 
Я не писал – мне не хотелось
Нарушить новью вашу старь,
Что соловьем в душе распелась…
Я слушал пенье, на алтарь
Любви воздвинув нежный образ,
Какой судьба с улыбкой, сдобрясь,
Найти мне в жизни помогла.
Вы – свет, все остальное мгла…
Я не писал день, две недели,
Четыре месяца. Я ждал
Чудес каких-то. Я не знал,
Порою, были ль в самом деле
Вы посланы навстречу мне, —
Не видел ли я Вас во сне?
 

3

 
Да и теперь, взыскатель были,
Я не надеюсь на ответ
Не потому, что Вы забыли,
А потому что… вдруг Вас нет?!
И тем ожиданнее это,
Что первый раз не в это лето
Я встретил небо Ваших глаз…
Со сном действительность слилась:
Мне сны до встречи предвещали
Ваш голос, очи, кудри, лик.
Я к Вам давно в мечтах привык,
К запросам Вашим и к печали,
Когда ж теперь Вас наяву
Узнал – проснулся и живу.
 

4

 
И вдруг, что мне блеснуло явью,
Окажется обманным сном?
И пустоту познав аравью,
И день и ночь все об одном
Терзаться стану я, что – нежить
Вы та, кого привык я нежить
В своих возлюбленных мечтах,
Что Вы, живительная в снах,
Лишь смутный призрак в этой яви…
А если и оплотен дух,
К моим призывам будет глух,
Что женщины Вас нет лукавей,
Что Вы совсем, совсем не та,
Кем быть должна моя мечта…
 

5

 
Так кто же Вы – ответьте прямо,
Когда Вы знаете сама:
Пустая взбалмошная дама,
Кем русские полны дома,
Бесплодный призрак, дух мертвящий,
С душою ли животворящей,
Мне предназначенной судьбой,
Сопутник ясно-голубой?
Я знать тревожусь – кто Вы? кто Вы?
Простите странный тон письма, —
Я, кажется, схожу с ума, —
Такой кошмарно-бестолковый…
А если в средние века
Вы… впрочем, умолчу пока…» —
 

6

 
«Утешьтесь – я живу на свете,
Не бред, не сказка, не мираж…
Я Ваша целый ряд столетий…
Мне дух больной понятен Ваш:
Ведь Вы типичный неврастеник,
Вы человек, в чьей жизни тени
Коснулись ясного чела.
Я получила и прочла
Душою, – не глазами, – строки.
Я Вам сочувствую вполне.
Вы дороги и близки мне.
Как я, Вы в жизни одиноки…
Я замужем двенадцать зим.
Мой муж мне чужд: мне трудно с ним».
 

7

 
Леандр ответил: «Бросьте мужа,
Придите: я Вам счастье дам, —
Вас замораживает стужа.
Я Вас моложе по годам:
Мне двадцать два. Я очень беден.
Но гений мой, Héléne, победен,
И вскоре славен и богат
Я буду. От моих сонат
Уже теперь в кружке интимном
Все меломаны без ума,
И не пройдет еще зима,
Меня страна приветит гимном,
И композиторский венец
Приемлет гений наконец».
 

8

 
И Lugne сказала Кириене:
– О радость: друг мой – музыкант!
Но шатки лестницы ступени:
Зачем он хвалит свой талант?
Его погубит эта свита…
Мой долг – сказать ему открыто
Свой взгляд, его предостеречь:
Самоуверенная речь
Меня пугает. С этой целью
Увидеться я с ним должна.
Его душа поражена
Опасным самомненьем. В келью
Грез композитора влетел
Дух тьмы: безрадостный удел…
 

9

 
И встретились они на Мойке,
У Поцелуева моста.
Леандра мысли были стойки,
И замкнуты его уста.
Как руки ласково дрожали!
Какую муку выражали
Слиянные две пары глаз!
Какой мучительный экстаз
Объял их крыльчатые души!
Какой огонь расцвел в крови!
Но не сказалось о любви,
И настороженные уши
Не уловили нежных слов:
Шел час гуляющих ослов…
 

10

 
Она сказала: «Друг мой – скромность —
Удел талантливых людей…»
Он отвечал: «Но я огромность:
Я выше всех в стране своей!
Я это чувствую, я знаю…
Я собираю звуки в стаю,
И эта стая в свой полет
Всех маловерных вовлечет.
Чего же должен я стыдиться?
Зачем талант мне умалять?
Вы для меня – подруга, мать,
Жена бесплотная, царица, —
Все в свете, но… спросить Вас жаль:
Вы слышали ли мой рояль?
 

11

 
Конечно, нет. Так отчего же
Про скромность говорите Вы?
На пенье птички не похоже
Жужжанье гордой тетивы!
И я не птичка, – я охотник,
Заботящийся беззаботник,
И восторгаться для меня
Собой – как Вам сиянье дня.
Я оттого исполнен силы
И вдохновенья, и мечты,
Что сознаю себя. Кроты,
Скопцы и выходцы могилы,
Живые трупы, жалкий сброд,
Понятно, это не поймет…
 

12

 
И не поняв, того осудит,
Кто сознает в себе себя,
Над силою глумиться будет.
В великом мощи не любя,
От зависти в негодованьи…
Такое жалкое созданье
Я презираю. Мне оно
Отвратно. И еще одно
Заметить Вам я должен: в наше
«Санженистое» время, в век
Кривляк и нравственных калек,
Когда фальсификаты в чаши
Священные налил наглец,
С таланта истого венец
 

13

 
Стараясь на себя напялить,
В век псевдо-умных дураков,
Стремящихся умы ужалить,
Художник должен быть таков,
Как я: не скромничать (осилит
Бездарь иначе!), должен вылит
Быть как из стали – тверд и смел,
В боях с рутиною умел,
Не поддаваясь вздорной брани
И не пьянея от похвал.
Подъяв талант, как бурный вал,
Он должен хлынуть через грани
И все препятствия с пути
Волною хлынувшей смести».
 

14

 
Он замолчал, разгоряченный,
Потупился и как-то сник:
Ведь Lugne с улыбкою смущенной
Не поняла его язык…
Был полон нежный взор укора.
Она не выносила спора
И прошептав: «Не правы Вы», —
Пошла от Арки вдоль Невы
За Эрмитаж, по Миллионной.
Он молча шел за нею вслед
И думал: «Сколько нужно лет,
Чтоб в ней, наивной и влюбленной,
Все предрассудки превозмочь?»
Раскланялся, и вскоре – прочь.
 

15

 
Неведомые встали стены
Меж ними с первой же поры,
И вкралась боль в мечты Елены…
Рубили где-то топоры
Сады волшебные… И тяжко
Стволы валились… Вяло кашка
Чуть розовела у пенька…
Присела на бревно Тоска
В чепце и траурной мантилье…
Цветы поблекли, трепеща…
Свернулись листики плюща…
Познали птицы гнет бескрылья…
Сияло солнце без тепла…
И жизнь на животе ползла…
 

16

 
Любовь не терпит ссор и трений,
Непониманья и обид.
Но любит кто без преткновений?
Кто из влюбленных не скорбит?
И для любви порой не нужно,
Чтоб люди рассуждали дружно.
Напротив – часто легкий спор
Живит наш утомленный взор,
В нас бодрость новую вливая,
И вслед за ссорою опять
Нам нежно хочется обнять
Того, чья радостность живая
Способна в нас ответ будить:
Без споров, право, скучно жить!
 

17

 
На рысаках отцовских серых,
Под синей сеткой, в Главный штаб,
Будя восторги в офицерах,
Lugne едет с мужем. И Агап
Роскошен в четырехугольной
Зеленой бархатной-корольной! —
Российской шапке кучерской…
Молодцевато-щегольской
Имея вид в кафтане ватном,
Вплетясь в одну из невских лент,
Он правит. Шапки позумент
Блестит на солнце. На обратном
Пути Lugne едет к Вейсу: там
Ботинки, близкие мечтам!
 

18

 
Оттуда надо бы к княгине:
Сегодня, кажется, среда,
Когда жует кусочек дыни,
Как дыня, скучная среда…
Но как не хочется! А надо:
Муж требует… – «Я очень рада», —
Princesse [21]21
  Княгиня (фр.)


[Закрыть]скрипит: «О, mon enfant! [22]22
  О, мое дитя! (фр.)


[Закрыть]»
И пудру хвалит Houbigant,
Браня L'Orsay'a и Piver'a, —
«Не тот нюанс… vous comprenez? [23]23
  Вы понимаете? (фр.)


[Закрыть]»
Про заграничное турне
Рассказывает, и Ривьера
Теряет весь свой колорит,
Когда княгиня говорит…
 

19

 
Парижскую надев ротонду,
Укутанная в шеншиля,
Вдруг вспоминает «Эсклармонду»,
В четверг идущую. Шаля,
Как девочка, из бельэтажа
Сбегает вниз все та же, та же,
Какой была, – в начале строф
Романа, – в зелени лугов!
Торт захватив от Кочкурова,
Она торопится домой
И вдруг становится немой,
И брови хмурятся сурово:
Часы на Думе били пять, —
И так легко ее понять…
 

20

 
Глазам кузины Киры карим
Приятный поднесен сюрприз:
Фостирий послан государем
По делу личному в Тавриз.
Репейник инцидента скошен
И ласково Леандр попрошен
Прийти к кузинам вечерком
Сыграть себя. И он, влеком
Мечтой блеснуть перед любимой,
Хотя и плохо веря в то,
Накинув верхнее пальто,
Спешит к ним, стужею гонимый,
И в упоеньи входит в зал. —
Его встречает… генерал!
 

21

 
В тужурке будничной, домашней,
С Георгием, весь ледяной,
Встав прозаическою башней
Над романтической женой,
Он смотрит на Леандра взором,
Застыли навсегда в котором
Бюрократическая сушь,
Дипломатическая чушь!
Полоски губ надменно сжаты,
И лыс его покатый лоб…
Вдали воздушный слышен топ
И смеха звонкого раскаты,
Летит на стол из рук берэт
И, вмиг затмив собой… портрет,
 

22

 
Идет обрадованно Кира
Навстречу гостю – чар не сдунь! —
В ее очах – «обитель мира»
И озеро. А вот и Lugne,
Забывшая былую горечь:
– Я рада Вам, Леандр Петрович… —
И посмотрев в глаза в упор,
– «Мы, к сожаленью, до сих пор
Не слышали с Rienе ни разу
Мотивов Ваших. Раньше чай?
Ну, как хотите! Николай!
Приема больше нет». И вазу
С нарциссами подвинув вбок,
Она садится в уголок:
 

23

 
– Так мне удобней будет слушать… —
Садится Кира на диван.
Леандр готовится обрушить
На женщин звуков ураган.
Ударил по клавиатуре, —
И закружились звуки в буре,
И с первых нот понесся шторм —
Свершенье-небывалых форм:
Гремел, стонал, смеялся, плакал,
Стихал и снова возрастал,
И кто-то шел на пьедестал,
Срывался в бездну, выл и звякал,
Вставал, дрожа, кричал и лез, —
Летело море, мчался лес…
 

24

 
Росли остебленные розы,
Качаясь в воздухе. Гигант
Слал то молитвы, то угрозы…
Располоводился талант,
Вовсю сверкая и пылая,
Душа горела огневая,
И opus, вдохновенно-шал,
Казалось, мертвых воскрешал.
Аккорд. И пауза. И бисер
Рассыпал выскочивший гном,
И вдруг заволокнулся сном…
Метнулись чьи-то крылья к выси:
Рыдая, кто-то нес свой дар…
Молитва. Вызов. И – удар.
 

25

 
И стих рояль. Со стула резко
Поднялся огневой игрок
И, став белей, чем в храме фреска,
Склонился у любимых ног,
Целуя ледяные руки,
Упал в бездонные от муки
Ненаглядимые глаза,
Поднятые на образа,
Чтоб образов игры не видеть,
Витающих под потолком…
И Lugne сказала: «Не знаком
Мне Демон Ваш. Боюсь обидеть:
В нем торжествующий порок…»
Отпрянул от нее игрок…
 

26

 
И пролетела в стихшем зале,
Крылами сумрачно шурша,
Средь гиацинтов и азалий,
Гордыни полная душа.
И льдом повеяло от лета…
Поблекла стульев позолота…
Леандр, закрыв лицо, молчал…
Еще теплел, еще звучал
Рояль, напоминавшию плаху…
Вдруг Кира быстро к игроку
Прошла и, наклонясь к виску,
Поцеловала, и с размаху
Упала навзничь, закричав:
– Прославленный всеславьем слав! —
 

27

 
И поздней ночью две кузины
Имели крупный разговор.
В непроходимые трясины
Он их вовлек. И с этих пор
Как в них вошло недоуменье
Друг перед другом, единенье
Нарушилось, и дружба их
Увяла разом. Для других
Могли возникнуть компромиссы,
Но не для целостных натур —
Пути такие. Скорбно хмур
Был облик будущей актрисы,
И бледные черты остры,
Когда расстались две сестры…
 

28

 
– Вы гений милостью господней,
Искусствник Вы par excellence! [24]24
  Преимущественно (фр.)


[Закрыть]
О, я постигла Вас сегодня,
И мной обожествлен Ваш транс.
Поймите, что она – малютка
Пред Вами. Для ее рассудка
Вы непостижны. Вы – титан,
Иной удел Елене дан.
Она Вас любит, – я не знаю…
Она, так думая, не лжет,
Но никогда Вас не поймет
И не придет к Вам, как к Синаю.
Не верьте правде малых сих:
В ней часто гибель для больших.
 

29

 
Я полюбила на закате, —
На озере монастыря, —
И мягкое рукопожатье,
И Ваших синих глаз моря,
Я полюбила Ваши пальцы, —
Клавиатурные скитальцы, —
Я полюбила Вас всего,
Сама не знаю отчего.
Вы никогда мне не приснились,
Ни до, ни после – никогда.
И Вас я не ждала года,
Но встретились и полюбились.
Но Вашей быть я не могу:
Я музу Вашу берегу. —
 

30

 
Леандр прочел и, вспомнив Киру
Признательно, чуть побледнев
И, отхотев на время лиру,
Любви… Елены захотел!
И написал: «B леса я еду.
Хотите вместе. Завтра, в среду.
Вокзал Балтийский. В два часа».
…Они поехали в леса,
Туда, к монастырю глухому,
Где встреча первая была,
Где служба на закате шла,
Где провожал он женщин к дому,
Где вечер протекал без слов,
Где запад грустный был лилов…
 

31

 
Ночь тихо колокол качала,
Окрестность благостью даря.
Как быстро тройка их домогала
До белых стен монастыря!
Тепло друзьям в дохе сибирской,
Тепло и в келье монастырской
Сидеть у печки на полу,
Смотря на символ наш – золу…
Принципиальных расхождений
Умолкла тяжкая чреда:
Они болтают без труда,
Исполненные впечатлений
Лесов со снежной бахромой
И ласки старины хромой…
 

32

 
Сереют сумраки, – все ближе
Вечерней нежности черед,
С собой захваченные лыжи
Леандр тюленьим жиром трет,
Его у печки нагревая
И легким слоем покрывая
Отполированную гладь,
Носящую живую кладь…
Как удержаться, чтоб попутно
Вновь не прославить лыжный спорт?
Ведь мне, кто жить в природе горд,
Нужна почти ежеминутно
По зимам скользкая доска,
Какой прихлопнута тоска…
 

33

 
Они выходят за ворота,
Во тьме спускаются на лед.
Им кажется, что третий кто-то
За ними, крадучись, идет.
Иль это небо сыплет хлопья?
Иль это мысль его утопья
Шуршит воскрыльями в тиши?
Кому бы здесь и быть в глуши?
Уснуло озеро под снегом.
Они скользят на лыжах вдаль
Сквозь снег, – как с мушками вуаль, —
Довольные своим пробегом.
Не видно звезд и нет луны.
Все, все сказать сердца вольны.
 

34

 
– Чего ты ждешь? – она спросила.
– Я жду тебя назвать своей. —
– Во мне пока бессильна сила
Покинуть мужа и детей. —
– Но, Lugne, пойми, я жду развода. —
– Не жди, Леандр, моя свобода
Без крыл, и больше не парит, —
Мне это совесть говорит.
Не создана я для измены, —
В измене ложь: я правду чту.
Друг в друге видим мы Мечту, —
Довольно с нас. Не мучь Елены.
Пусть будет свет. Не нужно тьмы:
Лишь друг вне друга вместе мы.
 

35

 
Ты говоришь: развод, – как будто
Исправит что-нибудь развод.
Развод – пустяк, развод – минута,
А знаешь ли, что значит – год?
Не только год счастливой страсти,
Любви слинялой, полной сласти, —
А год, мой год тяжелых мук?
А здесь не год, Леандр, подумай:
Двенадцать лет, двенадцать лет,
Двенадцать лет, как счастья нет,
Двенадцать лет тоски угрюмой,
И чуждый муж, но все же свой,
Привычный, человек живой!
 

36

 
Он любит Lugne твою, как может.
Где силы сделать боль ему?
Его судьба меня тревожит.
Такой ценой я не приму,
Поверь мне, счастья: этот праздник,
Пожалуй, хуже был бы казни.
Нет, на несчастии других
Могу ль о радостях своих
Спокойно думать? Дети! дети!
Как вас делить? О, что за вздор!
Оставим этот разговор,
Оставим злые мысли эти:
Такая воль – мрачней тюрьмы.
Лишь друг вне друга вместе мы.
 

37

 
Да, творчество твое велико,
Как падший ангел, гений тьмы,
Но богоборческого лика
Краса страшна мне. Как же мы
С тобою совместим всю разность
Душ наших, знающих экстазность,
Таких и близких, и чужих?
Я без ума от глаз твоих,
От светлой нежности ребенка,
От одаренности твоей,
Но не от скрытых в ней идей,
Кощунственных и льнущих тонко
И искусительно в сердца…
Я без ума… не до конца!
 

38

 
Пребудем же, Леандр, друзьями,
Как были до сих пор века,
Смотря влюбленными глазами
На друга друг… издалека!
В измене тела – ложь. В свиданьи
Бесплотном – сплошь очарованье,
Святая правда близких душ…
От них не пострадает муж,
И невсколыхнутая совесть
Моя меня не укорит.
Вот путь единый, что открыт
Для нас – невинность встречи, то есть,
Сумбур отвергшие умы
Лишь друг вне друга вместе мы. —
 

39

 
Сказала, вздрогнула и, с криком
Прижав его к своей груди,
В теряющем порыве диком,
Отпрянула: «Не подходи…
Единственный! Боготворимый!
Не искушай своей любимой:
Я обессилена борьбой, —
Уйди, Леандр, господь с тобой…»
…И он ушел во тьму на лыжах,
Ни слова больше не сказав,
Когда ж, озябнув и устав,
Вернулась в келью Lugne, на рыжих
Лошадках были хомуты,
И голос звал из темноты:
 

40

 
– Готовы лошади. Мне барин
Велел на станцию Вас свезть. —
Был лик Елены светозарен:
Сердца друг другу дали весть!
Она подать велела сани
Спустя неделю, от скитаний
Души уставшая, реша
Говеть в монастыре. Душа
Молитвы жаждала. Все службы
Она простаивала. Храм
Дал исцеление скорбям,
И, с чувством неизменной дружбы
К Леандру, ехала зимой
Ты, маленькая Lugne, домой…
 

Эпилог

 
Леандр гремит во всей вселенной.
Давно ушла от мужа Lugne:
Живет с детьми мечтой нетленной.
В каштаны прядей вкрался лунь…
И застрелилась Кириена,
Познав, как зла ко многим сцена,
И от усадьбы вековой
Остался пепел. Ветра вой —
Над монастырскою руиной.
А в мире все цветет сирень,
Весенний наступает день,
Чарует рокот соловьиный,
И людям так же снятся сны
Обманывающей весны…
 

Плимутрок

Рассказы в ямбах

Пьесы в рифмах 1922–1924 гг.

Превыкрутасная штучка

1

 
Профессор Юрий Никанорыч, —
Мечтатель, девственник, минорыч,
Своей Иронии жених, —
Был вызван братом во Флориду
На пару месяцев – у них
Возобновленную «Аиду»
Остилить в тонкостях. Доцент
Ганс Энте, старый декадент,
Его приятель, им попрошен
Развлечь Иронию, пока
Он ездит в древние века…
Убожеством своим роскошен,
Приходит Ганс под вечерок
На ужин к гастроному Юре,
Тая амуровые дури,
Весь риторический порок…
Иронию жених знакомит
С приват-доцентом; декаданс
В глазах Иронии огромит
Огромный гномный томный Ганс…
Лукавый Юрий Никанорыч,
Постигши Ганса существо,
Затаивает в сердце горечь,
Представив девушке его:
Теперь решается задача
О верности невесты: сдача
Ее фон-Энте разлучит
Его с Иронией, а твердость
Соединит навек… Но щит
Иронии – любовь и гордость —
Так металлически звучит…
Профессор этим обнадежен.
А завтра чемодан уложен
И взят на пароход билет…
Вот вкратце фабулы скелет.
 

2

 
Ганс Энте, ражий трехаршинник,
Шар рыжий несший на плечах,
Промозглик, плесенник и тинник,
Ухаживатель-паутинник,
Мордарь, полвечник, – цвел (не чах!..)
Он был быкастый здоровенник,
С автомобильным животом,
Насмешник, скрытник, сокровенник
С жасминно-тенорящим ртом…
И, чванясь выправкой корсетной,
Он палчил стародевной мисс,
В нем клокотала похоть Этной,
Взор прикошачивал: «Кис-кис…»
Рыжеволосый, ражелицый,
Но с проседью волос и щек,
Он волочился за девицей,
Как моложавый старичок.
И говорливым сивоглазьем,
Как настоящий верещак,
Красующимся безобразьем
«Спортивил» вечно натощак,
Боясь отяжеленья членов
И сытой вялости, как пленов,
Способных «плюсы» минусить
И потом тело оросить…
И пусть не всей душой, – всем телом
Он влекся к женщине самцом…
Во вл ке, судорог хотелом,
Он грезил слитчатым концом…
Предупредительно молчащий,
Безразговорно-говорящий
Лишь плотским напряженьем глаз,
Сквозь кисею и сквозь атлас
Он видел в женщине источник,
Резервуар услад мужских,
Ганс Энте, этот страстносочник
Поползновений воровских…
Утонченностью половою
Всех фавнов перещеголял,
Когда, в желаньях полувоя,
Осамчив женщин, оголял…
И ожеланенные жены,
Его хотеньем разожжены,
Его упорством сражены,
Дрожа, готовые пролиться,
В бред обезличенные лица
Бросали позывом жены…
 

3

 
Ирония была девичка,
Как говорится, полевичка,
Лисичка, птичка, лесовичка:
Поет, дичится и хитрит.
Она умнее горожанок,
Изысканнее парижайок,
Студеней льда и скользче санок,
И сангвистичнее, чем бритт.
Она – то просолонь, то тучка,
Превыкрутаснейшая штучка,
Неуловима, как налим…
И жаждою ее палим,
К ней Ганс зальнул своими «льнами»,
Иначе, говоря меж нами:
Ее оженщинить решил…
Во всеоружьи разных шил,
Отмычек чувственности женской:
Конфект, ликеров и помад,
Ее вовлек он в аромат
Страны блаженной и блаженской,
Ороив внешне свой Эреб,
Как место непотребных треб
Клокочущей кипящей плоти…
И очутилось в позолоте,
Сусальной, как оса средь сов,
Как колоннада на болоте,
Дитя олисенных лесов…
Он в доме закрывал засов,
Уча ее, подчас, конфете,
Ликеря трезвый мозг ее,
Сначала речил ей о Фете,
Точа исподтишка копье
Для чувственности лесовички,
Змеившей на плечи косички;
Затем ей Веннингера дал —
Для однобочья изученья —
Теорию предназначенья
Паденья женщины… Скандал
Он произвел в дичке-девичке;
Дал Гансу отповедь дичок:
«О, Ваш философ – дурачок!
В мороз, должно быть, рукавички
Стащили девки с белых рук
Философа, и он вокруг
Себя стал поносить всех девок,
Морозя пальцы и ладонь…
Поглубже мысль мою одонь,
Желающий: флажки без древок —
Пожалуй, вовсе не флажки,
Как без начинки пирожки…
Так и отвергнутый философ,
Чей взгляд на женщин стоеросов…»
И иронически свистя,
Мотивы страстного романса,
Ирония глядит на Ганса,
Который, пять минут спустя,
Ей говорит: «Вы слишком детски
На это смотрите…» А та:
«Нет-с, кэта выглядит по-кэтски,
Когда взирает на кота…»
Ирония гадает: «Юрий
Считает Ганса другом-бурей.
Не отпущу его: пусть штиль —
Излюбленный наш будет стиль,
А там посмотрим…»
 

4

 
Трехаршинник
Зовет ее к реке в осинник.
Она идет и, на пенек
Присев, мелодийку мурлычет.
Мордарь кроваво взоры бычет,
И снова страсть – его конек.
Его седлает вновь мордарь,
Юля на нем вокруг девички.
Она же думает: «Бездарь!
Как ржавы все твои отмычки…»
Не зная дум ее, рыжак
То увивается лисою,
А то, от похоти дрожа,
К медвяной Ире льнет осою…
И между тем, как апельсин
Заката Ира лепесточит, —
Ганс, – дрожее листа осин, —
Поцеловать девичку хочет.
И захотев, – хотя вспотев,
Наструниваясь, точно тобик,
Веснущатый целует лобик…
Ирония приходит в гнев:
«Эй, Вы, изысканный Петроний,
Вы поступаете, как клен!..
Иронии – не из Ален,
Прошу не оскорблять Ироний!
Я запрещаю Вам». – «Вы? мне?» —
«Да, я и Юрий. Это ясно?…
Молчите! возражать напрасно…
И дальше: раз наедине
Я с Вами остаюсь, Вам надо б
Знать точно, как вести себя
Со мною. Стыдно. Даже запад
Бледнеет, лик свой оробя,
Пред Вашей наглостью. Что Юрий
Вам скажет, возвратясь?» – Понурив
Сконфуженно-корсетный стан,
Ганс Энте прошептал: «Ростан
Влагал в уста фазаньей самке,
Фазана поджидавшей в ямке,
Слова иные…» – «Вы – фазан? —
Ирония спросила едко, —
Но я не птица. Потому
Нам не понять друг друга. Клетка
Нужна фазану моему». —
Ганс загорелся: «Вы сказали:
Фазану моему? Я – Ваш?!..»
«Да, как покорный карандаш…
Довольны этим Вы едва ли.
Но шутки в сторону. Прошу
Немедленно очестить слово —
Со мной держать себя толково.
Впредь грудь Вам кровью орошу,
Просталив Вас за оскорбленье.
Во всем отчет я Юре дам.
Пока же надо по домам».
И Ганс подумал: «Вот тюлень я!
И чтоб такой лесной дичок
Да не попался в мой сачок?!»
 

5

 
Ирония с пренебреженьем
О Гансе думала в ту ночь
И приготовилась к сраженьям,
Чтоб опустить в нем пыл на дно,
Чтоб отразить его пометче…
«Так странно: этот хищный кречет —
Друг голубя. Что близит их?
Как мог доверить мой жених
Меня такому павиану?
Здесь искус, умысел. Ну что ж,
Я с Гансом осторожней стану:
Посмотрим, Ганс, что ты возьмешь?
Но он противен мне. С ним вовсе
Я не хотела б больше встреч.
О, как отвратен блекло-овсий
Взгляд Ганса, сахаринья речь
И вся его повадка кошья,
Его заданье облапошья
Доверье Юрия, весь он —
Нелепый и тягучий сон!..
Но избегать его – пожалуй,
Он возомнит, что за себя
Я не ручаюсь: он ведь шалый,
Хотя летами обветшалый…
Нет, надо Юре пособя
В его желаньи, дать отпорный
Урок доценту, чтоб он знал,
Какой характер мой упорный,
И одостоить тем финал».
 

6

 
Пять дней спустя, совсем нежданно,
Приехал Юрий, заболев
В дороге от мечты тосканной
По «лучшей из живущих дев»…
Ему Ирония подробно
Все рассказала. Светолобно
Профессор слушал, хохоча.
Хотел он Гансу сгоряча
Сказать, что вовсе не по-дружьи
Тот поступал, во всеоружьи
Своих соблазнов; но потом
Махнул рукой и сел за том
Труда «О шаткости морали
И ненадежности друзей»,
Невесте посвятив своей.
Но этот труд друзья украли…
 

Eesti-Toila

1928 г. Март