Текст книги "Перевёртыш"

Автор книги: Игорь Домарадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

После ряда нападок на АЕН в печати в недалеком прошлом, положение её сейчас в общем стабилизировалось, но со стороны государственных академий отношение к ней осталось прежним: её или не замечают, или, услышав о ней, делают удивленные глаза. Это приводит к тому, что если кто-то из АЕН собирается баллотироваться в одну из государственных академий, то снимает значок члена АЕН, кстати, очень красивый, серебряный, с барельефом Вернадского, а в соответствующих документах о своем членстве в АЕН старается не упоминать.

Я стоял у самых истоков создание АЕН, будучи в числе других авторов открытий, зарегистрированных в Государственном реестре СССР, ее учредителем. Уже через полгода после этого были проведены первые выборы в АЕН, причем для реализации указанной выше Концепции, воспринятой АЕН, помимо учредителей, в выборах приняли участие выборщики, т. е. не члены АЕН, а уполномоченные научных коллективов из разных регионов России, чего в практике работы других академий никогда не было. Затем выборы проводились еще два раза, но уже без участия выборщиков, поскольку "костяк" Академии был сформирован. В результате этого в АЕН было выбрано много достойных ученых, большинство которых не занимают никаких административных должностей. Многие из них об избрании в другие академии не могли даже мечтать, несмотря на большие научные заслуги. В последнем я имел возможность убедиться, так как все эти годы, принимая непосредственное участие в проведении выборов, имел доступ к документам кандидатов и мог сопоставлять документы "простых смертных" с документами ряда "бессмертных", подававших в АЕН на первых порах её существования на тот случай, если бы государственные академии были расформированы. Пользуясь своим положением и, как мне кажется, авторитетом среди членов АЕН, я добился избрания в члены АЕН ряда представителей Саратова, к которому испытываю все большую ностальгию, и ученых из "глубокой" периферии", а недавно выступил инициатором создания Саратовского областного отделения АЕН.

В общем сейчас АЕН прочно стоит на ногах. В её составе больше 1000 членов, которым в свое время запретили называться "академиками", и "членами-корреспондентами", не получающих за звание, но поддерживающих АЕН материально, а также свыше 20 почетных членов – лауреатов Нобелевских премий из разных стран.

Конечно, в работе АЕН не мало недостатков, главным из которых является отсутствие денег на развитие науки. Есть и другие, но их можно считать "болезнью роста" и следствием борьбы за выживание. Тем не менее, если когда-нибудь жизнь в России наладится и станет вполне "цивилизованной", АЕН имеет все шансы засверкать как бриллиант.

Я горжусь членством в АЕН и стараюсь делать все от меня зависящее, чтобы добиться её процветания!

А все-таки противочумная система лучше!

Vivat!

Собственно с этого надо было начать мое повествование, но противочумная система широко известна и мне казалось поэтому, что для того чтобы ярче оттенить ей достоинства, следует подробнее рассказать о новой системе, возникшей в недрах бывшего Главмикробиопрома. Далее я позволю себе остановиться лишь на избранных главах славной истории чумологов.

Огромная площадь природных очагов чумы на территории бывшей Российской империи, занимающих свыше 200 миллионов га и постоянные вспышки этой инфекции на юго-востоке страны, вынудили большевиков вскоре после Октябрьского переворота организовать в Саратове противочумный институт, известный сейчас как Институт "Микроб". Инициатором создания этого института был академик Д. К. Заболотный, а идею его создания удалось осуществить благодаря активному содействию профессора А. А. Богомольца и энергии профессора А. И. Бердникова, возглавлявшего тогда кафедру микробиологии Саратовского университета и ставшего первым директором института. Официальной датой начала работы института считается 1 января 1919 года. В 1920 году институт стал независимым от университета. В 1922 году под руководством института были объединены все противочумные лаборатории Юго-Восточного края России. И к этому же году относится начало издания упоминавшегося журнала "Вестник микробиологии, эпидемиологии и паразитологии", получивший мировую известность.

Начиная с 1923 года институт начал организовывать работы по обследованию степей и пустынь, по выявлению эпизоотий чумы среди грызунов. Противочумная система стала переходить от мер борьбы со вспышками чумы к предупреждению заболеваний.

С 1932 года институт "Микроб" становится центром, которому в методическом отношении подчинялись создававшиеся один за другим противочумные институты в Иркутске, Ростове-на-Дону, Алма-Ате и Ставрополе. Тем самым было положено начало уникальной, единственной в мире специализированной профилактической службе.

С противочумной службой связаны имена многих замечательных ученых, среди которых особо следует отменить С. М. Никанорова, Н. Н.Сиротинина, В. Н. Федорова, Б. К. Фенюка, Е. И. Коробкову, В. М. Туманского, И. Г. Иоффа, И. С. Тинкера, М. П.Покровскую, В.В.Сукнева, Н. А. Гайского, Ю. М. Ралля, А. М. Скородумова, Н.И.Калабухова. Всех перечислить очень трудно, но каждый из них был яркой, самобытной личностью.

Поначалу работа сотрудников противочумной системы протекала в очень сложных полевых условиях, когда всем им часто приходилось сочетать функции микробиологов, эпидемиологов, зоологов, и паразитологов, а подчас и лечащих врачей. Как ни странно, но с необходимостью оказания общеврачебной помощи населению на территориях природных очагов, чумы им приходится сталкиваться до сих пор. Примеры этого недавно описаны Сучковым, (очерк готовится к печати в новом выпуске сборника, ссылка на который дана на стр. 27).

Не боясь преувеличения, всех их можно назвать героями, ежедневно рисковавшими здоровьем и жизнью. Ведь в то время никаких средств лечения чумы, кроме противочумной сыворотки, еще не было. Эффект же от нее, и то далеко не во всех случаях, достигался только при бубонной чуме, а при легочных формах он практически был равен нулю. В Советском Союзе первые более или менее реальные успехи в лечении этой инфекции были достигнуты лишь в конце 40-х годов, когда Жуковым-Вережниковым вместе с сотрудниками института "Микроб" был предложен так называемый "комплексный метод", основанный на парентеральном введении щелочного раствора сульфидина с метиленовым синим, в сочетании с противочумной сывороткой. Затем стал доступен стрептомицин и положение резко изменилось к лучшему.

В борьбе с чумой в много страниц героизма и подвижничества, которые всегда были свойственны отечественным врачам, студентам – медикам и обслуживающему персоналу. Их имена вписаны в скрижали борьбы с чумой. Однако, как ни странно, о них мало знает наша широкая медицинская общественность. Поэтому напомню только о двух, наиболее ярких, примерах. Один являет собой Ипполит Александрович Деминский (1864–1912) Заразившись чумой в слободе Рахинка от малого суслика и чувствуя приближение смерти, он продиктовал текст телеграммы с просьбой вскрыть его труп для выделения культуры чумного микроба. Тем самым, своей смертью он доказал, что чума сусликов идентична чуме людей. Из Рахинки прах И. А. Деминского в 1956 году был перенесен в Астрахань и захоронен на территории противочумной станции, Второй пример относится к Василию Павловичу Смирнову (1901–1976), который был увлечен идеей вакцинации людей против чумы через конъюнктиву. Работая в Монголии, где он таким образом привил более 100 тыс. человек, В. П. Смирнов заразил себя чумой, чтобы доказать эффективность предложенного им способа. И доказал! Контрольные (биопробные) животные погибли, а он выздоровел и потом долго работал в Иркутске, куда я его пригласил, когда его, в буквальном смысле слова, выжили, из Ставропольского противочумного института.

Из числа чумологов, пожалуй, последней жертвой чумы у нас оказался замечательный ученый Абрам Львович Берлин (род. в 1903 году), несколько лет проработавший в Монголии и побывавший даже на Тибете, результатом чего явилась его уникальная статья "Тибетская медицина и чума" ("Вестник…", 1940). "Последние годы своей жизни он был заместителем директора института "Микроб". Сейчас уже мало кто помнит, что в 1939 году А. Л. Берлин заразился чумой в лаборатории и, не зная еще об этом, приехал в Москву, где и умер. При этом жертвами чумы стали также несколько человек из числа медицинского персонала, имевшего с ним непосредственный контакт. Трагическая гибель А. Л. Берлина заставила тогда ввести новые жесткие правила работы с чумой и другими особо опасными инфекциями, которые полностью себя оправдали и которые в основном сохраняются до сих пор.

Но опасность подстерегала чумологов не только в поле или в лаборатории. Подобно профессору Скородумову многие из них были репрессированы и погибли в застенках ГПУ (НКВД). Тогда это было просто, так как любая вспышка чумы могла служить поводом для ареста по обвинению в умышленном распространении чумы или недосмотре.

Несколько лет назад я начал собирать сведения о сотрудниках противочумной системы, пострадавших в годы сталинских репрессии с целью реабилитации тех, кто не был еще оправдан. Однако эта задача оказалась очень трудной. Во-первых, точными данными не располагает ни один из институтов; возможно, что соответствующие документы в свое время были уничтожены. Кстати, изъяты или уничтожены они были даже в семьях репрессированных (например, в семье А. М. Скородумова или в моей собственной). Во-вторых, многие пострадавшие работали не в институтах, а на противочумных станциях и в отделениях, разбросанных на огромных просторах страны; некоторые из них давно уже были ликвидированы, а на других не осталось никого, кто помнил бы события многолетней давности. Третья причина заключалась в том, что ряд свидетелей событий тех времен до сих пор не избавились от страха за свою собственную судьбу, так как не верят в стабильность перемен, делают вид, что ничего не помнят или вообще избегают разговоров на эти темы. Примечательно, что от ответа на мои вопросы уклонялись даже директора отдельных институтов (из "молодых", которым до прошлого нет дела или которые не верили в невиновность пострадавших!) и переадресовывали их старожилам институтов; в итоге круг замыкался. Но все же кое-что мне удалось собрать, за что я от души благодарен всем респондентам. Особенно я признателен теперешнему директору института "Микроб" профессору А. В. Наумову, профессору Л. Н. Классовскому (Алма-Ата) и недавно умершим профессору И. Ф. Жовтому, моему заместителю в иркутские времена и доктору Л. А. Аваняну (Ставрополь).

Я бы очень хотел привести здесь весь известный мне скорбный список, однако боюсь упустить чье-то имя. К тому же он получился бы очень большим. Пусть же светлая память о всех невинно пострадавших, независимо от того, кем они были – профессорами или простыми рабочими – навсегда сохранится в сердцах ныне живущих и тех, кто идет за ними!

К сказанному добавлю, что судьбой репрессированных сотрудников противочумной системы в 1990 году я пытался заинтересовать общество "Мемориал" (копия письма Юрасову Д. Г. – "историографу "Мемориала" – у меня сохранилась), однако никакого отклика я не нашел. Не думаю, чтобы мое письмо не достигло адресата; тогда почта работала еще хорошо.

Если так можно сказать, я являюсь патриотом противочумной системы и останусь им навсегда. Поэтому мне особенно больно видеть её развал. С образованием СНГ, когда-то монолитная и мощная система, распалась, перестала функционировать как одно целое. В России сохранились 5 противочумных институтов и немногим более десятка противочумных станций, включая наблюдательные, т. е. расположенные вне природных очагов чумы. В то же время на огромных просторах Казахстана и суверенных государств Средней Азии, а также в Закавказье, где расположены основные активные природные очаги чумы, без единого методического руководства остались один противочумный институт (в Алма-Ате) и большое число противочумных станций. Ситуация усугубляется резким ухудшением социально-экономической обстановки в СНГ и экологического положения в районе Аральского моря и в Каракалпакии. К этому добавлю, что пограничные посты и таможенные барьеры служат преградой для передвижения людей, но не могут остановить миграции грызунов – носителей чумы!

Работа противочумной системы не всегда складывалась гладко. Работники ее прошли длинный путь проб и ошибок, но тем не менее их вклад в недопущение выхода чумы за пределы природных очагов и в снижение заболеваемости другими особо опасными инфекциями трудно переоценить. К тому же до сих пор работа противочумной системы остается примером комплексного, всестороннего подхода к изучению инфекционных заболеваний и их возбудителей, чему может позавидовать даже Запад.

Двадцать три года моей жизни я отдал противочумной системе и почти столько же проработал в системе Российского А / О "Биопрепарат", в которую все еще входят научные центры и институты бывшей Организации п/я А-1063. Думаю поэтому, что имею все основания их сопоставлять: первая может служить примером беззаветного служения людям и блестящей по замыслу и организации, тогда как вторую иначе как "колоссом на глиняных ногах", образцом бездарного руководства и "отстойником" для выходцев из системы Смирнова назвать трудно. А жаль!

Ученики

Last, not least (В. Шекспир)

Последняя по счёту, но не по значению

Рассказ будет неполным, если обойти молчанием моих учеников, число которых приближается к семидесяти. Первый аспирант появился у меня сразу же после переезда в Иркутск, а последний был во ВНИИ ПМ. Работая во ВНИИ БП организовать аспирантуру мне так и не удалось. Я говорил, какое отношение к науке было в этом институте. К тому же, с конца 80-х годов «удовлетворять свое любопытство за счёт государства» становилось все труднее и труднее и на первый план повсеместно стали выдвигать требование зарабатывать деньги любым путем. Появилось много различных коммерческих структур и зарубежных фирм, где платят гораздо больше, чем в институтах и молодые люди кинулись за длинным рублем или «зелёными». При этом большинству из них уже все равно, как это делать, лишь бы платили. Так, недавно один из моих весьма перспективных сотрудников бросил готовую диссертацию и ушёл в страховую медицину, а другой нанялся в артель каменщиков (не масонов!). Сложившаяся ситуация не обошла и мою семью. Старшая дочь, например, вынуждена была бросить почти готовую докторскую диссертацию и уйти из института в какую-то иностранную фирму. Также закончилась научная карьера мужа моей младшей дочери. Естественно, что началась девальвация научных степеней и званий. Даже их обладатели, не говоря об аспирантах, постепенно скатывались к полунищенскому существованию. И это на фоне, когда появилось столько соблазнов, когда можно все купить и поехать куда угодно! Те, у кого сохранилась тяга к науке, устремились на Запад. В числе их оказались два моих ученика (один попал в Канаду, а второй в США) Сейчас как будто бы «утечка мозгов» стала уменьшаться, но и способной молодёжи осталось очень немного.

Институты разваливаются. Помещения сдаются под разные офисы и даже склады, от чего значительные дивиденды перепадают только начальству; разрыв между его доходами и зарплатой даже "простых" профессоров ни с чём не сравним. Процветают также те сотрудники институтов, которые занимаются различными экспертизами и выдачей соответствующих рекомендаций для "внедрений" научных разработок в практику. Реактивов нет, оборудование безнадежно устарело, животные недоступны. иностранная литература перестала поступать даже в центральные библиотеки. И вина за все это, конечно, лежит на государстве, хотя многие из членов Правительства и окружения Президента нередко козыряют учёными степенями и званиями. Примечательно, что подобного отношения к науке и научным работникам не было при старом тоталитарном строе, даже во время войны и в период послевоенной разрухи: находились средства для материальной поддержки учёных, были специальные магазины, в которых им выдавали специальные пайки, а та же АМН возникла на гребне войны! Я сам как аспирант в течение всей учебы получал пособие в размере месячной стипендии на приобретение книг.

За последние годы появилась новая серьезная опасность на пути российской науки – перекачка идей на Запад, которая прикрывается разговорами об "оказании материальной помощи нашим учёным". Не знаю, кто стоит за этим, но официально операция проводится под эгидой фонда Сороса. За посулы грошовых грантов и разного рода стипендий за границу переправляются оригинальные идеи и новые подходы к решению разнообразных научных проблем и все они оседают в памяти компьютеров распорядителей фонда. Деньги же достаются весьма немногим. Фактически, речь идет о беспрецедентной, ненаказуемой форме научного шпионажа. Недаром говорили древние: "Бойся данайцев, даже дары приносящих". Небезынтересно, что у кормила фонда Сороса стоят такие личности, как неудавшийся генетик Сойфер и сын Д. М. Гольдфарба, уехавшие в США еще в 70-ые годы.

Но вернусь к моим ученикам. Я всегда считал, что их подготовка – одна из первейших задач любого учёного. В них я видел мое будущее и надеялся на то, что кому-то из них удастся сделать то, чего я сделать не мог или не успел. Ведь среди них были по настоящему талантливые и интеллигентные люди. В данном случае я не разделяю ту из заповедей, которая гласит, что "ученик не выше своего учителя" (Евангелие от Матфея, 10, 24). Поэтому я много уделял им внимания, постоянно следил за работой и от корки до корки просматривали диссертации с карандашом в руках. И у меня не было ни одного провала. Однако дело не ограничивалось только этим. Я всегда старался, чтобы между нами складывались дружеские отношения и нередко добивался этого.

В деле обучения молодежи я вольно или невольно следовал традициям, унаследованным от моей alma mater – Саратовского медицинского института. Поэтому я не могу здесь не вспомнить о моем непосредственном учителе профессоре Н. Н. Ивановском, который привил мне любовь к науке и научил критически относиться к себе. Во время прохождения аспирантуры на его кафедре и последующей совместной работы в институте "Микроб" мы много времени уделяли дискуссиям, способствовавшим моему становлению как учёного. Результатом их явилась, в частности, идея о роли ферментов бактерий в патогенезе инфекций. Проверку её я начал еще в 1952 году и она красной нитью проходит через все мои работы, вплоть до последней [Первые, очень интересные результаты, полученные в Дасангском отделении Астраханской противочумной станции, опубликовать не удалось (мне и моим помощникам Г. Захаровой и Е. Бунтину в адской жаре пришлось часам вручную прокачивать воздух через камеру, куда сажали диких грызунов)]. К сожалению, наши пути разошлись, но в памяти о Н. Н. Ивановском осталось только хорошее. С не меньшей благодарностью я вспоминаю также о первых учителях – профессоре О. С. Глозмане и доценте В. Симагиной, о которых говорил в начале.

Многими из учеников я могу гордиться, так как они достигли определенных высот в науке и, несмотря на трудности, продолжают, работать. Мы встречаемся, с одними чаще, с другими реже, и нам всегда есть что вспомнить и о чём поговорить. Я по-прежнему стараюсь их опекать, а они помогают мне, причем иногда их помощь бывает весьма весомой.

О двух из моих учеников, теперь работающих за границей, я уже упоминал. Здесь лишь подчеркнуть, что одному удалось устроиться как-то в очень престижной лаборатории США, не имея ни одной публикации!

Меньше всего я знаю о судьбе молодых людей, с которыми мне пришлось работать в системе Организации п./ я А-1063, хотя там под моим руководством было защищено больше всего диссертаций. К сожалению, все они были закрытыми. Досаднее всего то, что с рядом диссертантов во ВНИИ ПМ мне приходилось возиться особенно много. Объяснялось это просто: в аспирантуру там загоняли чуть ли не насильно, в результате чего некоторые уходили из неё сами, а от других приходилось избавляться. Легче было работать с так называемыми "соискателями", т. е. людьми, которые оформляли диссертации по результатам наших совместных плановых работ. Может быть как раз поэтому их диссертации представляли особый интерес. Теперь, когда активная деятельность системы Организации п/я А-1063 прекратилась, некоторые мои ученики покинули её институты и работают кто где (один попал в Институт "Микроб", где раньше работала его мать; опыт, полученный у меня, ему там пригодился).

В общем, можно смело утверждать, что я школу создал. Возможно, это самая большая моя заслуга.