Текст книги "Когда боги рыдают (СИ)"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Её руки оплели его талию и, пока он дёргался, стараясь извлечь кисть из ловушки, её проворные пальцы скользнули в кобуру на его боку и выудили пистолет.

Увидев это, бандит яростно заревел.

Отдай ствол, сука! – Он попробовал схватить её левой рукой, но она проворно увернулась.

Брызжа слюной, он грязно заматерился, а Аглая снова засмеялась. Внезапно Габай умолк и поднял на неё мутные от боли глаза. Он вспомнил, кому принадлежал этот смешок. Он принадлежал Денису Михалёву! Только Михаль мог смеяться так мелко и заливисто, особенно когда слышал какой-нибудь анекдот или рассказывал сцену из недавно увиденного спектакля...

Аглая стояла перед ним, поигрывая пистолетом. Видимо догадавшись о его подозрениях, она сдёрнула с головы накладные волосы.

Что, узнал? – щуря накрашенные глаза, обычным своим голосом спросил Михалёв и снова захихикал.

Ты?... – только и мог выдавить оцепеневший Габай.

Ну да, я, твой лучший дружбан, – Михалёв подошёл к столу, выдвинул ящик и достал другой парик, рыжий. Нахлобучил его на себя, по-женски передернул плечами и сказал фальцетом, с ужимкой: – Тыкать пальцами в девушку – это слишком вульгарно! Это невоспитанность!

От боли и изумления мысли смешались в раскалённой голове Габая, и всё же он не мог не узнать длинные распущенные волосы ассистентки доктора Куприянова!

Михалёв в рыжем парике прошёлся перед ним, поддерживая руками свои накладные груди, виляя выпяченным задом и гримасничая.

А неплохо у меня получается, правда? – спросил он, хихикая. – Я прирождённый актёр. Как я играю, а?... Меня даже Гугнивый не узнал. Начал, козёл, меня клеить, а я смотрел на него и уссывался...

Крыса... – только и мог выдавить побагровевший Габай. – Ты разве живой?...

Он снова попытался выдернуть руку из адской щели, но её заклинило основательно. Каждое движение руки отзывалось такой болью, что перед глазами бандита всё темнело.

Михалёв подошёл к столу и хладнокровно, не обращая внимание на стоны и ругань бывшего главаря, проверил патроны в обойме.

Скажу тебе правду, кореш: этой игрушки я боялся больше всего, – он засунул пистолет к себе в карман под юбкой. – Если б не ствол, не было бы смысла ждать до восьми и разыгрывать всю эту комедию с мешочком в часах... Я мог запросто завалить тебя ударом по тыкве, когда ты зырил в механизм. Но ты ведь двужильный, тебя одним ударом не завалишь! Поэтому пришлось применить трюк с часовым механизмом, на который ты благополучно купился, – Михалёв стащил с себя шарф и, глядясь в оконное стекло, принялся платком стирать пудру с лица. – Я до самого конца не был уверен, что трюк сработает, ведь ты, как колобок, отовсюду уходишь... В рухнувшем доме не попал под завал, в колодце газом не отравился, от ментов раискиных слинял, слинял из автосалона, даже из морга слинял, когда за тобой Нугзар подвалил... Так что, кто тебя знает, вдруг бы ты и сейчас ушёл? Но ты не ушёл, Габайчик... – Он засмеялся. – Жадность тебя сгубила...

Габай смотрел на ожившего мертвеца налитыми кровью глазами и тяжело дышал.

Пидор сраный, тя же в машине убило... – выдавил наконец он. – Откуда ты взялся?...

Можешь считать, что с того света, – Михалёв, отбросив платок, подошёл к Габаю. – Жду тебя тут со вчерашнего дня. Специально тренировался ходить с подушкой на заднице, чтоб натуральнее выглядеть... – Он задрал на себе юбку и вынул оттуда подушку. – А соблазнительно я выглядел, правда? – Он с самодовольным смешком наклонился к бывшему главарю. – Я, вообще, думал, что переборщил с этой подушкой. Когда мы поднимались по лестнице, я больше всего боялся, что ты захочешь полапать меня за зад. Тогда бы вся игра раскрылась. Но ты удержался. Молоток! Не то, что этот козёл Гугнивый. Лапал так, что чуть груди не отвалились...

Михалёв взял себя за накладные полушария и пошевелил ими, показывая, как непрочно они держатся. Пудру и косметику он вытёр не до конца, под его глазами чернели полосы смазанной туши, на подбородке алело пятно губной помады. Из-за этих нелепых пятен его смеющееся лицо имело какой-то причудливый, клоунский вид.

А ведь если б Гуг схватил меня тогда за сиськи, кранты нам были бы с Лёнькой! – воскликнул он.

Каким Лёнькой?... – с усилием прохрипел Габай.

С Аркадьичем. Зря ты его, между прочим, мочканул. Он был хорошим парнем, моим лучшим дружком. Правда, не без закидонов был чувак. Любил всё, что связано с трупами, он и в патанатомы подался поэтому. Кстати, идея сделать меня покойником с вынутым мозгом принадлежала ему. Погорячился ты с ним, братан. Ну да уж что сделано, то сделано. Чего-то, значит, мы с Лёнькой недодумали. Не предусмотрели, что ты такой горячий, вместе с мозгом и Лёньку кончишь...

Но как ты выжил, падла? – проревел Габай и, ещё раз попытавшись выдернуть руку, громко застонал от боли.

Михалёв с ухмылкой щёлкнул его по носу. Габай протянул к нему левую руку, но тот увернулся.

Всё не можешь привыкнуть, что я живой? А вот живой, как видишь!

Ты же... помер...

С Папаней и Сёмой ехал папанин сынок, Николка-придурок, а я ещё раньше уехал в Москву на электричке. Троих покойничков доставили в морг прямо к Лёне, там и выяснилось, что пацана так искрошило, что его родная мать не опознала. Мужа опознала, а сынка – нет. Все подумали, что это я. А я, конечно, никого не стал разубеждать. Сразу смотался обратно в папанину деревню и достал из тайника камни и бабки, сто пятьдесят штук баксов. Неплохой улов...

Михалёв достал из кармана крупный изумруд и посмотрел через него на прижимавшегося к шестерёнкам Габая.

Если бы у меня был второй такой большой камень, я сделал бы себе изумрудные очки и смотрел через них на мир. Всё вокруг изумрудное, даже твоя красная рожа...

Габай уже не мог ни злиться, ни удивляться. Он весь сосредоточился на боли, которая из раскрошенного запястья распространялась по всему телу. Она накатывала волнами и отдавалась мучительными вспышками в раненой ноге. Из часового механизма, откуда-то снизу, стала вытекать кровь, разливаясь на полу багровой лужей.

Где ты их нашёл? – выдавил Габай в перерыве между вспышками боли. – Где?...

Тебя это так сильно интересует? – Михалёв вернулся к столу и снова начал вытирать лицо. – Они в том самом тайничке, в сарае, который тебе прекрасно известен... Про него и другие знали, не только ты. Так что Папаня зря всё туда сложил... На меня никому и в голову не пришло подумать, ведь я был мёртв... Разбился в машине вместе с Сёмой и Папаней...

Большая шестерня провернулась ещё на один зубец, вызвав движение всех остальных шестерёнок, и искалеченную руку Габая затянуло ещё глубже, раскрошив до самого локтя. Бандит испустил вопль, его лицо, искажённое гримасой боли, пошло пятнами, шея вздулась. Он больше не мог выговорить ни слова, только хрипел. Из разинутого рта текла пена.

Что, братан, жжёт? – глядя на него, хихикала бывшая Аглая. – Ты же всегда говорил, что хорошо переносишь боль. Вот и покажи, как ты её переносишь... Чего ты так напыжился, а?... Ты похож на большого красного павиана, которого схватил за лапу крокодил... – Михалёв, смеясь, отбросил платок, достал из кармана несколько камней, шагнул к Габаю и перед самым его лицом принялся пересыпать их из ладони в ладонь. – Вот они, камешки... Ради них ты даже в автосалон к Угольнику не побоялся залезть... Не волнуйся, я знаю, кому их сбыть. К Жихарю я с ними, конечно, не пойду, у меня другой канал есть. Оставлю себе только этот изумруд, как память о славном братане Габае и его пацанах... Ты ведь не в обиде, что я увёл камни с бабками? Не в обиде?

Он наклонился к самому лицу Габая. Тот смотрел на него полными ненависти выпученными глазами.

Я, например, тебе всё прощаю. Много я мог бы тебе припомнить, но, вот видишь, прощаю. А ты мне? Прощаешь?

Габай, уже весь какой-то зелёный, сделал движение левой рукой, пытаясь схватить Михалёва, но движение было слишком слабым. Тот без труда отбил его руку и снова щёлкнул по носу.

Вижу, братан, что прощаешь. По глазам вижу. Вот и хорошо. Так что, будем считать, эти деньги, сто пятьдесят тысяч, и камни – это подарок от тебя и твоей покойной братвы... Не сомневайся, денежки я потрачу с умом, – Михалёв, пройдясь, достал откуда-то из тёмного угла початую бутылку пива и уселся с ней на стул. – Они теперь законно мои, других ведь наследников нет... Хотя нет, вру, есть один, но ему недолго осталось. Щас ему оторвёт руку, и он загнётся... – Михалёв отпил из бутылки. – Интересно посмотреть, сколько ещё он протянет. Будь здесь тотализатор, я поставил бы "штуку" баксов на десять минут. Пожалуй, даже на восемь...

Габай с трудом, сквозь подкатывающую черноту обморока, воспринимал смысл того, что говорил Михалёв. Его переполняла боль. Она пульсировала в руке, в мозгах, во всём теле, мешала сосредоточиться, и он лишь тупо смотрел на расплывающуюся, едва видимую в потёмках нелепую фигуру в длинной юбке, которая сидела или расхаживала, размахивая руками.

... А я поначалу не верил, что дело выгорит, но Лёнька меня убедил. Сказал, что всё сделает так, что хоть кто поверит. Он мастер на такие выдумки. Вытащил из черепа какого-то бомжа мозги и пустил их плавать в аквариум, меня в ассистентку свою превратил, в Оленьку... – Михалёв засмеялся. – Я сидел у него в кабинете и слышал, как он вдувал вам в уши про свои гениальные эксперименты, а вы, как последние лохи, смотрели на мозги в аквариуме и верили... Вы ведь не с мозгами разговаривали, козлы, а со мной! Я из соседней комнаты по передатчику с вами базарил. А вы ведь думали, что это безголовый жмурик с вами треплется, да?

Габай в последнем, отчаянном усилии попытался выдернуть руку, но это привело к лишь тому, что кровь из-под механизма засочилась ещё сильнее. Она уже стала сочиться по его руке, заливая рубашку.

Я вижу, тебе жарко. На, освежись... – Михалёв вылил остатки пива на его голову. – Попей пивка в последний раз...

Глаза Габая выпучились, ноздри раздулись. Он дышал так глубоко, что сотрясалась грудь.

Я догадывался, что вы рано или поздно узнаете, кто погиб в "Вольво", – громкий голос воскресшего мертвеца отдавался в голове главаря гулом отбойного молотка. – Поэтому мы с Лёней и затеяли эту авантюру. А вы купились. Поверили, что камни с бабками лежат на крыше под флюгером. А потом поверили, что они в колодце... – Михалёв со смехом наклонился к лицу бывшего главаря. – Вообще мы зря послали вас к флюгеру, надо было сразу послать вас в автосалон, там перекрошили бы вас всех скопом, и все дела. Ведь когда вы, лопухи, залезли в салон, откуда, по-вашему, появились пацаны Угольника? А? Откуда? Кто им стукнул, что вы сейчас там? А стукнул им неизвестный доброжелатель, то есть я. И все вы попались в мышеловку... Мы с Лёнькой рассчитывали, что перемочат вас всех, но ты, Габайчик, шустрый оказался. Как тебе удалось смыться?

Губы Габая что-то прошептали.

Что? – Михалёв наклонился ниже. – Голос, что ль, потерял?... Тебе, братан, крупно повезло, что ты слинял оттуда. Там много народу в пожаре полегло. Мы, когда узнали, что ты выжил, были даже в небольшом шоке, особенно Лёнька, честно тебе скажу. Мы ведь думали, что всё, игра закончена. Пришлось опять ломать голову, куда же тебя послать получше, чтоб на этот раз мочкануть наверняка, с гарантией. Лёнька вспомнил про часы в башне. Он и тайник в них придумал, куда твою лапу должно затянуть. Очень он хотел посмотреть, как её будет затягивать, а ты будешь корячиться от боли... Жаль, не доставил ты парню такого удовольствия...

Шестерня снова провернулась, и раздался хруст ломаемых костей, на этот раз громкий, отчётливый.

Ааааа!... – завопил обезумевший от боли Габай и замолк.

Он уже не мог вопить, только хрипло дышал, всем телом прильнув к часовому механизму. Кровавая лужа, вытекавшая из-под механизма, становилась всё больше.

Точно, вас всех надо было сразу направить в салон к Угольнику, – продолжал рассуждать Михалёв. – Без всяких там флюгеров, колодцев и Раисок. Просто мы с Леонидом слишком поздно узнали, что вы отдали джип Нугзару. Ну ладно, что сделано, то сделано... А всё же согласись, Габайчик, это были неплохие задумки. Один флюгер чего стоит! Я ведь в тот дом специально приезжал перед вами, подпиливал опорные столбы под крышей. Хотя крыша там дрянная, она бы и так под вами завалилась, но с перепиленными столбами вернее. И хорошо ведь как завалилась, капитально! А с колодцем вообще вышла хохма. Я, откровенно сказать, не думал, что вы туда полезете. Неужто забыл, как Папаня говорил про ядовитый газ? Он же при тебе говорил! Забыл, да?... А если бы вспомнил, у нас с Лёнькой прокол бы вышел. Но вы полезли, и кто-то из вас угробился, как и было рассчитано... У нас ведь с самого начала какая была идея? Ликвиднуть вас всех, всю вашу бригаду грёбаную... – Он всмотрелся в бледно-серое лицо Габая и с усмешкой покачал головой. – Нет, жаль, Лёнька тебя не видит! Вот бы повеселился! Он любил такие сцены...

Сознание в Габае таяло. Он почти ничего не видел сквозь пелену в глазах, и даже голос Михалёва начал как будто затихать.

... А с вашим налётом на раискин дом вообще умора вышла... Когда вы туда вломились, мы с Лёней начали звонить в ментуру. А раискин муж, мент, такой тупой оказался, что даже не врубился, в чём дело. Всё не мог поверить, что на его дом бандиты напали, думал, шутка. Насилу убедили козла. И вообще менты попались неповоротливые, не смогли ни повязать вас, ни замочить всех... Хорошо хоть Гугнивого шлёпнули, а то приставал, гад. Я уж всерьёз боялся, что однажды схватит меня своими лапами и оторвёт сиськи. А что, запросто мог оторвать!... Но самая офигенная задумка – это, конечно, с джипом. Вся твоя банда там полегла. Вернее, все, кто остался после крыши, колодца и раискиных ментов... – Михалёв двумя пальцами взял Габая за ухо и приподнял его голову. – Ты говорил, что из бригады я могу уйти только на тот свет. А я тогда подумал: если вопрос поставлен таким образом, то, может, не мне уйти на тот свет, а бригаде? – Он встряхнул Габая, и тот замычал, уставился на него стекленеющими глазами. – Сколько вы мне крови попортили – и Качок, и этот боксёр хренов Чурка, да и ты сам, Габай, фуфел грёбаный, меня совсем затуркал. Но ничего, упаковались в крематорий все. Ты последним пойдёшь паковаться, а я теперь свободен как птица, поеду отдохнуть от вас в Анталию... А почему? А потому, что я в конечном счёте самым умным из вас оказался...

Шестерня опять двинулась. Руку резко вывернуло в плече, и Габай издал какой-то свистящий звук, утонувший в треске раздираемой ткани, хрусте костей и чавканье перемалываемого мяса.

Голова бывшего главаря всё ниже наклонялась к полу. Последнее, что донеслось до него перед тем, как он погрузился в темноту небытия, был всё тот же заливистый смешок и далёкий голос:

Да, кстати, Габай, что это там Гугня пи...дил про мои манеры? У меня манеры в сто раз лучше, чем у вас у всех вместе взятых! Денис Михалёв всегда был из джентльменов джентльмен...

Габай отлепился от механизма. Механическое чудовище "отгрызло" почти половину его руки. В последнем усилии он взмахнул этим обрубком с выдранными жилами и заголившемся обломком кости, тяжело рухнул на пол и остался лежать, уткнувшись носом в кровавую лужу.

Повесть выпущена издательством "Эксмо-пресс" в 2006 году.

Вместо фамилии автора значился псевдоним "Игорь Волгин"

Новая авторская редакция 2014 года