Текст книги "Гармана"

Автор книги: Игорь Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

3. НЕСЧАСТНЫЙ СУРТ

Стены и потолок давили на Никора. Он не мог больше находиться в помещении – хотелось бежать, бежать куда-нибудь, что-то делать!

Он спустился вниз, долго бродил по двору, потом вышел на улицу и направился куда глаза глядят. Он не заметил, как после длительных блужданий вернулся к постоялому двору и чуть не столкнулся с седобородым гнофором.

– Я вижу смятение ищущей души, сын мой, – сказал гнофор и осторожно взял его руку. Никор уронил голову на грудь.

– Да, святой отец, мне плохо!

– Излей свою боль наместнику богов – и дух твой освободится от тяжкого бремени.

– Ох, не знаю, святой отец!

– Я знаю. Участия и отвлечения от тягостных дум требует твоя душа. Вырви волос из головы и закопай его за стеной акрополя, помянешь там славных мужей Страны, а после придешь в храм и изольешь свое горе богам – мудрые, они надоумят, снимут тяжесть непомерную. Пойдем же, я провожу тебя.

Шли медленно. Еле волоча ноги, гнофор все говорил и говорил об излечении души, о спасении души, пока Никор скромно не подсказал ему:

– Святой отец, этой дорогой мы не скоро придем на место.

Гнофор остановился на мгновение и загадочно ответил:

– Не всякая длинная дорога длиннее короткой, сын мой. Запомни это.

Никор поблагодарил за мудрые слова, но так ничего и не понял.

К стене акрополя они подошли, когда солнце уже начинало клониться к крышам города.

– А после придешь в храм, – напомнил гнофор и не спеша двинулся в обратный путь.

Выйдя за стену акрополя, Никор увидел коленопреклоненного мальчишку. Его поразили глаза мальчика – тоскливые, как у выгнанной собаки. Мальчик смотрел на высеченные на стене имена героев Гарманы, и ничего не замечал вокруг.

– Твой отец? – шепотом спросил Никор.

Мальчик вздрогнул, в больших серых глазах на мгновение вспыхнул испуг, но он тут же успокоился, медленно подошел и слабым голосом спросил:

– Вы что-то сказали, добрый эрат?

– Да, дружок. Кого ты оплакиваешь здесь?

– Отца, добрый эрат.

– Ты разве умеешь читать?

– Что вы, добрый эрат: надпись мне прочел один гнофор.

– Кто же твой отец, дружок?

– Осей Амфри, добрый эрат.

Никор сдержанно вздохнул.

– Я не знал его, но слышал много похвального об эрате Амфри. Он был человеком большого сердца и прекрасным мастером своего дела. Таким отцом можно гордиться, дружок!.. Как зовут тебя?

– Суртом, добрый эрат. Пусть не удивляет вас мое имя: мне его дал отец в честь родного города.

– Так ты живешь в Сурте?

– Я даже не помню его. Мы долгое время обитали за морем в Эрусте, а теперь… – Мальчик грустно покачал головой. – Теперь я нигде не живу.

– Как же так – нигде?

– Да так. Мама моя тоже умерла.

– Понимаю. – Никор покашлял от смущения. – И у тебя здесь совсем никого нет?

– Никого, добрый эрат.

– Послушай, мой бедный Сурт: пойдем со мной. Пока поживем вдвоем на постоялом дворе, а там что-нибудь придумаем.

– Зачем я вам нужен? – вяло спросил мальчик, отворачиваясь, и плечи его вздрогнули.

Никор осторожно обнял его.

– Ну, зачем же так? Прошу, успокойся… Правда, пойдем со мной – я уверен, что тебе будет хорошо.

Сурт весь напрягся, как струна, и после непродолжительного молчания прошептал:

– А вы… не обманете меня?

– Ну что ты, Сурт!.. Так, значит согласен?

– Да… – Мальчик ответил не сразу, слезы душили его, но когда последняя фраза слетела с губ, он бросился к ногам Никора и стал целовать его руку. – Я до последнего дыхания буду чтить вас превыше всех людей! Я буду рабом вашим, эрат!

– Что ты, что ты, дружок, разве так можно? – Никор бережно поднял его с колен и, обняв за плечи, повел к постоялому двору.

Разве мог он предвидеть, что это, с виду кроткое, несчастное существо, рано утром поскачет за ним следом на молодом скакуне гнофоров?

4. СИНИЙ ПУСТЫННИК

Святилище было покинуто давно – не менее полувека назад. Здание сильно осело с одной стороны, зигзагообразные трещины рассекли стены во всех направлениях, создавая зловещее впечатление и вызывая чувство жути и трепета. Лес поглотил это когда-то величественное здание, воздвигнутое из белого и черного мрамора. Могучие деревья раскололи камень, цепкие лианы прочно держали сдвинутые с мест и разломленные колонны портика.

В помещениях с провалившимися потолками попадались черепки глиняной посуды, украшения. Все это валялось в полном беспорядке, вперемежку с мусором. То здесь, то там, шныряли проворные мартышки, несколько раз с любопытством приближались к человеку, но почему-то быстро теряли к нему интерес и исчезали в многочисленных разломах, чтобы через минуту появиться снова. Отмахиваясь от комаров, Никор прошелся мимо наводившего тоску ряда темных покоев. Все они пребывали в предельной скромности: грубо срубленные столы, тяжелые скамейки, жесткие ложа с камышовыми циновками, глиняные кувшины, кружки, статуэтки богов, и, пожалуй, все. В одну из них, последнюю комнатушку, Никор вошел. Его заинтересовал свиток бумаги, покрытый толстым слоем пыли. Развернув его, Никор замер. Это была подробная карта Страны Вечерней Прохлады. Он даже перестал дышать. Еще бы! Он держал в руках сразу два чуда: настоящую белую бумагу, секрет изготовления которой к этому времени уже был утерян, и великолепной работы карту, которой мог похвастаться не каждый высокий начальник примэрата. Осторожно сдув с нее пыль и прижимая к груди, Никор поднялся по ступеням в освещенный солнцем зал. Там сел на громоздившиеся глыбы камня и стал всматриваться в в четкие контуры островов. Читать он не умел, как и большинство гарманов в последние годы, но расположение островов, как, впрочем, и городов Страны помнил достаточно хорошо, еще с трудных лет обучения военным наукам.

Островов было семь: на севере от необъятной Гарманы, похожий на голову с одним сломанным усом, высился скалистый Эна-Рату, на западе – Ин, южнее – плодородный Эрна, и еще южнее – Ла-Дит, знаменитый отличными мраморами и мастерами скульптуры. На востоке, вернее, на юго-востоке, один за другим значились еще два – Торву и Нерас. Последний был назван так в честь предводительницы амазонок, вторгшихся когда-то на эту небольшую землю. Называют они друг друга извирами, что означает «подобная мужчине» (в ратном смысле), а свою повелительницу – примэроной. Хоть они и позаимствовали в этом случае два гарманских слова, второе переиначили по-своему и произносят как им удобнее – «эрона».

Лет шесть-семь назад рядом с ними, на небольшом островке – Малом Нерасе – нашли пристанище люди разных народностей: тут были и неудачники, и калеки, и обиженные судьбой ремесленники и землепашцы, и даже недавние пираты, решившие перейти на покой от кровавых дел. Амазонки терпят их соседство, однако в свои владения не допускают.

На севере вздымались Дымчатые горы, плавно, полукругом переходившие на востоке в длинную скалистую косу, носившую название Щита Гарманы и образовавшую между собой и островом Большой Тенистый Залив. На западе Дымчатые горы тянулись вдоль побережья и кончались – уже совсем разрушенные, низкие, как холмы, – в песках пустыни Поющего Дракона.

С Дымчатых гор брала начало самая большая река острова, первоначально нареченная Благодатной, но впоследствии переименованная в реку Благотворного Примирения, или просто Примирения. Никор знал: там, за старыми стенами города Руны, в долине, прямо на берегу перед осевшим от времени валом, поставлена стела, отчетливо видимая издали, надпись на которой гласит, что воздвигнута оная стела в честь провозглашения вечного братства между разрозненными племенами по желанию первого примэрата Ремольта.

Река Благотворного Примирения несла свои воды почти через весь остров на юго-восток, затем на юго-запад и впадала в море возле города Гизу. Вторая большая река – Ластрия – рождалась на Нокской возвышенности, примыкавшей к Тенистому Заливу и, неподалеку от озера Вода Опавшего Листа, вливалась в залив, деля Сурт на две части.

Еще одна река – Душистая Прохлада, широкая и полноводная, – имела истоком озеро Грез, а устьем Бухту Жемчужных Струй, вдававшуюся в сушу через узкий пролив Гоя и ограниченную с юга и юго-востока Хвостом Скорпиона, с которого брала начало самая южная река – Лера. Никор помнил, что где-то на северо-востоке от Гарманы лежат Туманные острова, с которых привозилось олово, а к востоку от Хвоста Скорпиона – проход в Междуземное море. В глубине того моря и живут союзники Гарманы: самая дальняя – Эруста, на севере до Великой Реки – Варра и Рандон, за ней – Ригия, земли церотов… Хотя цероты обосновались на правобережье Лазурных Вод, они не имеют выхода в Междуземное море. Другие земли там или не заселены вовсе, или заселены малочисленными дикими племенами…

Размышляя над картой, Гел Никор вдруг почувствовал присутствие постороннего человека. Сначала это тревожило его, он опасался предательского удара в спину, но постепенно успокоился, спрятал на груди карту и спустился вниз. Из-за плотного кустарника выглянуло желтое лицо со шрамами от зажившей проказы, мутно-серые впавшие глаза смотрели все так же безучастно и сонно.

– Ну что? – спросил Никор. – Долго еще ждать?

– Теперь скоро. – Крякнув, старый Рам сбросил с плеча мешок и сердито плюнул. – Тяжел, злой дух!.. А вы не удивляйтесь, эрат. У нас все занимаются работой, без этого нельзя: ведь иметь слуг у нас запрещено. Все только сами. Сегодня я, завтра другой… Вы помогли бы, эрат, вдвоем-то полегче.

Никор отстегнул плащ, скрепленный на левом плече и на правом боку двумя драгоценными аграфами, и, передав его старику, взвалил мешок на спину. Рам повел в развалины. Они спустились в подвал, прошли несколько слабо освещенных помещений и остановились в глухой каморке.

– Поставьте сюда, в угол, эрат, и да сопутствует вам удача!

Никор огляделся:

– Я не могу больше ждать. В час захода солнца я буду в саду, в котором мы встретились вчера.

Никор шагнул к полуразвалившейся скользкой лестнице и вдруг остановился, как вкопанный: в светлом прямоугольнике прохода стоял тот, чьим именем пугали детей неразумные матери, кто своим появлением внушал суеверное чувство страха и кого считали опасным и неуловимым призраком.

5. НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ

Никор не мог оторваться от узкой щели, из глубины которой, будто черные зарницы, поблескивали цепкие пристальные глаза. Он не видел лица Синего Пустынника. Голова у того на была покрыта на манер странников тканью, охваченной обручем, только длинный шлейф не свисал за плечами, как обычно, а надежно закрывал лицо и шею.

– Прошу извинить за опоздание, эрат, – сказал незнакомец. Говорил он сдавленно, простуженным голосом. – И не бойтесь меня: для вас я не страшнее тени.

Он дал знак следовать за ним. Никор не сразу сдвинулся с места и потому с трудом нагнал его, широко и уверенно шагавшего по неровному полу. Они прошли в одно из дальних помещений подземелья – оно слабо освещалось через разлом, – незнакомец зажег скромный светильник и пригласил Никора сесть. Сам он тоже сел, медленно прислонившись к высокой спинке стула. Он был весь в синем: длинный широкий плащ, военная рубаха, перевязь и даже сандалии. Иного цвета был лишь панцирь из кожи антилопы. Да открытые руки – сильные и крепкие, как железо.

– Вы – Гел Никор, – сказал он, – начальник отряда суртского легиона?

– Да.

– Вот и отлично. Меня зовут Урс Латор. Я изменил место встречи: здесь безопаснее. А на улицу Красильщиков не ходите: за вами следят. Подозреваю, за домом эрата Гура тоже.

Появились четверо молчаливых людей, в том числе и старый Рам. Они принесли немного вина, немного холодной дичи с маниоком, фрукты и тут же исчезли за дверью. Рам вскоре вернулся, поставил на край стола что-то покрытое куском голубого шелка, и снова вышел.

– Прошу, – сказал Пустынник. – Мы живем скромно, но, думаю, вы не будете на нас в обиде.

Никор, еще не пришедший в себя, настороженно кивнул.

– Давайте к делу, эрат. – Латор подался вперед и сдернул с невидимого предмета голубой шелк. Под ним оказалась старинная чаша из лазурита, на которой была изображена большая лодка, летящая над верхушками пальм. – Так что просил передать мне воин вашего легиона?

Пытаясь точнее припомнить, Никор даже закрыл глаза:

– Он сказал: погода в Сурте становится хорошей, хотя изредка дуют восточные ветры. Медведь боится ночи и в страхе тянется к утренней заре. Бобры построили плотину, соединив два берега, и ждут большой воды.

– И это все?

– Все, эрат.

Урс Латор встал.

– Ешьте, прошу вас, – сказал он. – Я не принимаю участия только потому, что не могу открыть свое лицо.

Но Никор ни к чему не притронулся. Подождав немного, он оглянулся и увидел, что Пустынник стоит возле разлома, замерев, как статуя.

– Не смею отнимать ваше время, эрат, – покашляв, сказал Никор.

– Постойте. – Латор вернулся к столу. – Времени у меня действительно мало, но… мне бы хотелось поговорить о Сурте. Что там сейчас?

Никор слабо приподнял плечи:

– Не знаю, эрат. В этом трудно разобраться. Все живут в ожидании беды, сторонятся друг друга, в чем-то подозревают. Легионеры переходят на сторону суперата, светоносцы – на сторону Маса Хурта. Есть и такие, что совсем исчезают из города – их много: вроде хотят искать вас. Ходят слухи, будто у вас большое войско и будто называется оно Легионом Справедливости… Это правда, эрат?

– Что еще можно сказать о положении в Сурте? – вместо ответа спросил Пустынник.

– Больше ничего, эрат.

– Жаль. Ну, а как себя чувствуют гнофоры?

– По моему, теперь они сильны, как никогда раньше, эрат.

– Они могли бы представлять огромную силу, если б не разногласия. – Заметив удивление в глазах Никора, Урс Латор пояснил: – Разногласия между теми немногими гнофорами, которые жили в Стране, и, следовательно, также подвергались внушению Ремольта, и теми, которые до недавнего времени находились в изгнании.

– Что за разногласия, эрат?

Пустынник уселся на прежнее место.

– Их много, – сказал он. – Но не будем об этом. Главное сейчас то, что внушение Ремольта закончилось, и теперь от каждого гармана требуется решать все задачи самостоятельно – не так, как это выгодно гнофорам. Ремольт отучил нас думать, гнофоры хотят заставить нас мыслить по-своему.

– Вы не верите им, эрат?

Урс Латор ответил не сразу. Глаза в темной щели точно погасли.

– Отвлечемся немного, – сказал он наконец. – Вы хорошо знаете нашу историю от Ремольта?

– Да, эрат.

– И видите те перемены, которые произошли?

– Н-не знаю…

– А они огромны, Никор! Если при первых примэратах все владели всем, все были равны, то теперь – ничего похожего. Мы утопаем в роскоши, не созрев для этого ни умом, ни сердцем. Землепашество в деревне и труд в городе, способствовавшие сохранению простоты нравов, теперь являются уделом рабов и небольшой части самих гарманов, таких же обездоленных, как и рабы. Любовь к отечеству, ревность к общественному благу истощились пороками гарманов. Мы ныне заражены ими, они душат нас. Страной управляют неправосудные, мздоимные вельможи, которые, пользуясь властью, нарушают законы и похищают достояние народа…

О, если бы богатство было человеком, я бы убил его! Разве ложка чувствует вкус каши?.. Мы построили себе сказочное окружение не благодаря своему умственному развитию, а подчиняясь воле Ремольта, и поэтому не сумели как следует наладить свою жизнь, сохранить непритязательность предков и тем упрочить дни радости. Обычные труженики – уже не простые труженики, а хозяева рабов и скоро роскошь также омрачит им голову и оледенит сердце, ибо довольство и богатство, не уравненные с духовной культурой, подавляют добрые чувства, делают человека черствым и недоступным для тех, кто нуждается в помощи.

Восстание рабов на юге Гарманы – доказательство нашей слабости и обреченности рабовладения. Было время, когда мы с радостью передавали наши достижения заморским друзьям, государства эти потянулись к культуре и знаниям, но ведь все, решительно все гарманское они перенять не могли, иначе лишились бы своей самобытности, как, может быть, ее лишились мы из-за вмешательства Ремольта… По-видимому, существуют такие законы жизни, которые сильнее любого принуждения. Вот почему, наверно, остались у нас от предков мечи, копья, луки со стрелами, кое-что из старой, удобной одежды. Роза не согласится стать дубом, хотя он и ближе к солнцу.

– Ремольт был создателем, – тихо, как бы самому себе, сказал Никор. Но Урс Латор услышал его.

– Да, – тут же отозвался он, – однако Ремольт создал из нас верхохватов, которые назавтра позабудут все, что знали сегодня. Не забудем, пожалуй, только богов и злых духов, подкинутых нам для того, чтобы видеть разницу между добром и злом.

– Вы против богов, эрат?

– Думаю, человек сначала должен поблуждать в религиозном тумане, перебеситься в войнах, прежде чем дорасти умом до высокой культуры и великих знаний. Конечно, слепая вера притормозит всеобщее движение, но знания все равно будут расти и шириться, ибо никакими цепями не удержать ход времени… Жаль только: время это пробежит мимо, пока мы будем бороться с нашим несчастьем.

– И что же нас ждет? – осторожно спросил Никор. Синий Пустынник склонился над столом, потом, взявшись за голову, отошел к разлому в верхней части стены.

– Ничего, – сказал он наконец слабым голосом, – если люди стойко перенесут выпавшие на их долю испытания.

– В последнее время я стал замечать раздражительность, непонимание простых вещей, частую головную боль… Это начало?

– Да. Но все скоро пройдет, все войдет в норму. Главное – не поддаваться тому, что будет тянуть назад. Хотя наиболее слабые поддадутся, Никор. Среди них будут ученые и гнофоры, будут великолепные мастера, ремесленники, ваятели, землепашцы… Они забудут, что знали благодаря внушению, и мы не сможем восстановить их достижения… Они или другие, не сумевшие противостоять падению, могут уничтожить великие завоевания культуры, и потому необходимо завоевания сберечь для будущих поколений. От нас потребуется много усилий и много терпения… Однако вы, кажется безучастны к моему зову, эрат?

Никор виновато вскинул глаза и тут же отвел их в сторону.

– Н-не знаю…

– Так… А ведь при Арисе Юрконе вы были не только смелым, как говорят, но и преданным делу первых примэратов. Что же с вами случилось, Никор?

Никор молчал. Не признаваться же этому властному незнакомцу в своем страхе перед гнофорами, в отходе от борьбы дабы выжить. Унизительнее всего сознание правоты Пустынника, хотя говорит тот слишком уж по-ученому и туманно. Вот у гнофоров все ясно: они обещают жизнь и ограждение от всяких бед. Латор же не предлагает ничего, кроме отдаленной надежды на будущее. А какое оно, это будущее?

– Не понимаю вашего молчания, Никор, – прервал мысли тихий голос. – Надеюсь, служители неба не успели заставить вас думать по-своему?.. Уж не собираетесь ли вы стоять в стороне и оберегать свою жизнь ценой совести?

– Я не предатель! – вырвалось у Никора. Он вскочил с места. – Я никогда не был предателем! На моей совести нет ни одной жертвы, руки мои чисты, эрат!

– Если бы было иначе, я бы не разговаривал с вами здесь. Я хочу вернуть вас на прежнюю, честную дорогу, Никор. Она трудна и опасна, однако необходима для Страны. Поймите: скоро все гарманы, верные делу первых примэратов, поднимут мечи против наместников богов и Маса Хурта – и победят в этой борьбе!..

– Боги! Какая еще борьба? – простонал Никор. – Ну враждовали раньше, дрались за власть, а теперь же власти примэратов нет!

Урс Латор покачнулся и прислонился к стене.

– Есть более опасная власть, – тише обычного произнес он, – и ее… надо сбросить с плеч народа…

Пустынник болен. Болен, пожалуй, серьезно. Никор не раз подмечал, как он держался за голову, голос его понижался чуть ли не до шепота, дыхание становилось учащенным и прерывистым. Никор окончательно убедился в своем подозрении, когда его таинственный собеседник отошел в темноту полуразрушенного помещения, выпил какого-то снадобья, потом снова прислонился к стене и облегченно вздохнул.

– Мне нужны надежные люди, Никор, но вижу…

Через разлом посыпались мелкие камни и песок. Чья-то неясная тень метнулась на слабо освещенном полу. Урс Латор на мгновение замер, затем выхватил меч и бросился по груде обвалившихся камней к этому разлому. В комнату вбежали его люди.

6. В СТАРОМ ГОРОДЕ

Никор заблудился в запутанных ходах и долго шел наугад, а когда, наконец, выбрался наверх, прежде всего увидел коня, потом Латора. Пустынник сидел на обломке колонны и слушал старика Рама, стоявшего рядом с виноватым видом.

– Мальчишка, – пояснил Урс Латор, поднимаясь навстречу Никору. – Как он оказался здесь? Мало надежды, что он не выболтает первому встречному о Синем Пустыннике и его столичном госте. Но хуже всего то, что он мог слышать наш разговор с эратом!

– Сплоховал я, – Рам сокрушенно покачал головой: – Стрела едва задела левое плечо. Не больные б ноги, догнал бы его. Поодиночке, по двое возвращались из леса соратники Пустынника. Никто из них не нашел мальчишку.

– Плохо, – сказал Урс Латор и взглянул на Никора. – Вы немедля покинете храм, вам сейчас незачем делить с нами опасности. Но думаю, мы еще встретимся и продолжим разговор. Вы не предатель – это главное. А страх пройдет. Прощайте.

Старый Рам подвел коня и передал поводья Никору. Тот вскочил в седло.

– Проводите эрата до дороги в старый город, – попросил Рама Латор, – и возвращайтесь обратно: у нас много дел.

– Может, дать сигнал сбора? – спросил Рам. – Вызванные люди могут запоздать, а рисковать мы не имеем права.

Никор ничего не понял из этого разговора, да, собственно, он не слишком-то и прислушивался. Он думал только о том, чтобы поскорее уехать отсюда, забраться снова в свои четыре стены и не высовывать оттуда носа. Но и другая мысль не давала ему покоя. Он понимал правоту дела Синего Пустынника, и угрызения совести время от времени давали знать о себе. Почему он не с Латором? Почему в стороне? А потом снова боязнь, снова тревога за свою судьбу. Держась за узду, Рам вывел коня к едва приметной тропинке, начинавшейся в полумраке узкого зеленого коридора.

– Что ж, прощайте, эрат, – сказал он. – Моя Туча дорогу знает и быстренько доставит вас к Старому городу. Опасайтесь в пути обезьян и пантер – их тут много…

Никор торопил коня. Пригнувшись к шее Тучи, он старательно уклонялся от низких ветвей и все смотрел вперед – скоро ли покажется город. Старые кварталы Квина проглянули неожиданно, когда за одним из изгибов тропы вынырнуло светлое окно неба, а потом полуразвалившаяся стена какого-то дома. Никор спешился, закрепил поводья на седле и, похлопав коня по влажному боку, сказал:

– Скачи обратно… Скачи же, ну!

Туча неторопливо развернулась в узком проходе, и ее копыта мягко застучали по траве. Звук их быстро потонул в разноголосье джунглей. Никор наклонился и увидел след другого коня, пробежавшего здесь совсем недавно. След этот вел дальше, к городу… Не тот ли это соглядатай, что стал виновником переполоха в храме?

Никор приблизился к поляне, заваленной отходами. Здесь незнакомый всадник поехал в обход… Никор двинулся тем же путем. Внезапно из-за полуразвалившейся стены он увидел круп лошади и остановился. Ему показалось странным присутствие живой души в этом заброшенном краю. Он прошел завалы, намереваясь приблизиться к коню со стороны боковой улицы. Возле почерневших стен ближнего строения до него вдруг донеслись голоса. Один из них был знакомым и, несомненно, принадлежал Сурту. Но что здесь делает этот несчастный мальчик, не попал ли он в беду? Никор пролез через широкую трещину. Скользя в сыром полумраке по вздыбленным плитам, приблизился к окну и осторожно выглянул наружу…

Он чуть не вскрикнул, когда увидел перевязанное плечо Сурта, и вспомнил слова старого Рама. И вот тут Никор едва не совершил ошибку, намереваясь выйти из укрытия. Он обязательно сделал бы эту глупость, не пойми вовремя, что собеседником мальчишки оказался главный гнофор одного из здешних храмов. Страх охватил Никора. Он, казалось, слился с камнем и перестал дышать, не обращая внимания на комаров.

– Что это был за человек? – послышался строгий голос гнофора.

– Не знаю, святой отец. Он все время сидел ко мне спиной, и я не видел лица. У него светлые прямые волосы до плеч, сильные жилистые руки… Высокий. Одет довольно бедно, во все синее. Только плащ мне показался из дорогого материала, скорее всего, из ригийского шелка, но я не уверен в этом, святой отец.

– Уж не Синий ли это пустынник?

Сурт съежился.

– О чем говорил высокий? – после короткого молчания спросил гнофор.

– Я плохо слышал его, святой отец, – сказал Сурт. – Но, кажется, они беседовали о том, что происходит в Стране.

– А о тайнике с записями не упоминали?

– Нет, святой отец. По-моему, нет…

– Ладно! Теперь я убежден, что тайник именно в этом забытом храме! Надо спешить! – Гнофор поднялся. Торопливо, но без суеты и видимой тревоги подошел к лошади и, взобравшись в седло, оглянулся на Сурта: – Ты вот что… Столичный начальник отряда много знает. Обязательно разыщи его и…

– Я убью его, святой отец!

– Уедешь отсюда погодя, не сразу. – Плеть громко хлестнула в воздухе, и подковы глухо застучали по каменной мостовой.

Сурт постоял в задумчивости, опустился на колени и стал молиться маленькой статуэтке какого-то идола, которую всегда носил с собой, а когда поднял голову, увидел стоящего перед ним с обнаженным мечом Никора. В сухих глазах мальчишки на мгновение вспыхнул испуг, перевязанная рука дрогнула и медленно легла на грудь.

– Ну, гаденыш!..

Меч со свистом рассек воздух.

Сурт с непостижимой быстротой кинулся в сторону, перевернулся несколько раз и, пока Никор опомнился, был уже далеко.

С минуту Никор стоял, как заколдованный, потом приблизился к тому месту, где только что скрылся маленький негодяй, и уже сделал шаг, чтобы войти во двор дома, как вдруг услышал за спиной давно забытый голос:

– Стойте, Гел! Остановитесь!

Столбы рухнули – сначала один, за ним другой, – и лавина бесформенных камней чуть не раздавила Никора. Сильная рука вовремя схватила его за ворот и отшвырнула на мостовую.

Человек в белом плаще проскочил мимо, одним махом преодолел возникший завал и исчез за ним. Сидя на неровных булыжниках и машинально массируя ушибленный локоть, Никор бормотал растерянно, сквозь слезы:

– Может ли быть… может ли быть…

Потом стремительно поднялся и закричал:

– Рит! Это же вы, Рит! Или дух ваш? Или добрый спаситель в вашем облике?..

Лоэр скоро вернулся и улыбался, стоя на вершине завала, глаза его светились нескрываемой радостью. Он сбежал к Никору и так крепко прижал к себе, что кости у того хрустнули и сдавленный крик вырвался из груди:

– Вы ли это, Рит?

– Конечно же, друг мой! Однако я упустил мерзавца, который покушался на вас!

– Злой дух с ним… Злой дух с ним. – Никор все еще не мог поверить, что встретил живого Лоэра. – Постойте… значит, все что болтали о вас… – Лицо его наконец осветилось весенним солнцем. – Боги! Боги! Как это хорошо! – Он слабо, по-женски обнял друга и, чтобы скрыть слезы, уткнулся ему подбородком в плечо.

– Ну же, ну, Гел, перестаньте… Вы не представляете, как я рад вас видеть!

– Да, да, Рит. – Никор смущенно утер щеки, чуть отстранился и стал внимательно разглядывать Лоэра. – Вы возмужали. А усы и борода… впрочем, они необходимы – труднее узнать вас.

Лоэр засмеялся.

– Что вы, Гел! Меня здесь окликают даже те, кого я совсем не знаю! Но о чем мы болтаем, друг мой? Отложим все разговоры до трактира! А теперь идемте: хочу рассмотреть вас на солнце, хочу слышать ваш голос!

– Идемте, идемте, любезный Рит… О боги! Как это хорошо! Вы со мной! Вы здесь! – Никор вскинул руку и, вдруг что-то вспомнив, опустил ее на плечо Лоэра. – Я забыл, Рит… Мне надо срочно зайти к одному горожанину.

– А может к горожанке? Вы оговорились, Гел! Ой, смотрите, скажу эрине Алии!

– Нет, нет, любезный Лоэр. Дело весьма важное и еще более неотложное. Зато потом я свободен. Где ваш конь?

– Здесь, неподалеку.

– Ну а мне придется взять лошадь своего противника.

Лицо Лоэра омрачилось.

– Что-нибудь серьезное, Гел?

– Пустяки!

– Вы уверены? Я же совсем случайно оказался здесь!

– А кстати, что вы делали в этом пристанище диких кошек и гиен?

– О, тут у меня была тайная встреча, которая дала массу полезного!.. Ах, как много мне надо сказать вам, мой славный Гел!

– А мне еще больше, Рит!

Они крепко обнялись и зашагали по перекошенной мостовой, глядя друг другу в лицо и спотыкаясь о торчавшие камни.