Текст книги "Клише участи"
Автор книги: Игорь Синицын
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Хозяев на участке видно не было, но один из обитателей дачи – внушительных размеров эрдельтерьер величаво, как сфинкс, возлежал на крыльце под навесом. Заметив гостей, пес резво вскочил, на секунду замер в нерешительности, в полголоса тявкнул и тут, узнав Лену, в два прыжка очутился перед ней и , встав во весь рост, навалился передними лапами ей на грудь.
– Домби! Сумасшедший, я же упаду! – ей с трудом удалось отпихнуть от себя собаку и, нагнувшись к ней, она с наслажденьем погрузила пальцы в черные завитушки шерсти на спине. – До-о-омби… Собаченция… Ну, здравствуй… Хороший, хороший…
На крыльцо, торопливо вытирая о передник мокрые руки, вышла пожилая, красивая женщина.
– Наконец-то вы посетили нас, молодожены. Здравствуйте. Леночка, – целуя ее в подставленную щеку и продолжая вытирать руки, – а что же мама с папой не приехали? Надо было силком тащить их с собой, вечность у нас не были.
Совсем не по-дачному выглядела приколотая у выреза шелковой, кружевной кофты крупная камея в золотом ободке, и аккуратная прическа, и макияж, но чувствовалось, что это обычный, повседневный стиль.
– У нас же бабушка, мамина мама, сейчас живет, – пояснила Лена с соответствующей этому нерадостному обстоятельству гримаской. – Одну ее не оставишь. Она совершенно невменяемая, ничего не соображает… Вчера папу напугала – забрела к нему в кабинет, когда мамы не было дома, и вообразила, что он – грабитель, проникший в квартиру. Крик подняла на весь дом, еле успокоили. Вот такая у нас обстановка невеселая. Ну, Домби, что же ты рычишь? Хороший…Славный… Тетя Марина, а это мой муж.
Пока он ждал, когда его представят, упоминание о бабке заставило его вспомнить это существо, появившееся в квартире с месяц назад. Ее привезли из Витебска и согласно очереди передали с рук на руки от старшей дочери средней. Ему тоже случалось оставаться с ней наедине, и он тоже опасался этой старухи с болезнью Альцгеймера, с остекленевшим взглядом «пиковой дамы», тяжело шаркающей из комнаты в комнату в сером вязаном кардигане. Она не хотела пребывать в одиночестве и неизменно находя его, садилась где-нибудь напротив, пристально вглядываясь в избранную точку на его лице, беззвучно шевеля губами. Нередко ему казалось, что она только притворяется сумасшедшей. Загипнотизированный ее бесстрастным созерцанием, он пытался понять, что на самом деле скрывается за ее белесыми от запущенной катаракты глазами и ждал, что вот-вот грязно-седая, краснолицая голова доверит ему свои сокровенные мысли, но, посидев так с полчаса, старуха выкрикивала:
– Рая, надо хорошенько спрятать деньги.
И был невыносим сладковатый, прелый запах, исходивший от нее.
На пятом курсе занятия по сенильным психозам на кафедре психиатрии проходили в диспансере на Войнова… К тому времени его уже не могли смутить никакие зловония гнойных перевязочных или прозекторских… Но то, чем был пропитан воздух огромной, коек на тридцать, палаты , заполненной шевелящимися, хихикающими, бормочущими телами… Тошнотворный смрад разлагающейся, безумной старости.
Ужинали на веранде. Окон не открывали, чтоб не докучали комары, да и свежо было вечером после дождя. Конусный пучок света, заданный низко свисающим с потолка абажуром, ярко освещал белую скатерть с расставленным чайным сервизом, оставляя в полутени лица, сидящих за столом. Их с Леной усадили на старый кожаный диван, несколько низковатый и поэтому неудобный, особенно во время первых блюд, но зато сейчас, за чаем, можно было с комфортом откинуться на спинку и неторопливо потягивать никчемный напиток – ликер.
Они были не единственными гостями в тот вечер. Рядом с хозяином сидел капитан первого ранга в распахнутом черном кителе с золотыми галунами. Черноволосый, среднего роста и крепкого телосложения мужчина лет сорока, с широким, лобастым лицом, весело сверкающими глазами и белозубой улыбкой.
– Александр Сергеевич, – представился капитан при знакомстве. – И как ни странно, тоже Пушкин. Увы, не родня, всего лишь наглый однофамилец. Хотя и не чужд сочинительству. Вот с Михаил Георгиевичем дело одно добьем, тогда, пожалуй, можно будет за мемуары взяться.
Хозяин сидел напротив в белой рубашке с расстегнутым воротом, справа от него – тетя Марина. Застекленные соты окон веранды , расплывчато , как мираж , отражали мизансцену дачного чаепития, и почему-то манило посмотреть на застолье еще и снаружи, из шумевшего рядом леса, разглядеть горящий китайский фонарик веранды оттуда, из темноты.
Увидев Кольцова, он не сразу разделил симпатии Лены к этому человеку. Аккуратно зачесанные назад седые волосы, очень высокий лоб с большими залысинами, мякотное, холеное лицо – кинематографический типаж молодящегося служителя муз и все еще преуспевающего ловеласа. Только вот взгляд… редко встретишь такой – не заискивающий, но сразу оценивающий вас, настороженный взгляд человека, которого много раз предавали и теперь готового в любой момент столкнуться с новым предательством или непониманием, и готового в одиночку бороться до конца. Презрительно сжатые тонкие губы. Но голос все ставил на место – добрый, немного усталый, мужской…
– Лес миновали, железная дорога…Когда к насыпи подошли, вдали поезд показался… конвой командует: «На колени!». Прямо в снег плюхаемся, ждем, пока пройдет товарный. Сам думаю : «Неужели в последний раз вот так? Врут. Не верь». Вагоны над головой грохочут… Встали – строй на работы, а меня на станцию. Везли в купе, и я до самой Москвы отсыпался. Совещание в наркомате обороны – в президиуме академики, адмиралы, генералы… Мой доклад шел третьим. Стенографистка подходит : «Как ваша фамилия?». Мне съерничать захотелось, назвал ей свой номер лагерный. Она решила, что я суперзасекреченный, так и проставила его у себя в бумагах.
– Это вы там свои парогазовые турбины защищали? Уже тогда? – осторожно спросил, явно знакомый с сутью работ Кольцова, капитан первого ранга.
– Не только, там и о гидрореактивных ускорителях речь шла. Ладно… Доклад прошел триумфально. Подходили, поздравляли, руки трясли… Ко мне полковник приставлен был, когда в гостиницу возвращались, он в машине мне говорит: «Миша, сегодня твой день. Проси, что хочешь. Хочешь в ресторан?». – Кольцов горько усмехнулся. – Я попросил у ларька остановиться, кружку пива выпить… Сейчас уже можно сказать – если бы не «атомы», на современных лодках стояли бы мои двигатели.
Кольцов пригубил из рюмки водки, которую не разрешил убирать со стола, несмотря на то, что уже перешли к десерту, и, почувствовав, что все хотят слушать его дальше, повиновался
– Но потом все оказалось не таким радужным, через два дня меня вернули назад, потом определили в спецточку МВД, и держали там до пятьдесят второго года. А еще через год, Леночка, я познакомился с твоим папой.
– В Горьком?
– Да. Он тогда вернулся из Германии, где демонтировал заводы, по производству подводных лодок – немецких «Вальтеров» – проект, откуда мы немало почерпнули в свое время. Да ты должна знать. Кто у вас в институте корпуса читает, Вайнштейн? Уж он наверняка упоминал об этом.
Горьковская верфь была для меня последним шансом. Драгоценным шансом. Зосим Александрович ведь тогда и разрешение на проживание в Горьком для меня выбил. В отделах кадров меня до этого встречали примерно так – начальник знакомился с личным делом и в следующий мой визит вел себя подчеркнуто дружелюбно, всячески демонстрируя свое осуждение недавних порядков. Снимал наручные часы и , показывая мне, говорил : « Американские. Точность изумительная, просто фантастика какая-то! А скажи я это пару лет назад, где бы я был, а ?». И прежде, чем промямлить отказ, сокрушенно вздыхал, ссылаясь на первый отдел.
За окнами зашумел ветер и по окнам забарабанили твердые капли дождя, заполняя возникшую паузу в монологе. Перемена в погоде подтолкнула к смене темы разговора.
– Михаил Георгиевич, а я вашу чеканку в кают-компании собираюсь повесить. – Пущкин размашисто улыбнулся, поворачиваясь всем телом к Кольцову– Ту самую, что вы мне на день рождения подарили.. С видом на Петропалвовку. Мастерская работа. Никто не верит, что автор не профессиональный художник.
– Смотри, лодку не перегрузи, Александр Сергеевич. Сам знаешь какое водоизмещение у нас крохотное.
– Нет, правда – почему бы вам свою персональную выставку не открыть? Даже того, что здесь на даче представлено, вполне хватило бы.
Кольцов пропустил мимо ушей льстивое и явно риторическое предложение.
– А ты, Иван, какую область медицины избрал для себя? Хирургию, конечно? Всегда завидовал хирургам, особенно кардиохирургам.
Он отвечал, что еще не определился, и хотя занимается в СНО по торакальной хирургии, но сейчас все больше склоняется к мысли, что общая хирургия интересней, разнообразней, там больше простора для рук. В конце концов, сердце – это только мышца.
– Кстати, Миша, ты давно не делал кардиограмму. Глотаешь валидол горстями, вместо того, чтоб к врачу сходить.
– Ну, мало ли чего я давно не делал, – Кольцов выразительно посмотрел на жену, пытаясь вызвать ее смущение, но это ему не удалось.
– Лена, я вижу пора убирать бутылки.
– Время убирать и время собирать… бутылки. А главное – время сдавать. Когда-то это помогало дотянуть до зарплаты. Я иногда с ужасом думаю, сколько же денег прошло через мои руки! Не буду говорить насколько мы их оправдали, думаю, что все-таки оправдали… Но с возрастом люди становятся скупы, и сейчас я далеко не так просто воспринимаю миллионные бюджеты моего КБ. «Жигули» можно было бы каждому подбирать под цвет глаз.
Пушкин тяжело вздохнул и солидно покачал головой, демонстративно подтверждая свое согласие с таким выводом.
– А что, если нам перебраться в гостиную и разжечь камин? Но перед этим предлагаю выпить за ваш союз, молодые люди. Достаточно беглого взгляда, чтоб понять – вы пара, и поверьте, я редко кому это говорил.
Потом Пушкин заспешил на электричку, пришлось выпить еще на посошок. Последняя порция водки оказалась лишней. Какое-то время он заставил себя сидеть, как ни в чем не бывало, улыбаться, выдавить из себя : «Конечно, с удовольствием» в ответ на предложение послушать Вертинского, но скоро понял, что сопротивление бесполезно и , стараясь избегать резких движений, встал и вышел прочь. Не замечая дождя, медленно, словно за ним могли наблюдать, прошел по заросшему участку к задней калитке и, пройдя еще несколько метров, очутился в лесу, где его уже никто не мог видеть.
Потом, когда стало легче, с благодарностью оттолкнулся от мощного ствола ели, корни которой только что осквернил, и вышел под дождь. Надеясь протрезветь, он не торопился уходить из-под холодных капель льющейся с неба воды. Одновременно он испытывал облегчение, что на время покинул общество Кольцова. Он понимал, что на его фоне сам выглядел невзрачно. Глупо, конечно, так думать – Кольцов в три раза старше… и все-таки там, на веранде, он не мог побороть в себе зависть к этому человеку, который даже легко перепил его, молодого, не говоря уже о всем остальном.
Пред глазами мокли в темноте серые задники соседских дач: сарайчики, поленницы, грядки под целлофановыми пленками, будки уборных… Задворки… тоже среда обитания.
Вернувшись в дом, он понял, что никто не обратил внимания на его отсутствие.
«Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане,
Мертвые, седые корабли…» Ни на что не похожие, и слова, и голос, и музыка.
– Журфикс в разгаре, – ехидно шепнул он, подсев к Лене. – Сейчас полагалось бы свечи зажечь, в лото сыграть, а лучше в настольный крокет. Ты умеешь, надеюсь?
Тонкие, иконописные брови досадно дернулись
– Не мешай.
Кольцов наслаждался пением, но слушать до конца не стал – поздно. Провел шутливую параллель между героиней в «голубях пижамах» и своей секретаршей, откланялся и покинул общество. Следом вышла тетя Марина.
… Им постелили на чердаке, где была оборудована маленькая спальная комнатка для гостей. Разложенная тахта стояла изголовьем к фронтону с квадратным окошком. Свежее, накрахмаленное белье добавляло света в несколько мрачноватое помещенье.
– Мы не предполагали оставаться на ночь, – присев на тахту, обескуражено сказала Лена жене Кольцова, – и я ничего с собой не взяла.
– Подожди, у меня была где-то старенькая ночнушка, из которой я давно выросла , сейчас принесу.
Воспользовавшись ее уходом, он разделся и забрался под одеяло, с удовольствием потянувшись в хрустящей белизне простыней. После принятого в лесу дождевого душа и стакана чая с лимоном он чувствовал себя заново родившимся, и теперь все ему нравилось здесь.
– Шикарный ночлег! – Лежа на спине, он широко раскинул руки на подушках.
– Кого-то ты мне напоминаешь, – усмехнулась Лена, взглянув на него.
– Ты хочешь сказать, что принять позу распятья еще не означает быть распятым. – Его, как ударило. – Успокойся, я отдаю себе в этом отчет. Сегодня меня весь вечер невольно подводят к этой мысли. Я знаю, что моя поза – это поза эмбриона. Кстати, обычно на дачах шумно от маленьких детей, и здесь их отсутствие сразу бросается в глаза.
– Ты проницателен. Своих детей у них не было, и они усыновили мальчика из детдома, в силу известных обстоятельств произошло это в позднем возрасте. Им обоим за шестьдесят, а сын Павлик – наш ровесник, и что интересно – копия дяди Миши: рот, нос, подбородок… Бывает же так.
– Вам прочили венцы?
– Ревнуешь заочно? Павлик недавно женился, и надо думать вопли внуков скоро огласят эту тихую обитель. А дядя Миша тебе понравился?
– За что его посадили?
Она пожала плечами и, достав расческу, принялась рассеяно и плавно водить ею по ниспадающим волосам.
– Господи, да тогда за одну фамилию могли расстрелять – Кольцов.
– Это верно. Моего деда звали Николаев Леонид Павлович, точно также, как убийцу Кирова, полный тезка. Бабушка вспоминала, как они боялись тогда каждого звонка в дверь…
– У него неприятности с последним «заказом». Послезавтра улетает в Северодвинск. Нервничает…
– А что он делает?
– Лодку.
– Я понимаю, какую?
– Много будешь знать, скоро состаришься. Откуда мне знать? Краем уха от папы слышала, что нечто уникальное – полностью автоматизирована, экипаж целиком офицерский… Пушкин – командир. Слушай, меня комары сожрали совсем. – пожаловалась она, принявшись свирепо расчесывать ногу у лодыжки.
Внизу заскрипели ступеньки винтовой лестницы, и Лена пошла навстречу хозяйке дома. Вернувшись, сложила рубашку на спинке стула и выключила свет. В комнате не стало совсем темно; все, что в ней находилось, сохранило различимые очертания, приобретя одинаковый серый полутон, который, наверное, имеют в виду, говоря : « ночью все кошки серы».
– Не смотри.
Зряшная просьба. Ему именно сейчас страстно захотелось ее. Она показалась ему очаровательной в старомодной, простенькой рубашке до пят с цветочками по полотну. Они впервые ночевали вне родительского дома, там «кора» никогда не отключалась полностью, и приходилось постоянно прислушиваться к квартирным шумам, и он подумал, что сейчас у них появилась возможность стать раскованней.
– Даже не думай. В чужом доме, воды нет, половицы скрипят… Нет, – залезая в постель, она старалась, чтоб он не видел ее ног. – Все. Спим. Ну, не сердись, – и, чмокнув в щеку, отвернулась от него.
Он не принял примирения. Знакомое опустошение принялось за свою грызущую работу. Он совсем иначе представлял себе ту, во всем абсолютную близость, что по его мнению должна существовать между мужчиной и женщиной в любви. В эту близость должны были перерасти их добрачные, юношеские отношения, но этого не произошло, и его все больше пугала и оскорбляла все уменьшающаяся вероятность этого перевоплощения. Он допускал, что для достижения такой близости ему самому не доставало многого – он не был самостоятелен, не был мужчиной в полном смысле этого слова, у него не было опыта и силы, но он был уверен, что главная причина кроется в другом. Ему по-прежнему было интересно с ней, он видел, что она старается, заботится о нем…
Тогда , что же исчезло? В том-то и дело, что ничего не исчезло. Никуда не исчез зимний вечер в мороженице, куда они зашли гуляя на Островах. На ней было черное пальто с узким, белым воротником из песцового меха , они пили шампанское из «общепитовских» стаканов и ему было странно ощущать себя избранником семнадцатилетней одноклассницы, ответившей на его ухаживание, на чье лицо он мог смотреть весь урок, не отрываясь. Играла музыка – «The House of the Rising Sun». А у них , через стеклянную стену мороженицы был виден закат – раскаленное за день, багровое солнце, как в черный снег, садилось в тучи у горизонта, но несовпадение с текстом нисколько не нарушало созвучия пронзительных струнных аккордов с чувствами, с которыми они тогда смотрели друг на друга в полумраке кафе. Во всей атмосфере было что-то непривычно взрослое. С ними была ее подруга, бойкая и некрасивая, тоже из их класса. Разговор зашел о избрании будущей профессии, кто кем станет. «Ну, Иван, конечно, будет хирургом. Достаточно на его руку взглянуть» – неожиданно произнесла она. – Посмотри, какая красивая, тонкая рука». Для него это было первым признанием, что он ей не безразличен.
Никуда не исчезла память о первом телесном прикосновении, когда в темноте кинозала ощутил через одежду ее дыхание. Не исчезло, но и не получило развития. Почему?
– Ты не спишь?
– Нет. Я жду, когда звезда Аль-Гафр, означающая покрывало женщины, займет благоприятное положение относительно звезды Аль-Иклиль, и тогда нам ничего не сможет помешать.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
