Текст книги "Баловень богов"

Автор книги: Игорь Шахин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Игорь Шахин
Баловень богов

© ГБУК «Издатель», 2014

© Шахин И. Ю., 2014

Предисловие

Нередко в наши дни можно услышать или прочесть слово «атомизация», которым пытаются назвать и даже выразить состояние индивидуумов в современном обществе, мол, «распад целого на атомы».

Этот процесс носит абсурдический характер. Но и значение термина «абсурд» многими понимается и трактуется не одинаково, что тоже является частью всеобщего абсурда.

Читатель сможет возразить и привести примеры творчества т. н. «абсурдистов». Но и они таковыми являются лишь в той мере, которая позволяет их так лишь называть, но не раскрывать сути абсурда. Содержательное значение остается скрыто в тумане непознанного. Ведь все они (авторы) легко определяются привычным и более точным термином – эклектики. Они формально соединяют несоединимое (согласно эстетическим традициям), не пытаясь проникнуть в сокровенное – в сам абсурд. Они достаточно здравы умом, чтобы и не пытаться осмыслить то, что не поддается логике человеческого мышления. Абсурд изначально – вне логики.

Все мои попытки продвинуться в направлении, которое наметили «абсурдисты», ни к чему не привело по простой причине: читатель не способен воспринимать то, с чем он не может ассоциативно соединить опыт собственной жизни хотя бы в самой ничтожной мере.

Такой возможностью ассоциативного соединения показалось известное психическое заболевание шизофрения, изначальный смысл которого в раздвоении личности. Надо, полагаю, уточнить, что личностей не становится две, а проявляется то одна, то другая. Надо думать, что процесс заболевания на этом не замыкается. Каждая из двух «личностей» тоже «раздваивается», и они тоже проявляются поочередно. Это ли не та самая «атомизация»?

Далее – по тексту.

Часть первая

 
Кем-то, когда-то очень давно, миллионы лет назад
написана симфония жизни человечества.
И кто ее великий дирижер?
 
 
В мире правит Тайная Ложа?
Доказательств бараний гурт?
Миром правит Невнятная Лажа.
Если проще, сплошной Абсурд.
 

1. Плантаторы

Неисповедимы пути Господни…

Тринадцать Старцев, светящихся сиреневым, словно бы дымящимся светом, отчего казались полупрозрачными, бродили по гостевому отсеку Корабля, натыкались то и дело на всевозможные предметы, сталкивались друг с другом то по одному, то по несколько легких тел сразу. Для чего, спрашивается, даны были им глаза? Для того же, что и всем нам, но и мы сами нередко тычемся во всякую всячину, словно только что родившиеся щенки. В общем, в отсеке происходило броуновское движение тринадцати странных субъектов. Наркоман сказал бы, что те обкумарились, алкаш – излишне приняли на грудь, а нормальный человек просто пожал бы брезгливо плечами и удалился куда подальше.

Космические Плантаторы, а это были именно плантаторы, ничего бы о себе не сказали по одной простой причине, что никогда ничего о себе не думали – так были поглощены работой. Сеять, поливать, окучивать, беречь от сорной поросли – это вам не философствовать лежа на диване. Судьба распорядилась таким образом, что всю свою жизнь они не знали и не подозревали ни о том, что бывают какие-то иные работы, ни о том, что кроме работы в жизни еще что-то бывает.

От посева и взращивания до следующего посева у них выдавалась пауза, как теперь, заполненная бредовыми мыслями, бредовыми движениями, странными монологами. Не из обморока ли и бреда рождались филигранно отточенные фразы заповедей?

– …Очнешься в какой-нибудь полуподвальной кафешке под утро, пытаешься что-нибудь вспомнить – бесполезно! А ведь это из-за этих существ с их ужимками, с их мини-бикини…

– …Всегда прихожу в себя то в какой-то канаве, то в каких-нибудь кустах. И никогда на носу нет очков. Сколько их поразбивал – страшно подумать! А ведь это из-за этих почитателей с их вечными «увековечь меня в бронзе»…

– …Открываешь глаза, а рядом какая-нибудь девица третьей свежести. Бррр!.. А ведь это потому происходит, что их мужья-остолопы занимаются чем угодно. Но только не собственными женами…

– …Всякий раз стол завален документами, и на всех проставлена моя подпись. Что подписывал? Кому подписывал? Ни черта не понимаю… А ведь это все происходит из-за ласкающего слух хора подчиненных…

– …Такое ощущение, будто каким-то начальникам несколько часов вылизывал в кабинете ковровую дорожку… Скоты! Сами рабы и из других делают рабов…

– …У меня в рукаве легкий и острый нож. Ему уютно лежать в коричневых ножнах, пристегнутых двумя ремешками к внутренней стороне предплечья рукояткой вниз. В тот момент, когда кому-то кажется, что я себя обнимаю, на самом деле поглаживаю через ткань рубашки ли, плаща ли или куртки пластмассовую наборную рукоятку своего лучшего приятеля… А все это из-за уродов с ментовскими бляхами! Как они меня тогда отмудохали! Еле выкарабкался с того света…

– …Никогда просто так не прохожу мимо церквей. Такой кайф помочиться под их стенами! Старушки осуждают, а я им в ответ: «Все по воле божьей!..» А все из-за того случая в детстве, когда на Пасху, в церкви, забрался в самую гущу народа и такая была давиловка, что я сходил по малой нужде прямо в штаны. И страху натерпелся, и стыда…

– …Нет большой разницы, если, например, стащить красивую вещицу с магазинного прилавка или украсть идею перспективного бизнеса. И в том и в другом случае испытываю большущее удовольствие! А все из-за того, что совсем недавно испытал небывалое потрясение, узнав, что меня многие годы обворовывали так легко, словно пыль смахивали с мебельной полировки. Крали афоризмы, идеи, деньги…

– …Сталин… Гитлер… Рузвельт… «Битлы» – это вещь! Нетленка!.. Прочее – быдло! А ведь это все оттого, что в детстве или еще раньше меня убедили в том, что все мы – тля, пыль дорожная и лишь некоторые растут до небес…

– …Ничего нет проще, чем обвести вокруг пальца самых близких тебе людей! Разоблачат?! Простят. Ведь ближе меня у них нет никого. Нужно ли их за это любить? Смешно! Хорошо что не презираю… Они же меня тоже не очень-то любят. Просто – свой. Из своей компании… А ведь это все потому, что когда-то давно мои близкие сплошь и рядом обводили меня вокруг пальца. «Этого нельзя, туда нельзя». Никуда нельзя и ничего нельзя!

– …Как ни пытаюсь возлюбить отца своего, ничего не выходит! Мне двадцать лет, и он столько же времени болтается по городам и весям. Не думаю, что он бегает от меня. Я же ему ничего такого не сделал, всего лишь появился на свет… Может быть, он никак не найдет своего отца?..

– …Он мне тут пытался втемяшить, что верить лучше, чем знать! Рассказал мне мою биографию и о том, что со мной еще обязательно должно произойти. Чудо какое-то!.. Но если подумать, то никакого чуда нет. О прошлом любого человека можно разнюхать все, что хочешь, а про будущее говори, что на ум придет, – никогда не ошибешься! Никто не сможет проверить, пока не случится… Или говорят, что пару тысяч лет назад один парень после смерти воскрес. Кто же такому поверит без свидетелей?! Сколько живу – ни разу никто не ожил…

Тринадцатый Старец не бормотал, не бредил. Единственный из всех, он был способен наблюдать за тем, что сейчас происходило в отсеке Корабля, вслушиваться в обрывки монологов, анализировать и подводить всему черту. Он ведь тоже не догадывался, что никто не может знать и понимать все. Да и надо ли это знать такому, как он, существу, готовому заплатить или продаться за любые деньги, лишь бы никто, кроме него, не мог любить и обожать того, кого выбрало его сердце. Не получится купить или продать? В таком случае можно продаться убийцам обожаемого тобой существа. Смерть великого дает бессмертие не только ему, но и тому, кто причастен к событиям его последних дней.

Он единственный из всех боготворил этот Корабль. Его душа радовалась каждому проявлению мощи этого гиганта. Разве не может вызвать восторг то мгновение, когда Корабль из маленькой песчинки Космоса в доли секунды разворачивает сам себя в пол-Вселенной и вновь становится малой искоркой, но уже невероятно далеко от того места, где находился совсем недавно! А какое идолопоклонническое онемение охватывает душу, когда ощущаешь его несгибаемую волю! Кто, как бы походя, как бы не отдавая себе отчета в деянье, усмирял, нивелировал, сводил на нет страсти и глубинные пороки двенадцати старцев – и тягу к самоуничтожению, и желание кого-то убить, и осудить, и… все прочее? Он – Корабль!

А как изящно, в короткий период между сбором урожая и очередным посевом, он словно бы разрешал старцам окунуться каждому в свой порок, не позволяя никак его проявить, а лишь смутно ощутить, как бы попытаться вспомнить, и ни более того!

Тринадцатый понимал, что порок, победивший старца, превратит его в Разрушителя, а порок, исчезнувший вовсе, сделает из любого старца ангела, от которого в плантаторском деле нет большого толку.

Корабль, по мнению Тринадцатого Старца, знал цену всему во всей Вселенной и, может быть, сам эту цену и назначал. Кому как ни ему было знать стоимость всех его усилий. И ни потому ли Корабль позволял ему, одному из всей чертовой дюжины, в паузы между сбором урожая и новым посевом не слоняться по гостевому отсеку в полубреду, а наблюдать за поведением остальных, анализировать, восхищенно и самозабвенно, в гордом одиночестве любоваться лучшим из лучших в ближних и самых дальних космических мирах? Позволял и, следовательно, выделял из всех, доверял и, может быть, любил.

В таком случае надо ли тринадцатому опасаться того, что иногда в отсеке Корабля словно ниоткуда возникает этот ангелок-недоумок. Неуверенно мямлит, когда отчитывается о своих делах на одной из очередных плантаций, затем висит в нише для сна никому не нужным, совсем бесполезным коконом, пока старцы вновь куда-нибудь не отошлют его набираться уму-разуму? Почему бы Кораблю и не иметь свою маленькую слабость, свою живую игрушку для каких-то своих целей?.. И все же, все же… Червь Сомненья он и есть Червь Сомненья, чтобы жить по своим правилам, точить себе и точить тела плодов, хотя призван их стеречь.

Корабль – черт бы его побрал! – ускользает от образных фиксаций. Его невозможно ни нарисовать, ни сфотографировать, ни упаковать в словесные образы. Хотя, знаете ли… Что-то такое проявляется. Так на белом листе фотобумаги, опущенном в проявитель, начинают постепенно проступать черты всего того, что попало накануне в кадр. Щелк! И птичка в клетке… Да, конечно, если бы птичка и если бы в клетке… За плоскостью фотографического листа нет ничегошеньки, но почему же мы, глядя на изображение, улыбаемся или печалимся? Попеременные печали и радости делают нашу жизнь в те мгновенья звучащей и поющей, словно в твоей душе большой оркестр исполняет музыку нот, записанных на этой фотографии.

Так очарованно задумывался наш предок, перебирая в руках листочки с проявленными на них изображениями. До того дозадумывался, что изобрел кинематограф. Не помогло. Счастья не прибавилось. Пришлось выдумать цифровые камеры и специальные видеоштучки.

Открыточная репродукция «Тайная вечеря», или вот на экране видеомагнитофона проходит жизнь Христа – мгновенья остановленные и быстротекущие… Есть ли до этого какое дело тем, кто в те далекие дни следовал за божьим сыном? Вот то-то и оно!

Древо Корабля пульсировало своей привычной жизнью: от корней его вверх по древнему витому-перевитому стволу и далее по веткам до самых листьев и плодов струилась, перетекала, просачивалась питающая его энергия. Плоды дозревали, срывались и уплывали в пространства, чтобы стать чьей-то пищей, а оставшимися от пиршества семенами прорасти в новые дерева. Так было испокон века. Уныло, однообразно.

Искрящее звездами, извивающееся в пространствах Корабля существо, ухаживающее за деревом и за всем садом, изнывало от скуки. Всегда одно и то же! Вот и теперь плоды созревают и летят себе туда, куда и всегда летели.

Созерцать одно и то же из века в век становилось уже совсем невыносимо: черные дыры, белые дыры, взрывы, вращения спиралей галактик, красные и желтые карлики – плоды, короче! Надо было срочно что-то предпринимать.

1. 1. Плантаторы. История вопроса

И увидел Бог, что это хорошо.

Ветхий Завет. Бытие. Гл. 1

С чем же это можно сравнить? С чем угодно, но образ реки, наверное, и есть именно то, что надо: водный поток течет как бы сам по себе, русло с берегами тоже как бы сами по себе, а река – это когда они неразрывны.

Он был поток.

Они – русло с берегами.

Эта река текла – страшно себе представить! – миллионнопарсековыми волнами, завихряясь сувотями, переплетаясь струями течений миллиарды земных лет. И все это время такие разные – ничегошеньки общего! – вынуждены были оставаться всегда и во всем вместе, чтобы не перестать быть живою рекой, не перестать разносить в далекие затаенные уголки Вселенной животворящую ткань бытия.

Не так давно, если прикидывать мерками обычной планеты, блуждая в закрученных слоях мировых узлов, Он проник в странный, никогда раньше не замечаемый аппендикс мира, не замкнутого на себя самого. Вся Вселенная была скручена-перекручена, вывернута-перевывернута таким манером, что соседние галактики в мгновение ока оказывались почти недосягаемы для Него и для Них, а, допустим, землянам подобный фокус и вовсе понять было невозможно. И так – повсюду.

Но здесь, в этом нелепом аппендиксе – и жить-то ему оставалось всего-то одну-две вселенских минуты! – движение словно бы замерло. Этот уголок мира Великого Хаоса не закручивался, не выворачивался наизнанку, не замыкался сам на себя!

И Он дал ему имя Пространство. Оно даже не проникало само в себя ни единого раза. Оно всего лишь простиралось повсюду – и ничего более.

Это был казус, нигде и никогда до этого не обнаруженный, видимо, плохо смотрели.

Это был прямо-таки некий пузырь без границ, оазис тишины в среде яростно завихряющихся многомерностей необъятного мира.

Этот «пузырь» не был заполнен Временем, равномерно раздробленным на галактики, на эти медленно вращающиеся спиральки, составленные из маленьких капелек времени – звезд. Да! И звезды, и их планеты со своими спутниками во всех других местах были капельками времени.

Если трудно представить, что они и есть то самое ВРЕМЯ, то попробуй себе вообрази ситуацию: нет никаких планет, звезд, галактик. Что осталось?

Осталось простирание неизвестно чего во все стороны, и в этом «неизвестно чего» нет никакого такого времени. Так-то вот…

Поначалу всем нравилось проникать в «пузырь» и забавляться странными превращениями их сущностей в БЫЛО, ЕСТЬ и БУДЕТ.

Это оказалась всем забавам забава!

Представь себе ситуацию: помолол кофе, заварил, посмаковал его из маленькой чашечки, ощутил бодрость. В общем, процесс, знакомый многим до боли. И вот ты вдруг, хотя только что подумал о том, что неплохо бы помолоть зернышки, сидишь себе в кресле и ощущаешь прилив бодрости ниоткуда и еще чувствуешь пару кофейных крупинок на своем языке. Черт знает что! Еще и не молол, а уже вон что – бодр… А в следующее мгновение ты, ничего не помня о своей взбодренности, стоишь у плиты, следишь, чтобы кофе не убежал и предвкушаешь первый глоточек ароматного напитка…

В следующий миг ты уже ничего не варишь и не помнишь, что что-то там варил, а всего-то накручиваешь ручку кофемолки и улыбаешься от предвкушения предстоящего удовольствия пития…

Они играли в «было», «есть» и «будет» – это когда вся мощь их умений становилась как бы совсем ничем, словно мучительное мычание дебила, затем – приходило частичное осознание самих себя, и после этого – полное возрождение всей их мощи.

Забавлялись и в обратном порядке, как в нашем случае с кофеварением: мощь-полусознание-ничто, то есть будущее-настоящее-прошлое.

Пробовали разные комбинации: будущее-прошлое-настоящее, настоящее-прошлое-будущее, но все это ни к чему не приводило, не давало осознания полезной возможности этого вакуумного пространства.

И когда Он наложил вето на забавы, Они осознали, что это – благостное место, что оно означает нечто. Из него может произрасти некий смысл.

В результате их забав в этом самом «пузыре» возникло Время – множество капель, закрученных в спирали галактик.

Оно в этом месте длилось, текло только в одном направлении – от прошлого к будущему. Постепенность, последовательность, поступательность – это, лишь это теперь помогало осознать Гармонию многомерных миров, казавшихся до этого неким кипящим Хаосом, законам которого они следовали неосознанно и неукоснительно, ничего не разрушая, но и не создавая.

Теперь же Хаос кристаллизовался в Смысл: предстояло выращивать новые зерна разума, и даже не сами зерна, а их нематериальные символы – информационные сгустки.

Они, в силу своей консервативности (берега и русло!), замыслили плантацию-оазис – космическую теплицу с один раз и навсегда заданным ритмом жизни, вечный инкубатор, производящий только ангельские сущности.

Он по-своему выстроил замысел – по образу и подобию вечноменяющегося потока. Наложивший вето превратился как бы в копию «пузыря» и слился с ним, с каждой его частичкой, наполнив собою живым это доселе мертвое пространство. Тринадцатый старец называл его Кораблем.

2. Баловень

Господи!.. Будь нашею мышцей с раннего утра и спасением нашим во время тесное.

Ветхий Завет. Исаия. Гл. 33

Баловень проснулся. И тут же вспомнил, как пробуждался накануне: не открывая внутреннего взора, сразу же тогда попробовал выяснить, где он оказался. Организм нежно подрагивал, словно порхающие на солнце протуберанцы, оболочка дышала свободно, а «сердце» переполняло чувство восторга, и хотелось молить кого-то великого и всесильного о прощении за такое чрезмерное ощущение счастья. А запахи! О! Это могло быть одно из двух – или свежий мягкий июньский стог сена, или бездонно проваливающаяся перина приятеля-короля, взявшего недавно за моду покрывать всякий раз перед сном полы будуара ковром из живых цветов. Так что, надо быть поосторожнее! Можно наступить на шип от розы, попавший в этот ковер случайно. Когда в тот момент открыл глаза, оказалось – ни то и ни другое.

Баловень в тот момент всего-навсего пульсировал одним из атомов бензольного кольца некоего ароматического соединения.

Ну, ничего, ничего… Опыта пока маловато. Всего-то и прожито около миллиона пробуждений. И сколько их еще предстоит… А так редко бывает, чтобы пробуждение привело в одно и то же место два раза. А уж чтобы это случилось трижды – такого и совсем не было.

Бензол? Что же, значит, ему, Баловню, предстоял день простого упражнения на ритм и пульсацию, строго приспособленную к жизни бензольного кольца некоего вещества.

Больше всего ему в момент предыдущего пробуждения было интересно: вещество будут терзать, используя в каком-нибудь процессе, или оно для каких-то нужд законсервировано? Если терзать, то надо будет не упустить момента распада или синтеза и вовремя заменить собой что-нибудь стабильное, если оно, стабильное, на тот момент подвернется. И тогда можно будет победителем ситуации спокойно просуществовать до начала следующего сна. А не подвернется – тоже ничего страшного. Всего-то навсего сон наступит гораздо раньше. Только вот Плантаторы снова станут усмехаться и отечески журить за нерасторопность…

Ничего такого особенного в те моменты не произошло, если не считать излишнего упрямства атома, вместо которого Баловню пришлось пульсировать в ароматическом веществе – так и норовил вытолкнуть пришельца со своего законного места. Но куда ему, несмышленышу, до виртуоза Баловня! В общем, накануне сон, из которого он уже теперь выкарабкивался, пришел вовремя, не то соперники отчудили бы что-нибудь такое…

Собственно, если говорить о его снах, то снами их можно назвать лишь согласно общепринятым человеческим меркам. На самом же деле это было состояние, которое, не очень-то вдаваясь в подробности, можно означить так – НИЧТО В ПУСТОТЕ. А оттуда, из НИЧЕГО В ПУСТОТЕ, каждый раз никогда не знаешь, кем и где возникнешь. Но в этом-то и был громадный интерес и смысл его жизни: кем и где! А вот как там оно все сложится – не столь важно. Пусть это будет не очень соответствовать нужной норме, часть того опыта, что требуется от него Плантаторам, рано или поздно обретет. Им интересна мера его опыта, ему интересно, ГДЕ и КЕМ.

…На этот раз он пробудился огнем костра в пещере полудикого племени. Вокруг него в благоговейном ритуальном танце ритмично двигались люди. Эти существа из всех веществ и явлений Космоса были ему всего интересней. Может, такое его влечение было замыслом Плантаторов, но Баловень об этом не мог даже и подозревать – точно так, как ничего не подозревали люди, подпрыгивающие вокруг согревающего костра.