Текст книги "Год черной собаки"

Автор книги: Игорь Подколзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Представляем, – хмыкнул Фрэнк. – А куда денете сотни миллионов тружеников, занятых на этих объектах, обслуживающих их, связанных как-то с ними, кормящихся от них? Безработных и теперь пруд пруди. Прибавятся еще десятки миллионов голодных и нищих. Для них это смерть. Подумал ли о том ваш гений?

– Конечно! – воскликнул Уваров. – Считал, как и я, – человечество получит избыток продуктов, освободится от рабского, тяжелого труда. Рабочий день сократится с восьми до четырех часов. Остальное время используют на учебу, спорт, занятия науками, искусством, творчеством. Устраняется угроза войны. Изобилие всего исключит ее причину.

– Вы когда-то назвали меня, э-э-э, малоумным, что ли? – перебил Грег.

– Малохольным, – улыбнулся Уваров, – и блаженным.

– Да, именно так. Если я правильно понял – это означает человек не от мира сего?

– Приблизительно, – замялся Уваров, – или обуреваемый какой-либо блажью.

– Тогда вы тоже малохольный, – Грег ткнул ему пальцем в грудь, – но в большей степени. Хотел бы я взглянуть, как вышвырнутые с работы люди будут гармонически развиваться, заниматься спортом, наукой и искусством. А кто их станет кормить, поить, одевать и обувать? Платить за жилье, бытовые услуги, лечение, обучение детей?

– Как кто? – удивился Уваров. – Общество, государство – это же ясно, как дважды два.

Все, кроме него, рассмеялись.

– Плевать оно хотело, ваше государство, – резко возразил Грег. – Оно и сейчас не заботится о "лишних людях". Автоматы не бастуют, не болеют, не требуют повышения зарплаты и улучшения условий труда. Они всем довольны. А людей за шиворот и вон.

– Ну я не знаю, – оторопел Уваров, – это совершенно другой вопрос, и о нем я не думал.

– А следовало бы. – Грег покачал головой. – Исходить надо из этих предпосылок. Разработка проектов потребует средств, без них не обойтись, и стоит прикинуть, чем это обернется с точки зрения социальной.

Воцарилось гнетущее молчание. Лишь на площадке, стуча лапой по полу и клацая зубами, чесалась собака. Еле слышно гудел кондиционер. Зазвенели стекла – по шоссе промчался грузовик.

– Мы отвлеклись. – Грег неопределенно повертел пальцами перед собой. Над тем, о чем сказал Миша, поразмышляем потом. Подведем итоги. Что имеем в наличии?

– Можем использовать хоть сейчас. – Физик полистал блокнот. Неиссякаемый аккумулятор, прибор для наведения Т-поля, аппарат РУ с режимами: "раздевание", "разрушение", "усыпление" и "смерть". Все установки действуют. Некоторые, я полагаю, следует усовершенствовать сделать более компактными, легкими и удобными. Со всем справлюсь сам. – Он замолчал, снял очки и начал протирать их носовым платком.

– Та-ак. – Грег наклонил голову, словно подводя черту. – Тогда послушаем доктора?

– Сначала пообедаем, – предложил Мартин.

– Правильно. – Эдерс хитровато подмигнул. – У меня волчий аппетит. И пока у нас есть хлеб насущный, его и слопаем.

– Что ж, – усмехнулся Грег, – продолжим в три часа.

– Фрэнк? – Негр потянул его за рукав. – На пару минут.

Когда они поднялись наверх, прикрыл дверь и, волнуясь, произнес:

– Я не хотел тревожить друзей прежде времени и решил поговорить наедине. Дело, сдается мне, весьма и весьма скверное...

На перекрестке сцепились колесами две запряженные мулами тяжелогруженые арбы. Намереваясь объехать затор, около них застрял крутооокий облезлый автобус с горой чемоданов на крыше. Ему и задний бампер уперся серебристый щеголеватый "седан".

Прокопченный солнцем полицейский-регулировщик, обливаясь потом, размахивая жезлом и источая брань, тщетно пытался навести порядок. Все перемешалось. Ругались возчики. Сигналили автомобили. Орали животные. Смеялись пассажиры автобуса. Сбежавшаяся поглазеть толпа гоготала, советовала и мешала.

Воспользовавшись суматохой, тонконогий с белой мордочкой ишачок таскал салат с лотка зазевавшегося разносчика. Увидев кражу, тот запрыгал и ударил животное по длинным ушам. Ослик пронзительно завопил. Сидевший на нем туарег с бесстрастным лицом огрел торговца посохом по тюрбану. Теперь завопил разносчик.

Мартин остановил "лендровер" у заправочной станции с красной надписью "Шелл". Следующий за ним по пятам запыленный "рено" цвета "белой ночи" тоже притормозил у обочины. Из него вылез коренастый мужчина в безрукавке и пикейной шляпе, сдвинутой на затылок. Глаза закрывали солнцезащитные очки. Потоптался.

Из распахнутой стеклянной двери выскочил служитель в замасленном комбинезоне и кепке с плоским козырьком. Осклабился.

– Что прикажете, почтенный?

– Заправьте полный бак и отрегулируйте зажигание. – Негр протянул ему ключи от машины.

– Не беспокойтесь. Все сделаю, почтенный.

– Где тут можно выпить что-нибудь холодненькое?

– Вон там. – Служитель показал на небольшой бар.

Услышав ответ, владелец "рено" направился вслед за негром.

В помещении было прохладно и малолюдно. В свисавших с потолка липких полосках бумаги чернели мухи. Откуда-то доносился запах жаренной на углях баранины и дыма. Мартин уселся за крайний столик и взглянул в сторону возившегося у стойки хозяина.

– Не помешаю? – Человек в темных очках, не дожидаясь разрешения, плюхнулся рядом. – Ну и пекло. – Он бросил на свободный стул шляпу и снял очки. – Как здесь только люди живут? А? Видно, все им нипочем?

Незнакомец явно пытался завязать разговор.

– Привыкли, – ответил Мартин. – Человек ко всему приспосабливается. Кому жара благо, а кому мороз.

– Вот это правильно, – поддакнул незнакомец. – А ты, приятель, тоже из местных? Я коммивояжер, езжу везде, но в этой стране впервые, думаю, удастся провернуть кое-какие дельца. Мы раньше не встречались? Что-то обличье знакомое?

– Наверное, нет. Я редко бываю в городе, служу миль за сорок отсюда. Мартин понял: вопросы мужчина задает неспроста, и насторожился. Однако принял безразличный вид.

– Точно, – чему-то обрадовался незнакомец. – Я проезжал и видел тебя у белого домика в стороне от шоссе. Верно?

– Может, и так, я там прислуживаю одному профессору.

– А чем он занимается? – Мужчина подался вперед.

– У-у. Археолог знаменитый. Древности разные раскапывает, очень ученый человек. Очень ученый. Когда говорит – ничего не поймешь. Правда, со мной он разговаривает редко, куда там, мое дело подай-принеси.

К столику, переваливаясь на слоновьих ногах, приблизился хозяин флегматичный, щекастый и усатый араб. Молча поставил две бутылочки кока-колы и запотевший графин с ледяной водой.

– Ты, это самое, тащи-ка нам пару рюмок коньяка. Как, приятель? Мужчина подмигнул негру. – За знакомство. А?

– Не, боже упаси. – Мартин замотал головой. – Я за рулем, да и жара развезет, неприятностей не оберешься.

– Будет тебе. Ничего не случится. Я угощаю. Посидим, очухаемся. Пока до места доберешься – выветрится. А ты тащи поживее, чего замер и пузо выпятил? – Будто невзначай спросил негра: – У вас много народа? Я химию представляю. Порошки, аэрозоли. Не понадобятся? Они хоть и ученые, а тоже люди. Не клюнут?

– Мы уже экспедицию сворачиваем. Большинство отбыло на новые раскопки в Сирию. Те, что остались, через месяц-другой уедут. Вряд ли что продадите, – ответил негр.

– Как знать, а вдруг повезет, всяко бывает. А ты, дружок, не видал там одного парня без руки и глаза? Недавно приехать должен, давал мне адресок, – рыжий зашарил по карманам. – Куда ж я его подевал? Обронил, видно. Должок за ним остался. Говорил – приеду сюда, чтоб заскочил, отдаст. Не встречал ненароком? Ну случайно?

– Не-ет, – Мартин покачал головой. – Без меня, наверное, появился. Я дней десять отсутствовал, за покупками ездил и багаж отправлял в Дамаск. Кто его знает, у профессора проходной двор, гостят кому не лень, из-за границы приезжают. Да и потом, для меня они все на одно лицо. Мое дело кухня, сготовь-прибери. Я с ними и не общаюсь.

– Так приметный тип-то? Одноглазый. – Незнакомец пальцем прикрыл глаз. – Да и здесь, – хлопнул себя по рукаву, – крючок торчит железный.

Пышноусый флегматик принес и поставил на стол рюмки с коньяком. Отдуваясь и выпятив живот, стоял и чего-то ждал.

– Проваливай, – махнул на него незнакомец.

– За спиртное плата вперед. Таков порядок.

– Ты что? За кого нас принимаешь? – взъярился мужчина, но тут же остыл и сунул хозяину деньги. – Мотай отсюда, не видишь, беседа по душам. – И к Мартину: – Опрокинем? Не хочешь? Смотри. – Он выпил. Пошлепал губами, сделал несколько глотков кока-колы.

– Значит, толкуешь, безрукого нет?

– Может, и был, не припомню. Спасибо за компанию. Извините, мне ехать надо. – Мартин поднялся. – Иначе отругают.

– Ты вот что, – удержал его за локоть незнакомец. – Я через месячишко наведаюсь туда к вам. Пока и здесь имеется кое-что по мелочам. Заодно решаю. А ты разузнай про того калеку. На, держи. – Он сунул ему банкноту.

– Да я и так сообщу, – запротестовал неуверенно негр.

– Бери-бери. Деньги никогда не лишни. Сделаешь?

– Конечно. – Он спрятал бумажку в карман. – Я пошел. Пока.

– До скорого, приятель. Не забудь, еще свидимся...

– Понятно. – Фрэнк задумался. – Как выглядел этот субъект?

– Обычно. Ничего примечательного. – Мартин пожал плечами. – Рыжеватый. Развязный. Глаза круглые и злые. Тут, по всей вероятности, недавно загореть не успел. Обещал в следующем месяце наведаться.

– Как появится, предупредите меня, а ему скажите: был, мол, инвалид, но уехал в Сирию. Агента предупредите, чтобы так же говорил, если спросят. Все остальные, дескать, тоже на днях отбудут.

– Сделаю, – кивнул негр. – Как думаете, от кого он?

– От Майка. Робинсон не знает, как я выгляжу после несчастья. А этому бандюге, Майку, любопытно, зачем я здесь. Думается, он догадывается отправился искать что-то, связанное со Смайлсом...

9. В ТАЙНЫ ОРГАНИЗМА

Трое сидели за столом в холле. Грег высунул кончик языка и что-то старательно вычерчивал на листочке. Эдерс, жмурясь от наслаждения, прихлебывал из чашечки кофе. Мартин внимательно и озабоченно разглядывал свои ладони. С верхней площадки сонными глазами за людьми наблюдали доги.

Перепрыгнув через собак, вниз сбежал Уваров.

– Извините, немного задержался. Больше такого не будет, виноват, бросил со смешком и уселся рядом с Эдерсом, буркнувшим под нос:

– Мальчишество. Чуть животных не раздавили.

– Выслушаем теперь наше медицинское светило. – Грег отложил бумагу и ободряюще кивнул доктору. – Прошу вас. Если можно, популярнее и, – он покосился на русского, – не так эмоционально, как наш общий друг. Не отрываясь от грешной земли.

Эдерс – по столь торжественному случаю он надел белую рубашку и голубой галстук – отставил чашку, вздохнул, переложил с места на место блокнот, потрогал усы и начал:

– Как и мой коллега, я, к прискорбию, должен констатировать разбираюсь досконально не во всех вопросах не только Смайлса-сына, что вполне естественно, но и Смайлса-отца. Я хирург. Да-да, хирург. А здесь надо быть каким-то универсалом и, кроме того, химиком, ботаником и биологом. Замечу, большинство открытий этих корифеев – теория, не подкрепленная – а в медицине это особо важно – лабораторными исследованиями, клиникой, экспериментами на подопытных животных, не говоря уже о людях.

– Но ведь Смайлс восстановил лапу собаке? – вмешался Фрэнк.

– Вы непростительно невнимательны для детектива, – назидательно укорил доктор.

– Что вы имеете в виду? – Грег скривил губы и сделал обиженное лицо.

– Я сказал – большинство, а не все. Теперь уточню – подавляющее большинство. По-да-вля-ющее.

– Простите, пожалуйста.

– В последнее время много говорят и пишут о генной инженерии и биотехнологии. Что это такое?

– Да, что? – перебил Грег и засмущался.

Доктор нахмурился и неодобрительно покачал головой.

– Отвечаю. В основе их манипуляции с ДНК – дезоксирибонуклеиновой кислотой – сложной двойной спиралью из гигантских молекул, в которой закодирована генетическая информация. Любое существо от бактерии до слона создается в соответствии со своим набором "конструкций". Генетические коды заключены в четырех основных единицах – хромосомах, которые соединены попарно характерным образом. Носитель информации – ген – состоит из сочетаний пар. В каждой микроскопической живой клетке потрясающее количество генов. От 35 тысяч у вирусов до 35 миллионов у нас.

– Ну а генная инженерия? – Грег спохватился и зажал рот.

– Генная инженерия – это технология переноса избранного генетического материала, от одного вида, или штамма, к другому таким образом, что последний не только воспринимает его как собственный, но и передает будущим поколениям.

– О и, доктор, – Грег закрутил головой.

– Хе, хе, – усмехнулся Уваров. – Древнеримский оратор и теоретик красноречия Квинтилиан говаривал: "Чем труднее слушателям понимать нас, тем более мы восхищаемся своим умом".

Эдерс пожал плечами, словно хотел сказать: "Ну, если вы и таких пустяков не понимаете?" – и продолжил:

– Смайлсы сделали многое в борьбе с наследственными заболеваниями. Сейчас пять из ста новорожденных появляются на свет с нарушениями в генетическом коде, а следовательно, исцеление и связано с воздействием на него в зародышевом или младенческом состоянии.

– А до них кто-либо занимался этими проблемами? – перебил русский.

– Несомненно. Почти во всех странах. Но раньше специалисты пытались решить задачу так: синтезировать ген, встроить его в молекулу ДНК – она носитель наследственности – и заставить работать. Пока из этого ничего путного не получилось. У Смайлсов Т-поле меняет генетический код. Ребенок родится не обремененный пороками предков. На этот код, словно на магнитофонную ленту, можно записать отдельные достоинства: силу, иммунитет к недугам, способности к наукам и так далее. Но, – он сделал паузу, можно и другое: злобу, жестокость, предрасположенность к болезням и прочее. Получается – исследователь подобно скульптору лепит из подопечного что захочет – или доброе, или злое.

– И как же? – начал Уваров, но, повинуясь жесту доктора, замолчал.

– Нас порой удивляют талантливые люди. Откуда они берутся? Мы считаем это аномалией. Ответ Смайлсов прост – все зависит от памяти. Чем она лучше, тем человек одаренней. А в конечном счете – это продукт мозга. Отдельные исследователи предполагают даже: мозг не эволюционировал в процессе истории от первого человека разумного до наших дней. То есть и каменный топор и космический корабль выдуманы, по сути дела, одним и тем же мозгом. Не берусь утверждать.

– Но, доктор... – попытался возразить Грег.

– Я просил не перебивать, Фрэнк. Так вот. В случае воздействия Т-полем наследственность памяти не стирается, а остается подспудным слоем. Ребенок получает возможность распоряжаться памятью, заложенной в хранилища мозга его предков.

– Вы хотите сказать, – привстал Грег: во взгляде недоверие, а в тоне вопроса сарказм, – дитя может преспокойно воспользоваться тем, что помнили его родители?

– Это не я говорю, а Смайлсы, – отпарировал доктор.

– Но вы-то им верите?

– Теоретически да, а практически, – он развел ладонями. – По их рассуждениям получается: малыш рождается как бы уже образованным, ибо в нашем понимании образование есть знания, которые человек запомнил в процессе обучения и жизненного опыта. Он все это почерпнул у предков. В настоящее время при объяснении таланта мы пускаемся в туманные рассуждения об избранности, уникальности, наследственности. На самом же деле память данного субъекта просто-напросто по каким-то непонятным причинам освободилась от оков локализации. А ее возникновению способствовали сами люди. Тысячелетиями они пытались насыщать мозг все большими сведениями, используя лишь одну форму – обучение. Мозг воспротивился и предохранил себя: установил предел насыщения по этому каналу – человек стал запоминать лишь то, что видел и слышал сам. Способность помнить, что знали предки, что было в их мозгу, отмерла подобно тому, как за ненадобностью отвалился хвост у нашего пращура. При облучении Т-полем эти качества возрождаются. Они, правда, не идут в глубь веков, а распространяются на предыдущие три-четыре поколения.

– Очень сомневаюсь, Макс. – Грег скептически прищурился. – Не могло получиться так, что вы попали под влияние этого самого Т-поля и все, что утверждают его создатели, принимаете де-факто?

– Я тоже сомневаюсь, – Эдерс покорно склонил голову, – это и мое и ваше право. Но вот попасть под облучение не мог, аппарата Т-поля никто не включал. Разве Мишель подшутил?

– За кого вы меня принимаете? – Уваров деланно возмутился. – Но я Смайлсам верю. Однако вопрос к доктору. Вы понимаете, в природе и жизнедеятельности некоторые вещи повторяются. Как же будет обстоять с дублирующимися знаниями?

– Голос не мальчика, но мужа. – Эдерс укоризненно взглянул на Грега. Я ждал этого вопроса. Он возник и у меня. Как бы в аналогичной ситуации поступил компьютер – банк идей?

– Если информация уже раз введена, – словно читая инструкцию, ответил русский, – на повтор машина не отреагирует, она ее отринет.

– Так поступят и клетки мозга. – Эдерс выставил пистолетиком указательный палец. – Если в памяти занята определенная ниша, повторные сведения она не примет. А вот когда постучится что-то новенькое пожалуйте.

– И много там таких ниш? – поинтересовался Мартин.

– Количество их учету не поддается – сколько потребуется, столько и откроется. Как, скажем, органы зрения, слуха, обоняния. Они же не рассчитаны на определенное число изображений, звуков, запахов.

– Если я правильно понял, – Грег почесал кончик носа, – облучив Т-полем эмбрион, на свет появится эдакий голопузый мудрец, обремененный знаниями предыдущих поколений? Академик – в современном понимании?

– Отнюдь нет. – Доктор выпятил губы. – Он, разумеется, не будет, открыв глазки, рассуждать о высших материях. Это произойдет незаметно. Ниши его памяти начнут выдавать уже заложенную когда-то информацию и развивать ее лишь при упоминании в житейской суете о чем-то подобном. Думается, десятилетний курс школы он осилит в год, а объем института и того меньше работа ниш прогрессирует. Смайлсы, как я уже неоднократно упоминал, это утверждают и теоретическими доводами доказывают, но проверки опытом нет, а следовательно, я имею право и основания воспринять это как талантливо, написанные сказки, в которые поверили сами авторы, – история знает такие случаи: люди, например, начитавшись мифов, принимали их за чистую монету.

– И не только принимали, – вмешался Уваров, – но и обнаруживали в действительности подтверждение написанному. Вспомните Генриха Шлимана. Он увлекся с детства "Илиадой" и "Одиссеей", поверил в существование Трои и, к великому удивлению историков, раскопал и ее, и Микены.

– Да, – подтвердил доктор и задал вопрос: – Почему им верю я? – Сам же ответил: – Потому что задумывался, что ожидает человека лет эдак через сто. Наука и техника достигнут небывалого уровня. Мне казалось, для того чтобы быть вровень с ними, людям всю жизнь придется только и делать, что учиться, закладывать фундаментальные и другие науки в свой мозг. Вот он и позаботился о себе, но до поры до времени скрывал свои возможности, ждал какого-то часа, когда их можно открыть. Вероятно, для того, чтобы люди, понадеявшись на этот резерв, все же не ленились обогащаться знаниями.

– Вот-вот! – воскликнул Грег. – Я сейчас поймал себя на том, что мне после ваших слов стало до боли жаль времени, потраченного на учебу, на зубрежку того, что, оказывается, знали предки, а следовательно, должен унаследовать и я. Господи, сколько же времени потеряно даром.

– И от скольких бы ошибок вы себя уберегли, – добавил назидательно Эдерс, – ибо и их опыт заложен в память, в какие-то свои ниши. В критический или драматический момент, исходя из аналогичной ситуации с вашими прародителями, его величество мозг выдал бы рецепт, как избежать запутанной передряги или распутать ее. Но я продолжу.

Сколько раз мы слышали: человек должен жить как минимум 200 лет. Полчища геронтологов вроде бы трудились над тем, как достичь этой цифры. Рекомендовались диеты, воздержания, вегетарианство, лекарства, физические упражнения, уход в природу. И все безрезультатно. Отдельные индивиды доживали до полутора веков, но это исключения, а не правило. По какому пути пошли Смайлсы для решения этой проблемы?

Все повернули головы в сторону Грега, ожидая, что он повторит вопрос.

Грег состроил рожицу и хитровато улыбнулся, словно хотел сказать: "Хорошего понемножку".

– Да, по какому? – выпалил вдруг Уваров.

Присутствующие громко захохотали.

– Народная мудрость, – отсмеявшись, продолжал Эдерс, – гласит: "Сон для организма, как пружина для часов". Физиологи утверждают: для полноценного "завода" ее нормальным людям в возрасте 25-60 лет вполне достаточно 7-8 часов сна в сутки. Но и тут встречаются отклонения. Оказывается, потребность в сне не у всех одинакова. Знаменитому изобретателю Эдисону хватало четырех часов, а Наполеону и того меньше. Природой и здесь определен какой-то резерв. И Смайлсы последовали именно этой дорогой. Они рассуждали. Человек треть жизни проводит в объятиях Морфея. Не много ли? Много. И появилась установка, та самая, что раздевает людей. Оказывается, она же может их усыплять, работая на другой частоте. Т-поле, воздействуя на кору, головного мозга, почти мгновенно погрузит человека в крепкий и глубокий сон. Да простит мне профессор – если он узнает, я погиб, пришлось воспользоваться его многострадальным Рексом – ему же и Смайлс смастерил лапу. Едва луч коснулся собаки – она тотчас уснула. Да еще, как говорят, без задних ног. Крепко. Я установил: во время сна функционирование организма – всех его частей и систем – снижается более чем в восемь раз. Падает температура, втрое-вчетверо кровяное давление, еле бьется сердце. Получается: для полного восстановления сил человеку требуется не восемь часов, как принято, а один. Вот он, резерв. Люди выкраивают на полезную деятельность еще лет тридцать. А если приплюсовать время, потраченное на учебу, а с восстановлением памяти сэкономленное, то человек станет вполне зрелым и умственно и физически в восемнадцать. К этому возрасту его научный багаж будет приблизительно равен вашему, Миша.

– Но куда денут остаток ночи? – недоуменно опросил Мартин. – Люди испокон веков привыкли ночью спать.

– Отвыкнут. – Грег взмахнул рукой. – Какая разница, темно на улице или светло. Живут же и работают в районах Крайнего Севера и юга, где полгода полярный мрак. И ничего – терпят.

– А по-моему, мы сильно уклонились от темы. – Уваров похлопал ладонью о ладонь. – Пустились в споры, словно завтра введем обязательность сна в один час. Возвращайтесь, доктор, к аппарату, на котором остановились.

– Продолжаю. – Эдерс повернулся к Уварову. – Этот аппарат у нас есть?

– Есть, – ответил физик. – Действует исправно: усыпляйте и будите на здоровье.

– Как так будите? – Грег выпятил губы. – Объясните.

– Навести луч на человека – он засыпает и находится в этом состоянии около часа. Затем сам естественно просыпается – мы испытали на животном. Но можно разбудить принудительно – облучив другой частотой. – Уваров опустил и поднял веки, изображая, как он засыпает и пробуждается.

– Если вы будете мне мешать, – Эдерс постучал карандашом по стакану, я никогда не закончу, вам же хуже.

Все примолкли и нарочито внимательно уставились на доктора.

– Спрашивается, какой смысл в этом долголетии, если человек не защищен от болезней? Возьмет и скончается эдак лет в пятьдесят от какого-нибудь недуга.

– Да, – вырвалось у Мартина.

– Смысла нет, – подытожил доктор, – но он появится, если победить глобальные заболевания нашего века и прежде всего сердечно-сосудистые и рак. Смайлсы дают на это ответ. Т-поле в зависимости от частоты обращает в прах любые вещества и любую ткань. Но оказывается, для каждой ткани определена своя, присущая именно ей частота. Поэтому, облучив злокачественную опухоль Т-полем, мы от нее избавимся – она рассосется.

– Не может быть! – вскричал Грег и вскочил.

– Они заявляют – может, – с видимой небрежностью бросил Эдерс. Сядьте, Фрэнк. Признаться, я тоже был потрясен. Но идем дальше. Если человека облучить иной частотой, его сосуды делаются более эластичными, теряют хрупкость, а кровь – способность образовывать тромбы, становится "скользкой" – то есть отпадает угроза атеросклероза. Забегая вперед, скажу – они нашли способ не только излечивать от инфаркта, но сделать так, что человек просто им не заболеет. Как, допустим, не заболеет дифтеритом ребенок, получивший против него прививку. В данном случае эта прививка облучение Т-полем здорового индивида. Но оно может и, наоборот, свертывать кровь. Эти свойства она получает при соприкосновении с кислородом. Допустим, при ранении повреждена артерия. Кровь, контактируя с воздухом, тотчас свернется, но не закупорит сосуд, а переродится в ее органическое продолжение. Отпадет необходимость сшивать вены и артерии или заменять их. Да, говоря о снотворных лучах, я упустил такое их применение, как анестезия. Пациент, погруженный в эту новую спячку, не чувствует боли. Мы избегаем не только болевого шока, но и получаем оригинальный вид наркоза. Преимущества его перед существующими неоспоримы.

– А-а-а... – попытался спросить Грег.

– Подождите. – Эдерс сделал жест. – Наконец, о пересадке органов.

Фрэнк закивал, подтверждая: об этом и хотел узнать.

– В последние десять-двадцать лет эта тема в центре пристального внимания ученых мира. Выработано несколько направлений. Одни ратуют за трансплантацию реципиентам от доноров. Другие за создание органов из различных материалов. И там и тут имеются успехи, и огорчения. Главные барьеры: несовместимость тканей, отторжение, громоздкость энергетической установки-привода при создании искусственного сердца – она весит от 50 до 150 килограммов, и таскать ее на себе приятного мало.

– А-а-а... – начал опять Фрэнк.

– Ох, господи. Не терпится. Скажу обо всем, потерпите. К каким ухищрениям не прибегали специалисты! Использовали близнецов, лекарства, облучения радиоактивными элементами. Кстати, Смайлсы решили проблему с приводом, открыв тот самый миниатюрный аккумулятор, а облучение Т-полем снимает способность организма не воспринимать чужую ткань. Но возникло другое препятствие – где взять столько органов? Моралисты и юристы начали возражать: врачи, чтобы спасти одного, ждут, когда умрет другой. Смайлсы ухватились за присущую когда-то нашему предку способность к регенерации. Почему из половинок червя вырастает два вполне нормальных? Оторви хвост у ящерицы или клешню у краба – появятся новые, а у собаки нет. Хотя зачатки регенерации заложены в любом организме, но, эволюционируй, у высших они пропали, вернее, погрузились в какое-то дремотное состояние. Смайлсы пробудили это явление – Т-поле возрождает регенерацию органов у высших животных.

– Вы хотите сказать, – начал, побледнев, Грег и машинально взглянул на торчащий из рукава крючок.

– Да, Фрэнк, – кивнул Эдерс. – Вашу кисть и глаз, по теории Смайлсов, можно восстановить. Насчет глаза точно не знаю, а вот лапу Рексу Смайлс возродил полностью. Есть и аппаратура и описание методики лечения.

– Не может быть, – прошептал Грег, побледнев еще больше; и встал.

– Может, Грег, может. – Эдерс улыбнулся. – Но подчеркиваю, эксперимент проведен лишь на собаке, и всего единожды.

Грег смахнул пот со лба, проглотил слюну и плюхнулся на стул.

– Продолжайте, пожалуйста, доктор.

– Статистики утверждают: сто лет назад машины выполняли за людей всего шесть процентов тяжелой физической работы, требующей мускульной силы. Теперь на долю человека остался один процент. Вроде бы замечательно. Но, он поднял палец, – извечные но! Мышцы без нагрузки начинают дряхлеть физкультурой и спортом занимаются далеко не все. И не потому, что не имеют возможностей – хотя и это важно, но иногда просто ленятся. По себе знаю. Как же уберечь гомо сапиенса от одряхления и "обессиливания", что ли, вырождения в результате внедрения его же новшеств в производство? Чтобы он не превратился в некое существо...

– С огромной головенкой, тщедушным тельцем и рахитичными ножонками и ручонками? – закончил за доктора Уваров и рассмеялся.

– Зря смеетесь. Подобная метаморфоза вполне возможна и весьма отвратительна. Смайлсы позаботились, чтобы человек будущего избежал этой участи. Не предстал перед гостями с иных галактик в столь неприглядном виде, коим его так ярко живописал Миша.

Поэтому в заключение остановлюсь еще на одном поразительном открытии. Как известно, физическая сила человека, кроме других факторов, прежде всего зависит от развития мышечной ткани. От ее качества и количества. Возьмите, например, птицу или муравья, по силе они превосходят людей в несколько раз. Их мышцы относительно и больше и лучше наших. Облученный Т-полем препарат вытяжки из мышечной ткани, если его ввести в эту ткань, стимулирует количественный рост и качественные изменения. Мышцы становятся больше и, если можно так выразиться, лучше – эластичнее, прочнее, теряют способность к омертвлению и рубцеванию. Причем улучшение лежит где-то в пределах трех-пяти раз, точнее сказать не берусь. То есть приблизительно во столько человек после процедуры становится сильнее.

– Что вы вкладываете в понятие "сильнее"? – спросил Уваров и снял очки.

– Физическую силу. Если желаете, мощь. Ведь мышцы есть во всех органах, которые движутся, от мизинца до сердца. Утрированно – если вы в данный момент поднимаете, допустим, пятьдесят килограммов, то после облучения возьмете более двухсот.

– Но подобный вес – мировой рекорд!

– Меня это не волнует, я не увлекаюсь тяжелой атлетикой. Мировой так мировой. – Эдерс пожал полными плечами и тряхнул гривой волос. – Вот, пожалуй, и все. Там еще много других вопросов, но так же, как и мой коллега-физик, не считаю себя в них компетентным. Я прежде всего обратил внимание на то, что принесет практическую отдачу буквально сейчас. Но не обольщайтесь, большинство разработок не имеют подтверждения экспериментами, клиническими и лабораторными исследованиями, а следовательно, остаются на уровне хотя и убедительных, но гипотез. Я закончил.

– Ой! – Грег оскалил зубы и замотал головой. – Все вверх тормашками. Но давайте обсудим...

– Я думаю, время не обсуждать, а ужинать, – прервал Мартин, – накрываю на стол. Хватит.

– Но не лучше ли по горячим следам... – начал Грег.

– Не лучше, – отрезал Мартин, – не хватало, чтобы вы, беспорядочно питаясь, подхватили гастрит или язву желудка. Все готово. – Он встал и направился на кухню.

– Ладно, – покорно согласился Грег и постучал пальцами по столу. – Но прежде составим список, что необходимо для опытов: инструменты, реактивы, ну я не знаю.

– Я уже составил. – Уваров протянул несколько листков. – Не так много, но тем не менее.