Текст книги "Аркадий Северный, Советский Союз"

Автор книги: Игорь Ефимов

Соавторы: Дмитрий Петров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

 
Вернулся-таки я в Одессу,
Иду-таки подобно бесу,
И пяточки о камешки чешу,
Подмёточки таки сопрели,
Колёса таки еле-еле
На пятках моих держатся, но я спешу…
 

А следом – ещё целый «залп» замечательных песен: «Милости просим», «Дядя Ваня», «Скокарь», «Я родился на границе», «Сидели мы с керюхой». впрочем, пришлось бы перечислять все песни этого концерта! Они моментально становятся народными, подхватываются и исполняются в самых разных концах Союза. Конечно же, этому в большой степени способствует и мастерское исполнение Аркадия. И музыка. Ведь это «Четыре брата», и, разумеется, это опять он – классный одесский джаз! С неповторимым колоритом и шармом, и тем же самым «эффектом присутствия» в старой Одессе. Под такое дело песни были просто обречены на успех. Да и в технике игры новые коллеги Резника не подкачали, и в этом концерте вновь звучат сложные и красивые аранжировки, на высоком уровне сыгранности – не «из-под волос», как говорят джазмены. И, как уже стало традицией у «Четырёх братьев», после каждого куплета идут довольно большие проигрыши. Музыканты действительно постарались, чтобы советские люди могли послушать эту музыку, которую в СССР никто тогда не играл.

Да и сам Рудольф Фукс очень высоко оценивал этот концерт, и, по воспоминаниям современников, говорил: "Я сам на себя удивляюсь – что мы сделали!". Мы же не рискнём присваивать этому концерту какие-либо "превосходные" эпитеты, но, тем не менее, признаем, что он вошёл в число лучших образцов классики советской неподцензурной песни.

Однако, надо сказать, что далеко не во всех затеях Фукса Северному удавалось принять полноценное участие. И если "зигзаг" с концертом памяти Вертинского ещё объясним творческими экспериментами, то в концерте "На проспекте 25-го Октября" Аркадий "пролетает" совсем по иной, банальной и печальной, причине. А ведь задумано опять было совсем неплохо – "нэпманский" концерт, из тех самых песенок, про которые когда-то сам Северный говорил: "Что-то мы уклонились от блатной лирики в сторону салонно-мещанских романсов.". Фукс пишет художественное вступление, сочиняет несколько песен, собирает вместе с Виктором Кингисеппом музыкантов, – а это тоже оказывается непростым делом. После гибели в автокатастрофе Леонида Вруцевича от записей в "Ленпроекте" пришлось отказаться, и решили записывать дома у Драпкина, на Среднем проспекте Васильевского Острова. К музыкальному сопровождению Фукс подходит творчески: несмотря на то, что у Драпкина дома стоит пианино, его решают не использовать. Фоно прекрасно шло в музыке "одесских концертов", а здесь-то нас приглашают в Питер времён НЭПа! Должен же он отличаться от Одессы. Но электрооргану в "двадцатые годы", по своей сути, делать нечего, поэтому приходится теперь Владимиру Лаврову играть на аккордеоне. Драпкину же остаётся только взять в руки гитару. Но вот музыканты всё-таки собраны, можно начинать. а где же Аркадий?

"… А Аркадия нет и нет. Время идёт, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню "В этот вечер на проспекте" должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился… Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится: "Аркадию Северному, который спит за шкафом…" – вспоминает о событиях того вечера сам Рудольф Фукс. В итоге Аркадий спел одну-единственную песню – "Блины", растянув её до невозможности, совсем не в соответствии с режиссёрскими задумками. И, видимо, в результате подобных казусов Фукс в какой-то момент убеждается, что на тот уровень, который был достигнут в "одесских концертах", выйти не получается, а делать хуже – не имеет смысла; и решает пока отложить записи с Северным до лучших времён. Увы, для Рудольфа и Аркадия такие времена уже не наступят. Эта страница творчества Северного закрывается – великолепно задуманная и исполненная одесско-блатная легенда навечно останется в золотом фонде классики жанра, но продолжена больше не будет.

И здесь мы вынуждены прервать ход нашего повествования и извиниться перед читателями за следующее отступление. К сожалению, нам так и не удалось восстановить полностью хронологию – даже не жизни Аркадия Дмитриевича Северного – а хотя бы основных её событий… Столько лет прошло! "Иных уж нет, а те далече". Люди, которые близко знали Аркадия и часто общались с ним, зачастую уже не только не помнят конкретных дат, а подчас сомневаются, происходило ли вообще на самом деле то или иное событие. Поэтому просим простить нас за то, что в этом и других местах вам будут попадаться фразы наподобие "примерно в это время". А мы, в свою очередь обещаем постараться сделать так, чтобы этих "неопределённых времён" было как можно меньше.

Итак, примерно в это же время "Братья Жемчужные" лишаются своего лидера: Николай Резанов уезжает из Питера на заработки в Сочи, играть в ресторане "Кавказский аул". Для Сергея Ивановича это ощутимая потеря: ведь Николай выступал не только гитаристом и аранжировщиком, но и, в какой-то мере, организатором – именно он почти всегда собирал музыкантов в ансамбль. Но Аркадий всегда готов петь для друга Серёги, и новый концерт не заставляет себя ждать. За дело берётся басист "Жемчужных" Слава Маслов. В результате в ансамбль подписывают какого-то гитариста, никогда не участвовавшего в составе "Братьев" ни до, ни после этой записи, а также загадочного солиста с явно "зековскими" вокальными манерами, ни имя, ни происхождение которого никто уже вспомнить не может. И вот на квартире самого Маслова новый состав ансамбля записывает вместе с Северным очередной концерт "Проститутка Буреломова".

Название этот концерт получил опять-таки по первой песне. И, таким образом, у нас возникла возможность сказать несколько слов об её авторе – Александре Лобановском. Это имя многие годы было под запретом, хотя его песни звучали по всей стране. Автор "Баллады о свечах" и "Сенокоса" прошёл стандартный для неофициального сочинителя путь: заключение, работа грузчиком и смотрителем кладбища, пение в ресторанах Воркуты. Его тексты постоянно пелись многими исполнителями тех лет: Крестовским, Беляевым и, само собой разумеется, Северным и "Братьями Жемчужными". "Солнечный бард" прославился в основном лирикой, а также песнями, как он их сам характеризует, "сексуально-эротического" плана. Темы для которых он, по собственному признанию, находил во взаимоотношениях со своими многочисленными жёнами и подругами. "Буреломова" как раз этому пример:

 
Осенний вечер в коже хромовой
«Взгрустнулось что-то» – шепчет в бороду,
А проститутка Буреломова,
Прищурив глаз, идёт по городу.
 

Но название «Проститутка Буреломова» концерт получил уже позже, кто-то из коллекционеров обозвал так для ясности. А сами организаторы его никак не назвали, хотя начало построили довольно-таки художественно. Почти как у Фукса. Причём с одним очень крутым, но очень скрытым намёком! Который поняли даже не все питерские, а в других городах – и подавно. Речь идёт о бывшем особняке графа Растопчина по улице Восстания, дом сорок пять. Мы не знаем, остались ли там от былого великолепия мраморная лестница и белый концертный рояль, о которых говорил Аркадий, потому что Бог миловал нас от посещения этого здания. Ибо в то время там находилась. кожно-венерологическая больница! Вот так Северный и товарищи подшутили над современниками и над потомками. А заодно и над Сашей Лобановским.

Но в итоге концерт получился довольно странный. Во втором отделении «Буреломовой» Северный непонятным образом куда-то исчезает, и музыканты добивают ленту сами, обычным фольклорным блатом. Что же там случилось? Сергей Иванович Маклаков вспоминал, что на одной из записей появился Д. М. Калятин, и сорвал её, разругавшись с Аркадием до драки. И было это, по словам Маклакова, именно на квартире у Маслова. Но вполне возможно, что к этой записи можно отнести и воспоминания Софьи Калятиной: «Был какой-то концерт, я не пускала туда его. Потом поехала за ним. Захожу: в одной комнате записывают Аркадия, а, время от времени, кто-то выбегает в другую, отламывает кусок капусты, и дальше. Тогда произошёл скандал, потому что я сказала: „Аркадий, уходи отсюда“. – Они мне: „Какое ты имеешь право?“ – А я им: „Какое вы имеете право, он еле на ногах стоит, а вы его капустой кормите!“ Аркадий встал и пошёл. В общем, скандал! Как же – сорвала концерт, не дала денег заработать им. Что это были за ребята – не знаю, но что не Маклаков, не Раменский – точно. Какие-то совершенно незнакомые мне».

Впрочем, надо признать, что всё это, наверное, уже не столь интересные подробности из жизни Северного, на которых следовало бы подробно останавливаться. Ну, а срыв концерта, какая бы причина ему не была, особо и не огорчил организаторов. Ведь, судя по всему, столь дефицитную в те годы ленту совершенно не жалели. Начиная с первой половины 1976 года, качество записей под маркой "Братья Жемчужные" начинает всё более и более подменяться количеством. Дело доходит до того, что некоторые записи совершенно сознательно уничтожаются или не получают распространения по причине того, что их качество никого уже не устраивает. Ни звукооператоров, ни самих музыкантов и исполнителей. По самым разным причинам – как объективного, так и субъективного свойства. И вот, для того, чтобы читатель лучше понял и прочувствовал ту атмосферу, в которой делались эти записи, мы попросили поделиться своими воспоминаниями некоторых музыкантов, игравших в то время. Сейчас, по прошествии стольких лет, это, конечно, видится несколько по-другому. Но, тем не менее – Евгений Драпкин:

"Подготовки к записям обычно никакой не было. Приезжали мы обычно с утра, не к шести часам, конечно, а часам к 10–11. Коля Резанов или Маслов тут же издавали клич: «Похмеляй оркестр!» Сразу появлялись заранее припасённые бутылки портвейна, и пока артисты не принимали по паре стаканов, никакого разговора о музыке быть не могло. Ну, а к концу концерта никто уже вообще лыка не вязал, включая и тех, кому пить-то и не положено было, то есть наших так называемых звукорежиссёров… Я в то время много записывался с нашим институтским хором на радио, телевидении, и на пластинки, так что я хорошо знал, что такое студийная запись, и что на студии должно происходить. На записях «Жемчужных» ничего подобного и в помине не было!.. А самая большая проблема была тогда, когда Рудик приносил свои собственные песни, или просто стихи, и приходилось тут же, на лету, подбирать на них мелодии, аккомпанемент и т. д. Что из этого получалось, слышно на записях – кто в лес, кто по дрова. Недавно я переслушал «Четвёртый концерт „Братьев Жемчужных“… Если первая часть там ещё хоть на что-то похожа, то во второй… Чем дальше от начала, тем страшнее, портвейн уже должен был литься из ушей, чтоб так петь и играть. Мне искренне стыдно за то, что мы там вытворяли. Но, с другой стороны, ещё больше должны стыдиться устроители концерта – Маклаков и Фукс. Вместо того, чтобы подготовить запись заранее, они притащили ящик портвейна, – результаты, как говориться, налицо. Когда мы просто играли наш репертуар из „Корюшки“, так это ещё не особенно было заметно, но вот когда играли новые для нас песни Рудольфа, когда и мелодии-то не было, и её приходилось на ходу придумывать, – вот тогда, конечно, вся эта пьянь вылезала наружу. Я обычно в этих сочинительствах на ходу участия не принимал, мне как-то стыдно было позориться. Тем не менее, это происходило каждый раз, хотя я много говорил Рудику, что к записям надо подходить более серьёзно, и всегда предлагал свою помощь. Единственный раз, когда она была принята – это на концерте „Памяти Вертинского“, так его и слушать приятно».

Владимир Лавров:

"… Надо сказать, что настоящих репетиций мы не делали. Черновой прогон – в лучшем случае, а то и без него. Проигрыши мы решили играть, ориентируясь на Аркадия. Он пропоёт пару куплетов, потом даёт кому-то отмашку… На записях иногда слышно, как он говорит, кому делать проходочку. Это была даже не импровизация, а просто вариации. После двух-трёх куплетов уже ясно было, в какой стилистике делать проигрыш. Правда, помню, Славка заглядывал мне через плечо, смотрел в какой гармонии я буду играть. Хотя вся эта музыка, городской романс, делается по стандарту – два запева, два припева, музыкальный отыгрыш, третий куплет, и кода. Гармоническая основа тоже одинаковая: тоника, доминанта, потом тоника, субдоминанта и доминантой давится. В лучшем случае – шестая ступень… Ладно, не буду пугать вас музыкальной терминологией. В общем, так мы обходились без нот и цифровок. Я говорил гитаристу: «Повернись грифом ко мне»; вижу аккорд, и уже ясно – в какой гармонии играть. Но просто аккомпанировать было неинтересно, я всегда хотел добавить что-то своё, проявить индивидуальность. Нравилось мне, к примеру, использовать эффект виброфона. Да это и слышно на записях. Может быть, и с перебором… Шпарю на органе, прямо как человек– оркестр, другим музыкантам ничего и не вставить.

Хоть я и не увлекался блатом, но нельзя сказать, что исполнял эту музыку неохотно, только чтоб отработать. Но, конечно, не так, как Резанов, или Славка Маслов! Они искренне увлекались этой музыкой, у Славки аж глаза загорались, когда он играл и пел. Резанов тоже пел с азартом, но, что интересно, аккомпанемент при этом делал без особых вариаций. Было видно, что всё это у него уже сто раз отыграно и обкатано. Мы вели себя более вульгарно…"

И, наконец, сам Николай Резанов:

«Оркестровок не было классных, потому что мы этим и не занимались. Всё игралось сразу, спонтанно. Мне, наоборот, всегда было стыдно как-то за это музыку, потому что всё это делалось „из-под волос“, там много всяких огрехов. Сели и сыграли. Но, всё-таки, дух там какой-то есть, что-то получилось».

Что было – то было.

А Северного вся эта концертная суета вполне устраивает. Тем более, что примерно в это же время он оставляет последние попытки устроиться на работу: "без работы – и плевать, на песнях больше заработаю!" Хотя на самом деле – не больше, а меньше почти всегда получалось. Больше водки – вовсе не означает, что больше денег. А иногда и вообще денег не давали. Да дело-то и не в деньгах, по правде сказать, а в самой атмосфере, и главное – "я пою, и всем это нравится!" А что будет завтра. не всё ль равно?

Теперь, конечно, мы можем только гадать: сознавал ли тогда Аркадий Северный, что он окончательно выбирает для себя тернистый путь подпольщика? С одной стороны, конечно, должен был сознавать. Сознавать хотя бы то, что кроме подполья петь-то ему больше просто негде! Совершенно ясно, что советская партийная "культура" не выпустила бы его не только на большую эстраду, но даже и на самодеятельную. И не за репертуар даже, а за одну только манеру исполнения. Слишком оригинальных у нас никогда не любили. Да он бы, наверное, и сам туда не пошёл! Ведь хочешь, не хочешь, – пришлось бы петь советские песни. Многие люди, знавшие Аркадия, вспоминают, что он резко отрицательно относился к таким, "краснопёрым" песням – как он сам их называл. И вряд ли бы захотелось ему той двойной жизни, которая в СССР становилась тогда уже почти что нормой, – когда "официально" поёшь, говоришь или пишешь в лучшем случае только то, что можно, а в худшем – то, что нужно. А потом, на кухне, вполголоса – то, что хочется. Но, может быть, Аркадий вовсе и не думал о таких высоких материях. Однако, как бы то ни было, но факт остаётся фактом: всю свою творческую жизнь он связал (вынужден был связать?) с музыкальным подпольем. А уж насколько ему удалось реализовать в нём свой талант – это вопрос весьма сложный и неоднозначный. Там, конечно, не было никакой цензуры, но были свои прелести и заморочки. Сейчас мы не будем на этом останавливаться, но в ходе дальнейшего повествования обратимся к этой теме ещё не раз.

А пока Аркадий Северный просто продолжает делать то, что нравится и ему и окружающим, – петь. Но "петь" и "пить" синонимы отнюдь не для всех, и 8 июля Софья Калятина официально оформляет развод со своим мужем. Причина банальная – постоянные пьянки. Дмитрий Михайлович и раньше любил это дело, а после появления нового "жильца", ведущего к тому же "богемный" образ жизни, всё это постоянно происходит на глазах жены. Кто ж выдержит такое? Софья Григорьевна практически переселяется на дачу в Сестрорецк, а Дима с Аркадием остаются в Питере.

Тем временем, концертная деятельность продолжается. Вскоре после "Буреломовой" ещё одну запись организуют Сергей Иванович Маклаков и его товарищ Владимир Мазурин – радиоинженер, принимавший участие почти во всех записях Аркадия с "Братьями Жемчужными", начиная с самой первой в апреле 1975 года. Но на сей раз это не концерт, а "Творческий вечер популярного ленинградского песенника Аркадия Северного"! Правда, чем же он, собственно, отличался от обычного концерта – знают только организаторы. Состав на этот раз собрался традиционный, без масловских экспериментов, да и без самого Маслова. Северный поёт здесь свои обычные, старые песенки; и "Вечер" этот, пожалуй, более примечателен тем, что Александр Кавлелашвили выступил вдруг от имени уже изгнанного из страны врага народа – Галича! Что это значило в те времена – объяснять не нужно. И ещё: на этом концерте впервые прозвучало имя одной таинственной личности – Тамара-Джан (иногда, правда, её называли и Тамара– Ханум). Дошедшие до нас сведения о ней весьма противоречивы, однако все сходятся в том, что это была, выражаясь современным языком, очень крутая деловая женщина. Об её возможностях достаточно ярко говорит хотя бы тот факт, что один из концертов Северного она снимала на видео! К сожалению, обнаружить эту запись до сих пор не удалось. Но ещё интереснее, пожалуй, то, что именно Тамаре-Джан принадлежит первая "историческая оценка" творчества Аркадия Северного! Разумеется, талант Аркадия был очевиден для всех окружающих (иначе б и не записывали.), и Тамара-Джан говорила об этом, по словам Софьи Калятиной, может быть, только чуть восторженнее других: "Мы все перед тобой земные ничтожества, а ты войдёшь в историю." Но однажды она сказала той же Калятиной то, о чём в семидесятых ни у кого и мыслей не было: "Увидишь, о Северном ещё будут писать книги!" Так оно впоследствии и произошло. Что для многих (да и для нас самих) было весьма неожиданно.

А через некоторое время после "Творческого вечера" за организацию новой записи берётся коллекционер, хорошо знакомый и с Маклаковым, и с другими деятелями "подпольной звукозаписи" – Николай Гаврилович Рышков. "Великий косарь" – так называли его за способность моментально делать большие деньги на записях. Он ещё с первых плёнок Северного понял, насколько перспективно и ценно сотрудничество с Аркадием. Именно он и организует в августе запись "Юбилейного концерта" ансамбля "Братья Жемчужные". Аркадий Северный в очередной раз "только что вернулся с БАМа", и "Жемчужные" делают с ним этот концерт. Но почему "Юбилейный"? – об этом до сих пор строят различные версии. Начиная с самой прямолинейной – что, мол, название было придумано просто "от балды". Тем же, кто не был удовлетворен таким объяснением, оставалось только считать концерты, начиная от того памятного декабря 1974 года. и "Юбилейный" действительно оказывался где-то в районе десятого. Правда, при очень больших допущениях и вольностях в расчётах. Но, может, разгадка лежит совсем не там, а. рядом с домом, где жил Николай Гаврилович?! В соседнем здании на Свердловской набережной, где находился универмаг "Юбилей"? Может, именно тогда произошла у Аркадия и Рышкова весёлая история, связанная с этим универмагом, и описанная в книге Михаила Шелега:

"Рыжков с Мазуриным взяли Северного под руки и силком повели в универмаг "Юбилей", что на Охте.

– Девочки, – обратился Рыжков к продавщицам, выкладывая на прилавок деньги, – вы видите этого молодого человека? Его нужно одеть! Начиная с ботинок и заканчивая шляпой. А мы пока пойдём покурим к Неве.

Через полчаса из универмага вышел Аркадий, одетый во всё новенькое: костюмчик, туфли, сорочка, галстук, и на голове – чёрная шляпа! В руках он держал свёрток – там была старая одежда.

Написание фамилии Николая Гавриловича приводится здесь в соответствии с исходным текстом М. В. Шелега. Однако оно не является правильным – согласно сохранившимся документам, правильное написание – Рышков.

Надо бы её в химчистку отнести, – улыбаясь, сказал Северный.

Сама доплывёт! – отвечал Рыжков и, выхватив свёрток, выбросил его в Неву". [10]10
  Не совсем понятно, какой «концертный зал» имел в виду Д. М. Калятин. Самым известным концертным залом в то время был «Октябрьский», а «Юбилейный» – это, вообще-то, Дворец Спорта. Хотя концерты в нём тоже время от времени проводились.


[Закрыть]

Случай, действительно, запоминающийся. Да и ближайший к дому Рышкова винный отдел находился именно в этом универмаге. Ну, так почему бы концерту, записанному в перерыве между походами в «Юбилей», не присвоить имя «Юбилейный»! Нам кажется, что в этой версии есть, по крайней мере, хоть какая-то логика.

Но, как бы там ни было, название оказалось вполне подходящим для этого концерта. Ансамблем "братьев Жемчужных", действительно, был уже пройден большой творческий путь, и "юбилейное мероприятие" проводится на достойном уровне.

 
О-ё-ёй! Да мы ребята все «Жемчужные»!
О-ё-ёй! Для вас сыграем и споём!
Мы живём одной семейкой нашей дружною,
А ну, давай! Давай-ка скуку разовьём!
 

 
Хоть бей меня, хоть лей в меня,
Мы будем петь для вас!
Хоть режь меня, хоть ешь меня,
Пришёл теперь наш час!
 

Алик Кавлелашвили опять сидит за роялем, и на этот раз «Братьям» удаётся сделать достаточно интересную музыку. Это вновь стилизация под ресторанный джаз, но совсем уж старинный и камерный. И это несмотря на то, что здесь спето немало современных песен. Кроме того, «Братья» изобразили в некоторых песнях модный когда-то «джаз-гол» – то есть вокальный джаз, с игрой на губах, как у Утёсова в «Весёлых ребятах», или у популярного в 40-х годах ансамбля Владимира Канделаки. В этом деле поучаствовал и сам Н. Г. Рышков, а, кроме того, он даже спел целую песню – «Пёс». Ну, и как положено в добром кабачке, к концу концерта «скрипач таки у нас сегодня, как всегда, напился», а Аркадий – «ещё не совсем, но тоже – скоро». И поэтому они делают очень весёлую пьяную композицию из частушек и прочего. Что примечательно, в ней впервые у «Братьев Жемчужных» появляется женский вокал, причём именно той самой Тамары – то ли Джан, то ли Ханум. Заявленной, правда, при этом «двоюродной сестрой Алёши Димитриевича»! Разумеется, это из ряда всё тех же мистификаций Северного. Но если с «личными встречами» Аркадия и Алёши, о которых мы уже писали выше, всё понятно, то другие, не столь очевидные, «сказания» всё-таки до сих пор некоторыми воспринимаются всерьёз. Например, о связях Аркадия с советскими родственниками клана Димитриевичей, каковыми называли себя довольно многие из поющих цыган. На это мы можем только заметить, что об участии цыганских музыкантов в концертах «Жемчужных» 70-х годов нам ничего не известно. Цыганским у ансамбля было только имя, а про «этнический состав» есть свидетельство Н. С. Резанова: «У нас цыган не было никогда. Больше евреев было».

Почти одновременно с Рышковым организует записи Северного на своей квартире и Калятин: "Новая серия с ансамблем "Светофор". В прошлом году он уже пытался создавать "Новые серии" из гитарных концертов певца. Теперь он, наконец, затевает то же самое с музыкантами. Однако серьёзными связями в музыкальном мире Питера Калятин, по-видимому, не обладал, поэтому ансамбль он собирает из тех, кто есть "под рукой". В одном из этих концертов принимает участие скрипач Женя Фёдоров, – уже известный нам один из "Братьев Жемчужных". Пианистом, по словам самого Калятина, был директор концертного зала "Юбилейный", что лично нам кажется довольно сомнительным фактом. А Иосиф Щеглов нашёл контрабасиста, своего приятеля."… Он пока свой контрабас из такси вытаскивал – чуть не надорвался. Я спрашиваю у Щеглова: "Иосиф, ты где такого кадра откопал?" Он мне: "Это мой лучший друг". В общем, этот лучший друг ни разу в ноты не попал, а как выпил – вообще забросил свою бандуру", – так рассказывал потом сам Дмитрий Михайлович.

Тем не менее, у Калятина получается достаточно интересное мероприятие: ему хочется действительно сделать свой проект и своего Северного. Ведь ещё в тех гитарных "калятинских" концертах сложилась новая, лирическая традиция творчества Аркадия. Отчего ж не продолжить её в оригинальном оркестровом проекте? Правда, никаких "находок" в музыкальном сопровождении этих концертов нет: оно оказалось незамысловатым, а в одном из концертов Северный поёт под аккомпанемент практически одного только пианино. Оценивать это можно по разному: сегодня в этой изящной простоте видится своего рода шарм, тогда же оно могло показаться и примитивным уже избалованному техническими наворотами слушателю. Гораздо более интересным выглядит репертуар. Как и следовало ожидать, он сделан полностью в соответствии со вкусами и наклонностями Дмитрия Михайловича. И в общей лирической направленности, и в деталях. Калятину очень нравились песни на стихи Есенина в исполнении Аркадия. И вот в концерте со "Светофором" звучит немало есенинщины. Причём, это в основном песни на народные мелодии, а не "эстрадный" Есенин, которого можно было часто услышать в концертных залах филармоний.

Что ж, прошло всего чуть больше года с тех пор, как Северный "вышел на большую эстраду", то есть, стал записываться под оркестр. И вот уже сделано столь много интересных и разнообразных концертов! Выражаясь газетными штампами тех времён, здесь можно было бы говорить о "значительном явлении в культурной жизни советского народа". хотя, конечно, ни одна советская газета о Северном не писала ни строки. Даже ругательной – к концу 70-х годов идеологическая гвардия товарища Суслова предпочитала в большинстве случаев замалчивание, а не ругань. И была, безусловно, права: в нашем "разболтавшемся" народе уже сложилось мнение, что коммунисты ругают только хорошее. Впрочем, речь сейчас не об этом.

Каким же "явлением" оказался Аркадий Северный? Он уже давно вышел за рамки староодесского или блатного образа и стал. Но кем же он, собственно, стал – сказать так же трудно, как и квалифицировать сам Жанр! Ведь благодаря нашей советской действительности в категорию "запрещённой" или "незалитованной" песни, как мы уже говорили, сливались произведения самых разных жанров. И у Аркадия, а также у всех его "импресарио" был только один чёткий критерий отбора – "то, что не поют по радио". Сам Аркадий, с его беззаветной любовью к пению, готов петь всё, что угодно, кроме тех самых "краснопёрых" советских песен. А импресарио подбирают для него песни, руководствуясь своим вкусом. но чаще – просто наличием "материала". А тому, что получалось в результате, можно дать только субъективные оценки. Вы вполне можете определить сами: в чём наиболее удачен был артист "неофициальной эстрады" и мастер уличной песни – Аркадий Северный.

И, конечно, такая, постоянно растущая известность Северного всё больше и больше вызывает у коллекционеров из самых разных городов желание заполучить его к себе "на гастроли", о чём мы уже писали выше. И хотя теперь достаточно точно известно, что в 1976 году Северный ещё так никуда и не выбрался с гастрольными "турами", но рассказы о такого рода приглашениях, имевших место и в это время, тоже достаточно интересны. Например, Владимир Лавров вспоминал о таком эпизоде: "Единственная встреча с Аркадием вне записей была у нас только однажды. Аркадий заехал ко мне домой, на Лужскую, 4. Причём, заехал с утра, часов в восемь. Он был не один, привёл с собой какого-то товарища, все руки в наколках; представил его так: "Этот шкет со мной". Пришёл он, конечно, с водочкой, что тем утром оказалось весьма кстати. Однако, сам пил мало, больше мне подливал. А приехал Аркадий за тем, чтоб уговорить меня ехать в Воркуту! Он сказал, что сам собирается туда на заработки, ему, мол, предложили огромные бабки…" При этом надо заметить, что сам Лавров нисколько не сомневался в реальности такого приглашения Аркадия Северного в один из славных городов Советского Заполярья. Там, по словам Лаврова, в то время работали многие известные питерские музыканты, в том числе и знакомые Аркадия – Вячеслав Волосков и братья Мансветовы. Но вот насколько серьёзно сам Аркадий отнёсся к такому предложению, мы можем только гадать. По крайней мере, уговорить Лаврова Аркадию не удалось, и по этой, или какой-то другой причине, "оправдать свою гордую фамилию – Северный" воркутинскими гастролями ему не довелось.

Но вернёмся к Дмитрию Михайловичу и Аркадию Дмитриевичу. После "Светофора" у них наступает период вынужденного безделья. Записываться не с кем: искать и организовывать концерт с каким-то новым ансамблем просто в лом, а возвращаться к гитарным записям как-то и неинтересно уже… К тому же и личные отношения у них совсем уже портятся. И, в какой-то момент, Аркадий бросает сотоварища и едет в Сестрорецк к Софье Григорьевне. Вот как она сама рассказывала об этом:

"Мы уже были с Димой разведены, и я уехала на дачу в Сестрорецк. А Аркадий остался. И вот однажды он приезжает и говорит: "Софа, я не могу больше там быть. Я просто погибну, он [11]11
  (Д. М. Калятин – И. Е., Д. П.)


[Закрыть] спаивает меня. Можно я хоть несколько дней здесь у тебя побуду?" Я согласилась. Он переночевал. На следующий день приезжаю с работы. Сидим с Аркадием на диване, я вот так, прислонившись к нему, – смотрим телевизор. Вдруг врывается Димка, и драться на Аркашку. Завязывается драка. Прибегает хозяйка, и начинаются объяснения… «В общем, – говорю – Аркашка, поднимайся, и поехали домой». Выходим, а там Димины приятели и Димка им говорит: «Как вам нравится? Захожу в комнату, а они в кроватке». Я подошла к нему и как дам по морде: «Ты что, скотина! Ты что делаешь?!» Приехали сюда, уже были ребята мои: Серёжка, невестка. А Димка приехал за нами следом. Я говорю: «Что тебе надо? Я не собираюсь за него замуж, я просто с тобой таким жить не хочу». Аркадий как-то говорил с ребятами: «Мама всё равно с папой не хочет жить, что, если я женюсь на ней?» Мои ребята сначала согласились. А потом Серёжка мне: «Не хотим, чтобы ты сходилась с Аркадием». Нет, ну а зачем мне было сходиться? Одно на другое менять…"

Скорее всего, что и эта поездка в Сестрорецк, и объяснения с Калятиными – события одного порядка. Аркадий предпринимает отчаянные попытки избавиться от своей болезни, вырваться из болота бесконечных пьянок, в которое всё больше и больше втягивается. Несмотря на то, что Северный постоянно окружён людьми, на самом деле он глубоко одинок и страдает от своего одиночества. Нет ни работы, ни семьи. Дочь Наташа для него практически недоступна. Надо что-то менять в своей жизни, но как? Создать новую семью? Так ему ясно дали понять, что этого не будет. Остаётся одна надежда – на новое лечение.