Текст книги "Архивы Страшного суда"

Автор книги: Игорь Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– В конторе вашей мы уже побывали. Остались очень недовольны приемом. Стальная дверь с сигнальной сиреной – это уже говорит о скверном характере хозяина. Но подключать к ней еще электрошоковое устройство – это просто антигуманно. Кемаль до сих пор не может оправиться. Правда, Кемаль?

– Долго все получается, камрад, – сказал турок. – Так долго нельзя. Пусть еврей поговорит, поговорит, а мы потом сразу будем ехать. Еврей говорит быстро, что знает, а мы едем скоро-скоро.

– Я знаю один телефон на память: 899-4437. Это в Испании, где-то под Барселоной. Я перевел туда недавно пятьдесят тысяч немецких марок.

Водитель, записывая, одобрительно кивал, что-то жирно подчеркивал.

– Пятьдесят тысяч? Фонд так щедр? Почему я не пошел в науку? Или ты, Кемаль? И работа была бы чище, и деньги, и женщины бы нас больше ценили. И с Интерполом отношения были бы самые дружеские – не то что теперь. Но все же, чем занимаются все эти лаборатории? Хотя бы те, что поручены вам? Ну-ну, не надо хитрить, герр Цимкер, не надо бегать глазами… А то Джино снова возьмется за винт, он по профессии механик, они, знаете, любят все закручивать до упора, чтоб было надежно… А ведь в этом нет нужды… Солнечными батареями, говорите вы? Новыми системами аккумуляторов? Плазменными двигателями? Вот куда вы клоните! Обычный честный автомобиль вас уже не устраивает? Хочется как-то обойтись без бензина. Выбросить всех этих диких арабов прочь из цивилизованного мира, где им не место. Обратно в пустыню, к верблюдам! Они пасут овец и коз, мы пасем их. Пролетаем над головами в солнечно-плазменных самолетах и время от времени поливаем напалмом… Ну хорошо, допустим, вы не знаете адресов, не помните телефонов. Но имена-то? Вот вы звоните им по телефону. Не говорите же: «Здравствуй, икс-джей-сорок восемь». Джино, я читаю в твоих глазах такое недоверие, что разрешаю тебе два поворота… Не надо так вопить, герр Цимкер, все равно никто не услышит… А я не могу разобрать имен. Давайте-ка по буквам.

По раскаленному песку острова только так и можно было бежать: ни на секунду не задерживаясь, не задумываясь, прыгая от признания к признанию, от имени к имени, думая только о том, сколько еще осталось впереди, задыхаясь от боли и начиная всем сердцем любить неумолимо приближающийся финиш, избавление, конец, исход.

– Ну а когда звонят из Рима? Отдают распоряжения, проверяют, сообщают инструкции? Тоже ведь не робот, не кукла. Секретарша или менеджер говорит: «Доброе утро, синьор Цимкер». А вы: «Доброе утро…» – кто?

– Ее… его зовут Сильвио… Сильвио Фастанелли… Нет, кажется, Кастанелли…

– Он опять врет.

– Упрямый все же.

– Дай-ка сюда зажим.

– Нет, немного жди. Я буду расстегивать его штаны.

– Да уж, это вернее. Пальцы – это ничто. С пальцами расстаться не страшно.

Теперь было: будто добежал, подвывая, до поворота и увидел, что за ним не конец и даже не раскаленный песок, а расплавленная лава боли. Брошенный снова навзничь, ослепший от ужаса, он не помня себя вопил о самом сокровенном.

– Рувим!.. Я скажу вам все… Самое главное… Он не племянник мне… Он мой сын… Об этом никто не знает… Мы прятались с сестрой от обстрела… Она прижималась ко мне от страха… Ничего не осталось, только смерть… Мы не помнили себя… Через месяц она вышла замуж… Никто не узнал… Он похож, но ведь это нормально… Дядя и племянник… На фотографии он крайний слева…

Они смеялись.

То есть так ему виделось в просветы между облаками страха и боли, наплывающими на сознание, – что они сидят и смеются. Белобрысый немец – задрав лицо кверху, турок и итальянец – подмигивая друг другу, похлопывая по плечам.

Потом был провал, какая-то полоса неясной тревоги.

И вот он снова сидит, прислоненный к кожаной подушке, тупо смотрит вперед. В сумерках видна уходящая по склону вверх дорога, и там, где она переваливает через холм, на фоне светло-зеленого неба возникает что-то медленно движущееся, грибовидно вырастающее, обретающее потом не одну, а сразу две ножки.

Да, это автомобиль, понимает Цимкер.

Автомобиль – это очень плохо. Потому что теперь эти трое будут пережидать, пока он проедет. А значит, мучительный бег к концу окажется еще длиннее.

Автомобиль переваливает через гребень, медленно катится вниз. Это автофургончик. Местные фермеры развозят в таких молоко. Он движется как-то неровно, то сползая на левую половину дороги, то кидаясь в противоположную сторону, чуть ли не в канаву. Похоже, что водитель пьян. Или какая-то неисправность в руле. Не доезжая до них метров тридцать, фургончик выплевывает из мотора сгусток черного дыма и застывает на обочине.

Две женщины в монашеских рясах выпрыгивают из него на дорогу и неуклюже бегут вперед.

Брошенный тарантас продолжает дымить, а монашки то зажимают уши, то оглядываются, пока одна – та, что постарше и погрузнее, – не падает, запутавшись в рясе.

Трое в машине с облегчением смеются, засовывают в карманы извлеченные было револьверы. А до Цимкера вдруг доходит: не может быть, чтобы такой нелепый эпизод был случайно врезан в его жизнь в такую минуту. Несомненно, это Бог – забытый им, отвергнутый, необъяснимый еврейский Бог протягивает длань и подает знак. И знак этот имеет один лишь смысл, одно значение: Он не хочет, чтобы песчинка избранного народа, Аарон Цимкер, исчезла из жизни, не сказав Ему прощального слова. В страшный смертный час своими неисповедимыми путями Он выкраивает ему эту краткую передышку – несколько минут для молитвы.

«О Создатель покоя, Властитель вселенной, – забормотал Цимкер. – Просвети наши глаза, чтобы они увидели Твою направляющую силу во всей природе… От самых дальних звезд до самых наших потаенных мыслей».

Затянутые пятидесятилетней паутиной ящички памяти открывались с трудом, но уложенные в них с детства словесные кружева оказывались неповрежденными, выползали сплошной лентой.

«Внуши нашим сердцам любовь к Тебе и сделай Твою волю законом нашей жизни. Будь с нами, чтобы утешить нас в печали, укрепить наши силы в испытаниях, дать нам мужество служить Тебе на всех путях наших. Пусть слова наших молитв, произносимых и безмолвных, объединят нас в любви к имени Твоему, о Господи, наш Создатель и Избавитель… Мы благодарим Тебя, о Боже…»

– Заткнитесь, Цимкер, – сказал водитель. – Не мешайте говорить с дамами.

– Пусть и он говорит, – хихикнул Джино. – Он у нас специалист по сестричкам.

Молодая добежала первой. Водитель, опуская стекло, сочувственно ахал и качал головой. Жесткие крылья накрахмаленного чепца закрыли почти все окно. Цимкер беззвучно читал молитву, уронив голову на плечо. Мысль о том, что эти монахини могли бы как-то помочь ему, позвонить в полицию, мелькнула в просвете черного предсмертного облака, но сразу пропала. Вернее, закрылась тенью любопытства: убьют их вместе с ним (заодно, на всякий случай, просто от кровавого зуда) или дадут уехать?

– Мы можем заплатить, господа. Если нам помогут, мы можем сразу заплатить, – повторяла монахиня, обегая тревожным взглядом лица сидевших в машине.

– Конечно… Рука помощи ближнему… Божья заповедь… Джино у нас лучший специалист по моторам… Никогда не оставит женщин в беде… Особенно Христовых невест… Правда, сейчас он занят. Тоже очень благородным и богоугодным делом…

– Мы можем заплатить… Возможно, там просто перегрелась вода в радиаторе. Скажите вашу цену, и мы сразу же заплатим, – твердила монахиня, роясь в складках рясы.

Она извлекла оттуда что-то похожее на старинный кисет с деньгами и положила его на колени водителю. Потом достала второй и бросила его сидящим сзади.

Была секундная пауза, недоумение…

Затем ударил взрыв.

Вернее, два взрыва, но так близко друг к другу, что слились в один.

Цимкеру показалось, будто огромная резиновая ласта хлестнула его по груди и лицу, ослепила, прижала, распластав, вдавила в сиденье. Полуоглушенный, он судорожно дергал головой, закидывая ее назад, пока не высвободил лицо из-под залепляющей его резины, не набрал воздуха в легкие.

Все остальное тело оставалось туго спеленутым. В ушах больно звенело. Справа и слева от него слабо дергались его разноплеменные мучители, прижатые той же неведомой силой. Он видел перед собой зеленовато-блестящую поверхность, овально упершуюся в потолок. Казалось, гигантский аэростат по ошибке попытался раздуться внутри автомобиля и застыл, заполнив все доступное пространство.

Запрокинув голову для очередного вздоха, Цимкер рассмотрел в заднем стекле перевернутый и четкий на зеленеющем небе силуэт второй монахини с молитвенно протянутыми вперед руками. Потом снова грохнуло, но не так громко, как в первый раз. Протянутые руки подскочили, словно кто-то поддал их снизу.

Он поспешно сжал веки, спасая глаза от полетевшей в лицо стеклянной пыли.

Грохнуло еще несколько раз, и давящая на грудь тяжесть стала спадать.

Не было больше дерганья ни справа, ни слева.

Тихо свистел вытекающий из пробитого аэростата воздух. Турок валился вперед вместе с опадающей резиной. Итальянец окровавленной головой сползал Цимкеру на колени. Водителя не было видно – только рука, зацепившаяся за руль.

Открылась дверца.

Оглушенный Цимкер вглядывался в придвинутое к нему лицо (чепец свалился, и в приоткрытом вороте плохо выбритый кадык разрушал недолгий маскарад), никак не мог понять, о чем его спрашивают.

– Ключ?… У меня нет ключа… Ах, это… от наручников… Да, кажется, у того… справа…

Итальянца пришлось вытащить на обочину. Молодая монахиня (террористка? десантница? диверсантка?), стараясь не запачкаться, рылась тонкими пальцами в его карманах, перекладывала в рясу документы, нож, пистолет, какие-то связки гаек и болтов, обоймы с патронами.

Только после того, как найденный ключ щелкнул в замке, Цимкер смог выбраться наружу, стряхнуть с дрожащих ног обрезки резинового шнура. Островок с раскаленным песком и налетающей смертью быстро погружался, и новая бескрайняя жизнь наплывала скрежетом цикад, росчерками птиц по вечернему небу, запахом и шумом нагретой листвы. Наплыв был слишком огромен, а душа слишком мала для него – не вмещала, рвалась, таяла, истекала.

– Идти можете? Обопритесь на меня… Держите руку кверху, кровь вам еще пригодится… Теперь все будет хорошо, не волнуйтесь. У нас знакомый врач, примет вас немедленно… Грета, проверь, чтобы ничего не осталось… Подбери мой чепец. И аэробомбы, главное. Обе. Чтоб никаких следов… Понравились они тебе? Блеск, да? Ни дыма, ни огня… Их в самолете при случае можно будет попробовать.

В фургончике (который тем временем перестал дымить и уверенно фырчал, посвечивая фарами) у них оказался еще третий – молоденький хиппи в джинсовых обносках с бахромой. Отложив автомат, он помог Цимкеру забраться внутрь, уложил на надувной матрас.

– Грета, черт, выключи ты эту пищалку! Я тут почти оглох от нее. Почему она так разоралась?

– Недоучка несчастный. Чем ближе источник, тем сильнее радиосигнал – слыхал? А источник у тебя почти под рукой.

Она присела рядом с Цимкером, расстегнула рубашку, вытащила медальон, нажала на кнопку.

Тревожные взвизги сирены, летевшие из кабины, мгновенно смолкли. Фургончик тронулся и поехал абсолютно ровно и нормально, чуть встряхиваясь на выбоинах старой дороги.

3

– Это такой стыд, Аарон, такой стыд, но, оттого что я все последние месяцы ждала или чего-то подобного, или хуже, знаешь, когда мне сказали, первое чувство было – облегчение: «Ну вот, это пришло, налетело, но он выжил, выжил! Боже Милосердный и Правый, благодарю Тебя за чудо – он выжил!»

Чемодан Сильваны, все еще с авиационным багажным ярлыком, стоял тут же в палате, а сама она, не обращая внимания на медсестру, терлась щеками и лбом о здоровую руку Цимкера, осторожно гладила лежавшую поверх одеяла забинтованную культю.

– И знаешь, доктор заверил меня, что один сустав на указательном пальце будет работать. Так что ты сможешь брать любые предметы, печатать на машинке, поворачивать руль, щипать меня, держать телефонную трубку… Остальные три спасти было невозможно, сплошное крошево. Он сказал, что дверь должна была быть стальной, чтобы защемить с такой силой. Но допытываться о подробностях не стал. Еще сказал, что днем может сильно заболеть, поэтому ты не вздумай терпеть, сразу дай знать сестре, у них теперь очень хорошие болеутоляющие…

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

– Ну перестань, не терзай себя, все это уже там, позади, смотри вперед…

– Нет, ты представить себе не можешь, каким я оказался дерьмом… соплей…

– Перестань, не верь, все это ложь – про людей, выдерживавших пытки, нормальный человек не способен…

– Я все им рассказал… все… Даже про Рувима… Только твое имя не назвал, что-то уперлось внутри… Но еще минут пять – назвал бы и тебя…

– Теперь это уже неважно… Мог бы и меня… Теперь они не разболтают…

– И с этим теперь жить… с памятью об этом… навсегда уже, до самого конца…

– Ага, вот оно! Вот пошел ваш главный еврейский товар. Вы – как бочонки, на которые можно клеить ярлык: «Чувство вины. Высшего сорта. Не слабеет от времени. Сделано на горе Синай. Выдержка три тысячи лет». Открывай кран и пей.

– И почему они выбрали именно меня? Знали же, что с меня много не возьмешь, что если уж похищать, то кого-нибудь повыше… Я думаю: потому и выбрали, что знали – дерьмо дерьмом и расколется в два счета.

– Слушай, а может, вас за это и гонят отовсюду? Может, и погромы, и сжигания, и желтые звезды – все за то же самое? Потому что, куда вы ни явитесь, вы этой своей вековечной виной всех умеете заразить… как холерой… Вы никогда не научитесь, как сказать себе: «Я есть я, и Господь – Создатель мой – в бесконечном милосердии Своем простит мне это». И может, оттого, что вы ничего не забываете, и вас, проклятых, забыть не удается.

– А хуже всего то, что я почти полюбил их. Главные люди в жизни – вот кем они стали. Когда понял, что их убивают, это было как шок. Хотелось крикнуть: «Нельзя, не смейте!»

– По-твоему, наверно, и я должна сейчас корчиться и самобичеваться: «Ах, я виновата, ах, я втянула его во все это. И вот что вышло, и неизвестно еще, что ждет впереди». Так вот, имей в виду: и не подумаю. Буду и дальше с ума сходить от страха за тебя, а каяться не стану. Потому что ты здесь – на своем месте. И работа по тебе, и ты в нее веришь и делаешь ее классно. А потом являются бандиты, и ты тоже делаешь все правильно: включаешь «роланда» и отдаешься судьбе. И не имеет никакого значения, что ты вопил, когда тебе дробили пальцы. Ни в мученики, ни в страстотерпцы ты не нанимался, героем быть не обещал.

– Честно сказать, я и про «роланда» забыл. Наверно, они сами дернули его, когда швыряли меня в машину.

– В чем тебе повезло – что они начали с конторы. Грета получила сигнал от замка двери, успела вызвать двух других. Ну и, конечно, то, что машина пошла в их сторону, через Дунай. Если б на запад, все могло обернуться гораздо хуже. Сигнал от «роланда» услышали бы, но вряд ли б поспели.

– Ты не можешь представить себе, с каким блеском они это проделали. Какие люди! Где вы таких добываете?

– Ох, только не это. Только не кидайся из самоуничижения в идеализацию. – Сильвана покосилась на медсестру и перешла на русский. – Если хочешь знать, старший, Макс, – просто профессиональный наемник. Алжир, Конго, Родезия, Чад. Грета училась у «Красных бригад», но сбежала – слишком уныло и безнадежно. А год назад могла бы оказаться в машине вместе с теми. То же самое и Майкл: ИРА, стрельба по протестантам в Белфасте, мины под броневики. Надоело, догадался, что где-то за ту же работу могут платить гораздо лучше, и, как видишь, оказался прав. У них в Вене полно клиентов, всем теперь нужна частная охрана. Это просто такая порода. Они есть всегда и везде. Подвернется политика – будут убивать за политику. Но могут и просто из снайперской винтовки по соседям. Или, как та девчушка в Штатах, – по одноклассникам и учителям. Тебе вот не нравится убивать – значит, ты никогда не научишься делать это хорошо и профессионально. Приходится нанимать их.

– Когда рука подживет, первым делом пойду и непрофессионально убью газетчика.

– Так он тебя и ждал. Он уже где-нибудь в Бейруте или в Триполи. Да и вообще в Вене тебе нечего теперь задерживаться. Тем более что обсуждается твой перевод в Париж.

– В Париж? Но я же ни слова по-французски. А все мои мальчики?

– Мальчики остаются при тебе. В Париже тоже надо будет работать с одним русским. Попом-еретиком. Но это еще не точно, я дам тебе знать… Да нет, я никуда не ухожу, какие дела? Почту твою Макс уже забрал, там один интересный пакет от Силлерса. То, что он вывез от своей русской. А больше нет у меня ничего… Я же к тебе приехала… Три недели ждала этого уикенда и вот дождалась… Ну и ничего, что в больнице, все-таки разнообразие… А то все одно: ресторан, концерт, постель… Буржуазная рутина, как сказала бы моя Ванда.

…Но знаешь, если бы все обернулось хуже, эти трое не ушли бы от меня… Ох, я достала бы их… Ты еще не знаешь меня… Я за последние годы очень ожесточилась… Может быть, из-за работы. Вблизи от Умберто иначе не удержаться. «Мне тонкокожие не нужны, – говорит он, – я сам тонкокожий…» Что ты смеешься? Когда он впадает в очередной психоз, это совсем не смешно. Мы все на шепот переходим… Даже сестра его, которую он вообще-то боготворит… Э-э, да ты не смеешься совсем! Ты просто зубами скрипишь. И взмок весь! Сестра! Ради Бога, сделайте ему укол. Поглядите на этого супермена – он все еще хочет что-то доказать. Вкатите ему как следует, чтобы отключился на двадцать четыре часа. А заодно и мне что-нибудь. Сердце очень печет… Не могу больше смотреть на него… Да, и я здесь пока на кушетке прилягу… Вот так… И будет теперь у вас два пациента.

Реферат Лейды Ригель, вывезенный Чарльзом Силлерсом на Запад

БИОСОЦИУМ ТРАНСЦЕНДЕНТОВ

Данный реферат не является описанием исследований, проводившихся мною в течение последних пяти лет. Исследования эти еще очень далеки от завершения, и любое обсуждение результатов их было бы скороспелым и недостаточно обоснованным. Цель реферата: представить в самой популярной форме комплекс идей и наблюдений, приведших меня к концепции «Организм как биосоциум трансцендентов» и определивших направление исследований.

Вопросы без ответов

(Перечень далеко не полон, выбраны вопросы наиболее понятные.)

А. Сфера гематологии

1. Накоплен огромный материал по систематизации групп крови, по исследованию генетических корней несовместимости различных групп. В лабораторных условиях выделены антигены, входящие в состав красных кровяных телец (эритроцитов), и доказано, что по химическому составу они идентичны. Почему же тогда кровь группы А воспринимает кровь группы В как враждебное вторжение?

2. Микробы некоторых заболеваний, раз побывав в организме, оставляют по себе такую память, что человек становится невосприимчив к этим заболеваниям (эффект иммунизации). Спрашивается: где годами хранится эта информация, если срок жизни кровяных телец всего лишь 120 дней?

3. Кровь – один из главных участников обмена веществ. Но кто (или что) управляет процессом доставки нужных веществ к соответствующим частям тела? Кровь очищает организм от ненужных и вредных веществ, выбрасывая их через почки в мочу. Каким образом все кровяные тельца, «нагруженные» отбросами, знают, что им нужно пройти через почки, и проходят через них, в то время как с чисто гидравлической точки зрения кровеносная система представляет массу обходных путей?

4. При современных способах хранения крови для нужд переливания ее свойства сохраняются в течение двух-трех недель. Почему внешняя сохранность телец наблюдается в течение гораздо более длительного периода?

5. Почему глубокое охлаждение или замораживание удлиняет срок сохранности крови? Каким образом даже при замораживании до -40 °C эритроциты не промерзают насквозь, а остаются внутри кристалла льда окруженными жидкой оболочкой? Почему замораживание до – 196 °C обеспечивает сохранность до 4 лет, а может, и больше? (Насколько мне известно, более длительные опыты еще не проводились.)

6. Почему молодые кровяные клетки хуже переносят хранение, чем старые?

7. Если селезенка выполняет все те важные функции в регулировании кровоснабжения, какие ей приписывают, почему хирургическое удаление ее не приводит к серьезным осложнениям в обмене веществ?

Б. Сфера токсикологии

8. Каков механизм воздействия быстродействующих ядов? Кураре, например, парализует дыхательные центры, еще не успев добраться по кроветоку до них. Каким образом?

9. Спасти от кураре можно, лишь быстро введя под кожу простигмин. Как срабатывает противоядие, которое явно не успевает вступить с ядом в химическое взаимодействие?

10. Многие быстродействующие яды не причиняют видимых разрушений организму, так что искусственное кислородное дыхание может спасти человека. За счет чего?

11. Смертельной дозой синильной кислоты считается 1 мг на 1 кг веса человека. Но зарегистрированы случаи, когда человек легко переносил концентрацию в 30 раз большую. С другой стороны, ничтожные концентрации ядов, используемые для анестезии (например, кураре при операциях на горле), в очень редких случаях приводят к мгновенной смерти. Почему разные люди по-разному реагируют на яды?

12. Известно, что мать Нерона путем принятия малых доз различных ядов настолько выработала в себе невосприимчивость к ним, что все попытки сына отравить ее окончились неудачей. Григорий Распутин тоже оставался живым очень долго после того, как ему дали смертельную дозу цианистого калия. Каким образом вырабатывается невосприимчивость к ядам?

В. Вопросы из сферы ворожбы, йоги, знахарства, гипноза

13. Каким образом бормотание знахаря над раной приводит к свертыванию крови? Снимает зубную боль? Рассасывает грыжу?

14. Как гипнотизер причиняет искусственный «ожог» холодной линейкой, прижатой к коже загипнотизированного?

15. Каким образом йог погружает себя в каталепсию? Замедляет пульс? Отключает болевую чувствительность? Направляет поток тепловой энергии к тому или иному участку тела?

Гипотеза биосоциума

Вопросы эти можно было бы продолжать и дальше – останавливаюсь за недостатком места. Предлагаемая мною гипотеза лежит, скорее, в сфере научной фантастики, поэтому я прошу у коллег-ученых прощения за выход из области чистых фактов и предлагаю рассматривать вводимую схему как умозрительную модель. Единственное достоинство этой модели: при помощи нее можно ответить на вышеприведенные вопросы и на множество им подобных.

Итак, если разрешить себе размах фантазии, обычно недопускаемый в естествознании, можно представить живой организм (и в частности, организм человека) в виде сложной машины, выстроенной, управляемой и населенной крошечными невидимыми существами – трансцендентами. Машина эта одновременно является и «государством» трансцендентов, так что многие ее внутренние функции мы разрешим себе рассматривать по аналогии с человеческим государством.

Так, например, кровеносную систему можно будет уподобить системе путей сообщения, а кровяные тельца (эритроциты, лейкоциты, тромбоциты и пр.) – различным транспортным средствам, а также боевым и рабочим машинам, используемым трансцендентами. Нервная система явится аналогом телефонно-телеграфной сети, но кроме нее мы позволим себе допустить также наличие невидимой связи между трансцендентами – по аналогии с человеческой радиосвязью. Используя предложенную модель, попробуем ответить на приведенные выше вопросы.

1. Наблюдатель из внешнего макромира, склонившийся над планетой Земля летом 1939 г., мог бы разглядеть движение машин, потоком идущих по дорогам Европы. Машины эти казались бы ему однородными, и он не смог бы понять, почему 1 сентября одни машины накинулись на другие и начали уничтожать их. Разница между немцами, поляками, французами, русскими была бы почти недоступна внешнему наблюдению. Не по этой ли аналогии следует нам рассматривать враждебную несовместимость различных групп крови? Не «национальная» ли рознь между трансцендентами разных групп приводит к тому, что эритроциты В, попавшие в каналы, заполненные кровью А, очень скоро вылетают из организма побуревшими и разрушенными, окрашивая черным цветом мочу больного?

2. В человеческих сообществах память об эпидемиях переживает непосредственных свидетелей бедствия и вырабатывает различные меры борьбы с опасной болезнью: вакцинация, карантин и пр. Точно так же и в социуме трансцендентов «память» об опасном микробе или вирусе хранится на протяжении всей жизни организма, так что его «узнают» и атакуют немедленно, не давая размножиться до опасных размеров. Любопытно при этом, что многие иммунитеты передаются также с молоком матери ребенку. Не говорит ли это о том, что трансценденты могут использовать для путешествий и другие транспортные средства? Не только кровь, а, например, грудное молоко или мужскую сперму?

3. Кислород нужен всем клеткам организма. Но разные питательные вещества должны направляться к разным участкам: кальций – на строительство костей, жиры – в подкожный слой, и т. д. Представить себе, что каждая частичка крови несет «всего понемногу», так же трудно, как допустить, что каждый грузовик на шоссе Таллин – Ленинград везет вперемешку рыбу, инструменты, ядохимикаты, консервы, торфяные брикеты, красители, известку, конфеты и пр. Невероятная сложность строения организма наводит на мысль о целенаправленной доставке нужных веществ к нужным клеткам, которая была бы невозможна без трансцендентов, управляющих «погрузкой – транспортировкой – разгрузкой». Точно так же и доставка отбросов к почкам кажется немыслимой без «сознательного» элемента, без «регулировщиков» в системе кровообращения.

4. Если все тот же пришелец из макромира соскребет колонну автомашин с любого земного шоссе и поместит их в изолированное помещение, они сохранятся там довольно долго внешне неповрежденными, но станут непригодными к жизни на дорогах, потому что от жажды и истощения умрут водители. Не так же ли и кровяные тельца сохраняют иллюзорную исправность? Не потому ли добавки к крови некоторых питательных веществ позволили увеличить срок хранения крови при +4 °C до трех недель, что эти вещества оказались необходимыми для поддержания жизни «экипажей» трансцендентов в кровяных тельцах?

5. Охлаждение может удлинять жизнь крови по двум причинам: либо экипажи трансцендентов в кровяных тельцах умеют впадать в длительную спячку при низких температурах и таким образом выживать довольно долго; либо они вообще не боятся низких температур, но зато их «запасы продуктов» сохраняются довольно долго «не портясь», что и позволяет им держаться. Также возможно, что в замороженном виде не улетучивается столь необходимый им кислород.

6. То, что молодые клетки хуже переносят хранение крови, чем старые, конечно, выглядит наиболее парадоксальным. По нашей модели этот факт может быть объяснен тем, что у экипажа молодой клетки было гораздо меньше времени «запасаться» провиантом и кислородом, поэтому-то и живучесть ее вне организма оказывается короче. (Или предусмотрительности по молодости не хватило?) Поэтому же, возможно, и тромбоциты так быстро (уже через несколько часов хранения) утрачивают свои свойства: будучи гораздо меньше эритроцитов и лейкоцитов, они – как слишком малые автомобили, не имеющие достаточного пространства внутри для хранения больших запасов.

7. По нашей аналогии, селезенка играет в организме роль огромного автоангара. В нем хранится избыток транспортных средств (при физических нагрузках селезенка уменьшается, отдавая излишки крови в систему кровообращения), в нем транспортные средства – кровяные тельца – проходят проверку, может быть, ремонт, может быть, оснащение экипажами. Если же селезенку удаляют, все это – парковка, проверка, ремонт – осуществляется прямо «на улице», то есть в кровеносных сосудах. Не так удобно, но все-таки не смертельно.

8. Ощутив подозрительный или неприятный запах, мы часто искусственно задерживаем дыхание и спешим выйти из помещения. Когда капля воды или хлебная крошка попадают в дыхательное горло, задержка дыхания осуществляется организмом автоматически: мы надсадно кашляем, не можем вдохнуть воздух, давимся. Хотя на самом деле засорение дыхательного тракта может быть ничтожно, и воздух имеет вполне достаточно простора в трахеях, чтобы проходить в легкие и выходить из них, организм как бы впадает в панику, реагирует преувеличенно. Человек, говорим мы, подавился, он может даже умереть, если ему не окажут немедленную помощь.

Смерть от ничтожных количеств быстродействующих ядов, парализующих дыхательные центры, также является скорее всего преувеличенной реакцией на опасность, паникой биосоциума. Но именно стремительность наступления смерти наводит на мысль о том, что оповещение об опасности было передано каким-то мгновенным сигналом, обгоняющим движение крови, который мы договорились называть «радиосвязью трансцендентов».

9. Вторжение ничтожной доли быстродействующего яда в организм можно сравнить с высадкой горстки испанцев с огнестрельным оружием на берег нового континента. Весть о событии облетает миллионное государство туземцев, и оно рушится от одной лишь начавшейся паники, не пытаясь даже вступить в противоборство. Введение же эффективного противоядия действует на организм, как могла бы. подействовать весть о высадке в другом месте смертельных врагов испанцев – англичан, – которые готовы снабдить туземцев мушкетами и порохом. Примечательна опять же скорость воздействия: благотворный эффект ощущается задолго до того, как могла бы произойти реальная встреча яда и противоядия в организме. Что снова наводит нас на мысль о наличии мгновенной «радиосвязи» в государстве трансцендентов.

10. Возможность спасти отравленного человека искусственным кислородным дыханием – еще одно доказательство того, что многие быстродействующие яды не разрушают клетки организма, что они убивают «дезинформацией», внесением паники, расстройством дыхательной функции. Если аппарат искусственного дыхания возьмет на себя на пятнадцать минут функцию снабжения легких кислородом, трансценденты получат время оправиться и выбросить опасного пришельца из организма.

11. История колониальных захватов часто использует термины: «мирное племя», «воинственное племя». Некоторые племена сдавались пришельцам почти без боя, другие (столь же отсталые в смысле технического прогресса) почему-то отчаянно защищались. По этой аналогии можно анализировать разную восприимчивость разных людей к ядам: все зависит от «морального духа» биосоциума трансцендентов.

12. Иммунитет к ядам вырабатывается так же, как иммунитет к заболеваниям: на малых «учебных» дозах трансценденты обучаются быстро опознавать вредные вещества, обучаются не бояться их, вступать в схватку. И снова примечательно, что, хотя кровь – главное орудие борьбы с ядами, «память» об опасных пришельцах длиннее срока жизни кровяных телец.