Текст книги "Рыцарь-маг"

Автор книги: Игорь Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Игорь Ковальчук
Рыцарь-маг

ПРОЛОГ

Открытое море в ясную погоду – зрелище одновременно прекрасное и устрашающее. Корабль не более чем песчинка в бесконечном голубом просторе, отливающем густой зеленоватой бирюзой. Кажется – куда ни направишься, везде будет одно и то же. Но, и тревожась за собственную малость и уязвимость, понимаешь, что море и небо – воистину чудеснейшие произведения рук божественного живописца и ювелира, сравниться с ним в подборе оттенков не сможет никто.

Три дня, всего три дня спокойного плавания по лазурному складчатому плащу земли – и вот конец безмятежной красоте. На смену ей пришла красота грозная и смертоносная. Одна буря за другой, сперва слабые, затем сильней. Меж ними случались один-два ясных дня, а то и больше, и под конец моряки поверили, что дальше все пойдет хорошо.

Разыгравшейся словно по мановению чудовищной длани бури никто не ждал, может, потому и не подготовились. Тягостные, пасмурные, почти безветренные утро и день, когда горизонт был занавешен кисеей дождя, но до корабля непогода не добиралась. Затем настал полный штиль, и тут с запада стали наползать черно-синие, густые, как кисель, тучи. Они собирались вместе, и синева медленно перешла в багрянец. Ошеломленная необычной картиной, девушка-змея любовалась потемневшим небом. Затишье было такое, что закладывало уши, и даже голоса и стук сапог по дереву стали глуше. Под сгустившимися тучами возник ветер, он завился тугой воронкой, напоенной водной пылью, и морская вода стала втягиваться в нее. Серпиана, очень плохо знающая море, не понимала, что происходит. Молодой рыцарь подошел к ней, обнял за талию и шепнул на ухо:

– Иди в трюм. И лучше тебе переодеться. Будешь вся мокрая.

– Ты еще боишься, что я утону? – спросила она, мягко улыбаясь. В ее улыбке была уверенность в собственной неуязвимости.

Дик размышлял недолго.

– С какой скоростью плавают змеи?

– Какое это имеет значение? – изумилась девушка.

– А ты подумай.

Красавица пожала плечами и, фыркнув, спустилась в трюм, признав его правоту – за уносимым бурей кораблем даже самая ловкая змея-оборотень не угонится.

Дик остался наверху. Он не считал себя моряком, умел управляться только с небольшим рыбачьим шлюпом и в настоящую бурю еще никогда не попадал. Странное дело, бешенство стихий не внушало ему страха, наоборот – наполняло чувством восторга, преклонения перед могуществом Создателя. В такие минуты он в глубине души ощущал настоящую любовь – то ли к Богу, то ли к жизни, может быть, к земле, которая так прекрасна и величественна. Молодой воин стоял у самого борта, крепко держался за канаты и наслаждался.

Ветер рвал паруса, веревки и одежду, забрызгивал палубу мелкой водной пылью, так что скоро стало трудно дышать. Моряки торопились зарифить паруса, рыцари забирались под палубу, прибирали те вещи, которые могли быть смыты, пытались успокоить лошадей в трюме. Буря налетела стремительно, вырвала у моряков из рук один из парусов и унесла его прочь. Светлое полотнище изогнулось, словно птица, взмахнувшая крыльями. Волна смыла с корабля все, что не успели убрать, подбила под колени тех, кто не успел повернуться боком. Одежда промокла до нитки в один миг, но Дику не стало холодно или неприятно. Он чувствовал себя совершенно счастливым даже тогда, когда налетающая волна била его в грудь с необычайной силой, когда брызги секли по лицу.

Корабль несло по волнам со скоростью, пугавшей не только воинов, но и бывалых моряков. Впрочем, большинству рыцарей не было никакого дела до происходящего – не привыкшие к качке, они страдали от морской болезни, извергая из луженых желудков то, что они имели неосторожность съесть на завтрак, ужин, и, кажется, даже то, что они и не думали съедать. Дик, попросту не знающий, что такое дурнота на море, единственный ничего не боялся. Он не разжимал рук и то и дело поглядывал на мельтешащих моряков, пытающихся поставить маленький треугольный парус. То, что почти все паруса были предусмотрительно зарифлены, не спасло их – неожиданно сильный ветер изорвал грубую парусину в клочья.

Корабль без парусов в бурю напоминал щепку, игрушку стихии, управлять им было невозможно. Конечно, существовали на свете фландрские когти, которые и в бурю были послушными, но от кормчего это требовало недюжинной силы. Время от времени на волне выше парусного корабля появлялась огромная галера, везшая будущую королеву Английскую, Беренгеру, невесту Ричарда I, и бывшую королеву Сицилийскую, Иоанну, его сестру, а также их свиту, по бортам корабля размеренно поднимались и опускались весла. Со стороны это выглядело просто, легко, на деле же страшно себе представить, какой стон и вой стоял под палубой и как проклинали гребцы все галеры, всех англичан и все бури на свете.

Пригибаясь под натиском ветра, из задраенного было люка, ведущего в трюм, вынырнула Серпиана и тут же вцепилась в какой-то канат. Плащ на ней промок в одно мгновение, но она не отступала, и Дик, боясь, что ее унесет в море, шагнул к ней и схватил за локоть.

– Что ты здесь делаешь? – закричал молодой рыцарь.

– Я лучше останусь здесь. У меня сильные руки, я удержусь.

– Внизу безопасней.

Огромная волна ударила с такой силой, что одна из досок фальшборта треснула, окатила людей с головой, кого-то смыла, но когда вода схлынула, Дик с облегчением убедился, что его спутница не поддалась напору и сумела удержаться. Она посмотрела на молодого мужчину и ответила:

– Почему-то мне так не кажется. – Она сказала это не громко, но рыцарь услышал и не стал спорить.

Треугольный парус никак не удавалось поставить. Одного из моряков, взобравшегося на рею, смыло волной, и второй залезать отказался. В самом деле, держаться там было практически не за что. Пока препирались, прошло много времени, галера королев сперва пропала меж волнами, огромными, забеленными пеной, как английские меловые холмы, потом снова появилась, совсем рядом. Чтоб избежать столкновения, поворачивать пришлось именно гребному судну. Дику даже почудилось, что сквозь вой ветра и утробный рев бушующего моря до него донеслись раздраженные крики и щелканье кнутов. Иллюзия, конечно, ничего подобного он не мог услышать.

Серпиана перехватила руками туго натянутый канат, за который держалась, и прижалась к спутнику. Приобняв ее одной рукой, он удивился и испугался – такая она была холодная. Девушка наклонилась и крикнула Дику на ухо:

– Кажется, впереди земля.

– Ты видишь? – изумился он.

– Нет, я чувствую. Я чувствую землю. Впереди скалы.

В следующий миг молодой рыцарь понял, что хотела сказать девушка, и завопил:

– Впереди скалы! – Но голос его унес порыв ветра, и никто не услышал.

Дик безоговорочно поверил змее-оборотню, потому что понимал – он не может знать пределов ее возможностей, а в такую непогоду, когда не разглядеть даже носа корабля, наверное, магический дар может подсказать больше. Его опыта было недостаточно, чтоб проверить, соответствует ли сказанное действительности. Он отстранил девушку и попытался, перебирая руками по натянутому канату, пробраться туда, где, по его расчетам, должен был находиться капитан или хотя бы кто-нибудь из старших матросов.

– Рифы! – вдруг пронзительно завопил кто-то, да так, что услышали все на корабле. – Рифы! Нас несет на скалы!

«Ну и голосина, – с уважением подумал молодой рыцарь. – Мне до него далеко».

А в следующий момент налетела волна, и когда холодная соленая вода схлынула, оказалось, что Серпиана больше не держится за канат. Нигде на палубе ее также не было. Не раздумывая, Дик перепрыгнул через фальшборт.

Он замечательно плавал, но во время бури, случается, гибнут даже рыбы. Те водоемы, которые он с легкостью переплывал еще мальчишкой, могли быть и холодными, и стремительными, но даже обжигающе ледяные потоки подводных ключей не пугали его: на случай судороги он всегда имел при себе бронзовую булавку, один укол – и все в порядке. В детстве ему случалось кувыркаться в волнах океана даже при небольшом волнении, но не в бурю. В какие-то минуты он переставал понимать, где вода, а где воздух, все смешивалось, и тогда особенно долго приходилось задерживать дыхание, потому что глотнуть водяной пыли – все равно, что вобрать в легкие воды.

Лишь в следующий после прыжка миг молодой рыцарь вспомнил, что, пожалуй, змея значительно лучше будет чувствовать себя в воде, чем он, и вряд ли ему удастся, если что, спасти свою возлюбленную в облике гигантского удава. Но было уже поздно. Корабль скрылся из виду.

Потом он подумал, что, если поблизости скалы, значит, и берег недалек. Нужно было только продержаться на плаву и не захлебнуться. Надежда питает человека до самого последнего мига его жизни. Он изо всех сил работал руками и ногами, следя за тем, чтоб не сбиться с ритма, в котором волны поднимались и опускались. Самое страшное – испугаться и запаниковать. В такой ситуации свои движения невозможно контролировать разумом, человек начинает биться в воде, беспорядочно махать руками, судорожно хватать ртом воздух – и в легкие проникает вода. Однажды Дик едва не утонул, он до сих пор помнил обжигающую боль, наполнявшую его тело при каждом вдохе. Тогда ему казалось, что он дышит не воздухом, а раскаленным металлом.

Воспоминание об опыте детства почему-то успокоили его. Он представил себя рыбой, юркой, непотопляемой и такой же хладнокровной. Сравнение очень помогло ему. По крайней мере, была надежда продержаться, пока, может быть, под руку не подвернется что-нибудь плавучее. Он взлетал на вершины крутых водных холмов, втягивал воздух и позволял морю утянуть себя в глубину, потому что знал – это ненадолго. Потом его снова вытолкнет, и он успеет вдохнуть.

Вдруг что-то холодное коснулось его плеча, и молодой рыцарь увидел рядом мокрую черную чешую. Правда, лишь на мгновение, пока змея не пропала в воде, потом снова появилась и опять пропала. На короткий миг над пеной и зелеными гребнями поднялась плоская, удлиненная голова с равнодушными желтыми глазами, прикрытыми тонкой пленкой, с длинным раздвоенным языком, показывающимся, трепеща, в щели приоткрывшегося рта. Если б что-то подобное с ним случилось год назад, он, наверное, от испуга тут же ушел бы под воду, но теперь, хоть сердце екнуло, удержался от паники. Голова исчезла, потом снова появилась, и под сильно загребающую правую руку подсунулось веретенообразное змеиное тело.

Оказалось, что этот прекрасно плавающий удав – отличная опора для утопающего. Дику показалось, что он оперся о незыблемую скалу, и сразу сознание, все же несколько взбудораженное, успокоилось: он убедился, что не может быть ничего страшного в этом бурном море. Хоть двадцать штормов – если есть такая опора для руки, все в порядке. Дик перестал загребать руками и обнял змею, чтоб удобней было держаться.

Сперва Серпиана рассекала волны, как хороший парусный корабль, но потом вспомнила о спутнике, которому при такой скорости удавалось вдохнуть полной грудью лишь в редкие мгновения. Она поплыла медленнее, и Дик подтянулся выше, впервые с того момента, как прыгнул за борт, задышав более-менее свободно. Водяной пыли стало поменьше, и воин разглядел галеру, переваливающуюся с волны на волну, как грузная женщина. Корабль шел довольно далеко, но раз его видно, значит, нетрудно будет доплыть.

– Плыви к галере! – крикнул молодой рыцарь.

Неизвестно, слышала ли змея, поняла ли, направление движения ее не изменилось, но галера стала приближаться. Глаза залепляло пеной, и когда Дик извернулся и протер лицо, галера оказалась совсем рядом, казалось, прямо над их головой вздымались весла. Дик отпустил змею и крикнул ей:

– Превращайся.

Черное чешуйчатое тело описало вокруг мужчины круг, нырнуло, и рядом с ним появилась мокрая девушка, холодная, как и вода вокруг. Она обняла молодого рыцаря руками, он обхватил ее и только тогда стал кричать и махать руками. Приближаться к галере с борта он боялся: удар тяжеленного весла, которым ворочали сразу двое сильных гребцов, без труда мог размозжить голову. Когда ряд вздымающихся весел закончился, Дик изо всех сил рванулся к борту.

Его заметили и раньше, грести стали медленнее и с кормы в воду бросили длинный канат. Бросили умело, так что бухта растянулась во всю длину. До момента, когда пенька набрякнет и начнет тонуть, оставалось какое-то время, и оба торопились скорее добраться до веревки. Серпиана плыла сама и первой уцепилась за канат, подала руку спутнику. Она чувствовала себя в воде как рыба.

Их тянули на борт медленно, видимо, считая, что пловцы обессилели и не смогут без помощи держаться на поверхности. Дик сильно работал ногами, одной рукой обняв Серпиану, и когда их подтянули на корму, все выглядело так, словно именно он спасал ее и именно она обессилена. Забравшись на галеру, Дик уложил Серпиану на палубу и посмотрел на тех, кто столпился вокруг.

– Теплый плащ? – спросил кто-то.

– Да, – сказал молодой рыцарь. Вернее, попытался сказать. При попытке выдавить из себя какой-либо звук нутро обожгло огнем, и мужчина, давясь воздухом, повалился набок. Он так и не понял, насколько устал и как изрядно наглотался воды.

Глава 1

Кипр – прекрасный остров, изобилующий равнинами и долинами, с невысокими, но скалистыми горами, поросшими лесом, он покрыт олеандровыми и тамарисковыми зарослями, кустами фриганы и марквиса, оливковыми и апельсиновыми рощами. Остров этот когда-то был посвящен языческой богине Греции Афродите, и, несомненно, богиня красоты не случайно выбрала именно его. Долины Кипра уютны и прекрасны, в зарослях густой свежей зелени прячутся хрустальные ключи, холодные до ломоты в зубах, и крестьяне верят, что, если умыться водой из такого ключа, милость богини будет с тобой. Языческие традиции и поверья все еще были живы, хотя на Кипре давно уже было множество церквей и монастырей. Древние мифы и новая вера мирно уживались рядом.

Крестьяне обрабатывали землю чуть ли не круглый год, пасли скот, собирали виноград и фрукты, делали отличные вина, давили оливковое масло. Даже зимой земля готова была давать урожай. Остров был богат, красив и знаменит, там останавливались купцы, и не один город богател от торговли Запада с Востоком, Севера с Югом. Прежде Кипр принадлежал Византийской империи и приносил ей немалый доход. Но потом здесь поселился внучатый племянник императора Мануила Исаак, гордившийся тем, что имеет право называть себя Комнином, как сам базилевс. Наверное, это и придавало ему смелости, когда он отдавал приказы завернуть транспорт с данью, предназначенной Мануилу, и наблюдал за тем, как чиновников-византийцев развешивают на столетних дубах.

Местным жителям такие порядки понравились. Оно и понятно: нет для крестьянина наслаждения большего, чем посмотреть, как корчится в агонии представитель власти, которого он больше всего ненавидит, – сборщик податей. Крестьянин наивен, он не думает о том, что смерть одного сборщика вовсе не означает, что налоги собирать больше не будут. Наоборот, на место одного мытаря непременно придет другой и еще злее будет выколачивать деньги, используя свою власть, такую недолгую, такую шаткую.

Восстание было поднято, и император, сумевший отправить против обнаглевшего родственника только семьдесят кораблей с воинами, потерпел поражение. Для Византии наставали тяжелые времена, когда золото, которым владели базилевсы, уже ничего не решало. Земля горела под ногами государей в расшитых золотом и драгоценными камнями одеждах, их божественное происхождение не могло дать им даже уверенности в завтрашнем дне. И не нужен был русский воевода Олег или князь Владимир, чтоб заставить задрожать высокие каменные стены Константинополя – хватало родичей правителя.

Отделился от государства один остров, откололась от единого патриархата Церковь: должно быть, кипрскому епископу лестно было возложить на себя митру патриарха, а потом в благодарность провозгласить Исаака Комнина императором Кипра. Наверное, это возвышало его в собственных глазах, хотя абсурдность ситуации была очевидна всем. Какой император? Какой патриарх? Все равно что на островке посреди дельты реки, где поместится лишь один человек, где приживется только маленький кустик тамариска, учреждать епископат.

Но – законно или нет – новоявленный государь Комнин правил на Кипре шестой год. Он был не хуже всех других государей, злоупотреблял властью не больше остальных, подати не уменьшились, даже немного увеличились – на содержание войска, на постройку укреплений. Но одно дело – роптать на базилевса (где он там – не видать), а другое – на императора, который рядом. Боязно. Государь Исаак был строг и суров, на деревьях развешивал без колебаний, так что проще было молчать и платить.

Больше всего новоявленный «священный император Кипра» не терпел франков. Его можно было понять. Он был еще ребенком, когда рыцари разграбили окрестности Константинополя, в очередной раз доказывая, что все возвышенные призывы к освобождению христианской святыни – ничто. Не зря местные крестьяне, даже те, кто аккуратно ходил к мессе, изумлялись и не понимали, зачем нужно от кого-то освобождать Гроб Господень. «Господу, наверное, все равно, – говорили они. – Ведь Он там даже не лежит». Конечно, хорошо было бы, если б паломники имели возможность поклониться святыне, но, во-первых, дельному работнику некогда тащиться куда-то на край света молиться над камнями, а во-вторых, можно подумать, до Иерусалима, находящегося под властью франкского короля, так легко добраться. Там плати, здесь плати – никаких денег не хватит на подати и налоги.

А вот если вспомнить, с каким жаром французские, германские и английские рыцари грабили всех, кто попадался на их пути, становилось понятно, зачем кому-то понадобилась пещера, заваленная грудой камней, некогда скрывшей бездыханное тело самого великого проповедника в истории человечества. Не стоило забывать и о торговых путях, проходящих через Палестину, о богатейших торговых городах побережья, о шелке, пряностях и золоте, о жемчуге и слоновой кости и, разумеется, об изобильных землях, с которых можно было собрать не один и не два, а три-четыре богатых урожая пшеницы.

Исаак Комнин не желал отдавать ни пяди своей земли.

Корабли франков одним своим видом внушали ему тревогу. Он уверял себя, что рыцари, несущие крест на своих плащах, конечно же, захотят укрепиться на Кипре, создать здесь одну-две перевалочные базы, а потом расползутся, как жирное пятно по ткани, и их, словно мышей, будет уже не вывести. Значит, нельзя позволять им даже приближаться к острову. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. Самое главное – большие поборы; как известно, то, что обложено деньгами, убывает. Император назначил очень высокие налоги на те товары, которые купцы везли с запада на восток, для своих соотечественников, одновременно создавая для франков трудности и пополняя свой карман.

В последнее время он склонялся к мысли, что даже огромные налоги – далеко не все. Известно всем: дай только франкам зацепиться где-нибудь одним пальцем – через десяток лет тебе самому уже негде будет поставить ногу. Раздраженный, император подписал указ, и теперь любому кораблю рыцарей, несущих в Палестину крест, было запрещено входить в какой-либо из кипрских портов. На деле, конечно, купцы все равно заходили в гавани, запасались там пресной водой и провизией, но теперь большие деньги текли уже не в казну, а в карманы чиновников или рыбачьих старшин. Их наказывали, но правитель, издающий дурацкий закон, не в состоянии убить в людях желание жить, и жить хорошо.

После бури, как водится, утро разлило по побережью безупречное сияние дочиста умытого солнца и ясно-синего неба. И император, утром побаловавший себя молодым местным вином и отлично приготовленной рыбой, находился в прекрасном расположении духа до тех пор, пока ему не сообщили о том, что в прибрежных водах Лимассола бросила якорь большая галера, прежде нарядная, теперь же изрядно потрепанная и требующая ремонта, и под очень знакомым, мокрым, похожим на тряпку флагом. На своего секретаря, Василия Калигита, природного византийца, служившего ему еще тогда, когда оба они были безвестными и малозначительными свитскими константинопольского базилевса, он взглянул с недовольством и недоверием. Секретарь, облаченный в длинный, метущий землю византийский плащ с золотой каймой, держался сдержанно, почтительно и молчаливо, как настоящий императорский придворный.

– Что на флаге? – нахмурившись, спросил Исаак Комнин. – Лилии? Или орел?

– Львы, ваше императорское величество, – почтительно ответил секретарь.

– Львы? Англичане? – Он помрачнел еще больше. – И много ли кораблей?

– Только один, ваше императорское величество. Правда, насколько поняли наши чиновники, сперва корабля было три. Два разбились о скалы, ваше императорское величество.

– Вот и хорошо. Все моряки погибли?

– Нет, ваше императорское величество. Многие спаслись, и их приютили рыбаки.

– Так. Нечего франкам шляться по моему острову. Их только пусти. – Исаак выпятил губы. – Собрать их в Лимассоле. Всех. И под надзор.

– Но, ваше императорское величество...

– Пожалуй, лучше будет их посадить под замок, а затем уже разбираться с тем, кто они и откуда.

– Ваше императорское ве...

– Достаточно! Короче!

– Государь, эти люди не нарушили никакого закона. Подобные действия против подданных английского короля могут быть восприняты как повод для нападения. Говорят, король Ричард Английский...

– Мне нет дела до Ричарда Английского. У него слишком много дел в Палестине. Ему будет не до Кипра. И я постараюсь, чтоб ему и дальше не было никакого дела до моего острова. Исполняйте приказ.

Он подождал, пока секретарь и офицеры покинут его покои, встал и подошел к сводчатому проходу на открытую галерею. Фасад лимассольского замка и окна покоев императора были обращены к морю, после шторма слуги выставили все оконные рамы, и ветер свободно гулял по переходам и залам. Он нес дивный запах моря и цветущих вишен и яблонь, скоро должно было наступить время жасмина, и тогда двор окутают ароматы, напоминающие самые дорогие благовония и притирания, привозимые с Востока. Императору это все не слишком нравилось, но он любил свой Кипр и, кроме того, считался с мнением жены, потому не мешал ей превращать двор замка в сад.

Пришел слуга и передал просьбу императрицы пожаловать к столу, но император отмахнулся, заявив, что пообедает один. Несмотря на внешнее равнодушие, он был по-настоящему встревожен. Не важно, что в бухте разбились два парусных английских корабля, – дело обычное. Но вот галера. Торговцы не ходили на галерах, это боевой корабль, способный поднять сразу много воинов и даже лошадей. Галера под английским флагом. Ее несло бурей, потому она и одна. Означает ли это, что англичанам вздумалось захватить Кипр? Совершенно бессмысленное желание, но от англичан всего можно ожидать...

Хотя, пожалуй, не так уж и бессмысленна эта попытка. На Кипре можно разместить войска франков, и тогда взять Иерусалим станет намного легче. Снабжение войск тоже перестанет быть проблемой.

Он так и думал. Все ясно. Если окажется, что это не просто случайный торговец, почему-то сопровождаемый галерой, то все станет очевидно. Ричарду Английскому понадобился Кипр? Посмотрим. Он слишком самоуверен, у него не так много войск, чтоб захватить целый остров с налету. А там, глядишь, вступят в дело войска Саладина, не зря же с ним заключен взаимовыгодный договор. Султан, конечно, предпочтет расправляться с врагами поодиночке. Сперва с Филиппом Августом, пока Ричард будет занят на Кипре, а потом и с самим Англичанином. Саладину необходимо ликвидировать угрозу, которую представляют собой франки, он будет только рад, если все так обернется. А благодарность султана императору не повредит. Не так ли?

Исаак Комнин немедленно пришел в наилучшее расположение духа и спустился в трапезную.

Моряки и рыцари с погибших кораблей в большинстве своем сумели достичь берега, тем более что берега были довольно пологи, а рифы, на которых разбились парусники, остались позади. Словно зубы в чьей-то старой челюсти, камни и целые скалы, так и не сглаженные волнами, щерились на изрядном расстоянии от берега, защищая бухту неизвестно от кого или от чего. О том, что в этих скальных образованиях есть довольно широкий проход, английские моряки знать, конечно, не могли. Но даже если бы и знали, вряд ли смогли бы найти путь во время шторма. Даже близости острова они не заметили, и винить их за это не стоило.

Когда Дик исчез с корабля, Трагерн сперва испугался, но потом вспомнил, что обладает даром чувствовать окружающий мир, и сосредоточился. Корабль тряхнуло, молодой друид полетел на палубу, крепко ударился и решил, что проще будет воспользоваться своим посохом. Он вызвал его и прижал ладонью, чтоб не унесло волной. Спокойствие и сила, теплом прихлынувшая к нему через руку, убедили его, что и с Диком, и с его странной спутницей все в порядке. А потом раздался треск, корабль резко накренился, и Трагерн полетел за борт, не удержав в руке свой друидический артефакт.

Он плохо плавал, но утопить друида так же трудно, как заставить его заблудиться в лесу. Конечно, море – не лес, но это тоже мир, который друид чувствует всем своим существом. Молодой ученик видел опасные камни, не глазами, конечно, и легко избежал гибели. Море долго швыряло его, валяло по волнам, наконец выкинуло на песчаный берег, напоследок окатив водой пополам с пеной.

Он был далеко не единственным спасшимся.

Рыбачьи деревушки населены людьми, для которых море и все, что оно дает – естественно и привычно. Корабли гибнут на рифах с тех пор, как был построен первый из них, и всегда случается так, что с них спасаются люди. Принять пострадавшего, обогреть его, накормить и напоить, хоть как-то помочь добраться до ближайшего города – долг любого прибрежного жителя. Разумеется, бури приносят не только обузу в виде потерпевших крушение, но и добычу, ведь морю ящики и бочки ни к чему, равно и их содержимое. Что ж, обмен взаимовыгоден, моряки получают заботу и помощь, а местные жители – добычу, и все остаются довольны.

Традиция не была нарушена и на этот раз, хотя путешественники и рыбаки говорили на разных языках. Да им и незачем было общаться. Легко понять, что нужно потерпевшему – еда, питье, теплая одежда, ночлег. Всех моряков и рыцарей разобрали по домам, и хоть им пришлось спать на полу, в грязи и вони, никто не жаловался. Главное – все выжили, остальное не имело значения. Никто из рыцарей не сомневался, что король рано или поздно прибудет на Кипр, хоть сперва и не собирался делать этого – он никогда не бросал своих людей. Когда же поутру моряки разглядели в бухте нарядную галеру двух королев – бывшей и будущей, надежда переросла в уверенность. Не бросит же его величество собственную невесту посреди чужих вод!

– Здесь удивительно приветливый народ, – заметил Джордж Элдли, покачивая баклагой вина, которую ему дал один из рыбаков. – Хочешь?

– Нет, спасибо, – ответил расстроенный Трагерн. В море он потерял свой посох и теперь не мог понять, зачем ему понадобилось призывать его по такому пустяковому делу. Молодому друиду казалось, что он легко мог «справиться» у стихии о друге и без помощи артефакта. Но теперь было уже поздно.

Без посоха Трагерн чувствовал себя бессильным. Он словно ослеп и оглох, хотя это было не так и говорило лишь о его лени. «Учитель прибил бы меня, – подумал молодой друид, чувствуя себя виноватым. – Он, конечно же, был бы прав».

К вечеру в рыбачью деревушку нагрянули солдаты и чиновник в богатой одежде, он представился слугой священного императора Кипра и пригласил всех англичан в Лимассол, где им будет оказан надлежащий прием. Лицо чиновника было спокойным и равнодушным. Он медленно, с видимым трудом выговаривал слова латинского языка, уверяя, что в городе путешественники ни в чем не будут испытывать недостатка.

– Вот что значит служить сильному королю, – развеселился Элдли, подталкивая Трагерна в бок с такой силой, что молодой друид опасался за целость своих ребер. – Согласись, это лучше, чем прислуживать какому-то Исааку Комнину или Мануилу, о которого наши соотечественники только что ног не вытирали.

– В каком смысле?

– Византиец стелился, как коврик, лишь бы рыцари Людовика VII Капета, батюшки Филиппа-Августа, и солдаты Конрада III Германского поскорее миновали его город. Насколько я знаю, местный императришка – только внучатый племянник Мануила и куда слабее его. С такого острова как наберешь достойную армию? Конечно, он будет лебезить перед нашим государем.

Слова рыцаря успокоили всех, кто его слышал. В самом деле, какой сумасшедший рискнет ссориться с Ричардом, заслуженно прозванным Львиным Сердцем?

Поэтому, когда гулявших по городу англичан одного за другим разоружили и отвели в замок, где заперли в большой зале со сводчатым потолком, моряки и рыцари сперва очень удивились. Может быть, потому-то захват потерпевших крушение прошел так быстро и легко. Уже потом запертым была предоставлена полная возможность стучаться и протестовать, но было поздно. Еще до заката секретарь принес императору результат допроса того из рыцарей, которого сочли самым родовитым и, соответственно, знающим больше всех.

Его величество бегло взглянул на протокольную запись и на предложение прочесть, раздраженно качнул головой:

– Ты прекрасно можешь пересказать мне все это. Итак?

– Ваше императорское величество, как показал рыцарь Элдли, на галере, бросившей якорь в бухте, находятся две знатные дамы – ее высочество принцесса Беренгера, которую англичанин называл королевой на том основании, что дочь короля Санхо уже помолвлена с королем Ричардом Английским, и королева Иоанна, вдова Вильгельма Сицилийского.

– Принцесса Беренгера? В самом деле? Неужто английский король расторг помолвку с Алисой Капет? – заинтересовался Исаак.

– Об этом говорят.

– И сохранил хорошие отношения с Филиппом-Августом? Вызывает сомнения. – Император рассмеялся, довольный. – Теперь мне все понятно. Ричард Английский решил предоставить Французу захватывать Акру, Яффу и Иерусалим, а сам собирается довольствоваться Кипром. Ну-ну.

– Ваше императорское величество?

– Палатина и стратига ко мне. И камерария. И пусть на этот раз не смеет мне говорить о том, что казна пуста. Если не хватит золота, я начеканю монеты из его шкуры, так и передай ему!

– Да, ваше императорское величество. – Василий сдержанно поклонился. – Рыцарь Элдли сообщил, что три корабля, два из которых разбились на скалах, принадлежали армаде короля Ричарда. Шторм разметал их, но король будет искать свою невесту.