Текст книги "Рукокрылые, приматы, неполнозубые, панголины, зайцеобразные, грызуны, китообразные, ластоногие, трубкозубые, даманы, сирены и хоботные"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

У признанной на пушных аукционах «королевы белок» и здоровье неплохое, хотя сама она «природный носитель возбудителей» разных недугов: энцефалита, туляремии, пастереллеза, рожистой инфекции и пр.

Сорок тысяч полевок и мышей

Нет, это не ругательство. 40 тысяч полевок и мышей насчитали счетчики лесной переписи населения на одном квадратном километре по-летнему зеленого массива. Цифра внушительная. Невольно вообразишь, что, отправившись на тот самый квадратный километр по грибы, то и дело наступаешь на хвосты мышей и полевок.

Но если вы пойдете в лес, то скорей всего, проплутав полдня, даже не увидите ни одной мыши или полевки. Приведенная пятизначная цифра вовсе не свидетельствует о «мышиной напасти», о коей не раз сообщали добросовестные пимены русских летописей: «И всякий злак жрали, и шли везде, и был глад…» Сорок тысяч полевок и мышей на квадратный километр – это нормально и, может быть, даже маловато. Англичанин Элтон, к примеру, не теряя хладнокровия, доносит о 250 полевках на акр, что при соответствующем умножении даст 62 500 полевок на квадратный километр. А Эрнест Уолкер – даже о 12 тысячах полевок на акр – 3 миллиона на квадратном километре! Это, разумеется, уже сверхнорма; такое бывает в годы взрывной вспышки численности упомянутых грызунов.

Когда идешь по лесу, редко-редко ботинок слегка утопнет на мшанике, завалив мелкую, сантиметров десять глубиной, норку полевки. Вообще же этот зверек скрывается понадежней: под каким-нибудь корявым выворотом, куда вы не полезете, в дупле поваленного дерева, под сухой кочкой. Столь же нетребовательны вкусы и большинства лесных мышей, но те одарены некоторыми способностями к лазанью и поэтому, не пренебрегая земляными постройками, селятся порой и наверху: в птичьих гнездах и дуплах.

Мыши-малютки тоже охотно живут в лесах, от Пиренеев до Японии, была бы трава густая и высокая. Эти пяти-, семисантиметровые и пяти-, семиграммовые карлики, лазая по тонким стеблям злаков, обвивают их гибкими хвостиками, как некоторые обезьяны, чтобы застраховать себя от падения.

На стеблях или на ветках, реже в трухлявых пнях и на земле сплетают мыши-малютки из травы шарообразные гнезда. Входа в них нет. Навещая своих мышат, которых выводят в гнездах 3-4 раза в год, мышка всякий раз «ломится», что называется, сквозь стену! Потом дыру заделывает. Обнаружить эти гнезда легко, лишь когда они высохнут и цветом станут отличаться от окружающей зелени. Но к тому времени они пусты: мамаша-малютка успевает вывести и вскормить своих сверхкрохотных детенышей.

Войдя в лес, мы порой удивляемся тишине и неподвижности, которую нарушают лишь птицы. Ни писка, ни возни кругом. Не окаменела же в своих убежищах могущественная армия мышей и полевок! Ведь, чтобы есть, надо бегать, искать.

Но они и бегают. По данным Формозова и Барабаш-Никифорова, домовитая самочка рыжей полевки кормится на пяти сотых гектара, а ее супруг – на площади, впятеро большей. Бродят и мыши. Представляете, какая суета царит на нашем квадратном километре!

Однако тишина кругом… А они тут:

обыкновенная лесная мышь (не серая, как домовая, а буроватая, как полевая мышь, но без черной полосы вдоль хребта, как у полевой) – любительница солнца и света, легко порой расстается с лесом и тем не менее населяет его на огромных пространствах Северной Африки, Западной Европы, Крыма, Кавказа, Урала, севера Казахстана и восточнее до Тувы и, возможно, Саян. Кроме того, она живет еще и в горах Средней Азии;

малоазийская лесная мышь, которая живет в турецких, закавказских и балканских лесах и ведет себя смело и агрессивно: теснит свою «обыкновенную» соседку;

желтогорлая лесная мышь, которую все узнают по охристому пятну на груди, – исключительный европеец;

азиатская лесная мышь, ничем особенно не приметная, но живущая от Енисея и Алтая до Якутии, Сахалина и Японии;

европейская рыжая полевка с двухцветным хвостом (сверху темный, снизу беловатый) мирно уживается с желтогорлой мышью, но земель имеет больше: от Шотландии и Соловецких островов до Турции, Енисея и Саян. Да и на Тянь-Шане, в горных лесах, живет она (ее подвид или близкий вид) под именем тяньшаньской лесной полевки;

сибирская красная полевка и красно-серая полевка, их можно бы считать северянками, селятся по лесному северному ожерелью от Скандинавских стран до Северной Америки и на юге до Японии.

Если добавить сюда упомянутых мышей-малюток, кое-кого из пятидесяти видов рода серой полевки и лесных мышовок из семейства тушканчиков, очень маленьких (7 сантиметров) и очень длиннохвостых (10 сантиметров), попадающихся в лесах и перелесках от Дании и Венгрии до Тянь-Шаня, то получится список, за которым скрывается могучее обилие грызунов, уместнее всего определяемое архаичным словом «сонм». Ибо пока еще ни один институт, вооруженный новейшими опытными счетными приспособлениями, не может взять на себя смелость назвать сколько-нибудь точную цифру «мышиного» населения земли. А если бы кто и произнес эту цифру, то в следующее мгновение он был бы уже не прав, потому что колебания численности мелких грызунов семейства мышей и семейства хомякообразных грандиозны и неуловимы. Первое в числе ста родов и полтысячи видов населяет Африку, Европу, Азию, Австралию, Тасманию, Микронезию… Лишь в Америке, кроме завезенных человеком крыс и мышей, грызунов из семейства мышевидных нет. А хомякообразные (хомяки, лемминги, полевки, мыши и крысы Нового Света: 100 родов и более 600 видов) распространены почти по всему свету, кроме Австралии, Малайской области и некоторых северных островов – например, Исландии и Ирландии.

Мыши и полевки плодовиты: приносят до четырех-шести пометов в год (и даже до 13 у американской луговой полевки), а в каждом помете до 22 детенышей. Беременность короткая – 18-42 дня. В месячном возрасте домовая мышь или рыжая лесная полевка уже готова стать матерью. Немного арифметики – и 40 тысяч на квадратный километр не покажутся фантазией экологов.

Множество мышей и полевок истребляет лиса. А совы, канюки… И даже такие птицы, как фазаны, аисты, чайки, сороки, вороны, цапли – птицы, которых и хищниками не назовешь, че упускают случая оскоромиться. А разные змеи, ласки, горностаи… Да и волк сыт не бараном единым…

Но, как ни странно, все эти любители мяса не могут, оказывается, серьезно уменьшить количество мелких грызунов. А ведь, и кроме них, есть еще много жестоких сил, способных вершить дело уничтожения.

Случалось ли вам по осени ночевать в стогу сена на лесной поляне или луговине? Вначале вы любуетесь звездами, а потом замечаете, что в глубине под вами постоянно слышится писк, деловитое шуршанье и беготня. То мыши или полевки, а иногда те и другие вместе. Предчувствие морозов согнало их сюда.

Очень часто, явившись за сеном и разбросав стожок, хозяин находит под ним трупы. Эпизоотия. Она косит чисто. Если тут прошла туляремия, главный бич грызунов, то очень возможно, что на десять покойников останется лишь одна «плакальщица». Мыши и полевки принадлежат к той группе животных, которым, чтобы заболеть, не нужно принимать в себя миллион микробов – достаточно одного… А в хорошем коллективном убежище, как вы сами понимаете, есть все возможности для быстрого распространения инфекции.

И хотя пути ее неисповедимы, факты утверждают: уже при плотности 5-10 тысяч животных на одном квадратном километре эпизоотия почти неизбежна.

Гибнут в морозы, нечаянно отдалившись больше, чем следовало, от теплого убежища.

Гибнут под коркой гололеда.

Гибнут в половодье.

Гибнут в сильный дождь.

Гибнут даже от солнечного удара.

А могли бы прожить от двух до пяти лет. Однако средняя продолжительность жизни 2-6 месяцев. Популяция целиком обновляется меньше чем за один год!

Счетчики переписи населения грызунов, переждав зиму, придут в оголенный весенний лес и уж не пятизначные цифры впишут в графы отчета…

Сони

У сонь свое собственное семейство: с одной стороны, они близки к мышам и крысам, с другой – к селевиниям, или баялычным соням и тушканчикам.

Внешне от мышей отличают сонь пушистые или с волосами, расчесанными «на пробор», хвосты. Настоящие сони обитают в Европе и Азии. В Африке 21 вид сонь особого подсемейства, а в Индии и Китае еще два-три вида щетинистых сонь (особого семейства). В шерсти, среди волос, разбросаны у них упругие щетинки.

В СССР пять видов сонь:

полчок – самая большая, длиной сантиметров до 18 (без хвоста). Встречается в Западной Европе, от Северной Испании до Турции, Крыма, Кавказа и восточнее до Волги. В Англии и Скандинавии ее нет (на юге этих стран живет только орешниковая соня). Северная граница примерно на уровне Латвия – Горький;

орешниковая соня – самая маленькая, длина тела 6-11 сантиметров. Цветом охристо-ржавая, без черных пятен на мордочке. Живет по всей Европе, кроме Испании, на восток до Волги;

садовая соня, после полчка самая крупная. Черная полоса на обеих сторонах морды, захватывая глаз, тянется до уха и дальше. Обитает по всей Западной Европе, кроме северных стран, на средиземноморском побережье Северной Африки, Палестины, у нас – в средней полосе Европейской России на восток до Урала;

лесная соня немного поменьше садовой. Черная полоса на морде тянется лишь через глаз до уха, но не дальше. Живет в Европе от Швейцарии на западе до Волги на востоке, а также в Турции, Передней Азии, Иране, на Кавказе, в горах Средней Азии и на Алтае;

мышевидную соню (единственный экземпляр!) нашли в Туркмении. А в 1959 году неожиданно эта соня была обнаружена в Болгарии!

Сони – само очарование, но внешность часто обманчива, и хищности у этих малых грызунов достаточно. Мало им орехов, желудей, зерен, плодов разных. Жуки, мотыльки, куколки бабочек, гусеницы (гладкие, не волосатые!), мыши, мелкие пернатые соседи на ветвях, их яйца, даже ящерицы и, говорят змеи – все годится им в пищу.

Лес – великий кормилец. Ученые подсчитали, что он хранит огромный запас надземной растительной массы, от 900 до 2600 центнеров на гектар! Сравните, в степи лишь 15 центнеров. Но есть у леса недостаток: систематические, повторяющиеся с правильными или неправильными интервалами неурожаи. Придешь в знакомый лес и видишь его странно притихшим: мало птиц, не встречаются звери. Причина – нехватка семян.

Сони, как и все обитатели леса, живут в полной зависимости от его щедрот. Когда лес не в силах прокормить прожорливых сонь, они, случается, поедают друг друга. Коли ты слаб – беги. И счастье твое, если отделался лишь потерей шкурки с хвоста. У всех сонь, схваченных за хвост, она «снимается», как перчатка, и, оставив хвостовое опушение в пасти врага, зверек удирает с голым хвостиком. Он потом сам отвалится, или соня его отгрызет.

Спят сони много: в умеренном климате по 6-7 холодных месяцев. Правда, палестинские лесные сони зимой не спят. В этой стране они приносят по два-три помета в год. У нас только у орешниковой бывает два помета, у всех других – по одному. Первый помет орешниковые сони обычно рожают в зим них подземных убежищах, прикрытых опавшей листвой, второй – в гнездах, сплетенных на деревьях из травы, листьев и мха.

Сони очень древние грызуны: в Европе они жили уже в самом начале третичного периода, около 70 миллионов лет назад. Самая крупная из сонь – полчок, но и она невелика: с небольшую белку. Семь самых холодных месяцев в году полчок спит в дуплах или закопавшись в землю.

Лесная соня меньше полчка, и зимняя спячка у нее короче. Садовая соня похожа на лесную, но черная полоса, маскирующая глаз, простирается у нее дальше за ухо.

Полчки обычно тоже зимуют, если не в дуплах, то под землей, «закопавшись» на полметра или метр. Нередко тесной компанией, плотно прижавшись друг к другу, лежат обычно на спинах, вытянув хвосты вперед над животом, а уши согнув в направлении к глазу и носу. Рассказывают, кто первый по весне проснется, тот загрызет и съест какого-нибудь еще сонного товарища. Но так ли это, не утверждаю.

В начале лета самец полчка ухаживает за самкой, без конца «ци-цикая». Через месяц – у других сонь через три недели – самка рожает в дупле, выложенном листьями, трех-десятерых голых и слепых детенышей. Недели три она кормит их молоком. В странной позе, расположившись над ними сидя и со всех сторон прикрыв их лапами и хвостом. Они сосут, лежа на спинах. В первые же дни мать много и долго лижет их мордочки. Позднее они лижут ее истекающий слюной рот и язык. Затем она лижет их слюну. Смысл этого загадочного поведения не вполне ясен: возможно, слюна матери содержит какие-то вещества, необходимые для нормального развития сонь.

Первые дни мать не покидает детенышей ни на минуту, позднее, отлучаясь, зарывает их в подстилку гнезда. Попробуйте сунуть руку, когда мать в гнезде: она незамедлительно пустит в ход острые зубы и когти. А если и самец здесь (первые две недели самка его и близко к гнезду не подпускает), то и он отважно бросится на врага.

Орешниковая соня самая крохотная из европейских сонь. Днем спит в дуплах или круглых гнездах, сплетенных из склеенных слюной листьев и лыка, а зимой в полу под земных или подземных гнездах.

В зимней спячке тело ее сильно остывает, почти до нуля градусов.

Когда детеныши научатся лазить по веткам, они нередко уходят вместе с отцом в довольно продолжительные прогулки, и только голод заставляет их вернуться в гнездо к матери. Интересно, что подрастающее поколение садовых сонь возвращается из подобных прогулок в гнездо, следуя гуськом, тесно друг за другом и за матерью, которая ведет их. Эту плотно сомкнутую процессию, которую заметили еще только у некоторых землероек, называют «караваном».

Теперь историческая справка для гурманов. Древние римляне огораживали высокими, гладкими с внутренней стороны стенами массивы буков, дубов, каштанов и за этими заборами (в глиариях) держали множество полчков. Подросших сажали в специальные, похожие на бочки горшки и откармливали орехами и каштанами. На пирах жареные сони подавались как лучший деликатес. И поныне во Франции и Югославии мясо этих сонь ценится знатоками.

Поймайте бурундука!

В вашей квартире он быстро приживется, и, уверяю вас, вы заполучите веселого затейника.

Он никогда не оскорбит вашего эстетического чувства: его внешность, его движения безупречны. Серовато-рыжая шуба расчерчена пятью продольными черными полосами, а продольные полосы, как известно, придают фигуре подчеркнутую стройность.

Что касается движений, то они достойны учеников лучших балетных школ. То он летит прямо, как пушистый снаряд, то в скачке замысловато меняет направление влево-вправо, вверх-вниз. И вдруг сел на задние лапки и приосанился, как дипломат. Он с удовольствием сидит у вас на руках, карабкается на плечи, на голову.

Прокормить его очень легко. При особой склонности к кедровым орешкам он с удовольствием ест желуди, ягоды, семена хвойных шишек, разные растения, а также насекомых и моллюсков. Интересуется даже цветами.

К осени он начнет беспокоиться о гнезде и будет строить его из материала, который попадется, чаще из бумаги. Но это, так сказать, имитация. На воле бурундуки более практичны. Есть хорошая дыра под корнями – используют. Если нет – приходится рыть. Нора без особых излишеств: коридор, отнорки для кладовых, уборных, жилая комната. Все, что нужно одинокому холостяку. Впрочем, в северных европейских лесах СССР находили в одной зимней норе самца и самку.

Бурундук – один из обладателей защечных мешков, очень удобного приспособления для переноски мелких грузов. Зверек наполняет их орехами и таскает куда-то, прячет. Даже если бурундук пойман малышом и ему вроде бы не у кого было научиться методам заготовки кормов на зиму, он все равно их запасает. Это инстинкт.

Чем богаче урожай, тем активней запасает бурундук орехи и семена. Носит их в кладовую, нередко за километр. Запасает 3-4, а то и 8 килограммов.

Теперь о спячке. Спит бурундук не так беспробудно, как, скажем, сурок. Спит, как заботливый хозяин, помнящий о накопленном добре. Проснется, съест несколько зернышек и, словно убедившись, что все в порядке, воры не лезут, засыпает вновь. Кстати, совет для желающих завести бурундука: на зимний отдых ему лучше всего устраиваться между двойными оконными рамами, где не так холодно, но и не жарко.

В общем, поймайте бурундука. В наших лесах, особенно сибирских, он не редок. Есть, говорят, такие места, где полосатых зверьков по нескольку сот на квадратный километр. Впрочем, они водятся в дальних краях: от Холмогор и Северной Двины, Ветлуги, Камы и дальше по всей Сибири до Сахалина и Южных Курил, но на Камчатке их нет. В последние десятилетия натуралисты установили, что бурундук хотя и медленно, однако расселяется к западу. В Северной Америке живут 16-18 видов бурундуков иного рода. Но, по мнению других специалистов, род у нашего и у американских бурундуков один.

Еще о дикобразах

Кроме длинноиглого дикобраза, с которым мы уже знакомы, на свете есть и другие, в основном жители лесов: длиннохвостые и щеткохвостые дикобразы Старого Света из того же семейства, что и обычный дикобраз. Но американские, или древесные, принадлежат к иному, особому семейству.

Длиннохвостых два вида: один с Калимантана, второй из Малайи и Суматры. Иглы у них короткие, уплощенные, гибкие, тело приземистое, длинное, крысиного образца. И хвост напоминает крысиный. Он голый почти по всей длине, покрыт лишь чешуями, но на конце небольшая щетинистая кисть. Многие из этих дикобразов попадались в руки зоологов с оборванными хвостами. Из этого был сделан предварительный вывод, что, возможно, их длинные хвосты обладают свойством, известным у ящериц, – автотомией.

Щеткохвостых четыре вида: три в тропическом поясе Африки, один в Южном Китае, Индокитае и, возможно, на Суматре. Внешне они очень похожи на длиннохвостых. Лишь голая центральная зона хвоста, покрытая чешуями, короче, а щетка на конце его длиннее и гуще. Днем они обычно прячутся в пещерах, расщелинах, дуплах. В холодное время в горах некоторые впадают в спячку. Хорошо плавают, как, впрочем, и многие другие дикобразы, и неплохо лазают по деревьям, хотя настоящими древесными назвать их нельзя.

Ему всего несколько дней от роду: детеныш-урсон, североамериканский древесный дикобраз. Он уже неплохо лазает по деревьям. Хватать хвостом ветки, как коэнду, не может, но колючки на хвосте все-таки помогают лазить, упираются в кору. Помогают и защищаться: урсон бьет колючим хвостом. Удар бывает порой смертельным: колючки со скоростью миллиметр в час продвигаются все глубже и глубже в тело и могут попасть в сердце или другой важный орган.

Древесные – все американцы: один вид, колючехвостый, обитает в Северной (от Аляски и Канады до Северной Мексики), десять других – в Центральной и Южной Америке. Из них восемь принадлежат к роду коэнду. Только у этих дикобразов хватающий хвост с голой подошвой на нижней стороне, такого же примерно типа, как у некоторых южноамериканских обезьян. Североамериканский дикобраз, защищаясь, колет своим иглистым хвостом, все другие древесные дикобразы таким оборонительным средством не наделены. Живут в основном на деревьях, кормятся растениями. Обычно лишь один детеныш в году, реже – до четырех.

В тундре

Тундра начинается не сразу. Редеющие на болотах ельники, стелющиеся у мшистых камней карликовые березки, кустарники… Это лесная окраина, решительно наступающая на Арктику и Субарктику. За один год лес, подгоняемый потеплением климата, отвоевывает у тундры 500-700 метров.

Так что здесь, где мы стоим, раньше была каменистая (или, наоборот, хлипкая) холодная сырая пустыня, населенная видавшими виды полярными животными. А теперь? Наши знакомые мыши и полевки, лисы и зайцы… Вот след лося, который никогда не был любителем тундры. Дятел тут, а с ним и сойка, и рябчик, и многие другие.

Есть и лемминги. Кроме истинно лесного лемминга, не упомянутого в предыдущей главе, в северных лесах, окаймляющих Арктику и Субарктику Старого и Нового Света, живут настоящие (4-10 видов), копытные (4 вида) и болотные (2 американских вида) лемминги. Живут не всегда и не везде, и их не считают здешними. Их место там, впереди, в тундре. И если в лесу их положение незначительно, малозаметно, малопонятно, то там оно почетно.

Александр Федорович Миддендорф, русский ученый и путешественник прошлого века, поразился: до чего же все просто в тундре! Небольшое число видов животных соединено ясными, удобными для понимания экологическими связями. Тундра – своего рода наглядное пособие для изучения взаимоотношений в животном мире.

Радужные сполохи северного сияния заливают замершую равнину. Крадется песец. Белый, он не виден, лишь косая тень причудливо струится по снежным наметам. Вдруг короткий прыжок, какая-то возня и звук, похожий на скрип ржавого замка, только потоньше…

Отощавший за зиму олень небрежно долбит копытом наст, но вдруг принюхался, фыркнул – и хлоп! – придавил. Подбирает что-то губами, хрумкает…

Тундры Старого и Нового Света, полярные острова – родина копытных леммингов. Это единственные грызуны, которые, подобно зайцу беляку, линяя к зиме, регулярно меняют свою летнюю серо-бурую шерсть на белую. К зиме сильно разрастаются и когти на средних пальцах передних лап, образуются вильчатые «копытца», которыми зверьки с большим успехом, чем другие, некопытные, лемминги, роют ходы в мерзлом грунте и твердом насте.

Скачет по сугробам горностай. И вот ринулся в снег, нырнул, как в воду. Там, внизу, возня, но скоро зверек снова на снегу, а в зубах – добыча…

А когда вечерело, белая сова, мягко махая крыльями, пролетела и пала… Поднялась, неся что-то в когтях.

Что? Догадаться нетрудно: три хищника и один парнокопытный поживились леммингами. Поживились и проиллюстрировали простоту тундровых взаимоотношений, основанную на одинаковости вкусов.

Да, лемминги нужны в тундре всем. Когда много леммингов, много песцов, горностаев. И самка песца, случается, вскармливает по 18 детей! Когда мало леммингов, среди песцов ни любви, ни брачных игр, и многие не выводят детей. А бывает, что народившихся, слепых и беспомощных, бросает мать и уходит.

Когда много леммингов, и сова сыта. Когда мало леммингов, нет от нее покоя ни гусям, ни другим птицам. И охотник с ружьем, ожидающий пролетных уток, бывает, не выстрелит ни разу. Биологическая цепь уже оборвана в северных краях, где из-под когтистых совиных лап летят утиные перышки.

Такова роль леммингов.

Невидными или незаметными их не назовешь. Тельце длиной с небольшую ладонь (лесные и болотные лемминги поменьше), с маленьким хвостиком. Желтоватые, ржавые, коричневые, черные пятна. Один из настоящих леммингов, норвежский, так и зовется «пеструшкой».

Некоторые из настоящих леммингов к зиме белеют, но немногие. Копытные лемминги зимой белоснежные, пушистые. Они и вообще более совершенны: у них копыта! Конечно, не настоящие, а все же копыта, разросшиеся к зиме и раздвоившиеся на концах средние когти передних лап. С таким вооружением рыть не в пример легче.

Несмотря на малую величину, лемминг выглядит зверьком основательным, не то что прыткая мышь. Он оставляет на снегу изрядные следы, которые кажутся несоразмерными, но их секрет прост: шерсть вокруг ступни лемминга растет широко.

Глаза у него малы и невыразительны, ушей почти не видно.

Тундра и каменистые горбы сопок еще хранят зелень, но холодное небо уже раз-другой одарило землю истерической щедростью снежных зарядов: бешено вертясь, липкие хлопья летели, летели, летели… И вот явилась зима. Сильный ночной снегопад надолго укрыл землю. Угрюмый, холодный, враждебный мир остался наверху.

Зима для всех мачеха. Ей не рады даже такие прославленные полярники, как белый медведь, морж, тюлень, пингвин. Но лемминг – один из немногих на земле зверей, кому зима заботливая мать. Шубка у лемминга достаточно теплая, чтобы не замерзнуть под сугробом, отличное умение свободно там передвигаться и, наконец, запасы пропитания, которые не испортятся в природном холодильнике. Огромные грибы-подберезовики, на севере их червь не берет, не сгнили, не упали, а заледенели, занесены снегом. И крепким листочкам морошки и их ягодам, мху, лишайникам что от мороза сделается?! Они ничуть не теряют вкуса. В крайнем случае пригодна на обед и душистая кора березок.

Бесконечная полярная ночь. Свищет пурга над тундрой. Кто сумел уйти, улететь, тот ушел, улетел… А кто остался… Тощие, похожие на тени, звери. Редко когда удается раскопать глубокий сугроб и поживиться леммингом… А леммингам хорошо! В снеговом дворце бесчисленные ходы и галереи, каждая из которых как раз та сказочная речка с кисельными берегами.

В марте у леммингов уже выводки. Март на севере не тот, что в Подмосковье. Морозы люты, и солнце неохотно и ненадолго кажет лик свой из-за линии горизонта. Под снегом, конечно, тоже не слишком тепло. Но для новорожденных готовы гнезда. До марта, на досуге, лемминги строили. Материал тут же: сухая осока и прочная трава, мох, лишайник, надранное лыко. Сплели под сугробом шар сантиметров двадцать в диаметре – внутри мягко и температура уже не снеговая. И довольно крепкий шар: тяжесть сугробовой толщи нескоро его сплющит. Тут через месяц вырастают дети первого из тех 2-4 пометов, которые лемминги приносят каждый год.

Весна… Ручьи первым делом устремляются в зимние норы леммингов. Приходится срочно эвакуироваться, но куда? Снег оседает. Обвалы…

Хорошо, если тундра каменистая, она быстро подсохнет, а кто бедовал по весне в настоящей тундре, на вечной мерзлоте, тот знает, какая она бывает хлипкая и непроходимая. Кочка, сучок какой – всякая спасительная опора годится леммингу в половодье. Многие гибнут от воды, если не успеет до них добраться хищник. Но многие целы!

И опять тонкий писк откуда-то из-под корней – малыши!

Это год «пика» численности леммингов. Такие годы, когда грызунов бывает великое множество, повторяются периодически, с четырехлетними и другими интервалами. Не только ученые, но и охотники давно уверовали в эту цикличность и, зная о ней, составляют свои планы.

К концу лета леммингов столько, что, как говорят, ни пройти, ни проехать: они и человека порой встречают грудью, готовые биться до конца. Настоящие хозяева тундры!

Но уж очень много хозяев. Не выдерживает тундра. Местами видны выеденные начисто травы и мхи, словно пролысины на спине старого зверя. И тогда приходит беспокойство. Озабоченные зверьки, забыв об осторожности, снуют туда-сюда. И, будто сговорившись, все двигаются в одном направлении… Миграция леммингов. Загадочное и впечатляющее явление!

Идут. Сначала одиночки, потом редкие группы, потом – разреженный поток. При небольших миграциях заселяют окраинные леса, горы. Но бывают миграции грандиозные, когда поток грызунов ничто не может остановить: ни подходящее для поселения место, ни река, ни деревня, ни город, ни речной залив. Гибнут, но идут.

Куда идут? Неизвестно. Почти все участники большой миграции, как правило, гибнут. Но кто задал им это направление и приказ идти во что бы то ни стало?