Текст книги "Хребет Скалистый"

Автор книги: Игорь Гуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Уравнение со многими неизвестными

Допрос был окончен.

Решетняк видел, что Валентина рассказала все откровенно и без утайки. Ее правдивость подтверждали подшитые в папку документы.

Объяснения Валентины полностью снимали с нее подозрение, что она причастна к убийству. Никаких оснований задерживать ее не было.

Сейчас уже и Валентина чувствовала, что никто ее арестовывать не собирается. Осмелев от этой мысли, она спросила:

– А мне нельзя самой похоронить Ваню? Внимательно посмотрев ей в лицо, Филипп Васильевич полистал дело, раскрыл его на нужной странице и протянул Валентине.

– Не следует вам его хоронить. Не нужно о нем плакать. Не стоит он этого. Каин Каином до смерти и оставался. Читайте.

Валентина стала читать, "Любка! Валька пока не проговаривается, но она не может не знать. Рано ли поздно – скажет. Тогда мы ее пришьем и в Карасун. Народу меньше – нам лучше. Доля больше. А ты не ревнуй, дурища. Эта черномордая мне осточертела, Я бы хоть сейчас ей перо под ребра, да нельзя. Провалим дело. Сорвись из Краснодара и жди меня в…" Дальше записка обрывалась. Не было подписи, но Валентине она была не нужна. Из тысячи почерков она сразу узнала бы этот. Если ее не оказывалось дома, то Иван Нижник подсовывал под дверь записочки. Они писались этим же характерным угловатым почерком с резким наклоном вправо.

Валентине стало страшно. Она вспомнила жестокий холодный блеск черных глаз Нижника и почувствовала, что в записке не просто угрозы. Он действительно мог спокойно пырнуть ее финкой в бок и выбросить в Карасун.

– Но что же он хотел у меня выведать? Чего я не могу не знать?

Решетняк пожал плечами.

– Очевидно, что-то важное. Возможно, что из-за этого-то и убили Ваньку Каина. Он помолчал немного и спросил:

– Так как же, Валя, дальше жить будем? Селедками спекулировать? Случайные знакомства заводить? Или правильную дорогу в жизни искать? Подумай об этом.

Он встал, прошелся, по привычке, из угла в угол и приказал Колесниковой:

– Возьмите машину и отвезите Валентину домой. А то ей соседи на улице покоя не дадут расспросами. Договоритесь, когда она придет подписать стенограмму допроса. Сами можете быть свободны, а машина пусть вернется за мной. Я тоже поеду отдыхать.

Оставшись один, Решетняк задумался. Допрос Валентины дал значительно меньше, чем он ожидал. Только одно обстоятельство привлекло его внимание: Валентина рассказала, что она никогда не видела Нижника таким взбешенным, как тогда, когда он узнал, что она отнесла в букинистический магазин "Трех мушкетеров".

В том, что Нижник, начав читать "Три мушкетера", мог увлечься книгой, не было ничего особенного. Вот уже столетие, как она пользуется неизменным успехом у читателей всех стран и народов. Но яростная вспышка гнева из-за книги у человека, который меньше всего в жизни интересовался именно книгами, была непонятна.

Подполковник решил передать ее на исследование в научно-технический отдел.

Подвинув к себе аппарат внутреннего телефона, он набрал номер старшего следователя Сомова.

– Степан Степанович, вы не сможете завтра прийти в управление пораньше, попросил он, – часиков так в шесть? Мне бы хотелось обсудить с вами различные версии преступления и проанализировать обстановку. Ну, а потом вместе выслушаем доклады оперативников.

Майор Сомов с готовностью согласился. Решетняк повесил трубку и стал собираться домой.

Утром, ровно в шесть, Решетняк был в управлении. На лестнице его догнал майор Сомов. Под мышкой он держал пухлую папку бумаг.

– Что это? – спросил Решетняк, взяв двумя пальцами длинную тесемку, которой завязывалась оранжевая папка.

– Это различные подсобные материалы по делу, – пояснил Сомов, – посмотрим их.

Они прошли в кабинет Решетняка. Несмотря на раннее утро, было уже жарко. Филипп Васильевич распахнул окна, а Сомов, извинившись перед начальником, снял китель и повесил его на спинку стула.

– Я думаю, Степан Степаныч, – обратился к Сомову Решетняк, – сделаем так. Я вам буду докладывать обстоятельства дела, а вы ставьте вопросы, выдвигайте версии. А тогда уже будем сообща искать ответа и решать, что можно предпринять.

Они уже не первый раз пользовались этим методом. И он вполне себя оправдывал. Старший следователь превращался в придирчивого ревизора, а начальник отдела Решетняк – в неумелого оперативного работника, совершающего промахи и упущения. Опытный следователь Сомов и впрямь очень часто замечал то, что не было достигнуто оперативными средствами. Он помогал Решетняку контролировать действия по раскрытию того или иного преступления.

Сомов подвинул к себе поближе электрический вентилятор, нацепил на нос какие-то неуклюжие старомодные очки и положил перед собой лист бумаги и карандаш. Он был во всеоружии.

– Прежде всего – о Нижнике, – заговорил Решетняк.

…В первых числах апреля Ваньку Каина освободили из исправительного лагеря на Дальнем Востоке, и, нигде не задерживаясь, он проследовал прямо в Краснодар.

В апреле же в Краснодаре он уже получил паспорт.

"Принеслось золотце! – ворчал начальник второго городского отделения милиции Зуев, подписывая Нижнику паспорт. – Вот уж поистине – "К нашему берегу что ни прибьется – либо навоз, либо щепки"!" Отделение находилось рядом с крупнейшим городским базаром. На этом базаре, на прилегающих к нему улицах, чаще, чем где бы то ни было в городе, случались всякие неприятные происшествия. То у кого-нибудь карман очистят, то снимут белье с веревки, то, наконец, просто поднимут драку.

Накануне начальник отделения подписал целую пачку паспортов людям, прибывшим по амнистии. Он знал, что многие из них навсегда утратили вкус к легкой наживе и займутся честным трудом, но найдутся и такие, что пойдут по прежнему пути.

А тут на вот тебе – Ванька Каин. Он-то сам долго не попадется, а всю эту мелочь организует, подучит, направит.

Начальник отделения поручил своему заместителю по уголовному розыску установить за Нижником наблюдение.

Но Нижник вел себя образцово. Он продал кое-какие вещи и на это жил. Помогала ему его старая зазноба Любовь Воронова, известная под кличкой Любка-Богомолка. В прошлом она занималась скупкой и перепродажей краденого, но потом остепенилась и стала работать на трикотажной фабрике.

Очевидно, взялся за ум и Ванька Каин. Он, правда, на работу не устраивался, но стало известно, что Ванька собирается уехать туда, где его никто не знает, где никто не станет попрекать его прошлым. Среди раскаявшихся воров такое случалось не раз, и работники отделения милиции твердо уверовали в перерождение Нижника.

А он тем временем жил какой-то скрытой жизнью. Продавал на базаре старые, дырявые брюки. Любивший раньше пускать пыль в глаза, сейчас курил самые дешевые папиросы, не пил, ходил в потрепанных сапогах и вылинявшей рубахе. Отступив от неписаных «блатных» правил, копил и копил деньги…

Рассказ Решетняка прервал телефонный звонок. Звонил дежурный. Только что в управление милиции явилась Любка-Богомолка. Она заявляла, что возвратилась из Ростова, услышав о смерти Нижника.

Значит, весть об убийстве Ваньки Каина уже разнеслась.

– Пришлите ко мне в кабинет, – распорядился Решетняк.

Милиционер ввел в кабинет зареванную молодую женщину с грязной, нечесаной головой и некрасивыми желтоватыми глазами.

"Посмотрела бы Валентина Кваша, на кого променял ее Ванька Каин!" невольно подумал Решетняк.

– Сама явилась? – насмешливо спросил Сомов. – Поумнела?

– А што жи, – хлюпнула Любка, – ще на меня подозрение падет.

Посмотрев на Решетняка, продолжавшего молча, в упор разглядывать Любку, Сомов стал спрашивать:

– Так, говоришь, из Ростова?

– Слезла в Ростове, как узнала про Цыгана.

– А куда путь держала?

– В Москву. Иван послал.

– Зачем?

Любка замялась и еще быстрее задергала носом. Сейчас она очень напоминала принюхивающуюся к чему-то толстую крысу.

– Смелей, смелей, – сказал Сомов. – Зачем?

– Цыган послал, чтобы его дожидалась.

– А Ванька Каин на «дело» собирался? Видя, что она снова тянет с ответом, Сомов чуть поднял голос:

– Быстро отвечать. Какое дело?

– Не знаю, – заревела Любка, размазывая по лицу короткопалыми руками слезы. – Вот ей-богу, не знаю! Большое какое-то дело. А какое, не знаю.

– Кто убил Нижника? – громко спросил Решетняк. Любка заревела еще громче.

– Увести в камеру, – бросил Решетняк конвоиру.

– За что в камеру? – заверещала Любка, мгновенно перейдя от слез к крику.

– Нет такого права! Прокурорскую санкцию давай. За что…

– Тихо! – хлопнул ладонью по столу Решетняк. – Ишь, какой юрист выискался! Санкцию! Через два часа в камере предъявят тебе санкцию.

– Не даст прокурор санкции, – продолжала верещать Любка, – отвечать будете. За что сажаете?

– За что? За соучастие в подготовке к убийству. Это видишь?

Он показал ей обрывок записки Нижника, в которой Ванька Каин писал, что замышляет убить Валентину, когда узнает от нее то, что ему нужно.

– Это Цыган, – еще пуще заорала Любка, – а я при чем? Я за Цыгана не ответчица! Я сама пришла!

– Вот и хорошо, что сама пришла. Расскажешь нам и о «деле», что замыслил твой любезный.

Протянув конвоиру уже заготовленный бланк постановления о задержании, Решетняк повторил:

– В камеру.

Когда дверь за уведенной Любкой закрылась, Решетняк спросил:

– Как вы думаете, Степан Степанович, знала она, что за «дело» затевал Нижник?

– Нет, – ответил Сомов, – Каин знал, что она глупа и болтлива. Вряд ли он доверил бы ей. Потом, он всегда действовал в одиночку. Он и о планах насчет Кваши сказал ей потому, что боялся, как бы она в припадке ревности не начала болтать лишнее. Нет, не знала.

– И я думаю, что не знала, – согласился Решетняк. – Хорошо, едем дальше. Он снова придвинул к себе папку с делом. – Через несколько дней после приезда Нижник знакомится с Валентиной Квашей.

– Это не случайно, – задумчиво произносит майор Сомов, что-то записывая на бумаге.

– Совершенно ясно, что не случайно. Это подтверждает его записка. Он что-то хотел выведать у Валентины.

– И это «что-то» он узнал в исправительном лагере от бывшего мужа Валентины Кваши, Федора, осужденного за растрату.

– Но дело в том, что Федор Кваша отбывал наказание в Средней Азии. Каин же там никогда не был. Потом, вот смотрите, пришел ответ на наш запрос. Федор Кваша еще пять лет назад умер. Что вы на это скажете?

Сомов побарабанил пальцами по столу.

– Нижник узнал о том, что его так заинтересовало, из третьих рук. Очевидно, Федор Кваша спрятал что-то ценное. Вот тот, кто рассказал Каину об этом спрятанном, и убил его. В последний момент Нижник просто не захотел делиться с сообщником. Он и раньше так не раз делал. Каин во всем Каин.

Они еще долго обсуждали различные детали и пришли к заключению, что это единственно правдоподобная версия.

Ванька Каин собрался что-то искать. Но что? Ни одна деталь, ни один из найденных документов или вещей не проливали света на этот вопрос.

Если бы Нижник знал, что разыскиваемые им деньги и вещи находятся в доме Валентины, он не готовился бы так тщательно к осуществлению своего плана. Зачем бы ему тогда копить деньги? А он их определенно копил. Боясь попасться, он не шел на обычный для себя путь добычи денег, так как не смог бы тогда выполнить задуманное. Не хотел рисковать.

Каин пошел по другому пути. Познакомившись с Валентиной и уверив ее в своей любви и желании зажить новой, честной жизнью, он заставил ее доставать деньги. Объяснял он это тем, что копит деньги для переезда в другой город, где их никто не знает и где они смогут зажить спокойно.

Валентина продавала свои вещи, книги. Нижнику этого было мало. Он достал где-то бочонок сельдей и послал Валентину в станицу перепродать их.

Воровские инструменты, найденные при нем, и особенно записка к Любке-Богомолке наглядно показывали, что Каин отнюдь не помышлял о честной трудовой жизни.

Можно предположить, что он собирался искать «клад» Федора Кваши.

Нижник нервничал, все время сетовал, что денег мало. Об этом рассказала на допросе Валентина. На чердаке же нашли довольно крупную сумму. Судя по ней, задуманное предприятие должно было быть трудным.

Версия о поиске клада была довольно шаткой. Но если принять эту версию, то вставал еще один вопрос: где именно собирался Нижник искать клад?

Карты указывали на три места: Тамань, долина реки Псекупс, горы Главного Кавказского хребта или прилегающие к нему Черные горы и Скалистый хребет. Для Тамани, где много плавней, Нижник приготовил высокие резиновые сапоги и брезентовую робу. Для гор – альпинистские ботинки. Было лишь непонятно, зачем ему понадобилось столько шпагата. Кроме мотка, найденного у Валентины, огромный моток тонких, крепких веревок был обнаружен у Любки-Богомолки.

– Что же теперь мы будем искать? – с нескрываемым сомнением спросил Сомов.

– Клад? Где? Решетняк громко захохотал:

– Извольте колесить в поисках места, чуть ли не по всему Северному Кавказу, где какой-то прохвост закопал сундук с награбленными ценностями!

– Да, дело довольно безнадежное, – подтвердил Сомов, – к тому же и ценности могут оказаться давно вышедшими из хождения деньгами вроде тех, что мы нашли в доме Кваши.

– Вернее искать убийцу Нижника, – сказал Решетняк. – Найдем – узнаем, куда и зачем собирался путешествовать Каин.

Сомов согласно кивал головой, развязывая тесемки папки.

– Я просмотрел всю регистрацию уголовных преступлений за последние три года и не нашел ничего подходящего. Во-первых, не зарегистрирована пропажа пистолета калибра в девять миллиметров.

– Пистолет-то он мог сохранить с войны. Парабеллумов у немцев было сколько угодно. Кроме того, Оружие могли привезти с другого конца Союза.

– Возможно, – согласился Сомов. – Дальше. «Почерк» преступления не похож ни на одно знакомое нам. Последний из любителей стрелять в затылок был Ленька Грай. Он обязательно стрелял несколько раз. Хотел быть уверенным, что добил жертву и свидетелей не будет.

– Ленька Грай расстрелян по приговору Верховного суда в 1940 году,

– На мой взгляд, – продолжал Сомов, – убийца Нижника – приезжий.

В приемной послышался дробный стук высоких каблучков. Сомов поспешно натянул на себя китель.

В кабинет вошла Анечка Колесникова.

– Приглашайте, кто там есть на доклад, – распорядился Решетняк, ответив на приветствие.

Оперативники Гайда и Жуков установили, в каких магазинах Нижник покупал спортивный костюм, альпинистские ботинки и рыбачье снаряжение.

Семененко выяснил: месяц назад в тресте «Нефтеразведка» воры взломали шкаф и украли пишущую машинку. Тогда же пропали топографические карты. Предполагали, что вор завернул в них машинку. Теперь оказалось, что кража была совершена ради самих карт.

Позже других появился Потапов. Он доложил, что в скверике около узловой станции Тихорецкая обнаружен мотоцикл инженера Гришина, на котором скрылся убийца Нижника.

На листочке бумаги Решетняк подсчитал, за сколько времени можно доехать на мотоцикле от Краснодара до Тихорецка.

Получалось, что убийца прибыл на станцию часов пятнадцать – восемнадцать назад.

За это время через Тихорецкую проследовало около двух десятков поездов на Москву, Тбилиси, Минеральные Воды, Сочи, Сталинград, Баку, Краснодар, Ростов. В любой из них преступник мог сесть и ехать до конечной станции или сойти на ближайшей остановке. Он МОР вернуться 8 Краснодар, а мог в одном из лежащих на пути городов пересесть на самолет и находиться уже на другом конце страны. Наконец он мог притаиться в Тихорецке.

Следствие зашло в тупик.

– М-да, – потер ладонью бритый затылок Решетняк, – получается уравнение со многими неизвестными.

Он решил поручить вести дело двум опытным работникам: майору Сомову и Ане Колесниковой.

– Допросите Любку-Богомолку, Возможно, она сообщит что-нибудь интересное, – отдал он распоряжение Сомову. – А вы, товарищ Колесникова, занимайтесь поисками убийцы Каина. Засаду у дома Кваши снимать не торопитесь.

Сделав еще несколько распоряжений и отпустив сотрудников, Решетняк стал собираться. Он решил поехать на день рождения Аллы.

По его звонку дежурный питомника служебного собаководства привел молодую овчарку, по прозвищу Сокол. Решение подарить Алке Сокола Филипп Васильевич принял вчера, после того как побывал у нее.

Сокол был сыном знаменитого Кречета, слава о котором гремела далеко за пределами Северного Кавказа. Однако сын не пошел в отца. Он не унаследовал от него замечательного чутья, которое выдвинуло Кречета в ряды лучших сыскных собак страны. Сокол мог взять лишь простейший, свежий, никем не затоптанный след, а для сыскной собаки этого мало. Правда, он очень хорошо нес караульную службу, но в таких собаках большой надобности не было, и Решетняк забрал Сокола из питомника себе. Это было сопряжено с большими неудобствами. Решетняк жил один, нередко ему приходилось надолго уезжать по срочному вызову. Нужно было звонить в питомник и просить, чтобы кто-нибудь из вожатых взял собаку на временное попечение. Такая постоянная смена хозяев могла лишь вконец испортить Сокола. Решетняк же знал множество случаев, когда дети воспитывали прекрасных служебных собак.

Итак, взяв Сокола, он поехал к своему старому другу и его приемной дочери.

День рождения Аллы Гудковой

Ольга снова пришла ночевать к Алке. Она предполагала, что Алка не совсем избавилась от ночных страхов. Кроме того, Ольга хотела помочь девочке приготовиться к предстоящему торжеству.

С вечера они закончили генеральную уборку квартиры, поставили тесто на пироги, начистили орехов для торта.

Спали опять вместе.

Алла крепко заснула. Когда утром она открыла глаза, Ольги рядом не было. Уже совершенно остывшая подушка говорила о том, что Ольга встала давно. До слуха Алки долетел осторожный звон расставляемой посуды.

– И как не стыдно, – закричала она, выбираясь из-под одеяла, – удрала незаметно! Одна возится. А можно было в это время поболтать.

Ольга вошла в спальню. В руках она держала какой-то длинный пакет.

– Поздравляю тебя, девочка, с днем рождения, – ласково проговорила она, желаю тебе быть радостной и счастливой, учиться так же, как в седьмом, и чтобы у Гриши каждый год брали по картине в Третьяковку или Эрмитаж.

Она поцеловала Аллу в губы и передала ей в руки пакет.

– Это тебе. Может и рановато такую вещь дарить, но знаю, что придется по душе.

Она еще раз поцеловала Алку и вышла в столовую, предоставив ей одной рассматривать подарок.

Алла нетерпеливо сорвала бумагу и охнула. О таком подарке она не смела и мечтать. У нее в руках было новенькое легкое и удобное одноствольное охотничье ружье.

На глаза неожиданно навернулись слезы, и она вошла в столовую необычно притихшая, ткнулась в плечо Ольги да так и застыла.

– Ты чего, атаман? – спросила та. – Что с тобой?

– Я тебя очень люблю, Олюшка. Очень, очень. Не за подарок, конечно. Ты не думай. А за то, что ты во всем меня понимаешь. Даже догадываешься всегда, что я думаю, о чем мечтаю… Очень люблю.

– Я тебя тоже очень люблю, Алка, – тихо ответила Ракитина и еще крепче обняла девочку.

Они замолчали, обе смущенные и взволнованные таким открытым проявлением чувств. Ольга, справившись с собой, шутливо скомандовала:

– Лентяи, за дело!

И обе шумно и весело стали суетиться по хозяйству, – Что же это Гриши нет? – озабоченно спросила Ольга, вытирая до блеска эмалированный чайник.

– Приедет, – уверенно ответила Алка, не менее ожесточенно натирая мелом чайные ложечки. – Нет утром – приедет вечером.

Вскоре явились Шура Бабенко и Васька Лелюх.

– Поздравляю сразу со всем, – важно произнес Лелюх и протянул Алке книжку в красивом синем с золотом переплете, "Три мушкетера". – Раз у тебя украли. Вот. Ну, вообще достал.

– Ты достал! – не утерпев, сорвал всю торжественность момента Шура. – Анна Алексеевна и то с большим трудом достала.

– Болтун сам, а про других говоришь! – отважился отпарировать Васька и придвинулся поближе к Ольге.

Но Шура на него уже не обращал внимания.

– Вот это мама прислала, – он смущенно протянул Алке коробку конфет, перевязанную очень яркой лентой с огромным бантом, – а это я. Совсем как настоящий «ФЭД», а снимает даже лучше, хотя и самодельный.

Так вот что так таинственно уже несколько месяцев подряд мастерил Шурик по вечерам! Кому не приятно получить подарок, в который вложено столько труда! Может, и найдутся такие люди, но Алка к их числу не принадлежала. Она была просто потрясена.

– Ребята! Вечером, как только Гриша приедет, приходите. Будем чай с пирогами пить. Обязательно приходите.

– А сейчас садитесь за стол завтракать, – предложила Ольга.

Лелюх с готовностью сделал движение к столу, но Шура незаметно крепко схватил его сзади за руку.

– Спасибо. Мы уже завтракали. Не будем вам мешать, – отказался Шура и потянул Лелюха к выходу.

Они вышли.

– Что у тебя, дома завтрака, что ли, нет? – набросился на него Шура, выйдя из квартиры Проценко. – Видишь, – они гостей ждут. Готовятся. А ты обрадовался.

– Так они же сами предлагают, – мрачно буркнул Лелюх.

– Ему из вежливости предложили, а он рад стараться!

– А я из вежливости и согласился. А потом, там пирожки такие румяные.

– Ну ненасытная какая-то утроба! – возмущенно всплеснул руками Шура – Дома ему Анна Алексеевна только и знает, что готовит. Все ноет; "Мама, пирожки, мама, вареники!"

– Если хочешь знать, я трое суток могу не есть не пить. Как верблюд.

– На верблюда ты вовсе не похож, – критически осматривая Ваську со всех сторон, определил Шура, – ты больше на откормленного индюка смахиваешь.

– Индюка? – возмутился Васька. – А сам-то ты кто? Ты сам отбивная котлета. Понял?

– Ну и ничего подобного. Чем это я похож на отбивную котлету?

– Сейчас, конечно, нет, а в прошлую субботу на ринге? Скажешь, Тимка Рогань из тебя котлеты не сделал?

– Ну, ты! – в свою очередь вспыхнул Шура. – Чего ты в боксе понимаешь?

Лелюх понял, что переступил в разговоре опасную черту, и, пока не поздно, попытался заговорить о другом.

– А когда мы к Алке пойдем?

Шура ничего не успел ответить. Открылось окно и раздался голос Васькиной матери.

– Василий, завтракать! – позвала она.

– Доброе утро, Анна Алексеевна, – поздоровался Шура и добавил: – Он уж тут истомился, ожидая завтрака.

Последние слова он уже произнес вслед Лелюху. Завтракать Ваську дважды приглашать не приходилось.

Вскоре после ухода ребят в квартиру Проценко снова постучали. Это был Решетняк.

– Дядя Филя! Дядя Филя! – как старого знакомого встретила его радостная Алка. – Смотрите, что у меня есть.

Она потянула подполковника в столовую показать подарки. Решетняк тщательно осмотрел ружье. По тому, как он любовно похлопывал ладонью по лакированному ложу, заглядывал в ствол, ощупывал патроны, проверял подгонку ремня, чувствовалось, что это завзятый охотник. Но еще больше Филиппа Васильевича заинтересовал фотоаппарат.

– Алка Натковна, – подполковник уже не называл ее иначе, – обязательно познакомь меня с хлопцем, который сделал этот аппарат. Хорошая голова у парня. Вот такой автомат для съемки я обязательно к своему «Киеву» сделаю… – Товарищ Ракитина? – удивился Решетняк, увидев вернувшуюся из кухни Ольгу. – Вот уж никак не ожидал встретить вас в этом доме! Какими судьбами?

– То же самое я могу спросить и у вас, товарищ подполковник.

– Я же друг детства Проценко. А кроме того, с Алкиными родителями партизанил вместе. А вот вы как сюда попали?

– Это все она, – потрепала Ольга за косу Аллу.

– Меня, кстати, зовут Филипп Васильевич, – заметил Решетняк, улыбнувшись широкой белозубой улыбкой, преобразившей его лицо.

– А меня, кстати, Ольгой Константиновной, но предпочитаю, чтобы называли просто Олей. Хочу казаться моложе.

– Откуда вы знаете друг друга? – затормошила их Алла. – Откуда?

– А мы давно знакомы, – ответила Ольга. – На городском партийном активе познакомились, – Ну, Натковна, – обратился Решетняк к девочке, – теперь принимай мои поздравления и подарок. Пойди-ка открой двери. Там еще гость стоит.

Алла, не понимая, зачем было оставлять приведенного с собой гостя на лестничной площадке, пошла открывать дверь. Она сразу отпрянула в сторону. Мимо нее пронесся огромный серо-черной масти пес с большими остроконечными ушами.

Когда Алла, несколько оправившись от испуга, вошла в столовую, ее глазам предстала странная картина: бесстрашная Ольга стояла на письменном столе и опасливо поглядывала на растянувшегося посреди комнаты пса. Упав в кресло, громко хохотал Решетняк.

– Ну вот, Натковна, это мой тебе подарок, – показал Решетняк на собаку. Вы не находите, что вам пора сойти на грешную землю? – с серьезной миной спросил он Ракитину. – Слезайте, слезайте. Сокол отлично выдрессирован и еще никогда никого не тронул без приказания.

– Вот перепугал! – заговорила Ольга, слезая со стола. – Ворвался, как комета. Чего он летел, словно оглашенный?

– Команду всегда следует выполнять бегом, – пояснил подполковник.

– Да ведь никакой команды не было.

– Нет, была. Я подошел к окну и стал насвистывать песенку о веселом ветре. Сокол – пес дисциплинированный. Не было бы команды, он так и лежал бы под деревом, где я его оставил.

Если Алка после появления Сокола в столовой была удивлена тем, что там происходит, то что уж говорить о Григории Анисимовиче Проценко, который подошел к открытой двери своей квартиры и смотрел на то, что творится в его комнате… Он несколько минут наблюдал молча.

Празднично накрытый стол, стулья, на одном из которых висел форменный китель подполковника милиции, – все было сдвинуто в сторону. Сам подполковник, Алла и Ольга ползали на животе по ковру. Рядом с ними, плотно прижав уши, ползла, как будто выслеживая какого-то невидимого врага, большая овчарка почти черной масти.

– Очень трогательно, – заговорил наконец Проценко. – Дорогие друзья помогают мне воспитывать дочь.

– Гриша! – бросилась к нему Алка. – Я же говорила, что он приедет! сказала она торжествующе. Проценко пожал руку Ольге, а после этого расцеловался с Решетняком.

– Постарел, Грицько, – проговорил Решетняк чуть дрогнувшим голосом.

– А ты все такой же. Наконец-то увиделись!

– Да все никак не удавалось. А тут думаю, во что бы то ни стало пойду. Решил даже не звонить. Пойду, и все тут. И повидаемся наконец.

Проценко обвел глазами комнату.

– Что это за милая зверюшка? – спросил он, кивая на Сокола.

– Это моя собака Сокол, – возвестила Алла с победным видом. – А Оля мне подарила ружье. Вот, смотри. А вот патрончики.

– Ну-ну! Я всегда говорил, что если погибну, то только от рук приятелей, сказал он. – Хорошенькие подарки для молодой девицы! И так растет какой-то станичный атаман, а не девочка. Даже ради праздничного дня щеголяет в штанах. Теперь ей только не достает шашки, черкески и бурки.

– М-да. Действительно, – почесал затылок Решетняк. – Правда, у меня смягчающее обстоятельство, граждане судьи: старый холостяк. Что же касается артистки Театра оперетты…

– Чего же можно ждать от премьерши оперетты, занимающейся охотой на диких зверей? – назидательно спросил Проценко и сам же ответил: – Всего можно ждать. Но вы, подполковник милиции…

– А интересно знать, что подарил своей дочери художник Проценко? – перебил подполковник милиции. – Духи?

Алла фыркнула.

– Букет цветов, перевязанный голубой лентой. Или нет – альбом для стихов, в котором на первой страничке значится: "Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня".

Алла и Ольга дружно хохотали.

Проценко вышел на лестничную площадку, постучался в соседнюю квартиру. Через несколько минут он возвратился, толкая впереди себя сияющий лаком и никелем велосипед.

– Вот, получай, – обратился он к дочери, – знаю, что тебе давно хотелось.

Пока Алла переживала еще одну свалившуюся на нее сегодня радость, Решетняк продолжал подсмеиваться над другом.

– Вот это да! – воскликнул он. – Вот это подарок для благонравной девицы! Ты бы ей еще мотоцикл подарил. Очень женское занятие.

Сидевшая на диване Ольга вскочила и склонилась перед Решетняком в глубоком поклоне.

– Спасибо, товарищ подполковник, – проникновенно воскликнула она, нижайшее спасибо! Давно не получала такого прекрасного комплимента.

Решетняк ничего не понимал.

– Охо-хо-хо! Хо! – сняв очки и протирая глаза, смеялся Проценко. – Что, Оленька, нравится? Занятие-то не женское. А что вы скажете, подполковник, насчет чемпионов? Вот премьерша оперетты, например, чемпион края и Российской федерации по мотоциклу.

Решетняк растерянно воззрился на Ольгу.

– Нет. Знаете… Я немного неточно выразился, – заговорил он наконец уже извиняющимся тоном: – я хотел сказать, что мотоциклистки или там велосипедистки мне всегда напоминают почему-то запорожцев.

– Весьма удовлетворена вашей поправкой, – еще в более низком поклоне склонилась Ракитина, – прошу больше поправок не вносить. Боюсь сравнений с древнеегипетскими фараонами… А сейчас наводите в комнате порядок, распорядилась она, – да двигайте стол на место. Нужно же наконец позавтракать.

Ольга убежала на кухню и там застряла. Мужчины сдвинули стол и сели на диван. Алла снова принялась рассматривать велосипед, а потом ушла к Ольге.

Решетняк потянулся за лежащей на стуле кожаной сумкой.

– У меня к тебе небольшое дело, Григорий. Ты никогда не видел этой картины? Не сможешь ли ты определить ее ценность? Я имею в виду денежную ценность. – И Решетняк протянул Проценко маленькую, писанную маслом миниатюру.

Проценко засмеялся:

– Рублей, наверно, двести в комиссионке можно взять. А видать раньше видал. Это миниатюра художника Григория Проценко, вашего покорного слуги и друга детства. – Проценко вдруг посерьезнел. – Постой, постой. Откуда она у тебя?

– Тут еще какая-то иконка, – довольно пренебрежительно сказал Решетняк, не отвечая на вопрос Проценко.

Если миниатюра была тщательно завернута в чистую белую тряпку, то иконка была кое-как засунута в сумку.

Однако Проценко, кинув на нее взгляд, переменился в лице и в волнении вскочил на ноги.

– Сумасшедший! – срывающимся голосом заорал он и, смахнув свою собственную миниатюру на пол, задрожавшими руками схватил то, что Решетняк назвал «иконкой». – Невежда! Варвар! Это же Рублев!

– А кто такой Рублев? – неосторожно спросил Решетняк.

Проценко вскипел еще больше.

– Ты что, серьезно спрашиваешь, – аккуратно положив в центре стола икону, двинулся на Решетняка Проценко, – или ты меня специально позлить явился? Цирк устраиваешь? По поводу подарков паясничаешь, а Рублева – подлинного Рублева! – кое-как засунул в сумку и молчишь! Сколько стоит? Денежная ценность? Рублев не Проценко. Эта «иконка», как ты смеешь выражаться, сотню тысяч стоит. Да разве дело в деньгах? Весь мир преклоняется перед шедеврами Рублева.

– Сто тысяч? – недоверчиво переспросил Решетняк. – Не ошибаешься?

– Ошибаюсь? Андрей Рублев – великий русский художник, живший на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков. Это необыкновенный живописец. Это проникновенный поэт в живописи. Современники называли его Преподобным и Блаженным за его искусство. Образы Рублева передают возвышенную, духовную красоту человека. Он видел в человеке "земного ангела" и изображал ангела, как "небесного человека". Именно в Рублеве истоки нашего русского национального искусства. До него наше искусство было придавлено византийскими традициями, отрешиться от которых могли лишь с появлением гения. Таким гением и оказался Рублев. Взгляни на эти изумительные краски.